Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 12, 2011
Лада ПУЗЫРЕВСКАЯ
ДО НЕСОРВАННОЙ НОТЫ
не бойся Маме
1.
Какая роскошная выпала городу слякоть —
козырная карта каталы-июня, не смейся…
И можно брести, подставляясь, а можно — ни с места,
да сложно плести кружева междометий — не зря хоть
учились плетению, ветки ломая в обиде
на гибкую стойкость, здесь дождь и никто не увидит,
как вводят подкожно науку не плакать… Не плакать!..
С каким исступлением вновь приручали шторма мы,
но, в ересь впадая по чётным, не врут по нечётным
умельцы, сверставшие город по чёрному — чёрным,
сплошные пробелы про белых, а клетки — как шрамы
размытых фигур на игральных просроченных досках
пустых площадей, где, помечены в списках и сносках,
всё рвали цветы — от холма до холма мы… Для мамы.
Так много упорно похожих, иные — далече,
прикормят прохожих витрины несходством опасным,
всё тот же скрипач в переходах к часовне на Красном
играет бессонницу — вот мы её и долечим
до самой бесстрашной из верхних, несорванной ноты,
до пристальной рани, до грани, где всё равно — кто ты,
где хочется верить — хоть в чет или нечет… Да нечем.
2.
Ты плачешь, ты снова боишься грозы — отзвонили
по нам, как отпели, капели по-капельно — дескать,
не стоит скитаться по сказкам беспечного детства,
а ты и не вспомнишь, как смешивать запах ванили,
дождя или снега — с улыбкой, безудержно-дерзкой,
как сниться при свете — как дети. Дай руку мне, или
сомкнётся волной прихотливой бездонная полночь,
накроет рассветом солёным — и нет больше права
учить не пришедших за нами размашисто плавать,
буйки огибая, не звать нелюбимых на помощь,
но стойко не видеть, как в воду стекает отрава
не сказанных вовремя слов. Мы умели, ты помнишь?..
У моря Обского, где выбравшись на берег, рыбы
молчат неустанно на странном забытом наречье,
где сколотых звезд отражения — ближе и резче
гримас амальгамы, спаявшей судьбы перегибы, —
ты ищешь потерянный город, а время не лечит.
Да если бы знать нам в лицо наши сны. Берегли бы.
3.
Пусть завтрашний сумрак зальёт корабельные ели
по самые мачты, пусть птицы весной не вернулись,
пусть память пытают здесь эхом растерянных улиц
и смехом ушедших по ним в тридесятые мели —
туда, где подметный рассвет неприкаянным зверем
задумчиво тонет, пусть шепчутся тени — не верь им.
А кто нас отправил из детства в трофейной корзине,
совсем по-кундеровски лёгких, по рекам сибирским
в далёкие дали?.. Попробуй теперь, доберись к ним —
ни карты, ни вёсел. Ни зги. И — проси, не проси, не
проснёшься в плену, а маяк не выводит фантомный,
и не с кого спрашивать страшное — где мы и кто мы.
И всё возвращается в осень, по-прежнему — в осень
впадают, кислотным дождём захлебнувшись, июли —
ты прячешь глаза, ты не веришь, что нас обманули
шальные ветра, сны и листья швырнувшие оземь, —
мы снимся друг другу, заложники Кафки и Джойса.
Спи, мы ни за что не проснёмся, не бойся. Не бойся.
Полынья
Будто сверено — по запястьям,
по пульсирующей строке —
время обморочного счастья
путешествовать налегке,
не сгибаясь под гулкой ношей
отрихтованных жизнью фраз,
время хрупких чудес лотошных,
время найденных нами нас.
Колокольные перезвоны
изолгавшийся гонят век,
и курсируют эшелоны
неизвестно куда из грек —
не в варяги, но погорельцы
оседающих пеплом дат
заполошно считают рельсы
на истошном пути назад.
Левой-правой, сквозит удача
между крыльями воронья,
там, за окнами, кто-то плачет —
так смыкается полынья
над осипшими городами,
где стирали цветные сны
тени, выдуманные нами,
до пророческой белизны.
Пробираются, вязнут в тине
междометий чужих, скользя,
наши лучшие дни, пути не
выбирая — ни дать, ни взять —
войско павших за искушенье
не по нотам играть финал,
молча принявшее крещенье
в цепкой пасти второго дна.
Полководец забот потешных,
не умеющий — по воде
аки по суху — ты утешь их
пеной сумерек зыбких, где,
в ночь заброшенные картечью
перекрёстной попятной лжи,
захлебнувшись прощальной речью,
тонут лучшие миражи.
Хоть налево тут, хоть направо,
всё едино по кругу — в сеть,
на сбежавших идёт облава,
мчатся в чёртовом колесе
зимы, вёсны, стегая судьбы,
и метафор повинных плеть
вьётся исподволь — не убудет,
не посмеете — не успеть.
Попадётся не тот, кто громче
бредит, принятый в хоровод,
и не те, по которым кормчий
правил волны нейтральных вод,
но в расход отпустивший слово,
отворяющее сезам, —
время хрупких чудес сурово
к солнцу, бьющему по глазам.
Будто прожито — по навету,
в беспросветной галиматье —
время лун, присягнувших свету,
по расстрельной чужой статье —
бесконечная волчья повесть
про бежавшего на ловца…
Сбиты лапы до крови, то есть —
не для красного жил словца?..
снег без причины
вальсирующий февраль блистательно — неучтив
и… раз-два-три —
ты всерьёз, что снегу нужна — причина?..
которую ночь мистраль в скрипичный речитатив
сливает дорожных слёз просроченный капучино
беснуется завирально в такт, но весна — почти
летейские льды в разлив уже подались — финал
подспудного па планет, пускающих в небо корни
а ты говоришь — вросли, а ты говоришь — вина
и… раз-два-три —
нас здесь нет нежнее и непокорней
февраль, как его ни зли, всех помнит по именам
из полымя да в огонь закружит “padam… padam”
на белый билет в метель до талого — стопори же
не пойманных нот вагон в горюющий Notre Dame
не то — потеряться в Тель-Авиве, не то в Париже
устав от шальных погонь по сбившимся проводам
по белому норовишь взметнуться — снега, снега
по спинам хрипящих лет скользнувшая мостовая
мой сумрачный нувориш, куда нам теперь в бега
и… раз-два-три —
в ночь балет закончится, застывая
а ты говоришь — Париж, а ты говоришь — Дега