Опубликовано в журнале Старое литературное обозрение, номер 1, 2001
| Томас Венцлова, Чеслав Милош и Иосиф Бродский. Выступление на радио в Катовицах. |
Посвящая очередной спецвыпуск творчеству двух выдающихся поэтов — поляка Чеслава Милоша (р. 1911) и литовца Томаса Венцловы (р. 1937) — редакция ЛО ставила перед собой задачи не только культурно-просветительские, но, можно сказать, насущные, почти утилитарные. В самом деле, диалог о Восточной Европе, который на протяжении четверти века ведут эти двое представителей исторически противоборствующих культур, как никогда актуален сегодня в России, переставшей быть азиатской Империей, но так и не обретшей самосознание европейского государства.
Оба поэта, вступив некогда в конфликт с тоталитарными режимами своих стран, оказались далеко за их пределами, в США. Оба вынесли из сокрушительного опыта изгнания уроки не одного лишь мужества, но и мудрости. Оба, не только ощущая себя плоть от плоти национальной культуры, но став её плотью и кровью, подтвердили право именоваться гражданами мира. Но, в первую очередь, конечно же, Европейцами — урок, катастрофически неусвоимый для большинства представителей российской изящной словесности.
Другой, не менее насущный урок отечественная культура может извлечь из универсальности участников означенного диалога. И Милош, и Венцлова — поэты и эссеисты, переводчики-полиглоты, профессора-филологи, публицисты-диссиденты, общественные деятели, обладающие заслуженно безукоризненной репутацией — являют собой непривычный для российского читателя продукт пересечения нескольких культурных традиций. Что, в свою очередь, позволяет им быть открытыми навстречу живому и плодотворному в любой культурной традиции.
Так поэт превращается в своеобразную капсулу культуры, сохраняющую до лучших времен генетический код безнадежно больной эпохи. (Глядишь, сыворотка пригодится в будущем для создания чудодейственной вакцины). Впрочем, в диагнозе, вынесенном обоими поэтами европейской цивилизации, слов ободрения и надежды все-таки больше, нежели скепсиса и отчаяния. При всем их “скептическом классицизме” (термин Станислава Баранчака), стихи эти отнюдь не претендуют огласить приговор палачам — скорее, они стремятся стать финальным аккордом в реквиеме жертвам века. Будучи формально представителями разных временных поколений, оба поэта едины в своей принадлежности к тому вертикальному поколению европейской культуры, которое, процитируем Бродского, сумело написать музыку после Аушвица (и ГУЛага).
Имя Иосифа Бродского возникло здесь неслучайно. Само его произнесение придает упомянутому диалогу как минимум еще одно измерение, т.е. превращает его в полилог. И дело не в том, что Бродский прямо или косвенно присутствует на многих страницах настоящего выпуска, и даже не в человеческой дружбе, троих поэтов связывающей, — но в том, что ушедший из жизни ранее более старших друзей Бродский, говоря его же словами, не позволил навязать себе статус жертвы. Не став жертвой века, поэт, уже обернувшийся традицией, подтверждает оставшимся, тем, кеми традиция жива, что милошевская самоидентификация — “Дитя Европы” — не менее значима для человека пишущего, чем трагическое осознание себя “сыном века”.
Блок, посвященный творчеству лауреата Нобелевской премии по литературе (1980 г.) Чеслава Милоша, включает новые переводы его стихов и эссе, слова о поэте, сказанные его друзьями и переводчиками, впервые предлагаемую отечественному читателю избранную библиографию. Приятно думать, что этот номер ЛО станет нашим подарком к близящемуся (30 июня) 88-летию Чеслава Милоша.