Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 4, 2011
Елена ПАПКОВА
«БЕЛОВОДЬЕ»
МИХАИЛА ПЛОТНИКОВА:
русская литература 1-й трети ХХ века
в поисках крестьянского рая
|
Студеная зима, зачем я,
дальний странник,
…Дорога к нему с Соловков
на Тибет…
|
«Михаилу Плотникову выпало на долю большое счастье: он поднял с
суровых и неприютных снегов сибирской тайги и тундры золотое руно чудесной
народной сказки» [1], — эти слова поэта и писателя С.А. Клычкова, написанные в
«Одной из самых загадочных фигур в истории литературы Сибири 1-й половины ХХ в.» [2] назвал Михаила Павловича Плотникова автор статьи «Сибирский самородок», предпосланной первому современному переизданию поэмы «Янгал-Маа» (Тюмень, 1998). Действительно, наши знания о биографии писателя крайне скудны. Единственный развернутый биографический очерк о Плотникове принадлежит поэту С. Маркову. Его статья «Югорская рапсодия» (Сибирские огни, 1973, № 11) представляет человека колоритной внешности: «Сначала я увидел остроконечную шляпу с дырками, по тому времени очень модную; потом — золотые очки, широкое, совершенно багровое лицо и прямую черную трубку. <…> На нем был хорошо сшитый френч, бриджи, краги и ботинки на толстой подошве» [3], — и яркой биографии, необыкновенного рассказчика о стране вогулов, Золотой Бабе и кладе Ермака. С. Марков работал с М. Плотниковым в редакции газеты «Советская Сибирь» в Новосибирске, как он указывает, во второй половине 1920-х гг.
Справочные издания точно называют год рождения М. Плотникова —
Рискнем предположить, что в повести «Беловодье» автор рассказывает о
своих предках: «Сказывают, сначала шмельцеры*Битков и Плотников бежали. Словили их
власти царские, под кнутом их о бегстве допросили, и сказали они, что в землю
Бухтарминскую бежали, чтобы никто их никогда отыскать не мог и чтобы жить в
легкости». По воспоминаниям С. Маркова, Плотников неоднократно упоминал об отце
— владельце «лучших сибирских пароходов». О некоторых фактах биографии
Плотникова можно узнать из письма молодого Всеволода Иванова, уроженца Сибири.
Осенью
Печататься М. Плотников начал в
В ноябре
Дальнейшие сведения о биографии писателя
нуждаются в уточнении. Есть основания предполагать, что в 1922—1925 гг. М.
Плотников живет в Чите. Там выходят небольшие брошюры: «Туземный вопрос в ДВР»
(1922), «Оленеводство» (1924), «Пушные заготовки в Забайкальской губернии в
сезон 1924—1925 гг. и работа пушного совещания» (1925), автор — Михаил
Плотников. В
К
Приведем одно из четырех хранящихся в архиве стихотворений:
Гольчиха**
Холодный океан перебирает плавник***,
А ветер северный тревожит лоно вод;
Июль давно, но здесь весенний ледоход,
И только где-то в тучах плачет гусь-печальник.
Без листьев стелется на берегу кустарник,
Сугробы трухлые танцуют хоровод,
Слезливый самоед, взглянув на небосвод,
Пришел к костру, где всхлипывает медный чайник.
Туманный день уныл, как мутные валы,
А в тучах прячутся тундровые орлы.
Студеная зима, зачем я, дальний странник,
Давно безгранно полюбил твои чумы,
Весну печальную, безмолвие зимы
И чахлый, жиденький на берегу кустарник [12].
Судя по обилию выявленных адресов,
странническая жизнь писателя продолжалась и после революции. С. Марков
вспоминал рассказы Плотникова о том, как его таскали по уголовным делам: «…мне,
грешному, приходится писать показания и объяснения, выходить на очные ставки с
разными мошенниками» [13]. Трудно сказать однозначно, что было главной
причиной: статьи Плотникова о кладе Ермака, вызвавшие взрыв кладоискательства;
отцовское пароходство, членство в партии эсеров, сотрудничество в журналах,
поддерживавших А.В. Колчака, или общее несовпадение мировоззрения и поведения
писателя и установок наступившей новой эпохи, которое вполне могло закончиться
арестом. «Как чистка какая начинается, так я к вогулам, под крыло к Золотой Бабе»
[14], — не без горькой иронии признавался писатель. Сумел ли М. Плотников
скрыться от очередной «чистки» в
Повесть «Беловодье» хранится в фонде журнала «Красная новь» (Ф. 602. Оп. 1. Ед. хр. 162). Источник представляет собой машинописный текст объемом 40 страниц (Л. 35 утрачен). На последнем листе, после заключительных строк повести, — письмо автора, адресованное членам редколлегии:
«Уважаемые товарищи,
при сем прилагаю Вам рукопись “Беловодья”, если подойдет — напечатайте. В случае принятия к печати не откажите выслать аванс (в половинном размере) т.к. сильно нуждаюсь. Гонорар по Вашему усмотрению.
Адрес: Чита, Угданская д. № 5, Семеновой между Корейской и Николаевской, Михаилу Павловичу Плотникову. О судьбе рукописи, надеюсь, уведомите. С ком. приветом (подпись). 2. 1. 25.» [15].
В машинописный текст карандашом внесена правка, скорее всего — редакторская, стилистического характера: слово «юсины» заменено на «юрты» и т.п. Заглавная буква в словах «Господь» и «Бог» исправлена на строчную. На титульном листе имеются две резолюции членов редколлегии «Красной нови». Первая: «Не подходит. Раскольников. 12. 1. 25». Во второй резолюции не все слова написаны разборчиво. Предположительно: «Согласен. Но в каком-то ключе использовать это нужно. Подпись».
Нельзя назвать менее удачное время для
посылки подобной рукописи в «Красную новь», чем январь
Рукопись «Беловодья» попадает на
рассмотрение редколлегии, где все решает голос Раскольникова. Достаточно
посмотреть на содержание первого номера журнала за
Существовали и более веские причины.
Переориентация журнала «Красная новь» проходила на фоне напряженной
политической и экономической борьбы в стране, лишь недавно пережившей
братоубийственную Гражданскую войну и лютый голод 1920—1922 гг. В «Докладной
записке секретного и информационного отделов ОГПУ [О политическом состоянии
СССР]» от 17 февраля
Исследователь русской народной утопии К.В.
Чистов писал: «Давно замечено, что утопическое мышление переживает особенное
напряжение в периоды социальных, экономических и национальных кризисов» [21].
Народная легенда о Беловодье «была создана в ситуации страха и отчаяния» [22].
В аналогичной ситуации в ХХ в. она вновь оказалась востребована. Случайно ли,
что в русской литературе этого времени появилось сразу несколько произведений,
в основе которых лежал сюжет поиска Беловодья. В
По мнению исследователей, легенда о Беловодье возникла и распространялась во второй половине XVIII в. среди «бегунов» — крайнее левое согласие старообрядчества, — которые «по-крестьянски жаждали “царства Божьего” на земле. Одному из основных своих тезисов — “града настоящего не имамы, а грядущего взыскуем” — они придавали вполне реальное, практическое выражение» [23]. В предреволюционные и первые пореволюционные годы в русской литературе наблюдается возвращение к народным представлениям о сокровенном Китеже-граде и о Беловодье. Однако при всей близости этих легендарных топосов, между ними есть существенные различия. «Китежская легенда фиксирует момент “исхода”, — указывал А.И. Клибанов. — Беловодская легенда естественно дополнила Китежскую, как и “исход” должен быть дополнен “обетованной землей”. Ею и явилось Беловодье» [24]. В отличие от сокровенного града-Китежа, Беловодье, по мнению ученого, «земное царство с идеальным строем общественных отношений» [25]. На протяжении ХVIII—ХIХ вв. были выявлены реальные свидетельства о его существовании: сообщения крестьянина Д.М. Бобылева (1807), купца Мефодия Шумилова (1807) и др. М. Шумилов, в частности, рассказывал об «обитающих в смежности Индии и Китая расстоянием от Бухтарминской крепости на пятнадцать дней пути Российских жителях, не менее 20 тысяч человек» [26]. Для стремящихся в Беловодье определяющими являлись сохраненная древлеправославная вера, возможность свободно трудиться на земле и отсутствие всех светских властей: «…светского суда там не имеют <…> управляют народы и всех людей духовные власти» [27]. Приведенная цитата взята К.В. Чистовым из текста знаменитого «Путешественника», авторство которого приписывается Марку Топозерскому (или иноку Михаилу) — своего рода листовки, призывающей идти в Беловодье, с указанием дороги. Опубликованный в последней монографии К.В.Чистова (СПб., 2003) текст «Путешественника» имеет три редакции, две из которых северно-русские (в северной Карелии в Топозерском скиту жили праведный старец Ефимий, его соратник Иона Топозерский и поддерживавшая их Ирина Федотова), а третья — сибирская.
Для Сибири Беловодская легенда особенно важна: дорога, описанная в «Путешественнике», идет от Москвы (в одной из редакций — от Керженца) через реальные пункты средней России и Урала до горного Алтая — названы Бухтарминская и Уймонская долины. Далее топонимика становится фантастической. Местонахождение Беловодья названо где-то «за Китаем» и около «Опоньского царства».
Ключевое значение имеет Беловодская легенда и для литературы Сибири. В 1910-е гг., которые определяют как период становления сибирской литературы, появляются романы А. Чапыгина «Белый скит» (1913), А. Новоселова «Беловодье» (1917), Г. Гребенщикова «Чураевы» (1 часть — 1917), а кроме того, очерки А. Новоселова «У старообрядцев Алтая» (1913), Г. Гребенщикова «Алтайская Русь» (1914) и др., включающие мотив поисков Беловодья. В 1920-е гг. уже не только в Сибири, но и в русской литературе в целом наблюдается возвращение к названной теме в произведениях А. Платонова, Вс. Иванова, Вяч. Шишкова, М. Плотникова, А. Караваевой. Анализ литературы этой тематики — предмет отдельного научного исследования. Здесь отметим лишь два существенных отличия текстов 1910-х и 1920-х гг. В произведениях, написанных в предреволюционные годы, акцентируется мотив родительского наказа искать Беловодье (например, у А. Чапыгина и А. Новоселова). Романы «Белый скит» и «Беловодье» завершаются на том этапе странствия, когда после долгой и трудной дороги, тайными путями и неведомыми тропами, перед героями только открываются вдали (реально или в предсмертном видении, оба автора однозначного ответа не дают) церкви и белые колокольни праведной земли. Герои произведений, написанных в период нэпа, когда последовательно разрушались национальные традиции, лишены связи с «отцами». Блудные дети своего времени, они по своей воле или посланные крестьянской общиной («Алые сугробы» Вяч. Шишкова) отправляются в путь, в результате которого приходят в некое место, название которого косвенно указывает на Беловодье (Белый остров у Вс. Иванова, Бухтарминская долина у М. Плотникова и А. Караваевой, Вечный Град-на-Дальней реке у А. Платонова). Обетованная страна вроде бы найдена. Дальше перед героями и авторами встает целый ряд вопросов. Действительно ли обретенная земля праведная? Как жить в ней земным людям, обуреваемым земными страстями? Надо ли ее защищать, если эта защита сопряжена с необходимостью проливать кровь?
Свои ответы на названные вопросы дает и М. Плотников.
В повести «Беловодье», прежде всего,
обращает на себя внимание близость к источникам и реальным историческим фактам.
В примечании к заглавию автор указывает на Бухтарминскую долину как на место,
которое в XVIII в. крестьяне реально называли Беловодьем. Как отмечает К.В.
Чистов, Бухтарминская и Уймонская долины в середине XVIII в. «оказались между
государственными границами России и Китая на нейтральной территории, интереса к
которой не проявляло ни одно, ни другое правительство. <…> Несколько
позже, возможно к концу XVIII в., слухи о существующей мужицкой земле, без
чиновников и попов, достигли и европейских губерний. Есть сведения о том, что
во второй половине XVIII в. эти две долины и назывались Беловодьем» [28].
Возвратившиеся в конце XVIII в. в лоно государства, бухтарминцы вплоть до
В повести М. Плотникова действие начинается
примерно в середине XVIII в., описанные события охватывают несколько
десятилетий. В конце повести жители Бухтармы соглашаются перейти в подданство к
царице Екатерине, т. е. это приблизительно 80-е г. XVIII в. Своеобразный эпилог
— конец восьмой главы — связывает события далекого прошлого с современностью:
«Скоро умрет наивная вера в старую Беловодскую землю, ибо человечество на путях
к новому Беловодью, более прекрасному и более реальному и близкому». Работая
над повестью, М. Плотников непосредственно использовал несколько источников.
Выдающийся сибирский ученый и публицист Г.Н. Потанин в
«Путешественник»: «А проход весьма труден. И там нужно идти неверными. Двенадцать суток ходу морем и три дня голодной степью. И дойдешь до высокой каменной горы, и через нее проход труден.
И отсюда еще дивно время ходу. Всего два месяца с половиной идти тамо. Есть люди и селения большия; тут и доныне имеется благочестие и живут христиане, бежавшие от Никона-еретика, а за рекой другое село, в котором имеются епископы и священники и все служат они босы. Имеется там и церквей 140» [31].
«Беловодье»: «И пошли мы туда. И далек тот путь и проход туда весьма труден. И там нужно идти неверными.
Двенадцать суток ходу морем и три дня голодной степью. И дойдешь до высокой каменной горы и через нее проход труден и отсюда еще дивно ходу. Всего три месяца с половиной надо идти. И вот пошли мы от той реки Ульбы в землю Беловодскую со старцем и сподобил нас Господь увидеть ее.
Дивно, за горами великими, за лесами дремучими, где белые воды текут, есть страна Божия. Сто сорок церквей там и при них много епископов, которые по святости своей в мороз босиком ходят».
Текст «Путешественника» включен М.
Плотниковым с небольшими изменениями в рассказ старца Кириллы. Это имя, а также
имя Иосаф взято писателем из разных редакций «Путешественника». Кирилл (или
Петр Кириллов), в соответствии с северно-русскими редакциями, живет в деревне
Устьюбы и может помочь странствующим. В сибирской редакции его имя — Петр
Мошаров. Схимник Иосаф встречается только в сибирской редакции, в северно-русских
его зовут Иосиф. Автор повести наделяет Кирилла и Иосафа биографиями, создает
яркие характеры. Эпизоды смерти Кириллы по дороге в Беловодье, избрания Иосафа
проводником — «вождем», который не знает пути к заповедной земле, отсутствуют в
источнике и, возможно, имеют прямую отсылку ко времени написания повести —
после смерти В.И. Ленина в январе
Примечания
1. Клычков С.А. Мадур-Ваза победитель. — М., 2000. — С. 5.
2. Огрызко В. Сибирский самородок // Князев В. Русь. Плотников М. Янгал-Маа. — Тюмень, 1998. — С. 316.
3. Сибирские огни. — 1973. — № 11. — С. 169.
4. Иванов Вс. Собрание сочинений: В 8 т. — М., 1978. — Т. 8. — С. 576.
5. Плотников М. Янгал-Маа. Клычков С. Мадур Ваза победитель. — М., 1933. — С. 47.
6. Сибирские огни. — 1924. — № 2. — С. 159.
7. Плотников М. Янгал-Маа. Клычков С. Мадур Ваза победитель. — С. 46.
8. РГАЛИ.
Ф. 629. Оп. 1. Д.
9. РГАЛИ.
Ф. 1082. Оп. 1. Ед. хр.
10. Там же. Л. 18.
11. Там же. Л. 26.
12. РГАЛИ.
Ф. 1563. Оп. 2. Ед. хр.
13. Сибирские огни. — 1973. — № 11. — С. 170.
14. Там же.
15. РГАЛИ.
Ф. 602. Оп. 1. Ед. хр.
16. Подробнее см.: Динерштейн Е.А. А.К. Воронский: В поисках живой воды. — М., 2001. — С. 134—143.
17. «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922 — 1934 гг.). — М., 2001. — Т. 4. — С. 318—319.
18. Бухарин Н.И. Избранные произведения. — М., 1988. — С. 317—318.
19. Цит. по: Куняев С. Растерзанные тени. — М., 1995. — С. 27.
20. Там же. С. 54.
21. Чистов К.В. Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд). — СПб, 2003. — С. 474.
22. Там же. С. 387.
23. Там же. С. 286.
24. Клибанов А.И. Народная социальная утопия в России. Период феодализма. — М., 1977. — С. 220.
25. Там же. С. 221.
26. Там же. С. 223.
27. Чистов К.В. Указ. соч. С. 392.
28. Там же. С. 307.
29. Новоселов А. Беловодье. Повести, рассказы, очерки. — Иркутск, 1981. — С. 403.
30. Потанин Г.Н. Юго-западная часть Томкой губернии в этнографическом отношении // Этнографический сборник, издаваемый Русским географическим обществом. — СПб, 1884. — Вып. 6. — С. 150. Цит. по: Чистов К.В. Указ. соч. С. 300.
31. Цит. по: Чистов К.В. Указ. соч. С. 440—441.