Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 1, 2012
Вячеслав СОФРОНОВ
Евгений БАБАЕВ
Дело об увольнении
И.П. Менделеева
Бюрократическая трагедия
Документы и судьбы
В Национальном архиве Республики Татарстан долгие годы (с первой половины XIX века) находится на хранении ничем не примечательное с виду “Дело об увольнении Директора Саратовских Училищ Менделеева от сей должности…”. Таких дел в любом архиве можно насчитать десятки тысяч, а то и больше. Российский бюрократический аппарат работал и в те далекие годы весьма плодотворно, и каждый “входящий” и “исходящий” документы были скрупулезно систематизированы, подшиты и положены в нужную папку. Нам, потомкам, несказанно повезло в том, что мы стали обладателями столь ценной информации, хотя мы и не всегда утруждаем себя по-настоящему задуматься и оценить — какими сокровищами располагаем. А это действительно сокровища, поскольку в сухих пожелтевших документах скрываются судьбы наших предков, о которых мы, к стыду своему, еще очень мало знаем.
Случайно наткнувшись около пятнадцати лет назад на вышеназванное “Дело”, первый из авторов, В. Софронов, попросил руководство архива сделать с него копии документов (тогда еще фото), а потом несколько месяцев с лупой в руках слово за словом, букву за буквой переносил его содержание с помощью печатной машинки на бумагу. Теперь уже и эти машинописные листочки сами стали своеобразными документами. То, что открылось даже при кратком ознакомлении с материалами “Дела”, потрясает. В нем находятся документы, связанные с “отстранением от должности”, попросту говоря, увольнением рядового (скажем так) директора Саратовских училищ, которым и был в то время И. П. Менделеев. Из полного прочтения документов “Дела” следует довольно тягостная, если не трагическая картина. Само увольнение последовало не из-за каких-то существенных нарушений, допущенных Иваном Павловичем, а вследствие интриг, сплетен, наговоров и мелких придирок в его адрес. Серьезные государственные мужи и профессора, члены правления Казанского Императорского университета по прямому указанию попечителя Казанского университета М. Л. Магницкого вынуждены были тратить время и участвовать в разбирательстве обвинений и наговоров в его адрес, в буквальном смысле копаться “в белье”. Чего только стоят обвинение его в “содержании своей квартиры” в “нечистоте”, требования “прекратить стряпню в Голландских печах” и “стирку белья в жилых комнатах”, адресованные отцу многодетной семьи.
Биографы Менделелеева, изучавшие детство и семейное окружение великого химика, до сих пор единодушно воспроизводят историю увольнения его отца из Саратовской гимназии со слов племянницы Дмитрия Ивановича, Н. Я. Капустиной-Губкиной, опубликовавшей в 1908 г. книгу “Семейная хроника в письмах матери, отца, брата, сестер, дяди Д. И. Менделеева”. Изложенная в этой книге “семейная” версия связана с тем, что Иван Павлович, якобы заботясь о здоровье учащихся, разрешил употреблять гимназистам мясные блюда по постным дням, за что якобы и подвергся гонениям со стороны Магницкого. Такой вот гуманист, пренебрегший церковными канонами… Выявленные нами документы рисуют несколько иные причины его увольнения. Пусть читатель, однако, сам судит обо всем на основе подлинных архивов.
Из 22 рукописных документов различного объема, хранящихся в “Деле”, к публикации впервые предлагаются 16 с сохранением орфографии подлинника. Из-за большого объема материалов авторы решили привести в ряде случаев наиболее репрезентативные фрагменты. В современной мировой практике журнальных публикаций уже давно стало общепринятым адресовать читателя к электронным файлам-приложениям. Именно так мы и поступаем, разместив полные тексты всех писем “Дела” в недавно созданном вторым из авторов, Е. Бабаевым, электронном архиве “Менделеевiя” по адресу www.chem.msu.ru/rus/mendeleevia/.
Предыстория “Дела”
Напомним, что с 1819 по 1823 г. семья Менделеевых проживала в Тамбове, где Иван Павлович Менделеев служил директором Тамбовских училищ. Подробности тамбовского периода жизни семьи Менделеевых можно найти в книге [1] и недавно опубликованных материалах [2] и [3]. В этот период училища и гимназии огромного региона (включавшего Тамбовскую, Саратовскую, Пензенскую, Вятскую и даже Тобольскую губернии) относились к Казанскому учебному округу. Главной фигурой, определявшей всю образовательную политику региона, являлся печально известный Леонтий Михайлович Магницкий [4], [5], назначенный в 1819 г. попечителем Казанского университета. Одним из основных направлений деятельности Л. Магницкого той поры являлась активная борьба с частными пансионами, которых на территории округа было великое множество. Чему и как обучали в таких пансионах — было неясно, они составляли явную конкуренцию недавно созданным гимназиям, а потому Магницкий развернул против “частников” нешуточную войну, привлекая к “боевым действиям” подчиненных ему директоров его округа (подробнее см. недавнее исследование [6].) Чем больше директор выявлял таких частных заведений и сертифицировал их нравственность (а еще лучше — закрывал), тем лучше он аттестовался. Как правило, ученики после этого вынужденно перетекали в госсектор образования, пополняя госказну. И. П. Менделеев к поручению попечителя отнесся ответственно и вполне преуспел. Из семи таких пансионов, закрытых в Казанском округе в 1823 г., два были ликвидированы Менделеевым на Тамбовщине. На просторах Пензенской губернии ту же ниву (и столь же успешно) возделывал Лажечников, в будущем известный писатель; впрочем, державший в Пензе свой собственный частный пансион.
Магницкий остался доволен обоими, однако в соседней Саратовской губернии творился полный беспредел как в частном, так и в государственном секторе образования. Юной Саратовской гимназии, открытой в 1820 г., не повезло с первым же директором [7]: эту должность (явно по протекции) получил отставной капитан А. Ченыкаев, весьма далекий от педагогики, отношения к педагогике никогда не имевший. Три года он делал то, что умел: воевал с преподавателями, доносил, обвинял и увольнял всех, кто смел ему возражать. Из гимназии изгнали всех старших учителей, началось моральное разложение учеников [8]. Этого Магницкий уже не выдержал: Ченыкаева уволили, а взамен Магницкий решил бросить туда “лучшие силы” округа: Лажечников был удостоен редкой чести (предоставляемой обычно казанским профессорам) провести ревизию Саратовской гимназии, которая вскрыла там массу финансовых злоупотреблений и нарушений. Именно тогда и было предложено И. П. Менделееву (весной 1823 г. ) стать новым директором Саратовских училищ (в том числе и гимназии), что подтверждает направленное ему письмо Магницкого [9].
Его Высокоблагородию И. П. Менделееву, Г. Директору Тамбовских училищ.
Милостивый Государь мой Иван Павлович! По увольнении, в начале сего года, Коллежскаго Ассесора Ченыкаева от должности Директора Саратовских Училищ, место сиё ни кем ещё остаётся не занятым хотя искателей и было много. Не желая вверить столь важное заведение чиновнику, незнакомому коротко с нашими уставами и христианскими нововведениями, я отлагал выбор Директора в Саратов до приискания человека, совершенно известнаго мне со стороны свойств нравственных. Поелику я имею все удостоверения в разсуждении добрых правил Ваших, / и усердии к пользе учебных заведений, то предлагаю Вам место Директора Саратовских Училищ, и в случае Вашего согласия на сиё ожидаю уведомления. С почтением остаюсь Ваш покорный слуга Л. Магницкий. 27 марта 1823 г. Санкт-Петербург.
Иван Павлович расценил это предложение как знак особого доверия и расположения начальства и предложение принял. Менделеевы добирались до Саратова больше недели и прибыли туда в сентябре 1823 г. Хлопот было много: в октябре у них родился долгожданный сын, которого тоже назвали Иваном. Теперь в семье десять человек и в стандартной директорской квартире им было тесновато. (С супругами, кроме пяти дочерей и новорожденного сына, жили еще тесть-инвалид и няня.) Тем не менее Иван Павлович не терял оптимизма. Как он вскоре написал родственникам, “хоть жалованье одно, но есть другие выгоды: дел здесь более” [10]. Дел действительно оказалось более чем достаточно: нужно было обустраивать кабинеты, ремонтировать здание, а к тому же самому вести уроки по математике и словесности (поскольку большинство толковых учителей его предшественник Ченыкаев уволил). Кроме того, пришлось вновь заниматься борьбой с частными пансионами, совершать частые поездки по губернии, заниматься подготовкой к открытию новых училищ в Вольске и Царицыне.
Дело об увольнении
С самого начала Менделееву пришлось разбирать крайне запутанные финансовые дела гимназии. Распутывая этот сложный клубок, он обнаружил, что одна из недостач связана вовсе не со злополучным Ченыкаевым, а… с его ревизором, Лажечниковым. Проявляя полную лояльность, И.П., разумеется, сообщил об этом вышестоящему начальству [11].
Спустя несколько дней по приезду моем из Тамбова в Саратов к должности, что было 17 Сентября 1823 года, заметил я, что бывший Визитатор Саратовской Гимназии Директор Пензенских училищ Г. Лажечников 1) продал в здешнюю в фундаментальную библиотеку некоторые книги ценою на 145 рублей 55-ть копеек, присланныя из Департамента Народного Просвещения именно для оной, но числившиеся по продажной, взяв деньги к себе; 2) по шнуровой книге на 1823 год записано на приход в февраль месяц за проданные книги 178 рублей 46 копеек, по статьею коих рукою Визитатора отмечено: “сих денег не числить” — и действительно денег сих при приеме моем на лицо не оказалось. Не решая сам по себе сих недоумений принужденным нашелся о сем донести Правлению Императорскго Казанского Университета рапортом от 25 Сентября за № 266 того же текста. При дальнейшем разсмотрении дел открылось, что по библиотекам продажной и фундаментальной не оказалось книг на 595 рублей 454 коп., считать в сем числе и оныя 145 руб. 55 коп. и 178 руб. 16 копеек; о чем и донесено было мною в тоже Правление Университета от 12 и 17 числа Ноября за № 408 и 427.
Именно с этого момента и произошла размолвка между И. П. Менделеевым и Магницким. Трудно объяснить, почему всесильный попечитель округа столь негативно отнесся к этому известию, встав на сторону Лажечникова. Мы можем лишь предположить, что они были связаны какими-то финансовыми или другими отношениями, что, впрочем, сути дела не меняет. Во всяком случае, сам того не желая, И. П. своим письмом восстановил Магницкого против себя, что в дальнейшем вылилось в их противостояние и полную перемену в их взаимоотношениях. (Интересно было бы знать реакцию на этот счет самого Лажечникова). Вот как описал И. П. последовавшую реакцию попечителя [11]:
Проводя таким образом дела Саратовской Гимназии в ясность, к прискорбию моему, того же месяца 21 числа получил я приватное письмо от Господина Попечителя, прилагаемое у сего в копии под литером А., коим он приказывал мне немедленно прекратить постыдную переписку и спросить у г. Лажечникова извинение; в противном случае угрожать мне строжайшим следствием и поступлением по законам. Отсюда-то начинаются мои страдания и безпорочная до толе моя служба затемняется в глазах благоволительнаго и благотворительная дотоле ко мне Начальника!
Менделеев попытался как-то сгладить ситуацию, направив Магницкому следующее письмо [12]:
Ваше Превосходительство, Милостивейший Начальник, Михаил Леонтьевич! Простите великодушно, что сим осмеливаюсь ответствовать на письмо Ваше от 6 ноября, коим вменяете мне в непременную обязанность загладить необдуманный извет на Г. Лажечникова, подавший Вашему Превосходительству невыгодное обо мне мнение, испрашением у него извенения. Но справедлива ли жалоба Г. Лажечникова, принесённая Вашему Превосходительству на меня, вместо оправданий прилагаю у сего свои в Университет рапорты. Из них благоволите усмотреть: имел ли я намерение вести постыдную переписку с моим Высокому Начальством, имел ли Г. Лажечников оскорбляться донесениями, основанными на документах и безвинно подвергать меня негодованию милостливого моего Начальства. По долгу присяги обязан я сохранять гимназический интерес, об утрате и или неправильном употреблении которого по Гимназии известен и сам Г. Лажечников. Входить в частные отношения с ним яко с Визитатором Саратовских училищ не мог, ибо в делах Дирекции не нашел предписаний. В донесениях своих основывался только на актах, не имея вовсе намерения заводить ссоры с Г. Лажечниковым, которого знал более по слухам и употреблял имя его в рапортах только в тех случаях, где его расписки или приговоры яко Визитатора того требовали. Я уверен в совести своей, что не подал Г. Лажечникову ни малейшего повода чернить меня пред начальником и касательно лично моей чести, когда оставил уже без внимания оскорбительные его письма, дружески принял его как сослуживца в приезд его в Саратов, показывал ему все известные мне в то время дела и донесения свои. И так, если я виноват, что Г. Лажечников при личной встрече со мной не хотел объяснить мне дела без сомнения известного ему как Визитатору; если виноват, что при проверке дел и книг нашёл, что он оставил учителю Орлову расписку, обязывающую его платить недостающую сумму, может быть по ошибке пропустил в расчёте своём посылку книг из Нижегородской гимназии; если виноват я, что пять лет уже привыкши благовалеть перед прозорливостью Вашего Правительства не мог и не хотел запутанные дела Саратовской гимназии до меня бывшие: то готов Ваше Превосходительство подвергнуться не только строжайшему обследованию но и суду. По сему забываю нанесённую обиду от Г. Лажечникова и готов к примерению. Может быть первый раз в своей жизни через сиё оказался неповинующимся своему начальству. Сожалею только, что при начале своего управления Дирекциею лишаюсь от сторонних и подчинённых мне лиц того доверия к себе и любви, каковыми желал бы пользоваться. В письме своём к Г. Лажечникову прошу его, чтоб он известил о моих чувствах известную особу, назначенную для исследования сего дела. Призываю Премилосердного Бога в свидетели своей невинности…
Бюрократическая машина, однако, заработала и, увы, не в пользу честного директора. В начале 1824 г. присланный Магницким ревизор списал недостающую сумму всё на того же Ченыкаева. При этом Лажечников получил повышение по службе, а Менделеев “заслужил” выговор [11].
Вследствие ответа моего на вышепоказанное частное письмо Господина Попечителя…, действительно приехал Почетный Смотритель Спасскаго Уездного училища г. Киселев для поверки моих показаний с документами, и по раскрытию истины моих донесений г. Киселевым, бывший Директор Ченыкаев, неизвестно мне, почему внес около 10-го Генваря 1824 года за г. Лажечникова в Гимназию все вышеозначенные деньги в присутствии самого г. Киселева. По донесении о сем Господину Попечителю и в Правление Университета получил я из сего последнего от 3 Марта 1824 года за № 682 предписание с приложением копии с предложения Господина Попечителя Г-ну Директору Университета об окончательном расчете по Саратовской Дирекции за книги. Из сего последнего акта, у сего также в копии прилагаемого под литерою Г., Ваше Высокоблагородие благоволите ясно усмотреть, что за приведение мною в порядок счетов за книги, в чем свидетельствую бывшими тогда Гг. учителями объявлена от лица Его Превосходительства благодарность г. Киселеву; таковое действование г. Лажечникова оставлено без внимания и он как бы в награду перемещен из Пензы в Казань; а я подвергся и выговору единственно за то, что вместо номера принял число, и замечанию за оскорбление чести г. Лажечникова, хотя ни в одном из моих рапортов в Университет не обнаруживал сего; в чем также благоволите удостовериться, если признаете за нужное, из дел, хранящагося в архиве Саратовской Гимназии под № 239 на 125 листах. После таковаго решения, желаю доказать свое послушание Начальству, обстоятельство сие старался я предать забвению; но следствие онаго оказалось мне ясно по прибытии в Саратов Господина Попечителя., что было 14 Октября 1825 года.
Осенью 1825 г. в Саратов приехал сам господин попечитель. Похоже, Магницкий решил попросту убрать проявившего строптивость директора куда подальше, а для этого Менделееву предъявили целую гамму обвинений. Вот как, спустя год, описывал И. П. неожиданную предвзятость начальства [11]:
Причины, заставившие меня проситься об увольнении от должности Директора Саратовских училищ. Сердечно желал бы не изводить в видимость личнаго обращения со мною с Саратове бывшаго Господина Попечителя; но по непостижимому для меня и премудрому Промыслу Высокому моему Начальству благоугодно чрез особу Вашу требовать от меня искренняго показания в те же почти самыя числа, в кои за год пред сим стенал я под тяжестию явнаго неблаговоления, и сие объяснение мое представляю Вашему Высокоблагородию не с тем, чтобы жаловаться на бывшаго моего Начальника, — я по совести моей совершенно далек от того; но с тем единственно, что Михаил Леонтьевич обозревает учебныя заведения ему подведомыя не с тем, чтобы делать подчиненных ему несчастными, и что он о сем немедлено доведет до сведения Господина Попечителя. Но дела мои получили совсем противный оборот и разнесшаяся молва была справедлива. Господин Попечитель, как видно, в течении двух последних лет, непрестанно предупреждаемый против меня, и приехал с тем, чтобы отрешить меня от должности. Целый город был свидетелем маего бедственнаго положения, а Гг. учители здешния Гимназии и Уездного училища — того обращения, какое он Господин Попечитель оказывал ко мне и во время испытаний и при явках мои к нему по делам службы, хотя чтил его как начальника и судию даже и при виде угрожающаго мне злаполучия.
Какие именно обвинения были предъявлены директору, можно судить из следующей справки, составленной Магницким по итогам ревизии и переданной в Совет Казанского университета [13]:
Из сих дел видно, что бывший Господин Попечитель Казанского учебнаго округа, при осмотре им Саратовской Гимназии в 1825 году нашел, малоуспешность в Законе Божием, в Логике и Словесности, в Геометрии, Алгебре и Латинском Языке, безпорядок в постройках по зданиям Саратовской Гимназии, состоящей в том, что не было ни торговых листов при подряде материалов и рабочих людей, ни журналов как о сих подрядах, так и выдаче за материалы и рабочим людям денег; отступление от Устава, даннаго пансионом на общем основании учебных заведений, Менделеев сделал его собственным пансионом, получая с 12 человек по 300 рублей в год и расходуя оные без всякой отчетности, не чистоту и неопрятность как на содержание пансиона, так и в зданиях Гимназических. Объяснения, взятые бывшим Господином Попечителем по сему случаю от Менделеева прилагаются.
Заметим, что ни о каком “мясе в постные дни” нет и речи. Обычные недостатки провинциальной школы в разгар ремонта, в которой, к тому же, не хватает учителей. Понятно, что директор был неимоверно загружен служебными делами, большинство из которых перешли к нему в довольно плачевном состоянии от предшественника, к тому же он был должен по служебным делам довольно часто отлучаться из Саратова, не имея при этом ни заместителя, ни верного помощника. Обвинения явно недостаточно основательны, и И. П. попытался как-то оправдаться. Краткое резюме объяснений Менделеева приведено в документе [14], составленном проф. Никольским:
1. Непорядки по строению Гимназии. Менделеев оправдывается в сем случае збережением суммы и утверждением отчета теми чиновниками, которые обязаны были в сем деле участвовать.
2. Неопрятность и нечистота в Гимназии. Менделеев объясняет сие грязными осеним временем, в которое Господин Попечитель обозревал Гимназию, и когда классы в ожидании посещения Государя Императора переведен был в нижний этаж
3. Управление Гимназическим Пенсионом несогласное с положением онаго. Менделеев извиняется в сем упущении примерами предшественников своих.
4. Несогласие его с учителями. Менделеев напротив жалуется строптивость учителей и его жалобы могут быть основательны.
5. Непорядок по Гимназическому архиву. Менделеев представляет в оправдание, что запутанные дела прежних Директоров невозможно было в короткое время привести в порядок при непрерывном занятии должностью, и что ныне будучи свободен от обязанностей Директора он привел архив в надлежащие устройство и представил у Университет описи дел.
6. Малоуспешность учеников в Законе Божием. Менделеев представляет в извинение, что он по отзывам бывшего в Саратове Визитатора Лажечникова не принуждал детей затверживать уроки наизусть, во время строгого испытания ученики оробели и не могли порядочно рассказывать самых известных событий, и что сие упущение более относиться к Законоучителю, нежели к нему Директору.
Ответы самого Менделеева весьма подробны; ограничимся лишь его объяснениями по одному из пунктов, содержащими весьма красочные детали гимназического быта тех лет [15]:
Почему не наблюдал я за чистотою и опрятности по содержанию Гимназическаго Пансиона и в зданиях Гимназии? По приезде моем в Саратов нашел я, что Пансион помещался в двух комнатах; а в прочих по распоряжению Визитатора Лажечникова, жил учитель Феликс комнаты же, назначеныя для Директора, заняты были учителем Инспектором Миллером; но я просил сего последняго перейти в квартиру учителя Феликса, чтоб быть к пансионерам ближе. Поелики по распоряжению того же г. Визитатора двери были заколочены и защекатурены между моим кабинетом и квартирою Инспектора; то и приказал немедленно сделать новыя двери сообразно плану, дабы удобнее иметь надзор за воспитанниками; по отъезду же в Астрахань г. Миллера, пробив вторыя двери, поместил в комнате прежде им занимаемой часть пансионеров для большей удобности. В течении двух лет строжайше наблюдал я за чистотою и опрятностию не только в Пансионе и классах, но и в самих кухнях и службах. Нечистота, замеченная Вашим Превосходительством в комнатах Пансионеров, произошла частию от того, что по причине перестроек в Гимназию классы помещены в нижнем этаже и большая часть учеников приходили до начатия учения в Пансион; частию от того, что дети, выходящия из классов за естественными нуждами, по отдалению сего места, особливо в ненастное время, наносили на ногах грязь и песок. Признаюсь, что кровать ученика Пустошкина, по болезни находящагося в доме своих родителей не была вынесена и делала безобразие своею ветхостью; но вместе с сем поставляю себе обязанность донести Вашему Превосходительству, что Пансионеры каждую неделю переменяют белье, а через две недели бывают в бане. Невымытие полов в Пансионе произошло от то, что служащие у меня наемные люди, видя меня озабоченным делами и разстроенным, забыли исполнить мое приказание.
Представив, таким образом, подробно причины о безпорядках, найденных Вашем Превосходительством в Саратовской Гимназии, осмелюсь заключить сие словами Екклизиаста: Несть человек праведен на земле, иже сотворит благое и не согрешит. И мои попечения и заботы об улучшении Гимназии не достигли того, чего желал я в душе своей к пользе оной. Естли от внимательнаго взора Вашего не укрылись недостатки по вверенному мне заведению; то уповаю, что и заботливость и труды мои милостью приняты будут во уважении Вашим Превосходительством. А по тому усерднейше прошу особу Вашу неумышленныя погрешности по управлению моему как учебною так и хозяйственною частями покрыть милостивым благоснисхождением и явить мне те же милости, коими имел я счастие пользоваться до переезда моего в Саратов. Я же с своей стороны, благодаря Бога смиряющаго меня, постараюсь доказать Вашему Превосходительству, сколько силы мои дозволят, что вы не на недостойнаго излили и изливаете Ваши благодеяния. Директор Иван Менделеев.
Несмотря на просьбы о снисхождении к “неумышленным погрешностям”, судьба директора Менделеева была заранее предрешена. Вот как сам он описывает окончательный вердикт Магницкого [11]:
Таким образом после многих выговоров, публично мне делаемых, Господин Попечитель приказал мне проситься о перемещении в Вятку; а как я посоветовавшись со своим семейством на другой день, что было 22 Октября, явился с ответом, что не могу согласиться на переезд в помянутой город, велел немедленно подать прошение об отставке за болезнию с обещанием предоставить мне место Директора училищ в Тобольске по открытии вакансии; в противном случае отрешив от должности хотел предать меня суду яко ослушника.
В итоге в Опекунский Совет Казанского Университета поступило следующее заявление [16]:
11 декабря 1825 г. (слушано 9 января 1826 г.)
Директору Саратовских училищ Менделеев предоставляет Господину Попечителю, что по слабости здоровья, разстроившегося от тамошнего климату не может исправлять настоящей должности, просит Его Превосходительство об увольнении его Менделеева от оной. Вместе с тем Адъюнкт Казанского Университета Миллер изъявил желание быть Директором Саратовской Гимназии. Господин попечитель от 27 октября сего года за № 995 дал знать правлению Университета, что Его Превосходительством предоставлено Господину Министру Народного Просвещения об увольнении Менделеева и об определении Директором Саратовских Училищ Адъюнкт Миллера и предписано сему последнему вступить немедленно в отправление сей должности, с тем, чтобы он в то же время принял от Менделеева все имущество и суммы как Гимназии Саратовской, так и благороднаго при оной пенсиона. Правление часть имеет уведомить о сем Совет Университета. Декан Ив. Ерохов.
Определено: принято к сведению.
Это не конец истории об увольнении, это ее начало! Обратим внимание на личность некоего Миллера, назначенного на место опального директора. Яков Александрович Миллер (по данным [7] — сын французского морского офицера), выпускник Полоцкого иезуитского училища, служил в Петербурге, где, по-видимому, и познакомился с Магницким. Примерно год (с 1823 по 1824) Миллер прослужил старшим учителем физики и математики в Саратовской гимназии (в тот самый момент, когда ее директором был назначен И. П. Менделеев). Затем последовал его стремительный карьерный взлёт: в 1824-1825 гг. Миллер — директор Астраханского училища, а затем, по приглашению Магницкого — адъюнкт Казанского университета. Именно Миллер в эпоху гонений на профессоров философии прочитал на торжественном собрании Казанского университета в сентябре 1825 г. знаменитую речь “Истинная философия не противоречит христианской религии”. Казанские профессора, однако, забаллотировали Миллера в экстраординарные профессора, и Магницкий порекомендовал Миллера на должность и. о. директора Саратовской гимназии. В ноябре 1825 г. Миллер, уже будучи в Саратове, направил первый рапорт в Совет Казанского университета [17]:
Адъюнкт Университета Яков Миллер донес училищному Комитету из Саратова от 3 ноября за № 588 что он <…> вступил в исправление должности Директора Саратовских Училищ, принял от Директора оных Училищ Менделеева в заведование свое остаточных по шнурованным приходорасходных книгам наличных Гимназических суммы.
Заметим, однако, что простого предписания попечителя по смене одного директора на другого было недостаточно: требовалось, чтобы это решение утвердил сам министр. Наступил декабрь 1825 г., но никакого решения по бывшему директору принято не было. Понятно — почему. Вспомним, что именно в декабре 1825 г. на Сенатскую площадь Петербурга вышли декабристы. За краткое время в России сменился монарх, наступил сначала паралич, а затем почти полная смена всей властной вертикали. О деле Саратовского директора на какое-то время попросту забыли. Семье Менделеевых между тем удалось договориться с директором Тобольской гимназии о “перемене”. Не понимая причин молчания начальства, Иван Павлович забеспокоился о том, что зима скоро закончится (а с нею — и удобный санный путь в Сибирь через замерзшие реки). Он осторожно попытался напомнить о себе Казанскому университету [18]:
Бывший Директор Саратовских Училищ Коллежский Асессор Менделеев от 29 декабря прошлого года вошел в Совет Университета с прошением в котором он указывает, что он находится с 10 декабря 1807 года в ведении Казанского Университета всегда имел счастие обращать на себя милостивое внимание одного и во все не предпологал оставить то служение, к которому уже привык, которое с душевными своими склонностями находил для него упражнением. По стечению обстоятельств по перемещению его в Саратов, постепенно давало ему и всем неожидаемое направление.
Ваше Превосходительство при обозрении Саратовских Училищ приказал словесно, что бы он просился в Вятку, или, оставив свое служение, подал прошение об увольнении от занимаемой должности.
Привыкнув покоряться продуставленым над ним властям, и вместе с тем удостоверясь по разнесшейся всюду молве, что на месте его заранее приезжает Адъюнкт Казанского Университета Миллер, в душевном прискорбии и сердечным соболезнованием он нашелся вынужденным наконец 22 октября подать просьбу на имя Вашего Превосходительства об увольнении его от должности Директора Саратовских Училищ, с присовокуплением в той просьбе, что он охотно желал бы продолжить служение в том же звании в Тобольске, куда, при настоящем его положении, призывают и семейные обстоятельства.
На сие его прошение получил он от 23 числа того же октября за № 99 предписание немедленно сдать должность свою означенному Адъюнкту Милллеру, который с 1 ноября и вступил в управление Дирекцию, а он остался при одном разборе архива. Таким образом, живя без жалования почти уже два месяца совершенно терпит раззорение с семейством своим, занимаясь согласно приказанию Вашего Превосходительства разбором того Гимназического архива по роду бумаг с 1803 по 1825 год использует собственный свой капитал на наем писца находясь в неизвестности своей участи по необходимости чувствует разстройство в своем здоровье, и видя страждущим вместе с собой свое семейство просит Совет перевести его в Тобольск Директором тамошних Училищ на основании существующих узаконий, в надежде, что находящийся там Директор Протопопов охотно согласиться, по воле Начальства, переехать в Пензу или на его место в Саратов, где он не может и не должен более оставаться поелику от публики, наставников юношества и даже от самих учащихся, после случившегося с ним, не может уже ожидать того доверия к пользе учебных заведений и тех последствий, коими сопровождалась до сего времени его служба; или ускорить его увольнение от службы с выдачей паспорта, аттестата и жалования по день получения первых: ибо зимний путь для переезда с семейством для его раззорившегося от многих перемещений, считает гораздо удобнее в то отдаленное место, где надеется, родственная связь даст ему при летах наклонных к старости приют.
Прошла зима, наступила весна 1826 г. Ответа всё не было. Нервы сдали не только у Менделеева. Занервничал и Миллер. В апреле Совет Казанского университета вынужден был рассмотреть его жалобу [19]:
Исправляющий должность Директора Саратовских Училищ от 16 марта за № 179 в донесении своем училищному комитету изъясняет, что при составлении разных отчетов по требованиям его комитета и правления Университета, а так же для различных соображений по делам Дирекции и управлением училищами необходимо нужно иметь ему в заведовании своем архив Гимназии, что в первые месяцы его вступлении в исправление в должности Директора крайне затрудняется он в тех случаях, когда для справок нужны были ему дела прошедших лет: ибо и Г. Менделеев большею частию отказывал ему в оных, отвечал, что архив не приведен еще в порядок. В прошлом же месяце он Миллер, узнал, что Менделеев донес Правлению Университета об окончании разбора архива, требовал письменным отношением, по вышеупомянутым причинам, и на основании предписания от 23 октября 1825 г. за № 992, сдачи всех дел Дирекции; но Менделеев отвечал ему, что сдает оныя, кому следует, но прежде, как по получении предписания о решении своей участи, и что впрочем, будет выдавать по письменным его Миллера требованиям некоторые дела. Не смотря однако, на таковое обещание Менделеева Миллер получил от него нужные бумаги с большим трудом; <…> бывает недопускаем в комнаты Менделеевым или уверяют его что Менделеева нет дома или, что он почивает, или под другим каким предлогом. Донося о сих обстоятельствах, Г. Миллер просит Училищный Комитет предписать Г. Менделееву о сдаче ему надлежащим порядком Гимназического Архива, без чего он не может успешно и безошибочно заниматься исполнением возложений на него обязательств. Училищный Комитет имеет честь представить обстоятельства сие на разсмотрение Совета Университета. Ректор К. Фукс.
Определено: Поелику решение участи его от сего нимало не зависит, а течение дел между тем останавливается то предписать через училищный Комитет бывшему Директору Менделееву к немедленной сдаче дел под оплачиванием штрафа. Исполнено от 21 мая.
Эта жалоба, однако, была лишь первой искрой тлеющей неприязни. На самом деле 15 марта 1826 г. между Миллером (действительно обратившимся за какими-то архивными бумагами) и Менделеевым вспыхнул острый личный конфликт, который при последующем разбирательстве обе стороны излагали по-разному. По версии Миллера, он не смог получить с Менделеева старые долги (на что И. П. возразил ему, что Миллер сам остался ему должен, поскольку когда-то передал вместо денег новому директору обстановку пансиона). Дело кончилось тем, что Менделеев якобы оскорбил Миллера, “диким голосом” выставив его вон. По версии Менделеева, Миллер первым нанес ему обиду (намеком на полную неплатежеспособность и оскорбительной фразой “видно ты не выспался”). Миллер подготовил донос, обвинив Менделеева не только в грубости, но и в наклонности к употреблению крепких напитков и бытовой неопрятности. В ответ Менделеев решил, что затронута его дворянская честь и направил жалобы на Миллера Саратовскому гражданскому губернатору Панчулидзеву, а также в Совет Казанского университета. К личной обиде Менделеев присовокупил более серьезное обвинение в том, что Миллер изначально добивался его кресла и даже нарочно настраивал против директора господина попечителя при проведении ревизии. В своём письме Менделеев описал это так [20]:
На предписание Ваше от 16 сего Октября о том: “Могу ли я прописанное в рапорте моём за № 28 сильное желание Г. Адъюнкта Миллера быть Директором Саратовских училищ доказать и чем именно”, — честь имею Вашему Высокоблагородию сим покорнейше ответствовать, что сиё обстоятельство доказывается: 1) тем, что мать Г. Адъюнкта Миллера, возвратясь из Астрахани и живши со всеми своими домашними в колонии, переехала, вероятно по предварительному извещению от сына за несколько времени до приезда Господина Попечителя, в Саратов, а по занятии Г. Миллером моего места немедленно все они перешли в Гимназию, имея уже в готовности экипаж, лошадей, мебель и все принадлежности к дому, чем заниматься судя по справедливости, не предвиделось надобности, если б Г. Миллер не имел намерения, а может и уверения от Господина Попечителя быть перемещённым на моё место; 2) Очевидностию, что после разнёсшейся молве на счёт его приезда в Саратов, при неблаговолии Господина Попечителя ко мне, воспользовался сделанным ему предложением, не смотря на выгоднейшее своё служение при Университете пред служением в званию Директора Саратовской Гимназии; 3) Щастливым исполнением желаний в занятии того по службе места, какое бы занять не захотел: ибо Г. Миллер, по оставлению Полоцкой Иезуитской Академии, в начале 1823 года был определён Инспектором Пансиона, потом Старшим учителем Саратовской Гимназии, чрез год или менее утверждён в звании Директора Астрахансхких училищ, а в 1825 г. будучи возведён в звание Адъюнкта Императорскаго Казанскаго Университета исправлял должность Инспектора Студентов, успев быть при том в течении всего времени два раза в С.П.бурге и приехать в Саратов в отпуск по причинам без сомнения не безъизвестными Высокому моему Начальству при даче ему увольнения; 4) очевидностию, что он, Г. Миллер, при отставке меня от должности узнав, что однажды Господин Попечитель; будучи тронут моим положением, с видом начальническаго снизхождения говорил мне, что он знает о моём усердии к службе и уверен, что и впредь буду добрым Директором только не в Саратове, и как бы опасался, чтоб высокий Начальник не возвратил мне своей благосклонности, немедля по определении своем взошёл к нему представлением о вменении мне в обязанность разобрать Гимназический архив с 1803 по 1825 год и, когда начал Господину Попечителю представлять о трудности сего дела при тогдашних стеснённых моих обстоятельствах, Г. Миллер настоял в том и на другой день объявил мне, чтоб я уже более не являлся к Господину Попечителю; 5) собственными словами его Г. Миллера, от которых не может он отрещися без нарушения справедливости. При свиданиях своих со мною в первыя два месяца по вступлению своем в настоящую должность неоднократно он разказывал мне, что приобретши дачу близ Саратова он решился вступить в службу, и что Господин Попечитель в бытность его в С.П.бурге в первую его Г. Миллера поездку узнав его лично говорил ему, что если бы он приехал раньше, мог бы получить место Директора Саратовских училищ, и что перемещение меня в Саратов по словам его столько его разстроило, что он в состоянии тогда был дать мне пять тысяч рублей, если бы знал, что я имел намерение из Тамбова по родственным связям перепрашиваться в Тобольск: но что он не осмелился мне тогда предложить, услышав от меня с самаго приезда, что из Саратова никуда не поеду, будучи разстроен перемещениями. Наконец 6-е) узнав, что моя отставка остановлена, а потому не надеясь в скором времени приобресть Саратовское Директорство, начал видимо оскорблять и чернить меня пред начальством, что известно Вашему Высокоблагородию из моего прошения, посланнаго в Правление Императорскаго Казанскаго Университета от 23 марта сего 1826 года. Из сего, Ваше Высокоблагородие, усмотреть изволите причины, побудившия меня в рапорте моем за № 28 сказать, что я видел сильное желание Г. Адъюнкта Миллер быть Директором Саратовских училищ.
Тем временем расстановка сил в министерстве окончательно прояснилась. В мае 1826 г. попечитель округа Магницкий был отстранен от занимаемых должностей и оказался под следствием. В июне 1826 г. в Казань наконец-то пришел долгожданный ответ из министерства, в котором отставку И. П. не утвердили. В итоге Совету Казанского университета было предписано заняться делом Менделеева вплотную. Ректор был вынужден издать следующий приказ [21]:
В ноябре месяце минувшаго 1825 года бывший Господин попечитель представил об увольнении Директора Саратовских училищ Менделеева, по его прошению, и об определении на его место Адъюнкта Миллера, изъявившаго на то желание. На сие Господин Министр дал знать Господин Попечителю, что по Уставу учебных заведений Директоры Гимназий избираются Университетом и по представлению Попечителя утверждаются Министерством, почему и предписано было дать сему делу законное течение. Между тем Директор Менделеев прислал прошение, что Господин Попечитель приказал ему подать прошение об увольнении его, и что он исполнил сие, с тем однако же, что бы дано было ему место Директора в Тобольске; но с 1-го ноября должность Директора Саратовских училищ заведовал уже Миллер. Почему, не зная ничего о своей участи около двух месяцев, просил защиты, и доставил копию с просьбы, посланной им в Совет Университета, о переводе его в Тобольск, или об ускорении увольнения его от службы. Посему предоставил мне Господин Министр предложить Университету, что бы делу об увольнении Менделеева дано было законное течение и что бы на его место, буде окажется нужным, избран был другой, по усмотрению Университета <…>. Почему предлагаю о сем к сведению и надлежащему исполнению Совета Казанскаго Университета. Ректор Университета К. Фукс.
Определено: Предоставить Г. Ректору сделать выправку об их Менделеева по Канцелярии Г. Попечителя. Исполнено от 21 июля за № 972.
Мнения членов Казанского Совета разделились. Бывший ректор университета Никольский явно встал на сторону Менделеева. Он рекомендовал бывшего директора с наилучшей стороны и настаивал на том, что в конфликте видна “личность”, видимо имея в виду личную обиду, нанесенную Миллером [14].
Слушано: 7 августа 1826 г.
В Совет Казанскаго Университета.
В осень прошедшаго 1825 года Его Превосходительство бывший Господин Попечитель Магницкий на место Директора Саратовских Училищ Менделеева откомандировал для исправления его должности Адъюнкта Кзанскаго Университета Миллера. В последствии времени Менделеев просил Совет Университета или уволить его из учебнаго ведомства вовсе, или перевести Директором в Тобольск. В прошедшем июле месяце по предписанию Его Высокопревосходительства Господина Министра Народнаго Просвещения о возвращении Миллера в Университет; решении участи Менделеева и о прочем в Совете Университетском поставлено: предоставить Господину Ректору, учинив выписку из дела о ревизии Саратовской Гимназии по канцелярии Господина Попечителя, предложить оную Совету. Зная, что Менделеев почти год находится со своим семейством в весьма стесненном положении, в ожидании предложения Господина Ректора по сему делу долгом поставляю донести Совету о тех обстоятельствах службы Менделеева, которыя мне известны.
Будучи студентом С.Петербургскаго Педагогическаго Института он отличался трудолюбием, кротостью нравов и постоянством. В 1808 г. определен учителем в Тобольскую Гимназию. Директоры оной всегда рекомендовали его с отличной стороны. Из Тобольска переведен в Тамбов Директором училищ, где отправлял должность с отличным усердием и деятельностию. Из Тамбова, по распоряжению бывшаго Господина Попечителя Магницкаго, перемещен в Саратов в том же звании. Запутанныя дела сей Дирекции предшественниками его он старался привести в порядок и ясность, что свидетельствуют донесения его в Правление Университета, и помог Визитатору Лажечникову свести щоты о продажных книгах. Прилагал попечение о поновлении Гимназических и Училищных зданий. При поправках Гимназии зберег более двух тысяч рублей казенной суммы, о чем представлен в Правление подробный отчет за подписанием его, Губернскаго Архитектора, Гражданскаго Чиновника и Старших Учителей.
Хотя письменныя причины, по которым бывший Государственный Попечитель приказал Менделееву подать прозбу об увольнении его от Директорской должности, мне не известны; но во время исправления мною должности Директора Университета по словесным отзывам узнал я, что обвинения противу Министерства суть следующия:
<Далее перечислены упомянутые выше пп.1-6 обвинения Магницкого и краткие ответы Менделеева.>
Поелику Воля Государя Императора есть, чтобы дела, особливо важныя, где страждет человечество и отягощается участь подсудимых, решимы были в непродолжительном времени; то по долгу службы и в отвращение неприятных последствий, какие могут произойти в случае жалобы Менделеева на медлительность решения, честь имею представить Совету, не благоугодно ли ему будет принять деятельныя меры к окончанию сего дела. К сему нужным щитаю прибавить, что между Менделеевым и Миллером приметна личность, как доказывает прозба Менделеева вначале сего года в Правление присланная, в которой он ищет законной защиты от обиды причиненной ему Миллером.
О. Профессор Григорий Никольский.
Между тем симпатии самого ректора Фукса явно на стороне Миллера; Фукс полностью разделяет все обвинения Магницкого, причем его, как ректора, явно раздражает попытка Менделеева вынести сор из избы, обратившись за поддержкой к гражданским властям [13].
При обозрении Саратовской Гимназии, Директор оной Менделеев, представлял бывшему Господину Попечителю, что 16 человек обязаны, по его распоряжению, подписками, не обучать детей без дозволения училищнаго начальства. Господин Попечитель предписывал Адъюнкту Миллеру, кому поручена должность Директора Саратовских училищ, собрать подробныя сведения о лицах, кои, без дозволения учебнаго начальства, занимаются в Саратове обучением юношества. Миллер нашел, что из 16 лиц, выше означенных, 9 продолжал обучать детей, и вообще открыл 54 лица, кои обучают более 1000 детей, без ведома учебнаго начальства. Миллер отнесся о прекращении сего обучения к Г. Саратовскому Губернатору, донес Попечителю и Учебному Комитету, и представлял список таковых учеников Коллежскому Советнику Есипову, осматривавшему Саратовскую Гимназию в сем 1826 году, сей последний Господину Министру народнаго просвещения, а Его Высокопревосходительство доводил сие обстоятельство до Высочайшаго сведения Государя Императора. Почему и было от бывшаго Господина Попечителя требовано объяснение.
Из дел Правления видно, что личность Менделеева с Адъюнктом Миллером, как изъяснился Г. Профессор Никольской в особо поданном им по сему делу мнении, состоит в том, что будто бы Миллер искал места Директора Саратовских училищ и успел в том, что будто бы Миллер назвал Менделеева употребляющим в излишестве крепкие напитки, и живущим в казенной квартире без соблюдения должной чистоты и опрятности, что Менделеев подал прошения к Г. Саратовскому Гражданскому Губернатору и тамошнему Прокурору об оказании ему защиты, и просил о сем Правление Казанскаго Университета, который 2 Апреля сего года определено: отвечать Г. Менделееву, что он в прошении своем поместил не принадлежащия к настоящему делу и оскорбительныя начальству выражения, как, например: что Г. Миллер домогательствами своими успел занять его место и что будто бы объявил он ему, по приказанию Господина Попечителя, что бы Менделеев не смел никому жаловаться ни на удаление от должности, ни на разорение и притеснение его, под опасением погибели. А потому и следовало бы настоящую его просьбу, как не согласную с законным порядком, ему возвратить. Но так как Г. Менделеев подал уже подобное прошение Г. Саратовскому Гражданскому Губернатору, дабы он приказал, кому заблагоразсудит, обследовать законным порядком обстоятельства по двум бумагам Миллера, из которых в первой рекомендует Г. Менделееву воздержаться от непомернаго употребления крепких напитков, а во второй содержать квартиру свою в чистоте, стряпню в Голландских печах прекратить, равно и мытье белья в жилых комнатах, то и ожидал бы окончания сего дела, а до того времени Правления не видит нужды отправлять нарочно Визитатора для произведения следствия, как о поведении Менделеева, так и о причиненной будто бы ему обиде Г. Миллером. Резолюция сия на подлинной бумаге Менделеева написана рукою исправляющаго должность Директора Казанскаго Университета, Г. Ординарнаго Профессора Никольскаго.
К сему нужным нахожу присовокупить, что Г. Профессор Никольской, ссылаясь в мнении своем на жалобу Менделеева, выше сего означенную, из коей выводит личность между Менделеевым и Миллером, противоречит сам себе, ибо резолюции Правления, которую сам Г. Никольской полагал, названо прошение Менделеева неуместным, а выражения в оном помещенныя, оскорбительными для начальства; ныне бумаге сей, оставленной правлением Университета без уважения, дает все вероятие. Сверх сего долгом поставляю заявить Совету, что я поступаю в сем деле совершенно безпристрастно и кроме сведений, в делах находящихся, ни каких посторонних, к делу не принадлежащих обстоятельств, о коих упоминает Г. Никольской, не принимал в соображение.
Из сих сведений Совет университета усмотреть может, должен ли Менделеев, замеченный в вышеназванных безпорядках и простерший свои жалобы даже мимо Университетскаго Начальства к Гражданскому, оставаться Директором.
Ректор Казанскаго Университета К. Фукс.
Окончательное разбирательство было поручено визитатору Саратовских училищ, Казанскому профессору Эрдману. Когда-то именно Эрдман впервые приметил молодого и толкового тобольского учителя Менделеева [22] и, возможно, порекомендовал его на должность директора в Тамбов. Въедливый и педантичный Эрдман затребовал повторных объяснений Менделеева по каждому из пунктов обвинений Магницкого, методично и до копейки проверил правомерность расходования казенных средств и, наконец, запросил дотошных комментариев по каждой букве взаимных доносов двух директоров. Все объяснения были приобщены к делу и, ввиду большого объема, целиком не приводятся. (Их полные тексты, как мы упоминали выше, доступны в интернет-версии.) Остановимся лишь на некоторых наиболее ярких фрагментах.
Из ответов Миллера Эрдману [23]:
(1) Правда ли, что Вы показали на Г. Менделеева, будто бы к Вам приходили доложители на него, до шести человек, коих Вы отправляли к Прокурору? <Ответ> Сим показанием Г. Менделеева отчасти доказывается положение, в коем он находился во время происшествия 15 Марта или когда сочинял прошение свое за № 13 ибо если говорится о лицах коим не платится положенное, то дело идет о взаимодавцах, а не о должниках, которые сверх того, не имеют нужды приходить с жалобами. Из заимодавцев же Г. Менделеева действительно приходили ко мне с жалобами извощик, столяр и лавочник, но к Г. Прокурору никто мною не был отсылаем, а один из них, именно лавочник не получив от Г. Менделеева после многократных просьб никакого удовлетворения, и даже вместо денег толчки, по собственному побуждению, ходил жаловаться к Г. Прокурору. Некоторые из числа просителей спрашивали меня, не могу ли я выдать следующие им деньги, из жалованья, причитающегося Г. Менделееву. Но я отвечал отрицательно, и даже когда сам хозяин вышеупомянутого сидельца между прочим объяснил мне, что Г. Менделеев забравши у него из лавки книги, (как подозрительные), рассказал, как в Тамбове книгопродовцы его дарили и тем давая заметить чего требовал, обещая оные книги возвратить; но я не желал вредить Г. Менделееву оного требования не уважил: хотя купец для большего удостоверения присовокупил еще обстоятельство, что Г. Менделеев принял Голову сахару и фунт чаю и вымолвил слова “только-то” — обещания своего не исполнил, и хотя из хода дела довольно было вероятно, что Г. Менделеев поступил с ним купцом не совсем справедливо: ибо книги сие, ценою в несколько сот рублей, большею частию запрещенью не подлежащие, забраны им феврале 1825 года, а доношение об оном отправлено к Гос. Директору Университета, только в Апреле месяце. Сверх того жаловались мне Сторожа Гимназические, что Г. Менделеев удерживает им, обещанную плату, за какую-то работу, но сих не отсылал я к Г. Прокурору. А показания Г. Менделеева, будто бы я сказал “вот теперь то я вижу как Вы платите свои долги, ко мне уже приходило ваших должников человек до шести, коих я отослал к Г. Прокурору” во всех отношениях ложно. <…>
(4) Объявляли ли Вы вскорости по отъезду из Саратова Г. бывшего Гос. Попечителя Г. Менделееву, что Его Превосходительство приказал через Вас сказать ему, ни на удаление его от должности на понесенные в том разорение и притеснение, не смел бы никому приносить жалобы, иначе Его Превосходительство погубит его? <Ответ> Сие показания Г. Менделеева есть самая гнусная ложь и клевета, не имеющая даже и правдоподобия, изобретенное им по всему вероятию для отмщения Гос. бывшему Попечителю и очернения меня перед первейшим моим благодетелем, коему не престану по гроб мой питать самую чувствительнейшую благодарность. <…>
(6) Справедливо ли, что неприятный запах из классных в комнатах происходит от самых Ваших распоряжений, а не от иных причин, кои Вы, по словам Г-на Менделеева, ложно на него вводили? <Ответ> Что неприятный запах от моих распоряжений не происходит, но проникает в средний этаж из коридора квартиры Г. Менделеева, могут засвидетельствовать ГГ. Учители, которые заметили вместе со мной, что сей запах наиболее чувствуем был при лестнице, ведущей наверх из означенного коридора. Кроме сего неопрятность Г. Менделеева замечена Г. Попечителем и сам Г. Менделеев в оной сознался в ответе Г. Попечителя. 21 Октября № 585.
Из ответов Менделеева Эрдману [24]:
На предписание Ваше от 26 сего октября с тем справедливо ли я показал Вашему Выс-ю Г. Миллер, что он пришедши в мою квартиру 15 марта требовал от меня нужных бумаг для справок, но я вдруг закричал диким голосом: вон, вон, — сим честь имею Вашему Выс-ю покорнейше донести, что начало произшедшей между нами ссоры я подробно и по чистой совести описал в прошении своём в Правление Импер. Казанского Ун-та от 23 марта, к чему присовокупил со своей стороны только то, что показание Г. Миллера: вдруг закричал диким голосом вон, вон, есть новая им причиняемая мне обида ибо совершенно с моей стороны было бы сумашествие гнать вон человека, пришедшего ко мне с требованием только нужных бумаг для справок, что я ему часто выдавал и без расписки, а что я действительно просил Г. Миллера оставить меня в покое и выйти вон, то уже после оскорбительных слов его: Вот — теперь-то я вижу, как вы платите свои долги и проч. за что он в то же время причинил мне вторую обиду словами: ты видно не выспался. А в дополнение причинённых мне обид и по прошествии уже своей запальчивости, обдумав, чем завершить своё как бы мщение, прислал отношения свои за № 176, 177, что самое мною прописано и в означенном прошении моём от 23 марта. Из всего сего Ваше Выс-е благоволите усмотреть несправедливость показаний Г. Миллера и защитить меня от новой обиды: ибо в одно и то же время он соглашается и на искренние примирения со мною, как видно из рапорта его к Вашему Выс-ю за № 674 и в то же время усиливается доказать криком дикого моего голоса справедливость взводимого на меня пристрастия к пьянству, о чём он многократно и славил.
Коллежский Асессор Иван Менделеев.
Из итогового отчета Эрдмана Совету Казанского Университета [25]:
Сказав здесь всё то, что Г. Менделеев мог привести в своё оправдание и что он нашёл объяснить по моему требованию, перейду теперь к исчислению тех причин, которые открываю в бумагах, и которые, думаю, должны были быть побудительными причинами для Г. Попечителя, желавшего увольнения Г. Менделеева. Они заключаются в следующем: 1) показания на Менделеева, будто он наклонен к пьянству. 2) чрезвычайный беспорядок Архива. 3) непорядки по строению Гимназии. 4) нечистоты и неопрятность в здании Гимназии и в содержании Пансиона. 5) управление Гимназическим Пансионом не согласовано с положением оного. 6) неуспехи учеников в науках. 7) несогласие с Учителями. 8) что в Саратове находится много Училищ, о которых начальству не было известно.
Основательность всех сих причин старался я исследовать на месте.
I. Показания на Менделеева, будто бы он наклонен к пьянству.
Из объяснений Г. Миллера, по другим моим запросам относительно того замечаю я, что Г. Попечитель подозревал Менделеева в сей слабости и что это могло быть причиной, почему он требовал от Г. Менделеева, если верить его словам, подать прошение об отставке. Г. Миллер в своём объяснении 16 октября № 665 готов утвердить с клятвою, что он два раза видел Г. Менделеева пьяного, что он часто слышал от Егора Виноградского, будто бы Менделеев с давнего времени уже подвержен сей слабости. Далее, в объяснении Октября 29-го № 690 говорит, что он от матери своей слышал, как она узнала в 1823 году из разговора в доме Г. Саратовского Полицмейстера, что Г. Менделеев пьёт запоем; наконец, что в 1825 году бывший Г. Попечитель Магницкий спрашивал его в С.Петербурге, правда ли, что Менделеев предаётся пьянству, и на ответ его, что сего не знает, упомянул, будто бы именно об этом имеет известие из Саратова.
На запрос мой 17 октября № 20 Георгий Виноградский отвечал, что он никогда не говорил Г. Миллеру, будто бы Менделеев с давнего времени подвержен пьянству, да и говорить сего не мог; потому что знал своего Директора с хорошей стороны, а в нетрезвом виде никогда его не замечал. Всё это готов был Виноградский подтвердить самое приятного.
В другом своём донесении 27 Октября, в котором я требовал ответить по долгу, замечал ли он Менделеева в дурных поступках, и с какой стороны знает его вообще относительно поведения, заверил меня Виноградский, что он Г. Менделеева не замечал ни в каких дурных поступках, и относительно поведения знал его всегда с весьма хорошей стороны, и как усердного Христианина. Гг. Учители Пикторов, Бовин, Орлов, Законоучитель Вязовский, Феликс, Александр Виноградский, Траухштейн, Васильев так же подтвердили хотя слабее ответы. Усматривая противоречие в объяснении Г. Миллера и в отзыве Егора Виноградского я требовал от Г. Миллера дать мне знать подробно, в чём именно состоял разговор между им и Виноградским, касательно обвинения Г. Менделеева в пьянстве. Г. Миллер отвечал 29 Октября № 690, что Г. Виноградский рассказывал следующее: Г. Менделеев однажды ломал дверь у Учителя Феликса, часто в позднее время, (кричал и бранился), с людьми Гг. Никомедовых, что он слышал, будто бы Г. Менделеев ещё бывши Учителем подвержен был означенной слабости, что Г. Завьялов упоминал о Менделееве в таких словах: А! Этот пьяница!
Сверх того Виноградский объявил Г. Миллеру, что он удостоверения свои в невоздержании Менделеева готов подтвердить присягою. Снова я обратился к Г. Виноградскому /30 Октября № 50/, но он называл слова, приводимые Г. Миллером, подобранными и привратно истолкованными, а как разумел Завьялов Менделеева, то он не знает его лично, мог только слышать от Пикторова, сослуживца Завьялова, и что скажет на это Пикторов не может отрицать хорошо того не помня.
Г. Феликс донёс мне, что Г. Менделеев никогда у него дверей не ломал, а что приходил раз в 7 часов вечера кричать на его людей, зачем они невовремя топили печь в кухне. Пикторов ответил, что будто бы он сообщил Г. Виноградскому о дурном поведении Менделеева. <…> Виноградский однако твёрдо стоит на своём хорошем мнении о Г. Менделееве и всё то, в чём на него могут сослаться Пикторов и Бовин, называет явною клеветою и приписывает недоброжелательству. Готовности подтвердить присягой нельзя доверить, потому, что обе стороны вызываются на неё не смотря на противоречие. <…>
4. Нечистота и неопрятность в здании Гимназии и содержании Пансиона. Г. Менделеев против сего обвинения в ответе своём 1825 Октября 25 № 585 говорит. Нечистота произошла в Пансионе от того, что во время перестроек классы помещались в нижнем этаже, что ученики приходили до начала учения, что дети выходя далеко за естественной нуждой наносили грязь и песок, что служители пренебрегали его приказаниями; что ветхая кровать ученика Пустышкина, отлучившегося к родителям, делала безобразие, в том Г. Менделеев признался.
Г. Профессор Никольский в представлении своём говорит, что Г. Попечитель обозревал Гимназию в осеннее время, когда классы переведены были на нижний этаж. Г. Менделеев в объяснении своём № 29 говорит, что он наблюдал за чистотой опрятностию и паче за благонравием, но в полной мере своей цели достичь не мог, без утверждения прочного Устава для сего заведения. Далее, что он в следствии утверждённого плана учебным начальством, не осмеливался на размещение Пансиона в бель-этаж. Я не могу судить о бывшем состоянии Гимназии и Пансиона, потому что если неопрятность и была во время управления Г. Менделеева, что кажется мне после всего здесь сказанного несомнительным, то от всех сих беспорядков не осталось уже ни малейшего следа ныне, когда Г. Миллер содержит Пансион и Гимназию в черезвычайной чистоте и приличии.
По ясности и связи в преподавании в особенности похвален Законоучитель Протопоп Вязовский и Старший Учитель Российской Словесности Виноградский. Из приложенного журнала о испытании в науках усмотрел Совет успехи Учеников по частям. Одно только нахожу нужным прибавить, что в отношении к практике языков успехи найдены весьма не удовлетворительны. Но могу ли удержаться, чтоб не жаловаться на скудное содержание Учителей. Можно ли взыскивать с них недостаток рвения, и можно ли не извинить их желание скорее провести урокичные годы и освободиться от положенного на иных Учительского звания?
22 Октября приступил я к осмотру строений в присутствии Миллера, Менделеева, Орлова и Виноградского. В особенности обратил внимание на поправки, произведённые в 1825 году. Печи, полы, замки потёртыми уже, чего бы не должно ожидать еще судя по времени. Важный недостаток, что от употребления сеней с лестницами, ближайшие покои почти не могут быть обитаемы; а на восточной стороне холод совершенно не выносим. Другой недостаток от устройства отходов из которых одни очень удалены от Главного корпуса, а другой находящийся в оном наносит дурной запах. Более других терпит от него Менделеев в своей квартире. Яснее может усмотреть Совет усмотреть сиё состояние строений из приложенной мною бумаги под буквой “Х”.
Правление Университета доверило ему 1825 Мая 20 № 1712 принять на себя хозяйство в строении Гимназии, как Чиновнику опытнейшему, на которого оно надеялось; между тем Г. Менделеев отлучился в Царицын и возложил всё попечение на Учителя Орлова, которому может быть Правление и не могло бы столько доверить. Правление Университета обманулось однако же в опытности Г. Менделеева потому, что он сам сознаётся в противном, но допустил однако ж начальство оставаться в сём заблуждении может быть к вреду Гимназии, покуда ему предоставляем был случай воспользоваться сим недостатком его опытности, чтобы оправдаться против его обвинения Г. Попечителя Магницкого. Хотя правда, что часть денег остались в сбережении, но и спрашивается при соблюдении другого порядка, не осталось бы их более
Успел ли я совершенно достигнуть той цели, которую предположил Совет, отправляя меня в Саратов, я тем не менее могу быть уверен, что мне не дано было никаких наставлений, ни словесных, ни письменных, на что я должен был обращать внимание при моих исследованиях. Правление Университета удовольствовалось только сим кратким выражением : “произвести законное исследование об увольнении Директора Саратовских Училищ, об определении на место его Г. Миллера и об обидах от последнего”.
В разумности увольнения Г. Менделеева от должности мне кажется, что после всего сказанного нельзя оправдывать Г. Менделеева в упущениях по должности, но что обвинения однако не во всей обширности своей могут быть приняты.
Когда последовало его отрешение от должности и определение на место его Г. Миллера, то Г. Менделеев с сего времени перестал быть Директором Гимназии, в следствии приказаний бывшего Г. Попечителя, но не хотел однако в своих поступках признавать Миллера Директором.
Ещё более Г. Менделеев все отношения к нему Г. Миллера заключающие в себе распоряжения, какие последний по должности своей почитал сделать нужным, принимал за притязания к нему, будто бы по ненависти и жалуется начальству на оскорбления. Справедливость замечаний в предписаниях Г. Миллера трудно было бы доказать, потому что надобно верить или словам того или другого.
Г. Гражданский Губернатор Панчулидзев, получив просьбу от Г. Менделеева, в которой он жаловался на обиды, нанесённые ему от Миллера, вызвался быть между ними посредником, и пригласив их 22 Марта к себе, предложил помириться. Ссорящиеся уговорились разменяться бумагами, которые они писали друг против друга. Менделеев требовал расписки от Миллера в том, что он писал о нём в запальчивости. Миллер хотел письменного удовлетворения, что слова Менделеева: “вон, вон”, были сказаны по необдумости. Предложения были приняты. Миллер сдержал слово, а Менделеев нет. Г. Панчулидзев в своём отношении ко мне даёт точно такое толкование. Г. Менделеев сделал дурное употребление из записки Миллера: представил её в правление Университета, в доказательство того, что поступки Миллера надо приписывать запальчивости. Я так же хотел помирить их. Оба оказали равное желание в начале. Менделеев сам хотел сим ознаменовать день праздника Казанской Божией Матери. Приготовления его были похвальны: он был у заутрени, у обедни, у вечерни, два раза служил молебен дома; но после всего этого пришёл ко мне и объявил, что он никак мириться с Миллером не может. Такова была моя неудача по словесным моим предложениям.
Ещё почитаю неизменным обратить внимание на некоторые слова закона в Своде Российских узаконий по части военносудной, изданном от Дежурства Главного Штаба Его Императорского Величества, части II-й, С.Петербург 1820 года. На странице 502 в параграфе 21 сказано: Буде кто с кем в обиде помирился, то иска нет. На стр. 503 в параграфе 24 сказано: Буде за обиду словом, письмом или действием обиженный учинит обидчику таковую же обиду, то теряет право иска.
Впрочем всеобщая молва в Саратове совершенно на стороне Миллера. Он в такой степени сумел приобрести себе доверенность всех, что некоторые отдали своих детей в Гимназию, для того, что Миллер начальником оной, а другие по их словам тогда лишь хотели отдать, когда Миллер будет утверждён Директором. Из сего можно предположить, что тамошняя Гимназия под его управлением будет в гораздо лучшем состоянии.
В заключение должен я ещё присовокупить замечание, которого справедливость непременно требует. Если Г. Менделеев получает полное жалование Директора, между тем как не печётся ни об одном учебном заведении, то по всей справедливости и Г. Миллеру, показывающему неутомимую деятельность, должно быть выдано полное Адъюнктское жалование за всё время отправления им должности Директора в Саратове.
Профессор, Коллежский Советник и Кавалер Ф. Эрдман.
Как видим, симпатии Эрдмана в целом на стороне Миллера, тогда как в адрес Менделеева высказано немало упреков. Хотя итоги ревизии были доложены Совету в декабре 1826 г., потребовался еще целый год для вынесения новым попечителем следующего окончательного вердика [26]:
В дополнение к предложению моему от 16 прошедшего августа за № 660, даю знать Совету, что Директор Тобольских Училищ Г. Протопопов в донесении ко мне от 3-го Сентября согласился на перемещение в Директоры Пензенских Училищ. В следствии сего и согласно предписанию Господина Министра Народного Просвещения, от 8-го прошедшего года Августа предлагаемого Совету Университета:
1. Перевести Протопопова из Тобольска в Пензу.
2. Назначить Исправляющим должность Директора Тобольских Училищ бывшего директора Саратовской Гимназии, Коллежского Асессора Менделеева, поручив Г. Визитатору Сибирских Училищ особенно наблюдать за его управлением.
3. Предписать кому следует о выдаче Гг. Протопопову и Менделееву, на проезд до нового места служения, прогонные деньги по чину, заимообразно до отпуска из Казанских Палат, из экономических сумм Гимназий Тобольской и Саратовской.
О утверждении же Г. Протопопова Директором Пензенских, а Г. Менделеева Тобольских Училищ, и об ассигновании им денег по чину я вместе с сим представил Господину Министру Народного Просвещения. Исправляющий должность Попечителя Казанского Округа /подпись/
Послесловие
Конфликт, возникший по незначительной причине между Магницким и Менделеевым, стал продолжением тех гонений, которым уже ранее подверглись преподаватели и студенты Казанского университета, чем-то не угодившие новому попечителю. Стоит ли говорить, что не имевший покровителей сын сельского священника И. П. Менделеев в создавшейся ситуации был обречен на поражение. И сколько бы Иван Павлович не доказывал правоту тех или иных поступков, доводы его в расчет не принимались. Несомненно, идеальным директором вверенных ему учебных заведений И. П. Менделеев не мог стать уже лишь по объективным причинам, вследствие бюрократического пресса и повсеместного доносительства, процветавшего среди чиновников любого ранга. По службе он лицом к лицу столкнулся с нечестностью ряда должностных лиц. Что греха таить, примерным администратором в управленческой системе той эпохи он не мог стать и по ряду личных качеств и, прежде всего, по мягкости своего характера, природной доброте и перегруженности служебными делами, перешедшими к нему от предшественников в плачевном состоянии. Между тем любая административная система требует людей жестких и прагматичных, способных и начальству угодить, и о себе не забыть. Иван Павлович оказался человеком совсем иного склада, современники характеризуют его как человека деятельного и активного, радеющего за судьбы своих воспитанников, необычайно честного и религиозного. Даже пройдя через все испытания, выпавшие на его долю, от своих убеждений и идеалов юности он не отказался и остался верен им до конца жизни. На наш взгляд, “Дело” является ярчайшим примером зависимости и полной беспомощности администратора александровской, а затем и николаевской эпохи от вышестоящего начальства. Не зря в российской литературе XIX века образ “маленького человека” столь популярен: это была эпоха, когда “чин шел впереди личности”.
“Дело” состоит из нескольких слоев. Как видим, начальный конфликт со своенравным и не ценящим людей Магницким сменился еще более острой ссорой с карьеристом Миллером, а в конце Менделеев вынужден был оправдываться за каждую мелочь перед въедливым педантом Эрдманом (которому столь же аккуратный “инородец” был явно симпатичен). Иван Павлович был вынужден писать пространные объяснения, испытывая явные унижения. Тем не менее на его стороне была правда: вся его деятельность на посту директора была направлена на благо учащихся, и никакой ревизор не смог доказать обратного. Попытки обвинить его в пьянстве или хищениях провалились. Cемья Менделеевых вынуждена была стоически переносить это испытание и не могла покинуть Саратов до окончания затянувшегося процесса проверки и разбирательства “проступков” главы семейства. Кошмар длился целых два года и завершился лишь к концу 1827 г. Трагедия усугубилась тем, что в 1826 г. в Саратове умерла в 14 лет их старшая дочь Мария, тогда же скончалась любимая няня, вырастившая Марию Дмитриевну и старших дочерей. Не будем забывать, что в 1827 г. Мария Дмитриевна родила седьмого ребенка, тоже Марию (младшую), и семья вернулась в Сибирь лишь к февралю 1828 г.
Лишь после прочтения “Дела” можно лучше понять некоторые фразы из писем Ивана Павловича к родственникам во Млево [10], [27], которые раньше были не вполне ясны. Теперь понятно, почему Менделеевы называют Саратовский период “временем несчастий наших”, в котором они видели “горестей больше чем радостей”. Яснее становится, почему своего племянника Иван Павлович поучает примерно так: “везде будешь иметь над собой начальство, следственно от взыскательности, от зависимости никуда не уйдешь”; “нужна строгость, но не менее этого необходима осмотрительность и благоразумие”; “я сам много грешивший, от сего много потерпел, теперь стал старше, и вижу кое-где свои промахи, но не воротишь”; “вот тебе совет дряхлого старика, который кровавыми опытами на себе самом дознал и дознает, что без Бога ни до порога”. И, наконец, “прошу покорно не со всеми быть откровенным о сей переписке. Есть у вас служащие, кои меня знают, следовательно, могут в чем-либо Вам попрепятствовать”… Действительно, хотя после Саратова Иван Павлович получил должность директора гимназии в Тобольске, но административный надзор за ним некоторое время продолжался. Отметим, что затрагиваемый в документах период (1823-1827 гг.) в истории России являлся переломным (восстание декабристов, смена монарха). Напрашивается невольное сравнение, что у Ивана Павловича, именно в конце 1825 г. вынужденно написавшего заявление об увольнении, была своя “Сенатская площадь”, увы, со столь же драматичным финалом и даже своеобразной ссылкой. Возможно, именно это — одна из причин, почему позднее семья Менделеевых так сблизилась (и даже породнилась) со ссыльными декабристами.
И еще один итог, возможно, сыгравший ключевую роль в судьбе будущего великого химика. Как известно, в 1849 г., уже после смерти Ивана Павловича, его жена Мария Дмитриевна Менделеева везет младшего сына Дмитрия для продолжения учебы в Москву. Но не в Казань! Хотя по положению именно там он должен был продолжить образование как выпускник Тобольской гимназии, входившей в состав Казанского учебного округа. Нам видится, что причина этого — не столь далекие саратовские события, забыть о которых жене Ивана Павловича было просто невозможно.
Литература
1. Холодный Г. М. Историческая записка о Тамбовской гимназии. 1786-1886. — Тамбов, 1886.
2. Чернов А. С. Менделеевы в Тамбове. — Тамбов, Изд. МИНЦ, 2009.
3. Бабаев Е. В. Менделеевiя, часть 2 // Химия и Жизнь. — 2009, № 4. — С. 50.
4. Лажечников И. И. Как я знал Магницкого // Русский вестник. — 1866, № 1. — С. 122.
5. Минаков А. “Разрушитель” Казанского университета. Исторический портрет М. Л. Магницкого // Москва. — 2001, № 12. (http://moskvam.ru/2001/12/minakov.htm)
6. Фролова С. А. // Вестник СамГУ. — 2006, № 1. — С. 56.
7. Черняев П. Труды Саратовской ученой архивной комиссии. — Саратов. — 1909. — Вып. 25.
8. Семёнов В., Семёнов Н. // Волга. — 1998, № 11-12.
9. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 105. [М. Магницкий — И. Менделееву]
10. “Менделеевский сборник”. — С-Пб., С.-Пб ун-т, 1999.
11. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 86-87. [И. Менделеев — Ф. Эрдману]
12. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 106-107. [И. Менделеев — М. Магницкому]
13. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 15-17. [К. Фукс]
14. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 13-14. [Г. Никольский]
15. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 18-23. [И. Менделеев — М. Магницкому]
16. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 1-2. [И. Ерохов]
17. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 3. [К. Фукс]
18. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 5-8.
19. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 9-10. [К. Фукс]
20. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 111-112. [И. Менделеев — Ф. Эрдману]
21. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 11-12. [К. Фукс]
22. Бабаев Е.В. Менделеевiя, часть 1 // Химия и Жизнь. — 2009, № 2. — 50.
23. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 90-96. [Я. Миллер — Ф. Эрдману]
24. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 152. [И. Менделеев — Ф. Эрдману]
25. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 211-233. [Ф. Эрдман]
26. НА РТ. Ф. 977. Оп. Совет. Д. 993. Л. 263.
27. Макареня А.А., Махова Л.В. // Химия в школе. — 1984, № 6. — С. 11.