Фрагмент романа
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 10, 2011
Роман СЕНЧИН
В ОСАДЕ
Фрагмент романа “Информация”
Наверняка я бы все-таки додавил Ангелину (“додавил” — слово сильное, но я его тогда повторял постоянно, убеждая себя: нужно быть решительней, смелей, и это поможет). Да, я бы убедил ее быть со мной. Женщине реально внушить, что иначе никак. По крайней мере, так мне сейчас кажется.
В тот же вечер, вернувшись из Сергиева Посада и выпив, я долго ругал себя, клялся, что завтра обязательно встречусь с ней — да, буду ждать у дверей! — и тогда… Короче, сделаю так, что она поймет — только я могу быть ее мужчиной. Только я!
Но назавтра мне сообщили, что в понедельник я должен лететь в Иркутск. Командировка.
И хоть вылет был лишь через два дня, и впереди были выходные, я как-то сразу сник, вся накопленная накануне за бутылкой решимость улетучилась. Ведь как? — допустим, в пятницу она соглашается связать со мной жизнь, а в понедельник я сваливаю за тридевять земель на три дня… Ч-черт!.. Но как-то подсознательно, где-то в самой глубине себя, я был рад этому довольно все-таки сомнительному поводу не идти к подъезду Ангелининого дома, не предпринимать решительных мер.
Все выходные сидел дома, глотал водку, слушал музыку, мучился, ждал, когда поеду в аэропорт, старался представить, какой он, Иркутск, что там может быть интересного.
Вспомнил, что откуда-то оттуда родом Свечин. Позвонил.
— Да нет, — забубнил тот, — я жил западнее почти на тыщу километров. Но в Иркутске бывал, конечно.
— И что там посмотреть? — Я вообще был рад поговорить не об Ангелине.
— Ну, так… Музей там есть… центр так ничего, дома деревянные… Я и не помню уже, десять лет прошло, даже больше.
— Понятно. Значит, ничего не можешь посоветовать…
— Могу адрес дать друзей. — В голосе Свечина появился гонорок. — Покажут, расскажут. Нормальные ребята, я у них вписывался много раз. Таня и Олег зовут, сибирские хиппи.
Я хотел отказаться — с какой стати буду навязываться незнакомым людям, которые вполне могли Свечина и не помнить. Но подумал, представил, что трое суток буду один, и согласился:
— Давай… А ты давно с ними общался?
— Года четыре назад списывался по электронке, но потом она что-то перестала у них работать.
— Хм… Может, их уже там нет.
— Да вряд ли. Просто лень, наверно… Что, давать адрес?
— А телефон?
— Там не во всех квартирах телефоны.
— А мобильник?
— Мобильник — тем более… Вот, записывай, короче: бульвар Постышева, дом…
Поздним вечером в воскресенье, побритый и умытый, но умиравший с похмелья, я ехал в Домодедово. В зоне посадки купил фляжку коньяка, выпил почти залпом. Все пять часов в самолете спал, даже пропустил кормежку. И в Иркутске по трапу сошел уже вполне бодрым, готовым к делам.
Поселился по броне в гостинице “Иркутск”, на которой, видимо, еще с советских времен красовалось притягательное слово “Интурист”.
В течение дня я вел переговоры, и неожиданно легко добился подписи партнеров в том варианте договора, который предложило наше агентство. Вечер и следующие два дня были совершенно свободны.
Погуляв по главной магистрали Иркутска — улице Карла Маркса, вдоволь насмотревшись на Ангару, которая оказалась совсем не такой, какой представлялась по книгам Распутина (у него — неудержимая, полноводная, а в реальности — вялая и мелкая, даже сейчас, в период таяния льда), я купил в киоске карту города, нашел бульвар Постышева, на котором жили друзья Свечина.
Бульвар обнаружился далековато от центра — добираться туда было поздно. Решил ехать завтра. Конечно, чувствовал неловкость за неожиданный визит к незнакомым людям, но желание познакомиться с местными было сильнее. Знакомство с участниками переговоров я ценным не считал — обычные, не очень крупные коммерсы, ограничившиеся после заключения переговоров лишь фужером шампанского и довольными улыбками, обнажившими желтоватые зубы.
Не зная, чем занять себя до сна, я пришел в гостиницу, снял в номере куртку и спустился в холл.
Гуляя по городу я выпил две бутылки пива, потом поел с водкой в ресторанчике “Моне”, но все еще был более-менее трезв и хотел продолжить. Но не просто выпивать и закусывать, а с каким-нибудь развлечением…
На диване рядом со входом сидел охранник, на охранника, впрочем, совсем не похожий — по виду уже старик-пенсионер. Этакий уставший, непригодный к выполнению своих обязанностей швейцар.
Потомившись в одиноком брожении, поприслушивавшись к отдаленным звукам ресторанной жизни — звону посуды, возбужденным голосам, — к которой не тянуло (что там? — столик, рюмка водки, чужие люди вокруг), я подсел к старику. Решил узнать, как здесь можно достойно провести пару часов.
Первым делом, естественно, приветливо произнес:
— Добрый вечер.
— Да какой он добрый, — поморщился тот. — Ох, голова как болит…
— Погода?
— Да какая погода… Внучата замучили.
Так, какой-никакой, а завязывался разговор. И я спросил:
— А что такое?
— Да хулиганют все, балуются.
— Понятно… А сколько им?
— Лет? Да старшему двадцать, а младшему шестнадцать доходит.
Мне становилось все веселее.
— Это не внучата уже, а целые внуки.
— Ох-х, и не знаю, что с ними делать. Жизни совсем не дают. Вот и болит голова, что не знаю, куда деть их. Бандюги!
— А родители что?
— Да что родители, — престарелый охранник снова поморщился. — Родителям, им так же, как мне…
— Поня-а-атно, — поддержал я его вздохом и перевел разговор: — А где у вас здесь время можно убить перед сном? Есть интересное что-нибудь?
— Где, в городе или тут?
— Ну да, в гостинице.
— Да вон стриптиз есть в подвале.
Я давно не был в стрип-клубе, с начала нулевых, кажется. Захотелось глянуть, какие в Иркутске девушки. Как танцуют, как раздеваются.
— А как пройти туда?
Кривясь от боли, охранник приподнялся, показал рукой налево:
— Видишь огоньки? И там лестница вниз.
— М-м… — и огоньки, и лестница были совершенно неприметны. — Без подсказки и не найдешь. И что, там стриптиз?
— Ну да. Девки сиськами машут. Хотя… — охранник, видимо, вспомнил, что ему нужно рекламировать заведения на своем объекте, — хотя — красивые. Высокие, гладкие. Кобылки такие, знаешь. Сходи, сходи.
И даже игриво, в меру сил, подмигнул.
Я спустился по лестнице и в узком коридорчике наткнулся на парня. Он преграждал мне дорогу:
— На стрип?
— Да. А что?
— С вас двести рублей.
Дал ему деньги и пошел дальше.
За поворотом оказалось небольшое помещение с низким потолком. Крошечная сцена с шестом, штук пять столиков, бар у дальней стены. Пусто. Один человек за столом, один — за стойкой. На сцене никого. Играет негромкая плавная музыка. Усыпляющая.
Я постоял в недоумении — никаких перспектив веселья здесь не наблюдалось. Хотел было уже развернуться, потребовать двести рублишек назад, и тут (наверняка поступила команда выходить: клиент подгреб) на сцене появилась высокая худая особа в шортах и топике. Худая, но, правда, с крепкими, длинными ногами. Покачала бедрами, включаясь в ритм музыки, и стала танцевать. Я сел за ближайший столик.
Странная вещь — нагота незнакомой женщины, чужой секс. Вроде бы и ничего нового, ничего, по существу, интересного для человека, у которого есть жена или подруга, у которого был десяток сексуальных партнерш, но миллионы сидят и сидят перед компьютерами, просматривая порно-ролики, покупают журналы с раскинувшими ноги самками, ходят в такие вот клубы; самые бедные и ленивые героически дожидаются ночного эротического фильма на “Рен-ТВ”…
Вот и я сидел и смотрел на, по сути, ничем особенным не примечательную девушку, извивающуюся возле металлической палки, ждал, когда она снимет топик, спустит шорты… Инстинкт, конечно, заставлял сидеть и смотреть, волноваться, предвкушать. Инстинкт заставлял, а мозг вопрошал: “На хрена? Ты ж взрослый человек!”
— Извините, — голос над ухом, — нужно что-нибудь заказать.
Я дернулся от неожиданности, оглянулся. Рядом, согнувшись, стоял юноша с папочкой меню. И хоть я сам думал, что надо бы выпить, это вторжение меня взбесило. Будто влезли в личные мои дела.
— Сто водки и томатный сок, — сказал раздраженно и громко.
— Какой водки?
— Попроще.
— Хорошо.
Парень ушел.
А стриптизерша тем временем уже сняла топик. Грудь у нее оказалась крошечная, с мальчишескими сосками… Она спустилась к столикам, потанцевала перед сидевшим неподвижно человеком, пришедшим сюда до меня, а потом перекочевала ко мне. Я тоже был неподвижен, уставился в ее торс, наблюдая, как появляются и исчезают решетки ребер; ничего не сунул ей в шорты, и девушка не слишком-то изящно удалилась за кулисы.
Мне принесли водку и сок. Я осушил рюмку за один раз. В ней однозначно было не сто граммов…
Потом появилась другая. Такая же длинноногая и безгрудая. Так же поизвивалась на сценке, крутанулась пару раз на шесте и так же потанцевала перед обоими посетителями подвала.
— Отблагодарите, — без вопроса, скорее просительно сказала мне.
— А? — я сначала не понял.
— Отблагодарите за танец.
— Пойдем ко мне в номер.
Секунду назад я и не думал об этом, просто смотрел на тело рядом, не то чтобы недоступное, но словно из телевизора или компьютера. Но стоило ей сказать слово, и я захотел быть с ней. Секс не секс, а скорее эксперимент — пойдет или не пойдет. Да и поговорить можно, рассказать ей, незнакомой, появившейся рядом на час, об Ангелине, о проблемах, о Москве…
— Пойдем ко мне, — повторил и провел пальцем по ее прохладной влажноватой ляжке. — Там отблагодарю.
— У нас нет секса, — прошептала она, — только танец.
И еще подвигалась немного, — видимо, все же надеясь на сторублевку.
После этого была лишь музыка — на сцене никто не появлялся. Мой сосед, не выдержав, поднялся и побрел в сторону лестницы. А я не то чтобы ждал новой девушки, и даже не задумался, а погрузился в то состояние, что часто бывает, когда в одиночестве сидишь в пустом, слабо освещенном кафе, уже пьяноватый, усталый, сонный, и в голове пошевеливаются не мысли, а ощущения. Что жизнь идет неправильно, идет и проходит…
Из этого состояния вывели высыпавшие из двери рядом с баром стриптизерши. Их было пять или семь. В топиках, юбках, шортах. Облепили стойку и стали пить кто сок, кто шампанское. С презрением и злобой поглядывали на меня. Дескать, чего торчишь здесь, бесполезный хлам. Жадный упырь. И я тоже злобновато и брезгливо косился на них. Симпатичные, но пустые существа. Нет мозгов, чтоб головой зарабатывать…
Но я проиграл им в этой борьбе взглядами — они выдавили меня из зальчика. И я пошел к себе в номер. Возле лестницы нагнал официант.
— А заплатить? — со сдержанным возмущением спросил он.
— За что?
— За водку, за сок.
— А, да… Сколько?
— Сто восемьдесят.
Я достал из кармана толстую пачку денег. Сначала хотел дать двести и сказать, что сдачи не надо, — но передумал. Покопавшись в банкнотах, нашел сто восемьдесят, сунул официанту между пальцев.
В холле увидел старика-охранника. Он сидел на своем месте, заметив меня, без особой приветливости кивнул. Я подошел и шлепнулся рядом.
— Ну как, понравилось? — спросил охранник.
— Средне… Я там один, две потанцевали, и все… У меня девушка есть… — захотелось рассказать ему то, что думал рассказать стриптизерше. — Но она не хочет со мной… Нет, может, и хочет, но боится… Или… — я вздохнул и махнул отяжелевшей рукой.
— Да-а… С женщинами сложно. Да и как? Которая сразу дает — вроде шлюха, и жениться на такой не надо, а которая по-другому — “динамо”, все соки высосет… У нас таких “динамами” называли. Не знаю, как счас…
— Слушайте, — перебил я, — а проститутки есть у вас?
Охранник вздрогнул, тревожно глянул налево-направо и полушепотом поправил:
— Девушки. Девушку можно вызвать. Три тысячи — час.
— Долго ждать?
— Ну, с полчаса… Позвоню, они подвезут.
— Точно? — я внутренне колебался: стоит, не стоит.
— Да то-очно. У нас с этим надежно… Только деньги сейчас, пожалуйста.
Я дал ему три бумажки, сказал, в каком номере живу. Охранник кивал.
— Ладно, пойду к себе.
Умылся, почистил зубы. Прилег на кровать. Засыпал с детским чувством, что вот-вот случится хорошее. И где-то за этим детским покачивалась ухмылка злорадства: “Вот так, Ангелинушка, не хочешь — не надо! Обойдусь”.
Поднял голову, огляделся. Обнаружил себя на кровати, одетым; ноги в туфлях затекли и ныли. Сбросил туфли, посмотрел на часы. Была половина девятого утра по Москве. Это, получается, по-местному полпервого, что ли… Вспомнил про охранника, как давал ему деньги, как ждал проститутку. Она не появилась. А может, появлялась, но я не услышал стука в дверь…
Тупо матерясь и вздыхая, привел себя в божеский вид, отправился вниз. Первым делом нужно было купить воды, а потом найти того старика… Разобраться.
На мой вопрос, где купить “Бонакву” или чего-нибудь типа нее, девушка на ресепшен удивленно распахнула глаза:
— Зачем?
— Попить, естественно.
— Да из-под крана попейте!
— А можно?
— Конечно. У нас вода самая чистая…
Вчерашнего охранника я в холле не обнаружил. Вместо него был молодой крепкий парень, поглядывавший на меня, бесцельно бродящего неподалеку от него, явно неприветливо. Легко было догадаться, что разговор с ним ни к чему хорошему не приведет.
Время гостиничного завтрака давно кончилось, я поел в ресторанчике “Монро”. Да и что значит “поел” — выпил два бокала пива, пожевал мясного ассорти. Решал, стоит или не стоит все-таки ехать к Свечинским друзьям. Вчера был готов, а сейчас, потеряв три тысячи, болея с похмелья, снова сомневался.
Но чем занять себя вечером? И завтра?.. Шляться по центру незнакомого города, выискивая какие-нибудь достопримечательности? Сидеть в номере с бутылкой водяры и таращиться в телевизор, отгоняя невеселые мысли? Снова, хе-хе, на стриптиз спуститься?..
И я отправился к Татьяне с Олегом. Хуже, решил, не будет. Пошел пешком, ориентируясь по карте. Судя по ней, бульвар Постышева находился не так уж безнадежно далеко от гостиницы. Сначала по бульвару Гагарина вдоль Ангары, потом по некой Верхней Набережной улице, и за ней то, что мне нужно… На деле же топать пришлось часа два. К тому же я попадал в тупики, на брошенные стройки, путался в закоулках среди кривоватых избушек.
Пока нашел нужный дом — блочную пятиэтажку, — успел сто раз проклясть все на свете. И этот поход, и похмелье, и Свечина, и себя… Впрочем, несмотря на раздражение, райончик мне понравился. Покатая к реке улица, много деревьев, какой-то покой и уют. Наверняка летом здесь хорошо…
Дверь в подъезд оказалась открытой. Я поднялся на третий этаж, сверился с адресом, записанным в мобильнике, и позвонил в дверь с номером одиннадцать. И сразу, будто в квартире ждали звонка, раздался сухой, но на грани истерики, женский голос:
— Я же сказала: в четверг выплачу все долги! И оставьте меня в покое!
От неожиданности я не сразу нашелся, что ответить. Лишь спустя несколько секунд сказал, глядя на щель замка:
— Извините, я от Олега Свечина. Он просил навестить… Слышите?
Подождал. Ответа не было. Уходить было глупо. Я снова нажал на звонок, и тут же, только пискнуло, отпустил.
— Я сейчас милицию вызову! — крик из глубины квартиры.
И я тоже крикнул:
— Я от Свечина! Вы Татьяна?..
В общем, мне открыли. Открыла девушка, вернее, женщина лет тридцати. Кажется, недавно еще очень симпатичная, а сейчас… Нет, и сейчас она была ничего, но какая-то… Самое подходящее слово — “задерганная”. Эта задерганность читалась и в глазах, и на щеках, в подрагивающих пальцах…
Бывает, что человек месяц за месяцем и год за годом живет в окружении врагов, которые щиплют и кусают его ежедневно (или человеку кажется, что вокруг враги), и он находится в постоянной готовности дать отпор. Живет в осаде… Так, видимо, жила и эта женщина.
Мог ли я представить тогда, что и сам вскоре окажусь почти в таком же положении… Да нет, несмотря на все тогдашние мои неприятности, не мог. Помнится, я не испытывал сочувствия к этой Татьяне, но любопытство и одновременно тревога, приятная тревога, какую испытывают путешественники, — появились.
Я представился, уточнил, с Татьяной ли имею честь, и стал тут же в прихожей передавать ей приветы от Свечина, расписывать, как он живет, что вспоминает часто о них, о Сибири… Многое придумывал, раскрашивал бубнеж Свечина, чтоб расположить Татьяну к себе, и с интересом наблюдал, как ее задерганность сменяется чем-то человеческим. Даже фигура изменилась — из бойцовской превратилась в женскую.
— Ой! — очнулась она. — Вы проходите. Чай… Проходите.
И тут я сообразил, что не купил ничего, отправляясь в гости.
— Может быть, сходить за тортиком?
На ее лице мелькнуло нечто вроде испуга и смущения, и в то же время я заметил радость.
— Да даже не знаю… Сходите. Здесь рядом есть магазин. — И объяснила, где именно.
— А вино купить?
Снова испуг и смущение вместе с радостью, а потом неуверенное:
— Наверное…
Я набрал полный пакет всякой еды и выпивки. В том числе и ноль семь водки (Олег придет, хлебнем с ним). Понимал, что наверняка у них проблемы какие-то, с деньгами уж точно. Человек без проблем не стал бы из-за запертой двери кричать, что в четверг все оплатит…
Татьяна уже переоделась — была в халате, а оказалась в юбке и сиреневой кофте, — накрыла в комнате стол. Правда, на столе я заметил только посуду, явно из праздничного сервиза, а еды, кроме сахара, не было.
— Присаживайтесь, — сказала Татьяна, унося пакет на кухню. — Я сейчас…
В комнате порядок, довольно много книг на полках старой, советских времен, стенки; на письменном столе у окна темнеет экран компьютера.
— Ой, а хлеба-то нет, — испуганный голос Татьяны. — Я не знала, что вы сыр, колбасу… Я сама… я на диете…
— Да их можно без хлеба, — с улыбкой успокоил.
— В принципе, да.
В принципе… Мне захотелось выпить. Сел за стол, потом поднялся, походил по колючему паласу. Татьяна занималась продуктами. Резала, наверное, все эти колбасы, сыры… Да, хорошо, что купил. “На диете…” На диете не так сидят. Не такие.
Наконец она все принесла. Даже “мерло” сама открыла. Сели друг напротив друга.
— Что налить? — спросил я.
— Лучше вина.
— А я немного водочки.
Выпили, пожевали… Молчали… Татьяна встряхнулась, заставляя себя оживиться. С избыточной эмоциональностью спросила:
— Как там наш Олежка? Страшно подумать… — Прищурилась, став моложе и привлекательней. — Даже не верится, больше десяти лет с ним не виделись. А в начале девяностых всю Сибирь объездили. В Новосибирске жили, в Томске, в Красноярске. Вообще неразлучными были. Олежка, Ваня, Шнайдер… — вздохнула, — мой Олег… Ну, так как он?
Я стал рассказывать. Что квартира у него недалеко от центра, две дочки… Татьяна перебила:
— Писать-то не бросил?
— Не-ет, — шутливо протянул я, — строчит пулеметчик. Три книги издал, в журналах разных…
— Молодец, молодец, — грустно покивала Татьяна. — Мы в него верили, хоть и по-разному к литературе относились. Мы с Олегом Набокова любили, Борхеса, Кортасара, а он Миллера пропагандировал, Лимонова с Довлатовым… Спорили до ругани… Что ж, молоде-ец…
Выпили еще. Я глянул на часы. Было начало шестого.
— А вы чем занимаетесь? — спросила хозяйка.
— Работаю в информагентстве. Здесь в командировке. Красивый у вас город… Я вчера погулял… — Просто болтать надоело, а диалог не получался, в Татьяне по-прежнему чувствовалась напряженность, которая и мне не давала расслабиться. Казалось, что появись за столом третий человек, и все изменится. Поэтому я спросил: — А ваш Олег когда придет?
— А? — Татьяна крупно вздрогнула и посмотрела на меня с недоумением; недоумение сменилось чем-то иным. — А вы… А Олег разве не знает?
— О чем?
— Что… что Олега нет.
Я поежился. И эта игра имени только подбавляла жути.
— Он мне ничего не сказал. Наверно, не знает. Наверняка.
Татьяна покачала головой:
— Да, да… Откуда он может знать… Я не сообщала… Компьютер сломался давно, и вообще… — Она снова вся встрепенулась, будто из чего-то выпутываясь, и сказала, пристально глядя мне в глаза: — Олег покончил с собой полтора года назад… Почти два… Да, почти два.
Я хотел сказать “соболезную”, но это прозвучало бы наверняка казенно. И я просто подлил ей вина, себе плеснул водки.
Мы выпили не чокаясь, и молча сидели за столом. У меня в голове вертелось досадливое: “На фига заявился… Влип”.
“Нужно как-то сваливать”, — решил, когда молчание стало давить невыносимо. Возникло ощущение, что помешал этой женщине своим приходом сделать нечто важное… Существовала она в этой квартирке без копейки, без хлеба, может, медленно умирала или тоже готовилась убить себя, а я заявился, оживил ее и в то же время разбередил рану, толкнул дальше по ненужной ей больше жизни, точнее — продлил агонию.
— Олег очень глубоким был человеком, — заговорила Татьяна тихо и как-то загробно. — Историей занимался, знал древнегреческий… Сам изучил… Стал одним из лучших программистов города. Да… Но это его не очень… Главное было — литература. Ради нее он жил. Да! — выкрикнула, решив, наверное, что я не верю. — Ею жил. Все свободное время, по ночам. Переписывал один абзац десятки раз. Спал по четыре часа. И такие у него произведения были!..
Я верил — чего ж не поверить? — но от этого монолога мне стало совсем тоскливо. Кажется, я видел подобное в каком-то советском фильме. Там тоже случайный человек попадает в подобную квартиру — квартиру с бедой, — ему льют в уши свои горечи, и он чуть не сходит с ума. Убегает. Или, наоборот, пытается помочь. Не помню.
— Настоящая литература у него получалась. Да, настоящая, на мировом уровне, — продолжала убеждать Татьяна. — Я это говорю не потому, что жена, а… Я все-таки разбираюсь в литературе… Надеюсь… Понимаете, все наши скитания, весь опыт он вкладывал, и так его преобразовывал… Это, может, смешно звучит, — и Татьяна сама пугающе хохотнула, — но лучше, глубже Борхеса. Да, это правда… Извините.
Пока она говорила, я, кивая, налил вина, водки.
— У Борхеса книжное, надуманное, а у Олега — из жизни. Показать бы это тем, кто понимает, они бы… Но где они…
— Но он посылал куда-нибудь? — нашел я повод отреагировать.
— Так… почти нет… не видел смысла.
— Почему? Если это действительно талантливо, то люди бы оценили.
— Здесь у него не было круга, хоть и родной ему город… Местные писатели — дядьки малограмотные, на прошлом России помешались. Сидят, пьют и плачутся, что враги страну захватили… Нет, Олег пытался найти, но понял, что бесполезно… Достаточно наши журналы полистать… Да и они почти не выходят.
— Но есть же московские, разные издательства, — снова заговорил я, вымученно, хотя и с некоторым участием. — По крайней мере, Олегу бы… ну, Свечину показать.
— Олегу… Олегу — нет. Они по-разному совсем писали, мыслили даже. К литературе по-разному относились. Олежка, он литературу… как инструмент воспринимает, а мой Олег — как искусство… И боялся он, что Олег не поймет. А память о юности, их дружба — это для него святым было…
Я вздохнул и проглотил водку. Татьяна глядела в сторону от меня и тянула свою историю.
— Но даже не в этом всем причина… Ему мир этот окружающий был враждебен. Не его это был мир… Понимаете, те, кто духовно родился в середине восьмидесятых, на волне перестройки… Как к ней ни относись, а это время подъема было! Ведь так? — Я согласно кивнул. — Кто тогда духовно родился, тот сегодня как в газовой камере… Душат, все душат… И как в этой камере жить? Вы понимаете?
— Да, очень хорошо понимаю, — вполне честно ответил я. — Выпейте.
Она механически взяла бокал, сделала глоток.
— Я его не виню, — продолжила. — Я, может быть, и сама бы… Как мне здесь? У меня вместе с ним жизнь закончилась… Зачем-то хожу, ем, проблемы пытаюсь решать идиотские… И никакой поддержки. Самое страшное, — голос Татьяны сошел на шепот, — Олег перед смертью все свои произведения уничтожил. Стер в компьютере, рукописи дел куда-то… Совсем крохи остались… Совсем… Почему он мне не доверил? Я ведь с ним была все эти годы… Ведь я его другом была!
В этот кульминационный момент ее речи в прихожей защелкало. Пискнула дверь, раздалось топтание, мужское сопение… И вот тут я испугался, так испугался, что волосы зашевелились… Только что говорила об умершем муже, откровенничала, шептала, а на самом деле… Шаги, сопение…
Мелькнули перед глазами кадры из криминальных программ — как в квартирах режут случайных гостей, грабят, выносят на помойку тела кусками… А что? — окраина Иркутска, вечер, хата, где даже хлеба нет…
Татьяна, видимо, заметила мой испуг — грустно улыбнулась, объяснила:
— Это Виктор Сергеевич, отец Олега.
Поднялась, пошла туда, где сопели.
Я прислушивался к голосам, но слов разобрать не мог. Татьяна говорила слишком тихо, а мужчина хрипло и невнятно… Меня еще потряхивало — объяснение успокоило слабо.
Плеснул себе в рюмку. Будь что будет, в любом случае поздно и нелепо метаться… Водка прошла по пищеводу легко, даже закусывать не пришлось.
— Здорово, москвич! — вошел в комнату невысокий плотный мужчина с седыми, но густыми волосами на крупной голове; пожал руку с такой силой (явно сознательной), что я поморщился. — Виктор Сергеич Семушкин.
Я тоже назвался; возникла мысль-усмешка: “Это, значит, такая фамилия у эстета Олега была. Семушкин. Немудрено, что суицид выбрал”.
— Что, сидите? — оглядел Виктор Сергеевич стол. — Деликатесите?
Татьяна промолчала. Судя по всему, приход свекра ей совсем не был приятен… Я пригласил:
— Присоединяйтесь.
— У-у, спасибо. — Он уселся. — Тань, тарелку, вилку дай-ка. И стопашок. Проголодался. — Не дождавшись, сунул в рот ломтик сыра. — А ты в самом деле из Москвы?
— Живу в Москве, а родом — с Волги.
— Ясненько. Что, за знакомство?..
Виктор Сергеевич мне не то чтобы понравился, но при нем стало как-то полегче. Хоть прекратился рассказ Татьяны, тягостный и совершенно мне не нужный.
Выпили. Пожевали. Я глянул на часы. Начало восьмого. Нужно было закругляться. Пока до гостиницы доберусь…
— Олега-то нашего знал? — спросил Виктор Сергеевич.
— Нет… к сожалению. Мой приятель, тоже Олег, кстати, знал хорошо. Он и попросил навестить.
— Кто это? — глянул мужчина на Татьяну.
— Олег Свечин. Они с Олегом дружили когда-то, в начале девяностых. Он у нас ночевал, мы к нему ездили в Абакан.
Виктор Сергеевич нахмурился, вспоминая. Потом мотнул головой:
— А, много их тут ночевало… Что, еще по одной?
Еще выпили. Мужчина обильно закусил (и колбасу смел с тарелки, и сыр). Отвалился на спинку стула, закурил.
— А ты на Байкале-то был? — спросил меня с явным превосходством, словно бы зная, что не был.
— Нет, — признался я, — не довелось.
— У-у, эт зря. Вот приезжай через две недели. У меня ведь яхта своя, туристов катаю. Тебя бесплатно, конечно. Триста рублей ничего не решат. Я ведь за сезон тыщ по сто срубаю. Уезжаю в середине апреля, и до конца октября. Красота, свобода… Приезжай, в общем.
— Спасибо, постараюсь.
Помолчали, выпили, и Виктор Сергеевич задал новый вопрос:
— А омуля хоть ел?
Теперь уж я мог ответить с некоторым превосходством:
— Ел, конечно.
— А какого?
— Н-ну… — Я замялся: по сути, мне все равно было, какого омуля я ел года два назад. — Копченого.
— А, эт херня. Омуля малосольным есть надо. Малосольный, да под водочку… Тань, сбегай купи.
Та хлопнула глазами:
— Где я его куплю в это время? Ночь почти. И… — и ее, как я понял, прорвало: — И на какие деньги? Ни рубля нет. Вы принесли? Послезавтра последний срок платить… Каждый день приходят, обещают воду, свет, все отключить…
— Ну хорэ, хорэ, не распыхивайся. Заработаю, все оплатим.
— Когда?!
— Когда надо! — заразился раздражением Виктор Сергеевич. — А ты сама чего?! Который месяц дома сидишь. Домохозяйка, бляха! Иди зарабатывай… Наливай, москвич.
Я послушно стал наливать. А Татьяна, сквозь злые слезы, говорила:
— Я не могу… Я из дому не могу выходить… Не могу, мне страшно. Вы же знаете…
— Ну, лечиться надо. — Виктор Сергеевич проглотил водку, бросил в рот кусок торта-медовика. — Или к себе в Тынду едь.
— Что? — казалось, не поверила ушам Татьяна. — Что вы сказали?
— Что-то делать надо, говорю.
— Не-ет, погодите. Вы сказали, чтобы я уезжала. Да?.. Да?!
— А, — отмахнулся мужчина, — не надо визгу.
— Нет, вы ответьте! — действительно взвизгнула Татьяна.
Я поднялся; находиться здесь становилось уже реально опасно. Забормотал:
— Нужно идти… Еще дела…
— Чего ты вскочил? Не бойся, эт у нее каждый день…
— Ви… Виктор Сергеевич, — заикаясь от слез и возмущения, перебила Татьяна, — не… не надо так… Я уеду, если так. Да, уеду! Конечно, кто я?! Ха-ха, нет! — из возмущенного ее голос мгновенно стал злым и звонким. — Нет! Я никуда отсюда не уеду! Я от могилы Олега не уеду. Ясно вам?!
Эти ее выкрики я слушал уже из прихожей, обуваясь. Вспоминал, не забыл ли чего… Вроде нет, ничего не выкладывал… Снял с крючка куртку, стал щелкать замком.
Из комнаты, покачиваясь, вышел Виктор Сергеевич. Стал уговаривать, нехорошо улыбаясь:
— Да оставайся, еще посидим. Ты мне понравился. За омулем сходим.
— Нет, извините, — тонковато отвечал я, все щелкая замком и после каждого щелчка дергая дверь. — Дела важные.
— А хочешь, завтра на Байкал рванем? Там лед еще, но всё равно… А? Дава-ай, москвич!
Дверь в конце концов открылась, я выскочил на площадку, быстро стал спускаться по темной, с неровными и выкрошенными ступенями, лестнице.
На улице под фонарем определил по карте, как быстрее добраться до гостиницы. Получалось, вверх по Постышева, там остановка нескольких троллейбусов, и на “первом”, “пятом”, “седьмом” и “восьмом” можно доехать до “Иркутска”.
Пошел быстро и уверенно, и почти сразу услышал из сумрака:
— Э!
Не сбавляя скорости, глянул в сторону оклика: на скамейке у подъезда развалились двое парней. Один из них и подавал расслабленный голос:
— Э, сюда иди. — И уже в спину мне, слегка энергичней: — Сюда иди, сказал!
Некоторое время я ожидал топота догоняющего меня хулиганья, но все было тихо. Лишь отдаленный бессильный мат. Захотелось крикнуть в ответ что-нибудь вроде: “Идите в жопу!” Не стал. Мой голос мог привлечь кого-то другого, более активного, чем эти пассионарии… Главное было — без новых геморроев сесть в троллейбус, оказаться в номере. Раздеться, улечься в кровать. Надолго уснуть.
Еще там, на бульваре Постышева, я был уверен, что этот день, точнее, эти два часа в квартире Татьяны и ее свекра, забуду не скоро. Вот, не забыл, и описал их, хотя вроде бы прямого отношения к той истории, которую пытаюсь рассказать, они не имеют… Сейчас, сидя в темном углу и пугаясь любого шороха, думаю: а ведь из-за того, что не помог тогда Татьяне, как-то иначе себя не повел, а тихонько и быстренько смылся, не исключено, у меня все так закрутилось. Теперь мне кажется, что это расплата… Впрочем, в моей ситуации любая мелочь из прошлого, любой поступочек представляются важными, непростыми деталями судьбы…
В первый же вечер в Москве я позвонил Свечину и рассказал о своем визите к его друзьям юности. Олег выслушал и протяжно вздохнул.
— Да-а, жалко. Хороший был парень, умный. С убеждениями. Таким жить очень тяжело… А как он с собой покончил?
— Не знаю, не спрашивал… Вдова его, по ходу, очень нуждается. Без еды сидит. — И я намекнул, что неплохо бы ей помочь деньгами.
— А что я могу? — довольно агрессивно отреагировал Свечин. — Я сам постоянно балансирую между нищетой и бедностью! — наверняка эту фразу он или уже употребил в какой-нибудь повести, или собирался употребить. — Кстати, у тебя халтурка не появилась? Статью написать, подредактировать?..
Я обещал посмотреть.