Опубликовано в журнале Старое литературное обозрение, номер 2, 2001
Из цикла «Литературные встречи» (написано от лица Бахыта Кенжеева, старинного друга автора) * * * Был мне другом когда-то Гандлевский Сергей. Мы с ним строили ГЭС в Адыгее. Был он, кажется, наполовину еврей, так скажу я об этом Сергее. Помню реку в ущелье. Гремел динамит. Мы открыли бутылку «Столичной». Закусили огурчиком, килькою. Вид открывался с вершины отличный! И сказал мне Сергей: «Замечаешь орла, что парит, не спеша, над Казбеком? Так и Родина милая — все нам дала, лишь бы только ты стал человеком! Что за счастье — в России единственной жить! Слышишь, песня струится живая? Но за это должны мы ей верно служить, беззаветный свой труд отдавая.» И продолжил Гандлевский: «Затем и поем, мирный подвиг свершая при этом, чтобы каждый аул, и ярангу, и дом озарить электрическим светом!» * * * Был мне кореш когда-то Кибиров Тимур. Мы работали вместе в ГлавПУРе. Осетин — но из честных, неглупых натур, Так скажу я об этом Тимуре. Помню праздник Победы. Восьмое число. Мы дежурили с ним у вокзала. Там безногих огромное было число. А безруких сравнительно мало. И сказал мне Кибиров: «У нашей страны очень доблестных воинов много, посмотри-ка, солдат, как России сыны берегли свою руку — не ногу. Ведь на фронте, по чести, нужна ли нога? Не ногою ты целишься метко, не ногой на позиции видишь врага, нажимаешь тугую гашетку». И продолжил Тимур: «В беспощадном бою когда щуришься в прорезь прицела, береги свое зренье, и руку свою, ноги, братец, не главное дело!» * * * Я работал в охране. Чухонцев Олег был мне старшим по службе опасной. Был он, правда, лимитчик, но все ж человек неплохой, и начальник прекрасный. В скромной кепке, без шарфа, в гражданском пальто, именным револьвером играя, мог порою и вдарить, без пропуска кто, или карточку с мордой сверяя. Помню, мы охраняли какой-то журнал. Вдруг явился плюгавый очкарик. «Ну-ка смирно, солдат», — мне Олег приказал, рассиявшись, как ночью фонарик. А очкарик бредет, декламируя стих, будто взводный по крайней он мере, и без пропуска входит в святая святых, прямо к грозному цензору Вере! Не узнал я сержанта — в гортани металл, Покрасневшие щеки, как знамя... «Это Кушнер, Бахыт», — мне Олег прошептал. «Он и сам баловался стишками». * * * У меня был товарищ — Алеша Цветков. Мы служили в химвзводе в Джанкое. Убеждал меня ротный, что он из жидков, ни за что не поверю в такое! Помню, ядерный взрыв прогремел и погас. Зашатавшись от жара, как пьяный, развернул я свой новенький противогаз — и в отчаяньи вижу, что рваный! И сказал мне Алеша: «На ядерный гриб, чтобы шея солдата не взмокла, никогда, простодушный чучмек, не смотри, даже сквозь затемненные стекла! Средь пустынной степи, средь алтайской тайги, не стесняясь, кидайся на брюхо! Пусть атомною бомбой грозятся враги, не сгубить им российского духа!» «Так, — Цветков заключил ту беседу со мной, — сохранишь ты и шкуру, и ребра». Усмехнулся — и противогаз запасной протянул мне с улыбкою доброй. * * * Был дружок у меня — Кублановский Кирилл, или Юрий — да, точно, из Юрок. Был он вроде сектанта. Все в церковь ходил, в остальном же — не вовсе придурок. Как-то раз мы отправились с ним на футбол, он, как помню, болел за «Динамо». Крайний правый проводит решающий гол, мяч летит над воротами прямо! А потом отдыхали. Пошли по пивным. Взяли воблы, сухариков взяли. И сказал Кублановский: «С другим запасным мы гораздо бы лучше сыграли!» Он подумал, вздохнул, посмотрел на меня и добавил: «Хоть Верка и сука, знаешь, все-таки после рабочего дня спорт и пиво — первейшая штука!» Обожал я с товарищем тем отдохнуть! Был баптист он, но парень без лажи. А потом мы и водочки взяли на грудь, и неплохо расслабились даже. * * * Я работал в милиции. Шурик один, по фамилии, вроде, Казинцев в отделение часто ко мне заходил — никогда не придет без гостинцев! То батон из авоськи достанет, а то колбасы извлечет из кармана. Страшно щедрым Казинцев тот был, как никто, как герой, предположим, романа! Помню, как-то принес он с яйцом бутерброд. У меня отыскалась бутылка. И сказал мне Казинцев: «Российский народ любит крепко, и чувствует пылко! Я и сам из простых, — он продолжил, — но страх как люблю развлекаться по-русски! Вот и ты, например, хоть и глупый казах, а не станешь же пить без закуски?» Да, умен был Казинцев. Ужасный талант, как расцвел при советской он власти! то ли в лаборатории стал лаборант, то ли где-то по писарской части. Наставления другу Пете о качестве поэзии современной и классической * * * В нашей жизни немало уродского и бездарного тоже вагон, например, сочинения Бродского — был известный такой эпигон. Временами он, верно, забавен, но есть любому терпенью предел — он стихи воровал у Державина и в тюряге за дело сидел. Кто на русскую музу покусится, от души заявлю ему так: тяга к Бродскому — признак безвкусицы и мещанства позорного знак! * * * Брать примеры в поэзии не с кого! Все, что пишут сегодня — обман, взять, допустим, Сергея Гандлевского — есть известный такой графоман. Немудрящая муза проста его, и присуща ей подлость одна — он всю жизнь воровал у Цветаевой, у Цветкова и у Цвигуна! Но у них под волшебною призмою оживал стихотворный размер — а Гандлевский исполнен снобизма и вообще самозванства пример! * * * Удрученного, бедного, сирого утешает поэзия. В ней есть, в отличье от виршей Кибирова, миллион благотворных вещей. Наслаждаясь стихами, о чуде я грежу, чуя высокую речь — а тимуровские словоблудия керосином облить бы да сжечь! Есть в природе писатели-гении, но Кибирову мы не простим легкомыслия, юных растления и глумленья над самым святым! * * * Все мы ищем в поэзии лучшего, непреложного, чтоб навсегда! А стишков литератора Тютчева не читайте — не стоит труда! На Гудзоне, Неве и на Висле я открывал этот тощенький том — только ложное глубокомыслие обнаружил, и глупость притом! Звезды неба лишь мудрым даются и остаются в душе их навек! А Ф.Т. не любил революции. Нехороший он был человек. * * * Обожаю баранки и сушки, но должен честно признаться, друзья: не люблю «знаменитого» Пушкина, обезьянского Пушкина я! И добавлю в открытой беседе я: несерьезное он существо! Невеликая, право, трагедия, что отвергли наследство его! Две-три сказки, нелепые мнения, рассужденья о формах жены... Нет, подобные, блин, упражнения положительно нам не нужны! * * * Друг мой Петя! Поэзия, радуя нашу душу, подобием пчел опыляет ее! «Илиаду» я пролистал, «Одиссею» прочел. Нет, не этим корявым гекзаметром свое сердце, мой друг, ободряй! Ну по всем, если честно, параметрам эти книжечки — сущая дрянь! Знаю, автор их странствовал по миру, побирался на старости лет... Все равно в измышлениях Гомера ни крупицы поэзии нет! Послесловие редакции: Подражание Ремонту Приборову Как в минуту похмельного жжения освежает гортань корнишон — я в твореньях Бахыта Кенжеева совершенство и мудрость нашёл. На века его лира батырова затесалась меж русских стишков, потеснив и Тимура Кибирова, и сомнительных прочих дружков. Свора постмодернистов продажная усмирит перед ним свою спесь. ...Здесь присутствует правда сермяжная, да и прочих достоинств не счесть!