Историческая быль
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 10, 2011
Константин МИШЕНИН
ШЕПОТ БОГОВ
Историческая быль
“В лето 879 года умер князь Рюрик, передав княжение свое Олегу, родичу своему, и отдав ему на руки сына своего Игоря, ибо был тот еще очень мал…”
“Повесть временных лет”
В Ладоге умирал старый князь руссов Рюрик. Игорю, наследнику его, шел пятый год. Сотни воинов заполнили обширный княжеский двор, некоторые взошли на крыльцо терема. За тяжелой дубовой дверью на длинном и широком столе в полном княжеском облачении лежал Рюрик, укрытый медвежьей шкурой. Вокруг стола стояли вожди руссов, — при дорогом оружии, в тяжелых чешуйчатых кольчугах, в плащах, подбитых мехом. Стояли так, словно готовились отправиться вместе со своим умирающим князем в поход за границы этого мира.
Не было среди вождей братьев Рюрика, Трувора и Синеуса, как и обоих старших сыновей — Бьерна и Рулафа. Любому из них мог бы передать князь свою власть над разросшейся державой. Но смерть забрала их всех раньше него.
Глаза Рюрика закрыты и дыхание едва заметно. Его соратники терпеливо ждут последнего слова. Но вот князь открыл глаза и поднял руку. И от этого усилия его лицо, и без того пепельно-серое, высохшее, еще больше посерело и осунулось. Воеводы склонили головы, готовясь принять княжеское решение.
— Вот моя последняя воля, — голос звучит тихо, но в той тишине, что здесь царит, слова падают глыбами. — Быть первым князем над Новгородом, Ладогой и всеми прочими землями воеводе Олегу.
Снова тишина повисает в тереме. Теперь вожди смотрят на человека, который стоит справа от стола. Он невысок, почти на голову ниже многих, но широкая кость и покатые плечи не оставляют сомнений в недюжинной силе. Лицо, словно вырубленное из крепчайшего монолита, спокойно и бесстрастно, и тени волнения не заметно на нем. Олег моложе многих княжеских воевод, но умом и смекалкой наделен поболее других.
— А Игорю, сыну моему, быть вторым князем, — снова говорит Рюрик, и опять его слова весомы. — Я повелеваю тебе, князь Олег, передать всю власть моему сыну, когда он будет в состоянии нести ее бремя.
И в третий раз тишина вползает под своды терема. Взгляды вождей по-прежнему прикованы к лицу Олега, но ничего, кроме бесстрастности, там не находят. Кажется, целая вечность проходит, прежде чем Рюрик завершает свою предсмертную речь.
— Теперь поклянись перед всеми соратниками, что выполнишь мою волю! — последние слова умирающего князя звучат совсем тихо.
— Клянусь князь, что я выполню твою волю! — странная смесь мужественности и мягкости сквозит в голосе нового правителя.
Двадцать лет назад тайный недуг овладел Олегом, сыном Улафа, дальнего родича конунга Рюрика. Всего за два дня десятилетний мальчик почти угас, мертвенные тени легли вокруг его запавших глаз. И когда смерть уже готовилась принять Олега в свои объятия, упрямый Улаф решил иначе. Он отыскал где-то в земле кривичей ведунью по имени Рогнеда. Много чудного говорили о ней люди, говорили и то, что будто бы может она обыграть саму смерть.
Три дня травяными настоями отпаивала ведунья метавшегося в беспамятстве Олега, три дня шептала над ним заповедные слова. Временами сознание возвращалось к мальчику, и тогда он видел перед собой лицо Рогнеды, старое, пораженное глубокими рытвинами, некрасивое, похожее на лик водяного духа. Маски с таким ликом надевали молодые парни, когда пугали девок на ночных игрищах.
— Кто ты? — шептал в страхе Олег.
— Рогнеда, — отвечала она просто. — Усни.
И он вновь погружался в болезненный дурман. Иногда до него сквозь пелену забытья пробивались слова женщины, но ослабевшая память не удерживала их. И лишь однажды сказанное Рогнедой глубоко вошло в сознание Олега, словно острое лезвие топора в древесную плоть.
— Большая власть ждет тебя, — сказала женщина.
— Какая власть? — удивился Олег.
Он разговаривал с ведуньей словно бы сквозь сон. Но так зримо это было.
— Боги создали тебя, чтобы властвовать над людьми, — прозвучало в ответ. — Я слышала их шепот.
— Как это может быть? — спросил мальчик; искреннее недоумение владело им.
— Может! — ответила Рогнеда. — Ты обязательно поправишься. Спи.
И Олег поправился. На четвертый день прежние силы стали возвращаться к нему. Рогнеды рядом уже не было.
— Где та женщина, что лечила меня? — спросил Олег у отца.
— Она вернулась в свои земли, — ответил Улаф. — Я щедро наградил ее. А почему ты спрашиваешь о ней?
— Она сказала, что я получу большую власть, — ответил он просто. — Она слышала шепот богов.
— Вон оно что, — Улаф покачал головой. — Шепот богов, говоришь. Чудно!
Больше к тому разговору ни отец, ни сын не возвращались. Ушла болезнь, ушло все, что было связано с ней…
Прошли годы, разрослась держава руссов с центром в Ладоге. Новгород признал над собой власть Рюрика, уже не конунга, а князя. Военное счастье благоволило к нему, удача сама шла в руки. Но разве ведомы думы богов простым смертным? Когда много счастья в делах, несчастье может прийти в семью. Оба старших сына погибли в сраженьях. Умер брат Трувор, потом не стало Синеуса, воеводы Изборска. Потери не сломили Рюрика, только стало больше седых волос и новые морщины избороздили упрямый лоб.
Уже не было верного Улафа. В бою с датчанами не выдержал его шлем тяжелого боевого топора. Зато жил его сын, оказавшийся способнее и умнее отца. Рюрик недолго раздумывал, кого поставить на освободившееся место в Изборске. Природные дарования молодого Олега пришлись ему по душе. Став во главе Изборска, новый воевода сразу же показал его жителям и дружине свою твердую волю.
Однажды в Изборске случился пожар. Ранним утром в восточной части города, там, где кучно стояли дома, вспыхнуло пламя. Горел склад пушнины богатого жильца Ставра. Вскоре огонь перекинулся на терем самого Ставра, следом запылали соседские дома. И уже недалек был тот миг, когда пойдет огонь гулять по узким уличкам Изборска. Но беда, слава богам, миновала. Стояла осень, влажная сырость спеленала город. И с запада вдруг подул сильный ветер. Пламя метнулось к городской окраине, сожгло там два десятка домов, и, опалив крепостную стену, растаяло за городом тысячами злых искр в поле.
Среди обездоленных изборцев был и Ставр. Огонь уничтожил его терем и склад со всеми хозяйственными постройками. Воевода велел своим дружинникам доискаться до причины бедствия и строго наказать виновных, если такие сыщутся. И вскоре стало известно, что дом Ставра подожгли пришлые звероловы, которые уже не первый год поставляли ему белок, куниц и соболей. Несколько дней они жили на подворье Ставра, ожидая платы, но получили только половину от обещанного серебра. Устроенный пожар явился местью за проявленную несправедливость.
Олег объявил городу, что непременно найдет и накажет звероловов. Их искали долго, до самых снегов. Наконец, один верный человек, уже в зимнюю стужу, вывел дружинников на тайную землянку охотников, где те схоронились, предчувствуя недоброе. Их привезли в Изборск, а после краткого суда бросили в реку с камнями на шее. Ставра же Олег повелел изгнать из Изборска, дабы стереть саму память о бедствии, и еще — в назидание всем жителям города, дабы всегда вели свои дела по правде.
Весть о смерти князя Рюрика долетела до Новгорода прежде чем был насыпан погребальный курган над его прахом. Уже много лет имя князя являлось для новгородцев символом незыблемой власти и твердого порядка. И вот теперь Рюрика не стало…
Некоторое время город жил своей размеренной жизнью, и даже могло показаться, что горожане вовсе не озабочены сменой княжеской власти. Все так же славно пели гончарные круги в мастерских, все так же шумно было в торговых рядах, звонко звучали детские голоса на берегу Волхова. Однако в привычный гомон городского многоголосья все чаще стали вплетаться тревожные разговоры.
— Хватит нам Ладогу кормить, — говорили корабельные мастера, покрывая днища ладей смоляным варом.
— Был князь Рюрик, теперь стал князь Олег. Так и утвердится вовеки княжеская власть поперек новгородских вольностей, — вторили им торговые люди, с тоской вспоминая то время, когда не было никаких князей над Новгородом.
И таких разговоров становилось все больше. Все громче, все настойчивее звучали они. Даже старейшины и тысяцкие были не прочь избавиться от княжеской руки. И уже не так уверенно чувствовали себя в Новгороде княжеские дружинники. Смутой веяло над Новгородом, и в Ладоге это хорошо понимали. Олег собрал княжеский совет, чтобы вместе с соратниками решить, как далее вести себя с Новгородом.
Шумно было в просторном княжеском тереме. Воеводы спорили, горячились, каждый считал свое мнение единственно правильным. Одни настойчиво требовали употребить силу, дабы навести в Новгороде прежний порядок. Другие же предлагали воздержаться от кровопролития, понимая, что это лишь усилит смуту, потому следует постараться договориться со старейшинами. Нашлись и те, кто советовал вообще ничего не предпринимать. Авось все само собой успокоится.
Но вот стихли споры, взгляды обратились на нового князя. Его слово должно было стать решающим.
— Я внимательно выслушал вас всех, — сказал Олег тихо, и опять его лицо было бесстрастным, как тогда, у смертного одра Рюрика. — Я выслушал вас, — громко повторил он, — и нашел, что в каждом вашем слове есть доля правды. Свои же думы я вам скажу через три дня.
И по тому, как он это произнес, многие поняли, что окончательное решение князь Олег уже принял.
Утром другого дня князь позвал к себе Рулафа, одного из лучших своих дружинников. После смерти Рюрика новый князь поставил его во главе сотни отборных гридней. И именно этим воинам Олег доверял самые важные поручения.
— Рулаф, тебе надлежит привести в порядок наш тайный стан, — начал он разговор, — тот самый, что много лет назад заложил князь Рюрик у истоков Ловати. Отправляйся туда на ладьях. Через неделю стан должен быть готов для размещения всех наших дружин.
— Когда отплывать, княже? — Рулаф склонил голову, ожидая последнего слова.
— Начинай немедля, к вечеру ладьи должны войти в Ильмень-озеро, — сказав это, Олег махнул рукой, давая понять, что сказал все.
Вскоре от пристани Ладоги отплыли четыре ладьи, на которых помимо воинов находились мастеровые люди. К вечеру того же дня корабли оставили позади себя Волхов, и их приняли тихие воды Ильмень-озера. Через два дня суда причалили к берегу в том самом месте, где Ловать поворачивает на северо-запад. Здесь, между землями латгалов и кривичей, в окружении чащоб и болот, находился тайный стан князя Рюрика. Он приберегал его на случай возможной смуты в новгородских землях, чтобы было, куда увести дружины. В первые годы в стане постоянно находился отряд воинов и склад съестных припасов. Но в последние пять лет власть Рюрика над Новгородом окрепла, стан потерял свое прежнее значение, воины возвратились в Ладогу. С тех пор потаенная тропа, ведущая к стану, сильно заросла. Однако воины Рулафа отыскали ее.
В то время, когда Рулаф приближался к стану, в Ладоге княжеские слуги скрытно сносили в ладьи муку, вяленое мясо, рыбу, вино, мед и сушеные грибы. Вскоре и эти корабли под покровом темноты отплыли в сторону Ильмень-озера.
Через три дня Олег, как и обещал, вновь собрал княжеский совет и объявил о своем решении. Его речь была продуманна и нетороплива:
— Итак, мы попытаемся уладить все миром с новгородцами. В том они увидят нашу слабость, станут еще более дерзкими. Потом мы выведем из Новгорода всех наших воинов. Пусть там думают, что мы смирились с потерей власти. Пройдет немного времени, и разбойничьи ватаги, те, что пока еще немного шалят, осмелеют и начнут нападать на торговые ладьи Новгорода, разорять ближайшие села. Я уже распорядился пустить среди лихих людей слух о том, что мы уходим всей силой в поход на днепровские земли. В Ладоге останутся только семьи и малая дружина. На самом деле мы уйдем на Ловать, в наш тайный стан. По моему приказу его уж подготовили к встрече нашего войска. Когда жизнь новгородцев из-за разбойничьих ватаг станет совсем несносной, весь Новгород вновь захочет крепкой власти. Вот тогда то мы разом убьем двух зайцев: окончательно изведем лихую вольницу и вновь приведем Новгород к покорности.
Когда Олег закончил говорить, в комнате некоторое время стояла тишина. Для воевод такая дальновидная задумка, уже начавшая воплощаться, явилась полной неожиданностью.
Через неделю главные силы руссов ушли из Ладоги и Новгорода. Еще чрез неделю в жизни Новгорода стали происходить изменения. Началось все с того, что однажды на вечевой площади ударил колокол. Слово держал купец, убитый непосильным горем. Утирая кулаком слезы, он рассказал, что в устье Ладоги все его ладьи были разграблены какими-то злодеями, вооруженными луками, топорами и дубинами. Небольшая охрана, состоявшая почти сплошь из отроков, не бывавших еще в настоящем деле, была истреблена жестоко и безжалостно. Такого лиха не случалось уже очень давно, с тех пор как Рюрик, став князем, заверил горожан на этой самой площади, что не даст их никому в обиду.
После первой удачи разбойные ватаги осмелели. Лихие люди по-настоящему поверили, что новый князь и вправду оставил свою державу без досмотра, а потому принялись грабить с необыкновенным проворством. Как голодные шакалы кружили они вокруг Ладоги, но нападать на город не решались: Олег оставил там дружину из самых лучших воинов.
И вот уже от села к селу полетел слух о самом свирепом атамане по имени Ворон. Люди рассказывали, что Ворон страшен на вид. Огромная кудлатая голова покоилась на толстой короткой шее, а на лице, покрытом шрамами, горел яростью единственный глаз. Кладбища возле сел, где проходила ватага Ворона, всякий раз пополнялись новыми могилами. Пролив немало безвинной крови, стал Ворон грозить самому князю Олегу:
— Пусть-де явится, я все едино шалить стану.
Прошел месяц. Из Ладоги в стан к Олегу прибыл вестник. Он поведал, что Новгород и все его окрестности решили поклониться новому князю. Вконец измучили людей наглые и дерзкие разбои.
— Князь, все родовитые новгородцы готовы клятвенно заверить тебя, что отныне Новгород, как и прежде, будет уважать и ценить княжескую власть, — говорил посланец.
Обратный путь до Ладоги и Новгорода дружины шли неспешно, то рассыпаясь на мелкие отряды, то вновь скручиваясь в единую плеть, сея смерть среди разбойников. Олег велел воинам никого в полон не брать. День за днем разбойное царство трещало, съеживалось и ломалось под копытами княжьих коней. Тех разбойников, что не порубили в кратких сечах, воины травили охотничьими псами, кидали в омуты с камнями поперек груди или рвали конями на части.
Настал и тот день, когда дружинники приволокли на аркане к шатру князя здоровенного мужика, силившегося высвободиться из коварной петли.
— Вот это и есть атаман Ворон, — сказал кто-то из воинов.
Олег вполоборота посмотрел на пленника, нехорошо усмехнулся, а потом бросил жестко:
— Вот я и вернулся, пошалить с тобой хочу.
Ворон от таких слов сник, обмяк, его единственный глаз наполнился безмерной тоской. Князь приказал спустить на него псов.
В Новгороде князя встречали как дорого гостя. У главных ворот собралась толпа. Вперед вышли старейшины и тысяцкие в праздничных одеждах. Все обещания, данные месяц назад в Ладоге, они клятвенно подтвердили. Нового повелителя обязывались чтить.
На пиру в тереме первого старейшины князь Олег твердо сказал:
— Я вам не враг, а первый друг. Отныне буду исправно оберегать порядок. На ваши древние вольности покушаться не стану. Торгуйте и богатейте. Все положенные великим Рюриком подати исправно в Ладогу в срок везите. Когда нужда настанет, своих мужей в наше войско присылайте. Новые ладьи для ратного дела стройте и злых дел против нас не замышляйте. Тогда и жить будем мирно…
Так начиналось долгое и славное правление князя, прозванного в веках Вещим Олегом.