Перевод с английского Марии Маликовой
Опубликовано в журнале Старое литературное обозрение, номер 1, 2001
Введение
Даты в текстах могут показаться специалисту по поэтике темой будничной. И действительно, только с появлением статьи З.Г.Минц «“Поэтика даты” и ранняя лирика Ал. Блока»[1] началось систематическое изучение даты в литературе именно как семиотического вопроса. Как указывает Минц, в лирических произведениях Блока авторские даты становятся самостоятельными знаками, обладающими как собственными тематическими и эстетическими функциями, так и мощным потенциалом связывания текстов. Кроме того, как и другие элементы текста, даты могут функционировать метонимически, активизируя в рамках одного произведения широкие литературные и экстра-литературные (т. е. исторические) области цитирования.[2]
Названное свойство связывает вопрос дат с более широкой проблемой интертекстуальности и дает основание исследовать поэтику Набокова под этим углом.
Суеверные приметы
Плодотворная идея подобного исследования восходит к утверждению самого Набокова, сказавшего в интервью: “Меня, как и Пушкина, завораживают роковые даты” (SO, 75). В своем комментарии к “Евгению Онегину” Набоков касается попыток Пушкина предсказать дату собственной смерти, замечая, что “суеверность поэта была почти болезненной” (ЕО2, 128).
Отсылка здесь — среди прочих возможных подтекстов — к стихотворению Пушкина 1829 года “Брожу ли я вдоль улиц шумных”[3], реминисценции которого часто возникают в прозе Набокова. Герой “Пнина” рассказывает своим американским студентам, что Пушкин имел “всегдашнюю несчастную привычку <…> тщательно исследовать каждый прожитый день, пытаясь угадать в его тайном значении некую “грядущую годовщину”: день и месяц, которые где-нибудь, когда-нибудь появятся на его надгробном камне” (Pnin, 68; Пнин, 65), и строки из этого пушкинского стихотворения несколько раз повторяются по ходу романа (см. Pnin, 67-68, 73, 82; Пнин, 65-66, 71, 79). В рассказе 1931 года “Занятой человек” Набоков дает пародийный вариант подобных попыток, когда его герой пытается предсказать, в каком возрасте он умрет: “… я, скажем. брожу по улицам… В бою ли, в странствии, в волнах. Или соседняя долина…” (DS, 167; Соглядатай, 160)[4]. Этот же подтекст возникает снова, когда герой пытается представить себе свой будущий некролог: “…вокруг некролога будет сиять равнодушная газетная природа” (DS,170; Соглядатай, 163)[5].
Типология
Далее я перехожу к исследованию текстуальных проявлений набоковского внимания к датам, роковым и прочим. В пионерской статье Минц акцент был сделан на фактических датировках стихов Блока, но это только одна сторона вопроса.[6] Я постараюсь доказать, что даты (и соответствующие им цифры) могут функционировать у Набокова на нескольких уровнях текста.
а). Прежде всего, даты (и цифры) функционируют интратекстуально, в рамках одного произведения. Очевидный пример такой нумерологической игры можно найти в воспоминаниях писателя, где события, восходящие к 1917, году русской революции (SM, 183; ДБ, 167), тематически связываются с гораздо более отдаленным во времени случаем из семейной истории Набоковых, произошедшим в Париже после Французской революции в году, читающемся как анаграмма — 1791 (SM, 56; ДБ, 47). Подобная перестановка цифр обычна для прозы Набокова и будет рассмотрена ниже.[7]
б). Во-вторых, даты функционируют как интертекстуальные узлы, связывающие между собой набоковские произведения и тексты главным образом посредством пушкинских, но также других произведений классической русской литературы.
в). И, в третьих, даты могут использоваться в качестве строительных блоков, из которых создается австорская публичная персона. Другими словами, определенные даты становятся функциональными в контексте публичного мифа о самом себе, который Набоков настойчиво создавал на протяжении всей своей русской и американской карьеры. Это утверждение будет развито ниже.
И, как будто всего этого не достаточно, многие набоковские даты оказываются полигенетичными[8] в том смысле, что они восходят к разным источникам — или, точнее, могут функционировать одновременно на каждом из названных уровней (интратекстуальном, интертекстуальном, мифологическом). Ниже будут приведены примеры каждого типа, особое внимание будет уделено потенциально полигенетичным связям.
Двенадцать / тринадцать
Прежде чем двигаться дальше, следует сделать отдельное замечание о разнице между Юлианским (“старый стиль”) календарем, по которому Россия жила до 1918 года, и Григорианским (“новый стиль”), принятом в большинстве стран Западной Европы с XVI века. Как Набоков заботливо объяснил своим нерусским читателям (SM, 13-14; EO1, XXVI), переход со старого стиля на новый привел к добавлению тринадцати дней к числам Юлианского календаря в XX веке, двенадцати в прошлом веке и так далее по убывающей — обстоятельство, которое следует иметь в виду, вычисляя роковые даты не только в личной биографии автора, но и в биографиях его героев. День рождения Пнина “как-то незаметно проскальзывал в Григорианской маске (с опозданием на тринадцать — нет на двенадцать дней)” (Pnin, 67; Пнин, 64), также и герой “Занятого человека” не поддается соблазну праздновать рождение через двенадцать, а не через тринадцать дней после исходного числа, “как лукаво предлагала ему сомнительная выкладка” (Соглядатай, 171; DS, 177).
Можно заметить, что выбор между двенадцатью и тринадцатью развивается в изучаемом нами корпусе текстов в самостоятельный повторяющийся мотив. Герой рассказа 1926 года “Сказка” Эдвин заключает договор с чертом, по которому он должен выбрать нечетное число потенциальных любовниц. Он находит тринадцать, но последняя девушка оказывается первой, и он проигрывает. Сравните значимый адрес, по которому Эдвин должен встретиться с чертом (естественно, по улице Гофмана): “номер тринадцатый” (ВЧ, 59); в английском переводе (TD, 51) “between Number Twelve and Fourteen” (“между номерами двенадцатым и тринадцатым”). Лолите, конечно же, было двенадцать, когда Гумберт ее встретил, а бросила она его в четырнадцать. В сборник “Nabokov’s Dozen”(Набоковская дюжина, 1958) входит тринадцать рассказов, как, кстати, и в три последующие сборника, вышедшие при жизни писателя; 4 х13 = 52, и это число тоже окажется маркированным в авторской нумерологической и мифологической системе.[9]
Подобные наблюдения уже граничат с нумерологической магией, но как должно продемонстрировать наше исследование, магия чисел едва ли может служить внимательному исследователю творчества Набокова поводом для шуток.[10]
Интра- и интертекстуальные связи
Роковые даты
Переходим к конкретным датам. Для удобства последующие главки располагаются в хронологическом порядке.
1 (12 / 13) января
День наступления нового года часто фигурирует в произведениях Набокова. В “Аде” Ван Вин говорит между прочим о “[своем] дне рождения пятьдесят два года и 195 дней назад” (Ada, 535), и опираясь на другой пассаж, мы можем датировать это высказывание: “Сегодня понедельник, 14 июля, 1922” (Ada, 551). Следовательно, Ван Вин родился 1 января 1870 года. 1 января — это также общий день рождения дочери и четвертой жены Вадима из “Посмотри на арлекинов!” (LATH, 226). Себастьян Найт родился накануне этого дня: “тридцать первого декабря 1899 года” (RLSK, 5)
Примеры можно множить. Гумберт Гумберт подробно рассказывает: “Я знал, что влюбился в Лолиту навеки; но я знал и то, что она не навеки останется Лолитой: 1-го января ей стукнет тринадцать лет” (Lolita, 65; Лолита, 54). Здесь возникает довольно интересная (с нумерологической точки зрения) связь с темой двенадцати/тринадцати в других произведениях Набокова. Как заметил он в комментарии к “Евгению Онегину”, там в 4 и 5 главах много суеты вокруг именин Татьяны, а Татьянин день — это именно 12 января (см. ЕО2, 486). Но события в “Онегине” следуют Юлианскому календарю, который в XIX веке, когда Татьяна праздновала свои именины, отставал от Григорианского на двенадцать дней, а когда родилась Лолита — на тринадцать. Таким образом на первый взгляд невинное примечание Набокова в комментарии к “Онегоне” приобретает неожиданное интертекстуальное измерение, связывая двух вымышленных героинь через системы летоисчисления: “во всем мире 12 января 1799 и 13 января 1800 — а в России оба числа были 1 января ” (ЕО1, XXVI).[11]
5 января
Это еще одна дата, дающая интра- и интертекстуальные побеги. Из “Ады” мы узнаем, что “Маринин роман с Демоном Вином начался в ее, его и Дэниэла Вина день рождения, 5 января 1868” (Ada, 10). По подсчетам Набокова в его комментарии к “Онегину” (ЕО1, 42), 5 января — возможная дата вещего сна Татьяны (в пятой главе, накануне ее именин). Есть связь и с автобиографией Набокова, предисловие к английскому варианту которой датировано 5 января 1966 (SM, 16), а в тексте воспоминаний читаем, что сестра автора Ольга родилась 5 января 1903 (SM, 49).[12] Можно также найти здесь библейский (и Шекспировский) подтекст — это двенадцатая ночь.
15 февраля
Число 15 февраля служит основанием неоднократно обсуждавшейся нарративной игры в “Пнине”. Упоминание “вторника” вызывает следующее повествовательное отступление: “Вторник-то вторник, но какое сегодня число, спросим мы. День рождения Пнина, например, приходился на 3 февраля по Юлианскому календарю, по которому он родился в Петербурге в 1898 году” (Pnin, 67; Пнин, 64). По Григорианскому календарю, следовательно, день рождения героя должен быть на двенадцать дней позже (15 февраля). Далее повествователь вновь возвращается к этой теме: “Был вторник, и, значит, он мог пойти в свое излюбленное прибежище [университетскую библиотеку] сразу после завтрака и оставаться там до обеда” (Pnin, 72; Пнин, 70). И дальше: “Как обычно, он отправился в комнату периодики и пробежал там раздел новостей в последнем (за субботу, 12 февраля, — а сегодня вторник, О, Невнимательный Читатель!) номере русской ежедневной газеты…” (Pnin, 75; Пнин. 72).
Так внимательному читателю дают понять, что он должен догадаться, исключительно на основании внутрироманных подсказок, что нарративное настоящее совпадает с днем рождения героя (обстоятельство, которого сам герой явно не замечает; эта нарративная игра повторяется в заключительной части романа — см. Pnin, 186; Пнин, 176).[13]
Есть тут связь и с другими романами Набокова. В “Бледном огне” (PF, 20; БО, 17) Кинбота представили Шейду “16 февраля” 1959, т. е. по “старому стилю” 3 февраля (= 16 — 3). В “Аде” именно “3 февраля 1893” [по новому стилю 3 + 12 = 15] связь Вана Вина с сестрой становится известной Демону. А в последнем романе Набокова “Посмотри на арлекинов!” Вадим определяет “момент писания” как “15 февраля 1974” (LATH, 168).
1 апреля
Эта дата возвращает нас к истории русской литературы, ибо, как сообщает нам Набоков, никто иной как Гоголь “родился 1 апреля 1809” (NG, 150; ЛРЛ, 131). Помимо того, что это традиционный день шуток и розыгрышей, это еще и подлинно полигенетичный пример, активирующий связи сразу в нескольких направлениях. Мы помним листки календаря первых шести дней апреля, которыми помечены двери в “Машеньке”: Алферов, которого герой собирается орогатить, живет в комнате, помеченной 1 апреля (Mary, 5; Машенька, 12). Действие “Дара” начинается “в исходе четвертого часа, первого апреля 192… года” (Gift, 11; Дар, 9). Это обстоятельство оказывается тематически мотивированным, потому что именно в этот день Федор становится объектом первоапрельского розыгрыша (Gift, 37; Дар, 39). Имеется и интертекстуальная мотивировка. Сравните начало пушкинского отрывка “Роман на Кавказских водах”: “В одно из первых чисел апреля 181… года <…>”[14]
Герман в автопереводе “Отчаяния” говорит, что он “made an April’s fool of someone [=the reader]” (Despair, 34) (в русской версии (Отчаяние, 26) нет упоминания первого апреля — “А я только что здорово кого-то надул”) и когда его “повесть вырождается в дневник” (Despair, 218; Отчаяние, 199), последняя запись оказывается сделанной 1 апреля (Despair, 221; Отчаяние, 201). Возможно, Набоков здесь пародирует Джойса (запись, датированная 1 апреля, появляется в заключительной части “Портрета художника в юности” [1916] )[15], но здесь есть интертекстуальные связи и с русской литературой. “Дневник лишнего человека”(1850) Тургенева завершается монологом в стиле Германа (у Тургенева запись от 1 апреля): “Кончено… Жизнь кончена. Я точно умру сегодня. На дворе жарко… почти душно… или уже грудь моя отказывается дышать? Моя маленькая комедия разыграна. Занавес падает”.[16]
Мотив 1 апреля вновь возникает в рассказе 1930 года “Пильграм”(англ. перевод “The Aurelian”. — Прим. пер.), где мечта героя как будто сбывается “в серый и сырой апрельский день” (Соглядатай,199; в ND, 83 дата уточнена: “a certain first of April, of all dates” (“ именно в одно из первых апреля”)).
4 / 5 июля
Все, кто читал “Лолиту”, помнят, что Лолита бросила Гумберта 4 июля (ср. “ <…> в городе меж тем начали справлять великий национальный праздник, судя по мощным хлопушкам” (Lolita, 239, 242-243; Лолита, 226, 228-229)), и на следующий день Гумберт отправился на ее поиски. Это соотносится с “Бледным огнем”, где день рождения Шейда, и, вероятно, Кинбота, приходится на 5 июля (PF, 13, 157-163; БО, 10, 149-155); Шейд заканчивает песнь 1 своей поэмы 4 июля 1959 (PF, 13, БО, 10), а 5 июля Градус, по словам Кинбота, отправляется на задание (PF, 74; БО, 70). В “Пнине” первый сердечный приступ героя приходится на “4 июля 1920-го” (Pnin, 21; Пнин, 22).
15 июля
Это дата становится роковой в вымышленном мире “Короля, дамы, валета”. В исправленной английской версии романа сообщается, что премьера “Короля, дамы, валета” — фильма внутри романа — назначена на 15 июля (KQK, 212); в русском оригинале фильм не фигурирует. Отрывочная информация, рассыпанная по тексту, позволяет заключить, что это также день, в который завершается действие романа и Марта умирает (ср. “tomorrow or the day after tomorrow”: “завтра или послезавтра” (KQL, 261).
И здесь игра с датами получает интертекстуальный импульс, когда мы узнаем (из биографической справки, сопровождающей сделанный Набоковым перевод на английский “Героя нашего времени”), что именно это число — 15 июля 1841 — также день смерти Лермонтова. В “Бледном огне” Градус прибывает в аэропорт Cоte d’Azur “вскоре после полудня 15 июля 1959 года” (PF, 250; БО, 237), а в указателе на имя Кинбота отмечено “его тщетное ожидание Ш. 15 июля” (PF, 312; БО, 300[17]). Следует добавить, что это также день св. Владимира. Действие рассказа 1931 года “Обида” происходит именно в день именин Владимира Козлова (DS, 33; Собеседник, 93).
20 / 21 июля
В окончательном английском варианте своей автобиографии Набоков назвал год рождения отца — 1870 и число — 20 июля (SM, 173, в ДБ нет)[18]. По “старому стилю” это было бы 8 июля (= 20 — 12), а это день рождения отца Федора в “Даре” (Gift, 103; Дар, 118). Это же число было бы 21 июля (= 8 + 13) по “новому стилю” в нашем веке — день рождения Ады (Ада, 6), а также день последнего визита Вана Вина во флорамур (“двадцать первое июля девятьсот — четвертого или восьмого” (Ada, 358)), и — в “Бледном огне” — день, когда Шейд закончил поэму и был застрелен Градусом (PF, 13, БО, 11).
19 октября
Кинбот в “Бледном огне” датирует свое предисловие “19 октября 1959 г.” (PF, 29; БО, 25). Набоков прокомментировал это обстоятельство в интервью: “По-моему, это так мило, что день, когда Кинбот покончил с собой ( а он несомненно это сделал, положив последний редакторский штрих на текст поэмы) совпадает с <…> годовщиной пушкинского Лицея <…>” (SO, 74). В комментарии к “Евгению Онегину” (ЕО3, 129-131) Набоков подтверждает, что Александровский Лицей действительно открылся 19 октября 1811 года и что “Пушкину суждено было набожно отмечать годовщины этого события”.[19] Роман Якобсон сообщает, что Пушкин возможно сжег последнюю главу “Онегина”, “свою последнюю поэтическую память о восстании декабристов”, 19 октября[20] — сравните с утверждением Кинбота о том, что Шейд сжег земблянские варианты своей поэмы (PF, 15; БО, 12).
Литературная персона автора
Набоков принадлежит к классу авторов, когда-то названному Борисом Томашевским “писателями с биографиями” (в отличие от “писателей без биографий”)[21]. Томашевский пишет:
“<…> для писателя с биографией учет фактов его жизни необходим, поскольку в его произведениях конструктивную роль играло сопоставление текстов с биографией автора и игра на потенциальной реальности его субъективных излияний и признаний. Но эта нужная историку литературы биография — не послужной список и не следственное дело, а та творимая автором легенда его жизни, которая единственно и является литературным фактом.”[22]
Другими словами, поскольку Набоков (опять вместе с Пушкиным) несомненно относится к классу писателей с биографией, различные факты биографии могут приобретать в его произведениях текстуальный статус. Мнения, литературные пристрастия, лингвистические выверты, а также личные имена, даты и другие документальные реалии могут быть использованы в качестве материала для моделирования персоны автора. И, как любой другой элемент текста, эта авторская персона может открыто фигурировать в литературном произведении, становиться его подтекстом или объектом пародии.[23]
Что касается дат, есть примеры, когда определенные годовщины, годы и связанные с ними комбинации чисел становятся составной частью этой авторской игры.[24] Здесь я сосредоточу внимание на двух случаях, которые оказываются глубоко полигенетичными: а). день рождения Набокова и б). дата смерти его отца.[25]
23 апреля 1899
Набокову удалось до такой степени текстуализировать дату своего рождения, что документальная точность стала обстоятельством второстепенным. В “Speak, Memory” (SM, 13-14) автор, путем сравнения Юлианского и Григорианского календарей, приходит к 23 апреля 1899 года, и это число теперь считается его официальным днем рождения. Соответственно, исходной датой (по “старому стилю”) должно быть 10 апреля, к которому в прошлом веке прибавлялось 12 дней и 13 в этом — нумерологический факт, который, как мы помним, играет важную роль в произведениях ВН (день рождения Пнина, который “как-то незаметно проскальзывал в Григорианской маске” и проч.). Следовательно, не стоит придавать большого значения тому обстоятельству, что в последней официальной советской энциклопедии по-прежнему дается дата “12 (24). 4. 1899”[26], поскольку настоящее исследование касается исключительно биографической легенды, “творимой автором” (Томашевский ).
Судя по эссеистике Набокова, ему нравилось указывать на роль этой даты в истории литературы и культуры. В комментарии к переводу “Слова о Полку Игореве” (IC, 1, 86, 93) Набоков трижды возвращается к факту (если это факт), что именно “во вторник, 23 апреля 1185 года” Игорь с дружиной выступил в поход[27]. В других произведениях (SM, 13-14; LDQ, 8, 25) он указывает, что 23 апреля — это предполагаемая дата рождения (и смерти) Шекспира;[28] а также дата смерти автора “Дон Кихота”, хотя и считает нужным заметить, что Сервантес и Шекспир “умерли по разным календарям” (LDQ, 25). Набоков также охотно отмечал, что родился через сто лет после Пушкина.
Как год, так и день рождения автора встречаются под разнообразными нумерологическими масками во всем изучаемом корпусе текстов.
1899
В этом году родились Себастьян Найт (RLSK, 5) и Вадим из “Посмотри на арлекинов!” (последний говорит, что в 1900 ему был один год от роду (LATH, 123)). В рассказе 1944 года “A Forgotten Poet” (“Забытый поэт”) (ND, 29) 1899 фигурирует как юбилей (50 дней со дня смерти) Перова. В “Аде” дед Вана Вина Дедалус родился 1799 (см. “Родословное древо”), на век позже основателя клана Винов князя Всеслава Земского (род. в 1699 г., см. “Родословное древо” и Ada, 43).
Следует также отметить привязанность Набокова к числу “999” (= [ 1 + 8 ] 99). Таково число строк в поэме Джона Шейда, а в другом стихотворении этот поэт пишет: “Уличные фонари пронумерованы, и возможно, / Что номер девятьсот девяносто девятый / <…> Это один из моих старых друзей” (PF, 192; БО, 183). В комментарии Кинбот упоминает “три тысячи девятьсот девяносто девятый раз”, что Шейд посещает спальню своей жены (F, 157, БО, 149); последний адрес Пнина в Вайнделле — “девятьсот девяносто девять, Тодд Роуд” (Pnin, 151; Пнин, 143). А Лолита отвлекает Гумберта, указывая ему на одометр: “… ах, смотри, все девятки превращаются в следующую тысячу” (Lolita, 214; Лолита, 200). Сравните также китайскую казнь — “разрезание на тысячу кусков”, упоминаемую в “Николае Гоголе” — цель ее в том, “чтобы пациент не дай Бог не умер на девятьсот девяносто девятом” (NG, 39; ЛРЛ, 57).
23 апреля
Эта конкретная дата (= 23. 4) дает повод для более продолжительной нумерологической игры. В “Аде”говорится, что Демон и Аква поженились в 1869 году “в день святого Георга” (Ada, 19), то есть 23 апреля, а позже безумная Аква вспоминает, что находится замужем “с самого дня рождения Шекспира” (Ada, 26). Это число также переводится на “старый стиль”: “к 10 апреля [= 23 — 13] ухаживала [за Демоном] уже Аква”(Ada, 15). Демон навещает Ардис 23 апреля 1884 (237) и 23 апреля 1922, в день, когда умирает Андрей Вайнлэндер, предоставляя Аде вновь соединиться с братом (Ada, 551).[29] В последнем романе Набокова на 23 апреля 1930 года приходятся как смерть первой жены Вадима Айрис, так и его решение отказаться от английского как основного языка (LATH, 65, 69-70, 124).
Более того, эти цифры могут быть анаграмматически вплетены в текст. В Лолите они возникают в адресе семьи Гейз — “342 Лаун стрит” (Lolita, 37; Лолита, 26) и в номере гостиничной комнаты в “Зачарованных охотниках”(342), где останавливаются Гумберт и Лолита (Lolita, 118; Лолита, 105); также сообщается, что Гумберт за время их странствий потратил на бензин “ 1 234” доллара (Lolita А, 172; Лолита, 158). А в “Арлекинах” говорится , что Вадим посетил “Стерлинг, Форт Морган (Ел. 4325)”. В рассказе “Волшебник” ослепленный страстью к нимфетке герой, похожий на Гумберта, воображает, как достает из почтового ящика газету “от тридцать второго числа” (Enchanter, 50; Волшебник, 21).[30]
И снова жизнь коррелирует с вымыслом. Даже цифры из номера телефона Набоковых в дореволюционном Петербурге вплетаются в анаграмматический узор. В автобиографии Набоков говорит, что номер этот был — удивительное дело — “24-43, двадцать четыре сорок три” (SM, 235; ДБ, 203 ).[31]
28 марта 1922
Мы переходим еще к одной дате, связывающей набоковскую персону и его произведения. В английской версии автобиографии Набоков обыгрывает дату гибели своего отца, застреленного в Берлине.[32] Во второй главе он начинает рассказывать, как:
«28 марта 1922 года, около десяти часов вечера, моя мать по обыкновению сидела в гостиной на угловом диване красного плюша, а я читал ей цикл Блока об Италии — как раз добрался до конца маленького стихотворения о Флоренции, которую Блок сравнивает с нежным, дымным цветком ириса, и она говорила, подняв глаза над вязанием: “Да, да, Флоренция действительно похожа на дымный ирис, как верно![33] Я помню…” — когда зазвонил телефон» (SM, 49; искл. из ДБ, ср. 41).
Здесь повествование прерывается, и тема вновь возникает только в девятой главе, где Набоков сообщает, что В.Д.Набоков “погиб от пули наемного убийцы 28 марта 1922 года в Берлине” (SM, 173; искл. из ДБ).[34]
Это дата возникает в произведениях ВН с исключительной настойчивостью. Стихотворение “Вечер на пустыре” (английский перевод (РР, 69) с посвящением “Памяти В. Д. Н.”, в русском оригинале посвящения нет (Стихи, 246)), датировано 1932: десять лет со дня гибели В.Д.Набокова. Рассказ “Лебеда” (Соглядатай, 104-115; DS, 23—55), описывающий несостоявшуюся дуэль В.Д.Набокова в Петербурге (см.SM, 188-193; ДБ, 173-177), также был напечатан в 1932 г. Набоков датировал свое предисловие к английскому переводу “Дара” (Gift, 9) “28 марта 1962 года” — это сороковая годовщина смерти его отца, а предисловие к переводу “Короля, дамы, валета” (KQK, IX) — “28 марта 1967” — сорок пятая годовщина.[35] Первое апреля — исключительно полигенетичная дата, как мы видели, — приобретает еще один оттенок, когда мы узнаем, что В. Д. Набоков был в этот день похоронен.[36]
Год этого рокового события разнообразными способами вплетается в сюжеты произведений ВН.[37] Ада и Ван Вин вновь соединяются — после смерти Андрея Вайнлэндера — в 1922 году (Ada, 536). Вану Вину в этот год исполняется пятьдесят два, как В.Д.Набокову в год его смерти (год рождения Вана —1870 — указан в “Родословном древе”). 1922 также год “последней и фатальной операции” матери В из “Истинной жизни Себастьяна Найта” (RLSH, 8). В “Арлекинах” (LATH, 3) это “последний год”, который Вадим проводит в Кембридже (как и сам Набоков — ср. в автобиографии “в последнюю мою кембриджскую весну” (ДБ, 230; в SM, 270 — “last and saddest spring”/“последняя и самая грустная весна”).
Следует также отметить поливалентное значение числа “52”. В “Лолите” среди меняющихся номерных знаков машины Клэра Куилти встречаются “Q 32888” и “CU 88322” (Lolita, 245; в Лолите, 232 цифры другие), что активирует несколько внутрироманных соответствий (например, с ложным телефонным номером “2-82-82” (Lolita, 229; Лолита, 216), а также с годом (19) 52 ( = сумме всех цифр номерных знаков), когда прерывается действие романа и все три главных действующих лица умирают.[38]
Но здесь есть и более скрытая, зашифрованная связь со смертью отца автора: погрузившись в такого рода изыскания, трудно не заметить странное анаграмматическое сходство с датой 28. 3. (19)22. А стоит заметить эту связь, как тут же вырастает сеть новых интертекстуальных возможностей. Их можно суммировать, как показно на табл.1.
Табл.1:
“Лолита”: 1952 = год смерти протагонистов; 52 = сумма всех цифр на номерных знаках Куилти.
“Лолита” + “Speak, Memory”: анаграмматическая связь между номерными знаками (32888 и 88322) и 28. 3. (19)22.
“Speak, Memory”: 52 = возраст В.Д.Набокова в год его смерти.
“Ада” + “Speak, Memory”: Ван Вин и Ада воссоединяются в 1922, Вану Вину 52 года.
(19) 52 “Истинная жизнь Себастьяна Найта” + “Speak, Memory”: мать В. умирает в 1922 г.
“Посмотри на арлекинов!” + “Speak, Memory”: 1922 = последний год Вадима в Кембридже, и год, когда он встречает Айрис (ср. Сирин / В.Ирисин и “дымный ирис” Блока).
“Пнин”: 1952 = Пнин посещает вечер, посвященный столетию смерти Гоголя.
“Ада”: 1852 = год смерти Эразмуса Вина.
“Набоковская дюжина”: 52 = 4 х 13, число рассказов ВН, включенных в сборники.
Заключение
И при чем здесь все это?
У.Эко, “Маятник Фуко”[39]
Подобное нумерологическое исследование неминуемо ставит вопрос о тематической значимости сделанных выводов и границах интерпретации. Или, возможно, нам следует прямо сказать о нарушении границ интерпретации (overinterpretation), поскольку очевидно, что такое исследование приведет к ничем не ограниченной и не поддающейся строгой проверке интертекстуальности — тому, против чего нас предупреждали такие теоретики семиотики, как У.Эко (особенно настойчиво в “Границах интерпретации”[40]).
Но даже если согласиться с Эко и другими теоретиками в том, что литературная интерпретация должна быть чем-то ограничена, я не думаю, что следует задаваться здесь проблемой релевантности. Набоковская поэтическая стратегия основывается на полигенетичности текста — использования возможности все новых интерпретаций, брезжащих за фасадом уже найденных. Зачем же их ограничивать? Уместнее вспомнить здесь — в качестве заключения — знаменитые строки из “Бледного огня”, предвосхищающие размышления будущего исследователя о границах интерпретации: “<…> это-то и есть / Весь настоящий смысл, вся тема контрапункта; / Не текст, а именно текстура, не мечта, / А совпаденье, все перевернувшее вверх дном” (PF, 62-63; БО, 59). Или, возвращаясь к теме дат в текстах, которые есть не более чем метки тех временных сближений, благодаря которым реальность и литература могут стать одним, вспомните сверкающий финал “Парижской поэмы” (1943):
В этой жизни, богатой узорами
(неповторной, поскольку она
по-другому, с другими актерами,
будет в новом театре дана),
я почел бы за лучшее счастье
так сложить ее дивный ковер,
чтоб пришелся узор настоящего
на былое, на прежний узор;
чтоб опять очутиться мне — о, не
в общем месте хотений таких,
не на карте России, не в лоне
ностальгических неразберих, —
но с далеким найдя соответствие,
очутиться в начале пути,
наклониться — и в собственном детстве
кончик спутанной нити найти.
И распутать себя осторожно,
как подарок, как чудо, и стать
серединою многодорожного
громогласного мира опять.
И по яркому гомону птичьему,
по ликующим липам в окне,
по их зелени преувеличенной
и по солнцу на мне и во мне,
и по белым гигантам в лазури,
что стремятся ко мне напрямик,
по сверканью, по мощи, прищуриться
и узнать свой сегодняшний миг. (Стихи, 273-274)
Пекка Тамми (Pekka Tammi) — профессор сравнительного литературоведения университете Тампере (Tampere), Финляндия.Автор книг “Problems of Nabokov’s Poetics. A Narrotological Analysis” (1985) и “Russian Subtexts in Nabokov’s Fiction” (1999), а также публикаций (на финском, русском и английском языках) по нарратологии, интертекстуальности и литературной семиотике.
Маликова, Мария Эммануиловна — филолог, переводчик, редактор пятитомного собрания сочинений “Русского Набокова” (готовится к печати в издательстве “Симпозиум”). Живет в Санкт-Петербурге.
Примечания:
Сокращенный вариант этой статьи был прочитан в качестве доклада на пятом Съезде IASS в Калифорнийской университете, Беркли в июне 1994 года. С некоторыми изменениями текст вошел в Pekka Tammi, Nabokov’s Poetics of Dates // Scando-Slavica, Vol. 41, pp.75—97 и в находящуюся в печати книгу Pekka Tammi, Russian Subtexts in Nabokov’s Fiction. Tampere: Tampere University Press, 1999 (Tampere Studies in Literature and Textuality). Здесь печатается с сокращениями.
Для ссылок на произведения В.В.Набокова приняты следующие сокращения (в скобках — даты написания):
БО — Бледный огонь. Перевод Веры Набоковой. Ardis: Ann Arbor, 1983.
Волшебник — Волшебник (1939) // Russian Literature Triquarterly. Ed. by D. Barton Johnson. 1991. #24. С.9-41. (Перепечатано: Звезда. 1991. №3, С. 9-28).
ВФ— Весна в Фиальте и другие рассказы. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1956.
ВЧ — Возвращение Чорба. Рассказы и стихи. Берлин: Слово, 1930.
Дар — Дар (1937-1938, 1952). Ann Arbor: Ardis, 1975.
ДБ — Другие берега. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1954.
КДВ — Король, дама, валет (1928). New York: McGraw-Hill, 1969.
КО — Камера обскура (1932-1933). Берлин: Парабола, 1933.
Лолита — Лолита. Пер. на русский автора. New York: Phaedra, 1967.
ЛРЛ — Лекции по русской литературе. Чехов, Достоевский, Гоголь, Горький, Толстой, Тургенев. М.: Изд-во “Независимая газета”, 1996.
Машенька — Машенька (1926). Ann Arbor: Ardis and McGraw-Hill, 1974.
Отчаяние — Отчаяние (1934). Берлин: Петрополис, 1936.
Переписка — Переписка с сестрой. Анн Арбор: Ардис, 1985.
Пнин — Пнин. Пер. с англ. Г. Барабтарло. Анн Арбор: Ардис, 1983.
Подвиг — Подвиг (1931-1932). Ann Arbor / New York: Ardis / McGraw-Hill, 1974.
Событие — Событие // Русские Записки. 1938. № 4. С.43-104
Соглядатай — Соглядатай. Париж: Русские Записки, 1938.
Стихи — Стихи. Анн Арбор: Ардис, 1979.
Аdа — Ada, or Ardor. A Family Chronicle. London: Weidenfeld and Nicolson, 1969.
BS — Bend Sinister (1947). London: Weidenfeld and Nicolson, 1972.
Despair — Despair (1937, 1965-1966). Trans. into English by author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1966.
DS — Details of a Sunset and Other Stories. Trans. into English by Dmitri Nabokov in collaboration with the author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1976.
Enchanter — The Enchanter. Trans. into English by Dmitri Nabokov. New York, Toronto: McGraw-Hill, 1986.
EO — Eugene Onegin. A Novel in Verse by Alexandr Pushkin (1964). In 4 volumes. Trans. into English, with a commentary, by Vladimir Nabokov. Revised ed. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1975 (= Bollingen Series 72).
Gift — The Gift. Trans. into English by Michael Scammel and Dmitri Nabokov with the collaboratin of the author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1963.
Glory — Glory. Trans. into English by Dmitri Nabokov in collaboration with the author. New York: McGraw-Hill, 1971.
Hero — A Hero of Our Time. A Novel by Michail Lermontov. Trans. into English by Vladimir Nabokov in collaboration with Dmitri Nabokov. New York: Doubleday, 1958.
IC — The Song of Igor’s Campaign. An Epic of the Twelfth Century (1960). Trans. into English, with a commentary, by Vladimir Nabokov. New York: McGraw-Hill, 1975.
KQK — King, Queen, Knave. Trans. into English by Dmitri Nabokov in collaboration with the author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1968.
LL — Lectures on Literature. Ed. by Fredson Bowers. New York: Harcourt Brace Jovanovich / Bruccoli Clark, 1980.
LRL — Lectures on Russian Literature. Ed. by Fredson Bowers. New York: Harcourt Brace Jovanovich / Bruccoli Clark, 1981.
LDQ — Lectures on Don Quixote. Ed. by Fredson Bowers. San Diego: Harcourt Brace Jovanovich / Bruccoli Clark, 1983.
LATH —Look at the Harlequins! New York: McGraw-Hill, 1974.
Laughter — Laughter in the Dark (1938, 1961). Trans. into English by author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1969.
Letters — The Nabokov-Wilson Lettres. Correspondence between VladimirNabokov and Edmund Wilson, 1940-1971. Ed. by Simon Karlinsky. New York: Harper and Row, 1979.
Lolita — Lolita(1955). London: Weidenfeld and Nicolson, 1959.
Man — The Man from USSR and Other Plays. Intr. and trans. by Dmitri Nabokov. New York and London: Harcourt Brace Jovanovich, 1984.
Mary — Mary (1970). Trans. into English by Michael Glenny in collaboration with the author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1971.
ND — Nabokov’s Dozen (1958). Harmondsworth: Penguin, 1971.
NG — Nikolai Gogol (1944). Corrected ed. New York: New Directions, 1961.
PF — Pale Fire. London: Weidenfeld and Nicolson, 1962.
Pnin — Pnin (1953-1955, 1957). London: Heinemann, 1969.
Pouchkine — Pouchkine ou le vrai et le vraisemblable // Nouvelle Revue Francaise. 1937, XLVII, No. 282. Русск. пер. Т.Земцовой “Пушкин, или правда и правдоподобие” (ЛРЛ, 411-424).
PP —Poems and Problems. London: Weidenfeld and Nicolson, 1972.
RB — A Russian Beauty and Other Stories. Trans. into English by Dmitri Nabokov and Simon Karlinsky in collaboration with the author. New York: McGraw-Hill, 1973.
RLSK — The Real Life of Sebastian Knight (1941). London: Weidenfeld and Nicolson, 1960.
SM — Speak, Memory. An Autobiography Revisited. New York: Putnam’s, 1966.
SO — Strong Opinions (1973). London: Weidenfeld and Nicolson, 1974.
TD — Tyrants Destroyed and Other Stories. Trans. into English by Dmitri Nabokov in collaboration with the author. London: Weidenfeld and Nicolson, 1975.