Вспомнить о призвании…
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 3, 2011
Виктор БАЛДОРЖИЕВ
ЗЕМЛЯ ЗА ОНОНОМ.
ВСПОМНИТЬ О ПРИЗВАНИИ…
“Все другие отрасли труда имеют место только при процветании сельскохозяйственного труда, иначе они являются началом, нарушающим умственное и физическое развитие, и влекут за собой гибель рабочих и даже вырождение целой страны”.
Петр Бадмаев
Первое обоснование основы
1991 год. Когда престарелые и уставшие пастыри лагерей социализма прекратили выдачу пайков и бросили свои стада на произвол дикого рынка, я вспомнил о призвании всех забайкальцев — животноводстве, которое всегда было основой благополучия моей Родины, земли за Ононом и степи.
Моральное и материальное благополучие человека всегда зависело от неба и земли, места его обитания. Всякая (а политическая особенно) эксплуатация чувств народа только подрывает благополучие общества, ибо, обогащая эксплуататоров, убивает в эксплуатируемых их призвание, которое и должно кормить всякого человека. Тот, кто помнит о своем призвании, никогда не ищет работу. Работа все время ищет его…
Весной и осенью нашу степь осушают знойные гобийские ветры. Мы чувствуем горячее и сухое дыхание пустынь, угрожающее бескормицей и нищетой. Потому всегда живем в ожидании влажных океанских муссонов, обещающих обильный травостой. Это ожидание в крови каждого забайкальца. Ведь в первую очередь мы — животноводы, и только потом — земледельцы, рудознатцы, начальники, подчиненные и прочее, прочее, прочее… Разве вы не радуетесь обилию трав на лугах, розовому полыханию багула на склонах сопок, лиловому золочению ургуя в степи?
Пищу, кров и одежду русским землепроходцам и переселенцам дали природа Забайкалья, табуны, стада и отары местных племен. “Хлеб в Нерчинске и на Иргени не родится”, — жаловался в ХVII веке приказчик Толбузин енисейскому воеводе, который высылал “хлебное жалованье” натурой русским казакам и первым переселенцам. Поневоле они становились животноводами: в основном ели мясо, молочные продукты, выделывали шкуры животных и шили одежду, обувь, пряли шерсть. Приспосабливаясь к новым условиям, они перенимали обычаи местных племен и смешивались с ними… Беседуешь порой с русоволосым, веснушчатым русским приятелем, но вот мимолетный поворот головы — и выступят на миг крутые скулы далекого бурята или хамнигана!
Пытливый молдаванин Николай Спафарий, посланный русским царем в 1675 году в Китай, неторопливо записывал на привале: “…юрты у братов войлочные, а платья носят по-калмыцки, и скота всякого — коней, коров и овец — много”. А через восемнадцать лет после него другой путешественник, голландец Эверт Избрант Идес, тоже русский подданный, добавил: “Буряты очень богаты скотом — в особенности быками и коровами, у которых очень длинная шерсть и совсем нет рогов…” После Идеса по Ара-Халхе проехал швед Ланге, посланный Петром I с полномочиями политического агента. Швед тоже был поражен обилием скота у местных жителей. “Они очень богаты лошадьми и скотом всякого рода, — писал посланник российского императора. — Если кто-нибудь из них имеет 500 лошадей и соответствующее количество другого скота, то это не считается особенно значительным”. Немец Иоганн Георг Гмелин состоял на службе в Российской Академии Наук. Впрочем, тогда почти вся Академия и состояла из немцев. Путешествуя по Ара-Халхе в 1735 году, Гмелин отмечал: “…они живут исключительно скотоводством. В особенности славятся бурятские быки; я видел несколько таких волов, которые ничуть не уступают черкасским. <…> …главнейшее богатство бурят заключается в скоте — лошадях, быках, овцах и козах”.
Главнейшее богатство!
Но самое важное то, что все поголовье животных принадлежало исключительно тем, кто за ними ухаживал. Чем владели забайкальцы в советское время, и чем они живут сейчас? На протяжении почти целого столетия они ничем не владели, а потому не занимались по-настоящему своим прямым делом — животноводством. А если бы владели и занимались?
Многие наши деревни и поселки сегодня безжизненны не потому, что мало стало лошадей и коров, овец и коз, а верблюдов удалось сохранить только в двух хозяйствах Ононского района, но исключительно по причине утраты природного призвания из-за политических катаклизмов, которые потрясают российское общество на протяжении столетия.
Наши предки жили благополучно только потому, что они занимались прямым своим делом изо дня в день, из года в год. И дело это принадлежало им. Животноводство было единственным призванием жителей великой степи. Испокон веков здесь паслись тучные табуны, стада и отары. Это определение выведено не мной, не учеными-атеистами, а Творцом, раз и навсегда определившим экологическую и экономическую нишу для народов и племен, их характер, судьбу и жизненное призвание. Рыночные условия, сегодняшняя нищета жителей земли за Ононом напоминают о том, что народ, как и каждый человек, забывший о своем призвании, никогда не будет счастлив, — он обречен на вымирание, прозябание и зависимость, ибо рано или поздно становится рабом и иждивенцем не только собственной страны, но и мировой системы.
Любые финансовые пирамиды, оголтелая реклама, социально-политические программы эксплуатации человеческих чувств бессильны перед человеком, который знает о своем призвании и занимается только своим делом. Ибо в этом случае он становится внутренне независимым и абсолютно незаменимым. Мы были и обязаны быть такими животноводами.
“…На прекрасных степях Даурии между реками Онон и Аргунь, где много солончаков, а снега выпадает так мало, что пастбища остаются открытыми в течение всей зимы, разводятся такие овцы, которые превосходят самых больших киргизских овец и могут считаться крупнейшей породой овец”, — писал путешествовавший в 1772 году по Забайкалью Паллас Петр Симон, приглашенный Российской Академией Наук из Берлина. Все в нашем крае исторически благоприятствует животноводству и благополучию людей: территория, рельеф местности, водные ресурсы и климатические условия. Восточное Забайкалье полностью находится в зоне влияния восточно-азиатского муссона. С ранней осени до начала весны в Забайкалье устанавливается устойчивый антициклон, погода сухая, ясная, бесснежная. “Скотоводство у бурят-монголов все еще является самым значительным и наиболее обычным видом хозяйства, — писал Паллас. — Так как в Бурят-Монголии бывает продолжительная и суровая зима, то стада зимой кое-как перебиваются. Несмотря на это, бурят-монголы оставляют стада на произвол природы и не беспокоятся о том, чтобы заготовить запас сена для зимы. Только для ягнят сберегается незначительное количество корма”.
В экспедиции академика Палласа участвовал ботаник и этнограф Иоганн Готлиб Георги. Пораженный обилием скота, он отмечал: “Они умеют так использовать скот, что семья, имеющая 20 голов всякого скота, может иметь пропитание, а имеющая 50 голов — жить довольно зажиточно”. “Мой хозяин был капиталистом. Его табуны состояли из 500 лошадей, такого же количества овец, 300 голов рогатого скота. Кроме того, у него было некоторое количество верблюдов и коз…” Отсюда видно, что знакомый Георги имел пять видов скота, которые и должен был иметь каждый бурят. Какие виды скота содержат сегодняшние забайкальцы? Способны ли они использовать скот так же умело, как их предки?
Скот пяти видов выручал забайкальцев даже в годы великих потрясений и испытаний. В летописи хоринских бурят Тугулдура Тобоева можно найти и такое признание: “Еще около 1790 года произошел голод, и скот хоринских бурят вышел в расход. Они обнищали, и некоторые своим оставшимся в живых скотинам делали кровопускание и питались кровью…” В середине XIX века в Забайкалье побывал знаменитый лингвист и ученый Кастрен, который оставил для нас бесценные свидетельства. Он отмечал: “…в редких случаях бурят бывает настолько беден, что не имеет нескольких коров и овец, ибо при неимении их ему нечего было бы есть, не во что одеться…” Следующее его замечание может привести в уныние многих сегодняшних забайкальцев: “…чашка кирпичного чая, сваренного с молоком, стегно жареного барана, сыр и молоко готовы для всякого в каждой юрте”. Но, не впадая в грусть и тоску от сегодняшней, кстати, свободной, жизни, вспомним: каждая ли семья могла потчевать “всякого” жареным стегном барана, сыром и молоком в советские времена, когда на просторах советского, колхозно-совхозного, Забайкалья паслись миллионы овец и сотни тысяч коров? После ответа на этот вопрос трудно будет развеять уныние.
Жаль, что не Достоевский или кто-нибудь другой, а именно Чернышевский “перепахал” всего Ленина, ибо масштабные политические эксперименты и эксплуатация чувств народа, нарушив естественное развитие края, вытравили из сознания людей их основное призвание и тем самым подорвали основу их благополучия. Если бы вожди мирового коммунизма или сегодняшние руководители России думали о благе людей, они бы свои эксперименты проводили на себе или на собаках, как и делают настоящие гуманисты-ученые. Кровосмесительному европейскому двору хватало заурядных дворцовых переворотов, а народ продолжал жить своей жизнью. Но нашим “революционерам” обязательно надо было еще и осчастливить народ.
Результаты “экспериментов” показывают, что народ утрачивает историческую память, призвание и, как следствие этого, территория проживания народа не развивается. Вынужденный труд не имеет перспективы.
Социалистическое освоение земли за Ононом обернулось сегодняшней катастрофой. Партийно-советская система с ее колхозами и совхозами, мощной разрушительной техникой стала страшнее гобийских ветров. Забайкалье медленно превращалось в пустыню. В семидесятых и восьмидесятых годах двадцатого столетия плодородную почву нашей родины разрушали сотни тракторов, а степные пастбища вытаптывали более трехсот тысяч овец, тысячи и тысячи голов крупного рогатого скота. (Колхоз “Гигант” — до 100 тысяч голов овец!) Наш район прочно занимал первое место в Забайкалье по поголовью овец и одно из последних по урожаям зерновых (в процентном соотношении). Но при социализме мы никогда не были хозяевами техники, табунов, гуртов и отар, за которыми мы же и ухаживали днями и ночами, в зной и стужу. Это была нереальная реальность: человек делал все, видел все, но не имел ничего. Сотни тружеников земли за Ононом, наши дедушки и бабушки, отцы и матери, самоотверженно и добровольно, с любовью и заботой, до соленого пота и кровавых мозолей работали от зари до зари на этой социалистической барщине, не зная подлинных результатов своего труда, совершенно не пользуясь ими. Эта барщина безжалостно поглотила их здоровье и годы. Они жили для того, чтобы работать, хотя должны были работать для того, чтобы достойно жить…
Здоровые животные — здоровые люди и крепкое потомство. Так полагали наши предки. Все их календари были составлены в строгом соответствии с сезонными циклами профилактики и лечения животных. Кстати, такие календари и сейчас можно увидеть в Монголии. Заботу о здоровье животных наши предки закрепляли даже на законодательном уровне. На это указывают многие пункты “Положения 1808 года по устройству управления и суда хоринских 11 родов”. Пункт 17 этого “Положения” гласит: “О причинении увечья или смерти человеком скоту или домашним животным”, пункт 18: “О приставшем скоте, о пользовании рабочим скотом и об отдаче скота на выкорм”, пункт 24: “О пользовании на совесть трудом, рабочим скотом и дойными коровами”, пункт 34: “О скоте, собаках и людях, больных заразными болезнями”, пункт 35: “О сенокосных угодьях, пашнях, городьбе поскотин, усадьбах”, пункт 37: “О взаимном одалживании сена копнами и санями”.
По данным подворной переписи агинских бурят 1908 года, на одно хозяйство бурят приходилось почти 110 голов разного скота, а на одного человека — 22 головы… Кочевые племена и смешавшиеся с ними переселенцы, которые не могли не стать животноводами, за столетия выработали уникальные народные методы селекции, бонитировки, профилактики болезней скота.
Кроме всего прочего, каждое животное огромного поголовья социалистического Приононья нуждалось в зоотехническом и ветеринарном обслуживании. В стране работали гигантские научно-исследовательские и прочие институты и академии. Но, не осуждая никого, все же оговоримся, что историческая практика свидетельствует: чем больше человек пытается проникнуть в тайны живых организмов, тем больше он осложняет собственное существование. Простейший пример: эра антибиотиков не привела к победе ни над одним инфекционным заболеванием. Напротив, способствовала тому, что микробы обрели новые качества и свойства, стали более устойчивыми… Армии квалифицированных специалистов за годы советской власти прочно “посадили на иглу” миллионы овец и коров. К началу распада империи почти все животные были уже неизлечимыми “наркоманами”.
В наш район шли вагоны с креолином и дустом, гексахлораном и другими ядовитыми “достижениями” советской науки. В Читинскую область поступала одна десятая часть всех дезинфицирующих средств, используемых в животноводстве России! Это был поистине героический труд зоотехников и ветеринаров, всех животноводов — от руководителей до чабанов, по сути — наемных рабочих государства, добровольно выполняющих трудовую повинность. Они спасали Забайкалье и Россию от заразных болезней и делали все что могли для развития животноводства.
Сегодняшним забайкальцам досталось тяжелое экологическое и экономическое наследство. Но эта беда была бы вполне поправимой, если бы они не утратили своего призвания. Природа успешно залечивает нанесенные ей раны, а человек выпал из пространства и времени и тридцать лет пребывает в растерянности. Экономическая немощь страны всегда связана с духовной немощью ее граждан…
В молодости я стриг овец в колхозах и совхозах Забайкалья. Стригалей в бригаду набирал, в основном, из родного Ононского района. Именно дети наших животноводов становились профессиональными стригалями, занимали призовые места на самых престижных соревнованиях области и страны. Вместе с нами работали жизнерадостные смуглые парни — карачаевцы и чеченцы. Испокон веков эти народы пасли овец в тесных горах. Однажды один из моих знакомых, чеченец, восхищенно смотревший в даль степных просторов, повернулся ко мне и выдохнул: “Здесь только ленивый дурак может быть бедным! Мы за каждый клочок земли воюем, а у вас такие степи, такие степи…” От восхищения и изумления он не мог подобрать нужные слова и только широко разводил руками. Мы были бедными, и я промолчал…
2011 год. Цивилизованная экономика — это постоянная практика мысли свободного и творческого человека, то есть имеющего высокую культуру и веру, человека, не потерявшего историческую память и свое призвание. Где таких лидеров найти? Их не было в советский период, за исключением народных героев, которые работали на благо Родины при любом политическом режиме, редкость они и сейчас.
Повернув голову вспять, невозможно идти вперед. Мы вглядываемся в наши истоки не потому, что они кажутся нам чище, лучше и правильнее сегодняшних течений, а для того, чтобы обрести уверенность, пробудить память, а значит и свое призвание.
Тридцать с лишним лет я анализирую историю развития района. Все предположения начинают сбываться. В России по-прежнему тревожно и опасно, но из всех территорий, где исторически занимаются животноводством, прекрасные степи Даурии, между реками Онон и Аргунь, оказались самыми стабильными, а население самым законопослушным и надежным. Эти степные просторы занимают площадь размером почти в 50 тысяч кв. км. (Площадь Голландии — 41, 5 тысяч кв. км., но на ее долю приходится 1/5 мирового экспорта сельскохозяйственного производства. Пастбищ мало, климат морской.)
Итак, первое аргументированное обоснование для развития животноводства: экскурс в прошлое края, где авторитетные члены Российской Академии Наук XVII—XIX веков свидетельствуют о замечательных достижениях наших предков в животноводстве. Академик Г.О. Ковалевский, наблюдавший в конце 30-х годов XIX века на Ононе за большим молебном местных жителей, замечает: “Долины, окружающие священный холм, были покрыты стадами овец, рогатым скотом и табунами лошадей”. Надо полагать, что и через сто лет после путешествия Палласа животноводство на земле за Ононом развивалось мощно и неудержимо, пока это благотворное и естественное движение не было остановлено. Ибо в то самое время, когда Паллас радовался обилию скота в Даурии, во Франции расширялись метастазы революции, уже достигшие окраин Европы. А во времена путешествия академика Г.О. Ковалевского на Рейне уже создавалось учение, которое и принесло беду в Россию и к нам, на берега Онона и в степь. Но первыми, кто понял, что идеология, пришедшая с Запада, целенаправленно убивает призвание человека и губительна для благополучия Родины, были наши люди — атаманы богатейших станиц, охранявших рубежи российского государства.
Отсюда следует и второе обоснование…
Второе обоснование основы
Бывший директор Новозоринской средней школы Иван Мажиевич Мажиев в своей работе “Вырос в степи “Гигант”” писал, что до революции богатые животноводы казачьего Кулусутая имели тысячные стада овец и другого скота, только у вдовы Пушкаревой было 16000 овец. Неужели кто-то думает, что наши земляки даром отдали бы умеющим только есть “революционерам и коммунарам” свои богатства? Ведь, хоть ты лопни, пулемет не может сеять и пасти… Не в центральной России, а именно в наших степях был дан первый отпор угрозе исчезновения призвания и основ жизнедеятельности.
Это случилось в далеком Петрограде: бушевала весна 1917 года, в комитет по образованию добровольческой армии уверенно вошел решительный казачий есаул и предложил полковнику Муравьеву неожиданный план спасения гибнущей России. Есаул сказал, что надо: “Ротой юнкеров занять здание Таврического Дворца, арестовать весь “совдеп” и немедленно судить всех его членов военно-полевым судом, как агентов вражеской страны…” А затем расстрелять все руководство очага заражения. Но изумленные и “культурные” генералы и полковники не согласились с есаулом и решили подождать. Осуществись этот план и, кто знает, может, Россию миновала бы революция и последующие за ней ужасы, которые длятся до сего дня.
Решительный и скуластый есаул отправился в родное Забайкалье, чтобы создать монголо-бурятский полк для спасения Отечества. Позже он записал: “26-го июля с сибирским экспрессом я покинул Петроград, направляясь через Вологду, Екатеринбург и Иркутск в Забайкалье. Впервые, после трехлетнего пребывания на фронте, я увидел родную Сибирь. Несмотря на войну и последовавшую революцию, кругом мало что изменилось. Экономическое состояние Сибири и ее обитателей внешне не отражало той разрухи, которая уже наступила в стране. Станции были так же, как и в довоенное время запружены лотками с жареными гусями, утками, поросятами и пр. предметами разнообразной деревенской кулинарии. Все было баснословно дешево; например, стоимость целого жареного поросенка не превышала 50 копеек, утка стоила 30 копеек и т. д. Это наглядно свидетельствовало о хозяйственно-экономической мощи страны, даже по истечении трех лет тяжелого военного напряжения”. Он ехал в поезде и размышлял, что одной ротой юнкеров или казачьей сотней можно было предотвратить падение устоев государства, веры и призвания. Жаль! Эх, демократия…
Этим есаулом был наш земляк, будущий атаман и генерал-лейтенант, Григорий Михайлович Семенов из казачьего поселка Куранжа Дурулгуевской станицы. Только человек, обладающий смелым духом, рожденный в степи или на берегах Онона, мог предложить самые решительные действия бездарным либералам и демократам, которые всегда губят и раздирают страну на части. Он писал, что его монгольский титул Эрдэни, то есть Мудрый. В нем был жив дух великих богатырей степи и России. Он никогда не верил Западу и позже напоминал об этом адмиралу А.В. Колчаку, который не верил Востоку, но предан был Западом. Ощущения атамана были верными и даже пророческими…
Было, было в нем что-то высокое и поэтическое! Кстати, он писал стихи, переводил с монгольского на русский и наоборот. На монгольском и бурятском языках он говорил с детства, в юности овладел английским, позже свободно изъяснялся на китайском и японском. Он впервые перевел на монгольский язык стихи Пушкина, Лермонтова, Тютчева. Кто из сегодняшних забайкальских руководителей или служителей науки и искусства может продемонстрировать такие способности? Как бы на него подействовал сегодняшний интеллектуальный уровень его земляков? Он предчувствовал грядущую бездну и писал: “Никакие эксперименты партийных фантазеров не могут быть допущены в интересах государства, если проведение их в жизнь не дает абсолютной гарантии в их выгодности для страны”. “Интересы государства должны почитаться превыше всего, а потому поползновение нарушить их должно быть караемо как тягчайшее государственное преступление независимо от степени принесенного ими вреда…” Или: “Теории социальных учений являются большим тормозом на пути установления международного равенства, ибо наличие их и увлечение ими отвлекает внимание творческих сил страны от основной задачи, как каждой нации, так и всего человечества, от идеи необходимости установления международного сотрудничества на принципах известной справедливости. Увлечение социальными теориями может дать лишь некоторый шанс на сглаживание заостряющихся углов международных взаимоотношений, иногда вызывающих даже вооруженные конфликты по недостаточным к тому причинам. Несомненно, что пока мир существует, невозможно абсолютно избежать вооруженных столкновений между нациями, но стремление сократить их является долгом культурного человечества, ради его процветания и всемерного благополучия”. “Государственное управление страной, в смысле своего морального авторитета, должно уподобляться храму, в котором не может быть места ни личным, ни партийным интересам”. Именно тогда и будет все баснословно дешево… Но не сегодня же написал он все это!
По данным дореволюционной переписи из всех бурятских семей Забайкалья около тридцати не имели собственного скота. А какое животноводство было у русского населения!
Генералы и полковники с берегов Онона и Торея. Не зря у нас — только лидеры белого движения… Г.М. Семенов, Л.Ф. Власьевский, И.Ф. Шильников, У. Гармаев, Джанжуржаб, М.Е. Золотухин, есаулы, сотники, хорунжие, урядники, рядовые казаки, тысячи русских и бурят имели на этих просторах огромное количество скота, который кормил жителей всей степи. Им было что оберегать и защищать. Многие из них погибли, ушли за границу — в Монголию, Китай, Австралию, страны Латинской Америки и Европы, но и оставшихся, не потерявших свое призвание, выслали в красноярскую тайгу. Мы видим, что в итоге получилось: тяжелейший труд от зари до зари без всяких результатов для себя. Какие могут быть результаты у людей, работающих по принуждению? Все государственное и ничего своего! Даже паспортов нет… Вот несколько фактов из жизни наших сел из документального рассказа самого объективного литератора Забайкалья Анатолия Кайгородова, уроженца Трехречья, что в Китае, куда и ушли большинство зажиточных забайкальцев. Люди, тайком приходившие на родину в 1930-х годах, видели: “Беднота страшная. Деревни у них совсем не похожи на наши. Стоят сиротливо развалюхи, крохотные огородики, курятники на пять-шесть кур. Есть коровы, лошади, машины, телеги, но все в двух-трех дворах, все валяется без присмотру и порядка. Школы и клубы переделаны из бывших церквей”. Богатое русское население китайского Трехречья в 1956 году почти полностью депортировали в Россию. И здесь они, верующие в Бога, честные от природы люди, сразу заметили, что воровство в СССР обычное дело: “А какие тут порядки в смысле совести. Бог ты мой! У нас воровство считалось за великий позор. За несчастный огурец с чужой грядки парня могли не только строго наказать, но и вообще выселить из деревни вместе с родителями… Здесь же воровство чуть ли не в законе. Не ворует только тот, кому нечего своровать. У нас надо было работать, а тут можно ничего не делать, лишь бы время шло. Зарплату так и так выдадут…” Конечно, не везде так было, но нам ли не знать нашу же жизнь! Тем более сегодня…
Какое будущее может быть у людей, не знающих о своем призвании? И какие примеры есть в нашей истории, чему мы могли бы следовать? Об этом третье обоснование основы.
P.S. Все продукты, произведенные на земле Забайкалья и на юге Якутии, по качеству и ценности не имеют аналогов в мире лишь по одной простой причине: на границе с вечной мерзлотой природа вкладывает в свое творение, в развитие, сохранение и укрепление жизни, всю мощь и энергию, какие только у нее есть.
Третье обоснование основы
Любое обоснование должно быть подкреплено результатами. Единственный имеющийся у нас пример — результаты труда наших земляков и родственников, живших и все еще проживающих в Китае. Именно там долгое время сохранялась незамутненная идеологией частица души, совести и природного призвания забайкальцев. Русское население Трехречья проживало на территории площадью свыше 11 тыс. кв. км. Буряты Шэнэхэна (Новой Земли) в Китае до сего дня живут на более чем 9 тыс. кв. км. Именно в этих осколках старого Забайкалья есть зачатки будущей модели развития нашего степного края.
Россию мы не обустроим, но район — можем и должны.
Соединив гармонично опыт прошлого, достижения советского периода и современные технологии, мы, умудренные “перестройкой, перестрелкой и перекличкой”, сможем определить тактику и стратегию развития региона, увидеть модель нашего будущего. Обосновать модель нашей основы. Но это возможно только при пробуждении исторической памяти и возрождении призвания. Никакие другие фантазерские программы идеологов от каких бы то ни было партий никогда не дадут результатов, ибо любая иллюзия, а идеология всегда иллюзия, способна дать только временное облегчение, за которым непременно последует разруха страшнее предыдущей. Это закон развития болезни, особенно социальной болезни. Человек, следующий за идеологией — не только больной человек, но болезнь его заразна, а тот, кто повинуется своему призванию, следует божьему промыслу, провидению, не нарушая законов природы и эволюции.
“Поля вдоль железнодорожного пути были покрыты позолотой созревающих посевов; на лугах виднелись бесконечные стога и копны сена. И все же, это было не то, что до войны, когда миллионы рабочих рук, отнятых теперь фронтом, оставались дома. Читая теперь в советских газетах о “достижениях” в колхозном, индустриальном и пр. экономических фронтах и сравнивая то, о чем на весь мир вещают большевики, с тем, что было до их прихода к власти, становится ясным, в какую нищету и одичание ввергли они наш несчастный народ в результате двадцатилетней своей власти в России”, — писал в 1938 году Григорий Михайлович Семенов в Китае, вспоминая о своем возвращении с фронта домой в 1917 году.
С жизнью русского населения в Трехречье нашего читателя мы знакомили. Повторим только несколько фактов. До 1956 года в китайском Трехречье проживало около 18 тысяч русских забайкальцев.
Вот несколько выдержек из монографии “Русское население Трехречья” Юлии Аргудяевой: “Челотуй. Заимка на месте будущей деревни основана А.П. Морозовым в 1914 г. Впоследствии выросла в небольшую, но одну из самых богатых (по количеству овец) деревень. Только у сына, основателя заимки П.А. Морозова, их было около 7000. Русские покинули деревню в 1955—1956 гг…
Светло-Колуй. (Светлый Колуй). Заимка на месте будущей деревни, насчитывавшей к 1945 г. 50-60 дворов, была основана в 1910 г. И.Е. Бизьяновым. Как и в других деревнях степной полосы Трехречья, жители Светлого Колуя имели большое количество скота. Здесь, пожалуй, не было хозяина, который держал бы менее 500—1000 овец, а сын основателя первой заимки имел более 6000 голов. Русские покинули деревню в 1956 г.
Лапцагор. Заимка на месте будущей деревни основана в 1905 г. П. Былковым. К 1945 г. деревня насчитывала не более 20 дворов, однако на каждый двор приходилось не менее 1000 голов скота. Русские покинули деревню в 1955—1956 гг.” Органы госбезопасности советского государства предпринимали неоднократные попытки уничтожения своих сородичей в Китае, начиная с 1928-1929 годов, пока окончательно не переселили их в СССР во второй половине ХХ века.
Что же беспокоило служителей идеологии, главный принцип которой “все поделить”? Причины беспокойства советская периодика в силу природной недальновидности называет разные, советские “инженеры человеческих душ” в души людей никогда не углублялись. Основная причина высказана основателем соцреализма М. Горьким, сказавшим, что главный враг русского мужика — другой русский мужик, который хоть чуть-чуть живет лучше его. Вместо того чтобы лечить эту болезнь, коммунисты усугубили ее пресловутым понятием классовой борьбы. Итак: режим беспокоили — преданность призванию и вековому укладу “других русских мужиков”, где община, решая важнейшие вопросы жизнеустройства, не делит частную собственность. Идеологии и халяве там места нет, есть труд по призванию. Это основа.
Странным образом в 1945 году и позже органы госбезопасности не тронули бурятское население, которое начало селиться в местности Шэнэхэн Китая с 1903 года, после земельной реформы в России. До 1930-х годов было несколько волн миграций. Основная причина миграции — нехватка пастбищных угодий, позже — революция и война. Ныне в Шэнэхэне проживает 7000 бурят. Китай выделил бурятам территорию в 9 тыс. кв. км. Это территория равна, примерно, одному или двум районам Забайкальского края. В Ононском районе 5,8 тыс. кв. км, население чуть более 11000 тысяч человек.
Ныне скот 7000 бурят Шэнэхэна на 9 тыс. кв. км. уже не умещается. Большинство бурят ушло в Китай именно с берегов Онона и Торея, Адун-Челона, Борзи, Харанора, Хадабулака. Природа и климат там и здесь идентичны. Начиная с 1989 года, поездки российских и китайских бурят друг к другу в гости, особенно в Ононский район, стали обычным явлением, ибо все буряты связаны родственными узами. И моих родственников в Китае очень много. Так вот: дорога до Шэнэхэна и Хайлара платная, а потому идеальная, но свернуть в сторону невозможно. По обе стороны все загорожено, и насколько хватает взгляда — пасется скот. Огромное количество скота! Вся территория поделена на участки для скота и огорожена. Кончилась на одном участке трава, скот перегоняют на другой участок, а на старом снова растет трава. И так беспрерывно! При наших масштабах такое развитие животноводства за всю советскую историю не практиковалось…
У меня собран огромный материал о бурятах Шэнэхэна, многие из которых мои родственники. Приведу отрывок из сборника “Алтаргана-2006”. “…Здесь, в хулунбуирских степях, сохранился заповедный уголок бурятского духа, культуры и языка, практически не тронутый инородным явлением. Этот район раскинулся вблизи Хайлара, крупнейшего города севера Автономного района Внутренняя Монголия. Шэнэхэнские буряты до сих живут полукочевой жизнью. Зиму они проводят в капитальных кирпичных домах, с кирпичными же надворными постройками, а летом перебираются на пастбища. Отары, стада и табуны, легкие проволочные изгороди, лесопосадки, стоящие поодиночке кирпичные дома, сверкающие разноцветными крышами, войлочные юрты, джипы и мотоциклы — все это заполняет бескрайнее пространство степи.
Мы побывали в гостях у молодой красивой женщины Сэрэнбаир. Она с мужем и детьми живет в новом кирпичном доме. Полы в нем из керамической плитки, окна большие, рамы металлические. В четырех комнатах просторно и чисто. Сэрэнбаир кипятит на газовой печке чай с молоком, ставит на стол топленое масло и домашний хлеб. Попотчевав гостей, хозяйка спешит во двор доить корову черно-белой масти симментальской породы. Коров у семьи больше десятка, у них еще более десяти лошадей, овцы и козы. Дом они построили за 30 тысяч юаней, это около 105 тысяч рублей, хлев и поскотина также построены из кирпича. “Лесоматериалы у нас дорогие”, — говорит Сэрэнбаир. А вот один кирпич на российские деньги стоит пятьдесят копеек. Электроэнергию дают ветровая установка и солнечные батареи. Все это позволяет круглый год вести вполне благополучную и благоустроенную хуторскую жизнь вдали от цивилизации. Ведь они ни в чем не нуждаются. Все достижения и результаты труда — под рукой.
— Зато отпала потребность в кочевках, скот всегда под присмотром, — говорит хозяйка. — Все блага городов у нас есть. Поговорить приходят соседи. А работы по хозяйству — не продохнуть!
Шэнэхэн делится на три крупных поселка. Одно из них Барун сомон. В конторе целый день людно. Руководитель партийной организации — главное лицо в селе, дарга. Содном-дарга полдня проводил рабочее совещание, хотя колхоз здесь был ликвидирован в 1983 году, скот роздан, земля поделена. За 10 лет количество скота увеличилось в несколько раз! (А у нас, за 30 лет? — В. Б.).
— В поселке проживают 3600 человек, на них приходится 150 тысяч голов скота — овец, коз, коров, лошадей, верблюдов, — рассказывает Содном-дарга.
Государство сохранило всю инфраструктуру: больницу, ветлечебницу, музей, детский сад. К селу проложена современная автострада. Здешние буряты живут во многом лучше своих российских собратьев, хотя не всем в Шэнэхэне удалось вписаться в рынок. В Хайларе и Маньчжурии буряты открыли десятки бурятских кафе и закусочных. Несмотря на благополучие, в среде шэнэхэнцев сохранилось желание вернуться на этническую Родину. Нам, живущим в условиях России, особенно нужны их знания и опыт, сохранившиеся традиции и обычаи наших предков…”
История бурят Шэнэхэна — сложнейшее и удивительное явление, еще не описанное на русском языке. На китайском и старомонгольском языках эту историю поведали мои родственники — покойный Бодонгут Абида и ныне здравствующий девяностолетний Самбугэй Лхамасурэн. Мне же предстоит описать уникальную историю на русском языке. В этих событиях беспрецедентные перекочевки, схватки с другими, более многочисленными, племенами, войны, страдания и мучения в годы “культурной революции”. И все это только ради того, чтобы сохранить своеобразие народа, быт, традиции и, самое основное, призвание, которое и дает подлинные результаты… Сегодня у бурят Шэнэхэна огромное количество скота, их дети учатся в разных городах Китая, России и других государств мира. Но где бы и кем бы ни были шэнэхэнцы, они всегда помнят о своем призвании и возвращаются домой.
Во времена японской оккупации их было не более 5 тысяч человек, но японцы ценили именно их, как воинов и организаторов. Вокруг были многотысячные племена, японцы же обучали бурят в своих школах. Я насчитал из среды шэнэхэнских бурят пока 3 генералов. Видел их фотографии. Бурят Уржин Гармаев, умнейший человек и потомственный животновод, стал генерал-полковником Квантунской Армии. Во время Халхингольского конфликта он отдал приказ своим частям не стрелять в сторону советско-монгольских войск. Ибо там были братья…
Будущее именно за такими людьми. Вся их жизнедеятельность зависит от природного призвания, а не от идеологии и режима. История показала, что они стали сильнее, а мы слабее. Призвание кормит человека, обучает, ведет по жизни к новым и новым открытиям и высотам. Иного не дано. Такой человек самостоятелен. Заононье только знакомится с такими жизнестойкими и жизнеутверждающими примерами.
Сегодня степь Шэнэхэна весной, летом и ранней осенью зеленая. Вся трава поедается скотом. А у нас степь серая, в подпалинах пожаров. От Забайкальска до Тут-Халтуя трава не поедается скотом, ибо скота мало, а мы, следуя идеологии, потеряли призвание, обычаи и традиции, дух потеряли. Свидетельством тому наша степь, покрытая ветошью, и из года в год пропадающие на корню тонны и тонны бесценных и целебных трав. Кого это беспокоит, если исчезает даже наш уникальный Цасучейский бор?..
Но в памяти у нас есть еще одно обоснование и надежда — былая мощь наших колхозов, о них мы не вправе забывать, если собираемся увидеть под углом сияющего грядущего будущую модель своего жизнеустройства, нашу основу. Но это обоснование пока еще живо в нашей памяти…
P.S. По моему глубокому убеждению и опыту жизни, все приграничные окраины России на глубину в 200 километров должны быть наделены особым статусом и находиться под неусыпным наблюдением президента России, что обеспечило бы высочайший престиж, а также территориальную и продовольственную безопасность страны.