Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 3, 2011
Николай БЕРЕЗОВСКИЙ
КОЛЫШЕТСЯ…
За то лишь русский надо чтить,
что делит гранью тонко:
как счастье с горем выносить,
как гроб из дома выносить,
как выносить ребёнка.
“КУРСК”
подводного крейсера К-141
Петлёй будто сдавлена глотка,
А сердце струною дрожит, —
На грунте подводная лодка
Под толщей морскою лежит.
Как будто бы душу украли
И “SOS” ей подать не дают, —
Реактор в предсмертном аврале
Заглушен за пару минут.
И рваная рана по борту,
И в мёртвых отсеках вода, —
Как будто вспороли аорту,
Швырнув в глубину навсегда.
Пустячна — сто метров! — высотка,
Где твердь под ногами и сушь, —
И гробом подводная лодка
Для ста восемнадцати душ.
Над миром по синему небу
Привычно плывут облака,
Под Курском до нового хлеба
Соловушки смолкли пока.
С краёв горизонта полоска
Закатно затлела, как трут, —
И “Курску” подводники “Омска”
Последнюю честь отдают…
Но сердцем надорванным мнится,
Пусть разум иное твердит, —
И Баренц под парусом мчится,
И чудо Господь сотворит.
ЗЕЛЁНАЯ ТРАВА
“Я однажды лежал на зелёной траве…”
Анатолий Кобенков
Мы любили с тобою лежать на траве
На зелёной, как братья на воле,
Не седые тогда, голова к голове,
И с бутылкою алкоголя.
Кроны клёнов над нами сходились шатром,
И часами казались минуты.
И от травки зелёной был в шаге дурдом —
Общежитие Литинститута…
Ни дурдома теперь, ни вина, ни травы
Для тебя, друг последний мой, Толя,
И стихами из умной твоей головы
Прирастёт только вечности поле.
Но покуда я вслед за тобой не ушёл,
Разреши мне, пусть этого мало,
Полежать на траве за тебя, хорошо? —
Как однажды с тобою бывало…
ИКОНА
Заброшенней, наверно, нет
Старушки в старческой обители,
Но греет её душу свет —
Икона с обликом Спасителя.
Гвоздочек для иконы вбить
Давно начальница позволила,
Коль нечем больше старой жить,
Коль к ней судьба не благоволила.
Спаситель за старушкой бдит
Из рамки, ленточкой обвитою,
И от беды её хранит, —
Старушке мнится, жизнью битою.
От зыбки до преклонных лет
Ему известна жизнь старушкина…
А это Пушкина портрет,
Быть может, из эпохи Пушкина.
В ОВСЯНКЕ
Памяти В.П. Астафьева
От восхищения немея,
Стою, отбившись от друзей,
На берегу не Енисея —
На берегу России всей.
Под звуки дружеской гулянки,
Омыв Саян крутых бока,
Как вдоль России —
вдоль Овсянки
Течёт прозрачная река.
И круча берега другого,
В её сияя глубине,
Как дар для гостя дорогого,
Вершину подставляет мне.
И я шагну, как на ступеньку,
С неясною в душе виной,
И разгляжу не деревеньку,
А всю Россию в ней одной.
А как в Овсянке купол храма
Окрасит в золото закат,
Со мною рядом встанут мама,
Из сорок первого солдат…
Я зачерпну воды пригоршню
И с одного глотка напьюсь,
И вкусом слаще, вкусом горше,
Наверно, только слово — Русь.
А вечер синий и щемящий,
Как взгляд Астафьева, когда
Он видит то, что, нас щадящий,
Нам не расскажет никогда.
Отдёрнув неба занавеску
Лишь на мгновенье, как в грозу,
Вдруг Богородица без всплеска
Уронит в Енисей слезу.
И кто увидит и услышит,
Как, над Россией вознесён,
Астафьев в скудном свете пишет,
Слагая буковки в поклон?..
ШТОРКА
Уже иное что-то слышится
Из будущего далека…
А шторка на окне колышется —
Наверное, от сквозняка.
Закрою форточку оконную,
И дверь замкнёт моя рука,
Но шторку, по бечёвке ровную,
Колышет всё равно слегка.
Колышет, от крахмала ломкую,
Как завлекает не спеша…
А может, на бечёвку тонкую
Моя нанизана душа?
И с ней, такою невесомою
И света белого милей,
Играет, как с игрушкой новою,
Сквозняк из потайных щелей?
ПОЗДНИЙ ОТЕЦ
По своей детской воле,
Удивляя народ,
Папу запросто Колей
Дочка Маша зовёт.
Коля, ветер кудрявый?
Коля, хлеб — это рожь?
Коля, ты — самый-самый…
Коля, скоро придёшь?..
Дочке — пять,
Папе — сорок.
Папа счастлив вконец.
Маша — поздний ребёнок.
Коля — поздний отец.
Но я молод, доколе
Дочка любит и ждёт,
И меня просто Колей,
А не папой зовёт.
НИНО РОТО
Когда утраты и заботы
Одолевают без конца,
Я музыкою Нино Рото
Живу из “Крёстного отца”.
Жена всплакнёт, придя с работы:
“Плесни и Роте своей в рот!..”, —
А дочка Маша Нино Рото
По-свойски Ниною зовёт.
И в час, когда сокрытый кто-то
О бренности моей нудит,
Она включает Нино Рото:
“Послушай Нину”, — говорит.
И в раз, наверное, стосотый,
И навсегда, покуда жив,
Вхожу не мною взятой нотой
Я в “Крёстного отца” мотив.
И стяжки временные рвутся,
Бросая в холод или зной,
И, кажется, что вновь вернуться
Могу в утраченное мной.