Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 12, 2012
Татьяна ЯСНИКОВА
“ЛЮБОВЬЮ КРУТИТСЯ ЗЕМЛЯ…”
Имя Виктора Бронштейна широко известно сибирскому жителю. Он уроженец наших мест, школьником и студентом изведал сибирскую тайгу и Камчатку в геологических партиях, а предки его из Прибайкалья, о чем он пишет в своих стихах.
Широко известно? Обратимся к цифрам. Виктор Бронштейн-меценат — 62 упоминания в СМИ, предприниматель — 38 упоминаний, генеральный директор “СибАтома” — 42 упоминания — и тоже в связи с благотворительной деятельностью. Действительно, то, что Виктор Бронштейн покровительствует искусствам и жертвует на богоугодные дела, говорит об успехе его бизнеса. Виктору Бронштейну не приходится прятаться от людей за бронированным стеклом автомобиля — он со всеми поделился и делится, он создает рабочие места, двери его картинной галереи всегда открыты, он читает стихи по радио горожанам и в колониях строгого режима, имя его на слуху и в областной администрации, и среди литературно-художественной богемы. В 2005 году Виктор Бронштейн был удостоен медали “Меценат столетия” и приглашен на ужин в Георгиевский зал Кремля в День согласия и примирения 4 ноября.
Согласно “Иркутской торговой газете”, ему от прабабушки Зинаиды Давыдовны Угловой… достались “толковые гены”. Прабабушка была из семьи золотопромышленников. В стихотворении “Сквозь метели”, посвященном мужчинам рода Бронштейнов, Виктор Владимирович пишет про прадеда Семена, баргузинского купца:
Я запомнил его стародавнюю быль —
Как мороз примерял ему саван
метельный.
Как с обозом в морозе он чуть
не застыл —
Царь Давид его вырвал из тьмы
беспредельной.
Начала писать о Викторе Бронштейне, и тут же решила позвонить писателю Киму Балкову, в детстве и юности баргузинскому жителю: “Бронштейн — наш он парень, сибирский, или нет?” На что Ким Николаевич мне ответил по-серьезному: “Конечно, наш сибирский. На севере мороз лютый, там всегда жили дружно и русские, и евреи, и буряты, и китайцы. А иначе было нельзя. Хотя, помню, китайцев мы дразнили: “Ходя, соли дать?” А они отвечали: “Ты мне соли дашь, а я тебя посолю”. С евреями никогда не враждовали. В селе Баргузин ухоженное еврейское кладбище и синагога, и много в нашей школе было отличных учителей-евреев”.
Беру в руки поэтические издания. Вот “Иркутский альманах № 2”, в котором о Викторе Бронштейне сообщается: “Родился в 1951 году в г. Иркутске… Кандидат экономических наук. Генеральный директор ООО ПКФ “СибАтом”…” И только в самом конце: “член Союза писателей России”.
“Известный иркутский меценат Виктор Бронштейн пожертвовал 18 миллионов на реставрацию Харлампиевского храма”. В этом храме, иначе Михайло-Архангельском, венчались Александр Колчак с Софьей Омировой. Список пожертвований Виктора Бронштейна немал. Памятник драматургу Александру Вампилову близ Иркутского академического драматического театра имени Н. Охлопкова — его крупная заслуга. Восстановление храма Казанской Божьей Матери в поселке Усть-Куда, реставрация строений Знаменского монастыря, издание книги “Православные храмы Иркутской епархии”, альманаха “Иркутский Кремль”, первый номер которого вышел в 2007 году. В преодоление последствий авиакатастрофы самолета “Руслан” вклад В. Бронштейна явился вторым по значимости после вклада Восточно-Сибирской железной дороги. Так год за годом идет его помощь на благие дела.
В своей новой книге “Назло разлукам и штормам” одно из стихотворений он предваряет словами Гете “Сущее не делится на разум без остатка”.
Если мы перед именем Бронштейн прежде напишем “поэт”, а потом “предприниматель”, появится масса вопросов. Как удается преодолеть иррациональное в себе? Не этому ли посвящена предпринимательская деятельность? И как часто приходится “наступать на горло собственной песне”?
Опасен миру логик хмурый,
Он жаждой власти одержим…
Им только путь наживы сладок…
Эти строки Виктора Бронштейна показывают полную несолидарность тому, что обычно думают о подобных — и во власть он ходил, и дело, приносящее прибыль, поставил. Немногие откроют его книгу и прочтут: “Будни безутешных лет”, по отношению к тем же самым годам, очерченным официально и твердой рукой. А еще меньшее число поймет, о чем речь. Так поэзия оказывается уделом единиц, но ведь при этом о “буднях безутешных лет”, оглянувшись в себя, подумать может всякий, и тем приобщиться к поэзии.
Любовь и грусть с собой в дорогу
нам даст Творец,
Заплачет ветер, одинокий земли
жилец…
В требовании повсеместного “позитива” преуспела мода; порой этот “позитив” приобретает агрессивность, пересчитывается, как деньги в банке. А поэзия смеет оставаться правдой и юдолью скорби, от первых своих дней избравшая поле свободы. Слова на песке, быстро исчезающие, — это напоминание о тысячелетиях, не оставляющих от человеческой деятельности ничего, кроме руин. Они напоминание и о ценности мгновения — и так вибрирует струна поэзии на грани бытия и небытия там, где люди что-то строят или упрочивают. Там сопроводят их псалмы Давида, от которых бегут лучи поэзии к странам и народам. Стихи с белого листа бумаги растворяются в человеческих душах, как в вечности.
“Только б сбросить вериги земные” — это строчка Бронштейна, кажется, и оплачена средствами, пожертвованными на Харлампиевский храм и другие храмы. Власть слова над человеком — единственная реальная власть. Кто не служит слову, много говорит и не исполняет, лжет из-за привычки ко лжи, никогда не узнает своего “я”, и спасать ему нечего. Это к вопросу о вере. Стихи Виктора Бронштейна — стихи верующего человека, и вера ему дана была за то, что он всегда дорожил словом, пусть и ошибался, как и другие, там, где не даются истинные ориентиры.
Тревожен в детстве час заката,
Все краски дня уносит смерть,
Лишь возлюбив Христа, как брата,
Тоску-печаль я смог стереть
И кротко в вечность посмотреть.
Это небольшое стихотворение — одно из тех, что навсегда остаются в памяти. Оно просто и человечно.
Любой поэтический сборник — это опубликованная записная книжка автора, а не монумент при жизни — время оставит, если захочет, ему свет дальнейшего прочтения. И книги Виктора Бронштейна, несущие след внутренней борьбы и утверждения в русском слове — иллюстрация сложнейшего элемента русской жизни — библейского начала в ней.
Муза Виктора Бронштейна близка есенинской (“Давно есенинская боль с моей перемешалась”) преемственностью переживаний, вызванных Октябрьской революцией, помноженной ныне стократ на август 1991-го, и отношением к православной теме, принятой через внутреннюю борьбу. Есенин предельно отдалялся от православия, чтобы, наконец, в его колокольном звоне услышать непреходящее и не воскликнуть: “И за все за грехи мои тяжкие, / За неверие в благодать / Положите меня в русской рубашке / Под иконами умирать”. У Бронштейна же: “Веду дневник постылых мук и яростных прозрений”.
В декабре 2011 года он участвовал в Литературном салоне Иркутского городского радиоканала с презентацией книги “Жизнь — дорога, ведущая к храму”, изданной при его финансовой поддержке, и рассказал радиослушателям о том, что встретил свой шестидесятилетний юбилей на Святой земле. Это поездка действительно была необычной: Виктор Бронштейн повез в Израиль, где каждый камень из Книги Бытия, большую группу родственников и друзей, распавшуюся на два потока: часть отправилась к иудейским святыням, а часть к христианским. А для Виктора Бронштейна это явилось моментом решительного самоопределения. По его словам, он проснулся рано утром в гостинице, отправился погулять по незнакомым улицам и ноги сами привели его к Гробу Господню…
Поэтический голос Бронштейна бывает по-немецки обрывист, но в Израиле ему удалось написать ряд проникновенных стихотворений.
С удивленьем Вертинского
слышу напев —
Он грустней отчего-то у Мертвого
моря.
Я у пальмы пожухлой, устало присев,
Ощущаю еврейское вечное горе.
Небо в масленой влаге мерцало, дрожа.
Нежный голос певца, как струна,
оборвался.
Так и жизнь держит здесь
не тугая вожжа,
А слабеющий дождь, что, как я,
затерялся.
Поэт Бронштейн пишет о галилейских водах, рыбаках и соединяет в своем сердце Израиль и Россию. Прежде, по Байкалу странствуя, можно было набрести на старинную (об этом говорили надгробия кладбища) деревню рыбаков-евреев, затерявшуюся на берегу его священных вод.
* * *
О своих родителях Бронштейн пишет в стихах. Их соединила любовь. Но прежде того было трудное детство отца. Об этом — в стихотворении “Наследство”. Советская власть выкашивала людей крепких и разумных, дед Яков Бронштейн с женой Линой были предупреждены соседями о предстоящем аресте и смогли бежать на конях, оставив троих сыновей: “Трех еврейских ребят из своих чугунков / Целый год всем селом голодавшим кормили”. Из этих детей старший Владимир впоследствии стал директором Иркутского мясокомбината, средний Изяслав погиб в сражении на Курской дуге, младший Леонид работал заместителем генерального директора химзавода в городе Ангарске. По русскому обычаю ребенок принадлежит к роду отца и, кажется, Виктор Бронштейн в первую очередь следует этому правилу. Мама же его Ольга Андреевна Миронова из русской семьи, со своим преданием. Ее отец был летчиком, осваивавшим первые летательные аппараты с открытой кабиной, сражался в небе Первой мировой. От деда Андрея Миронова — и Есенин, и картины Васнецова, и весь поэтический склад души, припрятанный было внуком Виктором “в интересах коммерции”, но потом все-таки прорвавшийся.
Революция, Гражданская война, репрессии — выбили звенья из цепи поколений России, но Виктору Бронштейну и здесь повезло — дед Андрей выжил и, человек исчезнувшей русской Атлантиды, передал внуку представления о чести, достоинстве и культурные традиции, определяющие целостность мировоззрения, — духовное наследство.
Виктор Бронштейн добросовестно поведал свою автобиографию в поэтических сборниках. Предпринимательская легенда поэта более или менее известна, она безупречна и последовательна, и вполне достойна гламурных изданий, которые ее воспроизводят. А творческая, поэтическая — не обнародована, будто Виктор Бронштейн сомневается в том, что жребий и вправду брошен, теми его книгами, что разошлись по читателям. Основание поэзии Виктора Бронштейна отнюдь не претенциозно — это семейное предание, крепость духа и любовь. В основе личности лежит семейное предание, поэт не может не быть личностью. Поэт без личности — это держатель текстов, текстовик, опереться подобным авторам не на что. Отдающий дань преданию, Виктор Бронштейн классически-традиционен.
Первая книжная публикация его стихов была смелой заявкой. Виктор Бронштейн выпустил книгу “На троне из туч”, куда вошли ценимые им стихотворения из классического репертуара XIX—XX веков. Включение в книгу ряда собственных строк говорило о намерении составителя занять рубежи классики. В намерении не было ничего оригинального, тысячи поэтов берутся за перо с подобной мыслью. Виктор Бронштейн выступил со своей первой книгой в достаточно зрелом возрасте, когда друзья отсеиваются, отходят. Других друзей, кроме классиков, можно и не найти с собою рядом. И это, уводя от обыденности, даже и не по своей воле, замыкает в высоком кругу.
После “Трона из туч” Бронштейн издал четыре книги, стал печататься и в “Нашем современнике”, и в “Сибири”, и в “Иркутском альманахе”.
Среди множества вопросов, задаваемых журналистами предпринимателю Бронштейну, есть такие: “Какие часы вы носите?”, “Какие блюда предпочитаете?” Ни один журналист не обратился к теме его поэтического призвания. “Писать стали рано или поздно?”, “Как входили в поэзию?”, “Как родилось ощущение призвания?”, “Какие вещи удаются более всего?” В предисловии к стихотворному сборнику 2008 года “Гул небесный” есть такие характерные строки об ее авторе Бронштейне: “И все-таки странно, что человек обеспеченный, не имеющий, как говорится, житейских проблем, обращается к поэтическому творчеству. Но, видимо, так устроен русский человек. Ему мало жить только хлебом насущным, без поиска смысла человеческого бытия он не представляет себе жизненного пути, тем и интересен”. Странные строки. Получается, что если не надо думать о куске хлеба, значит и думать не о чем. Да ведь любая “обеспеченность” перед вселенским одиночеством людей — ничего не значит.
Обеспеченность и труд не исключают друг друга. В основе собственности лежит труд и работа мысли. Простой трудящийся Бронштейн и предприниматель, работодатель Бронштейн стоят в непосредственной близости друг к другу.
Виктор Бронштейн “ходил во власть”, но депутатом не стал. Богом ли, провидением, но он был обережен от подобной лукавой роли.
“— Будучи самым молодым начальником цеха в 70—80-х годах на Иркутском радиозаводе, я, как и многие другие заводчане, получил бесплатное жильё в микрорайоне Юбилейном, причём весь дом был отдан молодым специалистам, включая заводского врача, учительницу подшефной школы и т. д. Тысячи рабочих также получали бесплатное жильё. Мой отец Владимир Яковлевич Бронштейн, будучи директором Иркутского мясокомбината, строил дома в посёлке Жилкино по одному, а иногда по два в год. До сих пор его благодарят и рабочие, и учителя, и врачи. Ещё лет 20 назад депутаты отчитывались не “лежачими полицейскими” и пешеходными переходами, а построенными микрорайонами и тысячами бесплатных квартир. Хотя нефть тогда стоила не 120, а 12 долларов за баррель…”
Деятельность Виктора Бронштейна объединяет людей. Кто-то получает работу, кто-то укрепился в вере, поддержанный его рукой, а еще он покровительствует искусствам. Это немаловажная страница его деловой и творческой биографии. С заветом Николая Заболоцкого “Любите живопись, поэты” не один поэт расположился к изобразительному искусству. Виктор Бронштейн тоже стал его ценителем. Сначала, в 1990-е, он устроил, по совету брата, друга и соратника, поэта Геннадия Гайды, озаботившегося эстетическим воспитанием иркутских нуворишей, выставку-продажу картин в своем ресторане “Вернисаж”. Понятное дело, воспитание особых плодов принести не смогло, и первым покупателем сам Виктор Бронштейн и явился. Но вскоре тема коллекционирования попала на страницы прессы, искусство оказалось на слуху в кругах коммерсантов. Эстетическим воспитанием будущих менеджеров и богачей занялся ректор Байкальского государственного университета экономики и права Михаил Винокуров. Он стал держателем крупной коллекции картин, размещенной в аудиториях его вуза. Учившийся когда-то в ленинградской аспирантуре, будущий ректор подрабатывал техником в Эрмитаже и почувствовал тягу к изобразительному искусству. По его мнению, личность не может состояться без эстетического воспитания, и студенты БГУЭПа получают его в немалой степени.
В настоящее время в Иркутске существует общегородской проект “Наследие иркутских меценатов”, возглавляемый супругой мэра Иркутска Виктора Кондрашова Мариной Кондрашовой. Символом проекта и единения сил меценатов стала реставрация Казанского кафедрального собора — памятника зодчества Сибири. В. Бронштейн активнейший участник этого проекта. В его рамках он провел выставку своей коллекции картин в Иркутской областной филармонии. Она называлась “Дорога к храму” и показала объединенное усилие иркутских мастеров, направленное на возрождение духовности.
В собирании картин — их свыше 400, приобретенных за полтора десятка лет, Виктор Бронштейн отдает предпочтение реалистам. Это Василий Бочанцев, Аркадий Вычугжанин, Евтихий Конев, Владимир Лапин, Анатолий Костовский, Николай Башарин, Владимир Кузьмин, Александр Москвитин, Сергей Казанцев; работавшие в символистском ключе Галина Новикова, Николай Вершинин. Собирает Виктор Бронштейн и скульптуру — иркутянина Льва Серикова и мастеров бурятской школы — Даши Намдакова, Будажабэ, Гэсэра Зобдоева и других.
Виктор Бронштейн поддерживает также двух молодых иркутских живописцев — Юрия Карнаухова и Дмитрия Лысякова.
В настоящее время их картины выставлены в открытом для посетителей Выставочном зале, где прежде у Виктора Бронштейна были торговые площади. Зал открывается прямо в офис фирмы “СибАтом”, картины висят в коридорах.
Для своих сотрудников он устраивал поэтические вечера в филармоническом и органном залах. Среди изданных им книг особое место занимает книга Геннадия Гайды “Посмертное”, выпущенная после кончины поэта, соратника и сотрудника “Сиб-
Атома”.
Они знали друг друга чуть ли не с рождения — у Геннадия и Виктора был общий прадед — белорус Василий Михневич, бабушки — сестры. Их сотрудничество началось с созданием “СибАтома”.
“— Было непросто, и Гайда сразу подставил плечо — поехал по всему тогда еще Союзу, и оказался очень смелым человеком. В Азербайджане и Армении идет война, в Молдове делят власть с оружием в руках, всюду людей захлестывала национальная гордыня, недовольство политической системой выливалось в недовольство Россией, везде антироссийские митинги, а он едет и предлагает дружбу и бизнес… Он знал и понимал людей, легко сходился с ними, располагал к себе, и, как человек, искренне стремящийся сохранить все ценное, желающий добра, он становился для многих приятелем. Он хорошо знал имена многих республиканских деятелей искусства, певцов, писателей и поэтов, читал стихи и вел себя не как деловой партнер, а как просветитель. Я прекрасно понимал, что деловые поездки, обеспеченные фирмой финансово, способствовали его культурным и творческим начинаниям, и, хотя это не всегда шло на пользу фирме, я не противился этому. Гена понемногу, исподволь, всех нас приучил к той культуре, без которой не может быть ни настоящего успеха, ни прочной экономики. А во имя чего все это, если за этим нет человека?”
В книге “Посмертное” воспоминаниями о Геннадии Гайде делятся многие иркутские писатели. Среди них и Анатолий Байбородин, упомянувший о В. Бронштейне:
“— О Викторе Владимировиче грешно поклонного слова не промолвить. Ежли у иного толстосума денег, как у дурака махорки, а в Крещение Господне и куска льда не вымолишь, за грош удавятся, то Виктор Владимирович Бронштейн финансово обеспечил все проекты Геннадия Гайды: более двадцати памятных досок выдающимся землякам, издание “Слова о Законе и Благодати” митрополита Иллариона, издание сборников классической поэзии, выставки талантливых иркутских художников и приобретение их произведений. Да всего и не упомнишь”.
P.S. Пока писался этот очерк, Виктор Бронштейн был награжден медалью ордена “За заслуги перед Отечеством” 2 степени.
Виктор БРОНШТЕЙН
Законы и тоска царят
В бесшумнорельсовых Европах.
Там псы обученно молчат,
Там все у прибыли в холопах.
У нас жива любовь к друзьям,
Мечты и дерзкие проекты.
Из грязи вылезшим князьям,
Старателям могильных ям,
Мы — прихожане чуждой секты.
Живёт Россия вопреки
Потоку пагубных законов.
И не попал ещё в силки
Сибирский край и русский норов.
* * *
Не до страшных сомнений вселенских,
Когда за полночь лесом бредёшь,
И, вдали от огней деревенских,
Зверя, птицу ль нежданно вспугнёшь,
Или свист вдруг пронзительный слышишь.
Ох, не надо во тьме никого…
А к утру, когда на люди выйдешь,
То-то на сердце станет легко!
* * *
Не морщинами возраст наш мерится,
Не серебряным блеском волос,
Если маленький в ванне заплещется,
Вспять волчком ярким время завертится —
В детской ручке вселенская ось.
* * *
В молитве я предков своих вспоминал,
Желая им светлого рая,
И парус-мираж на меня наплывал,
И чаек тревожилась стая.
Как пастырь суровый, Байкал мне внимал,
Спокойный от края до края.
И лодку из прошлого он посылал,
Связному времён доверяя.