Рассказы
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 7, 2010
Сергей КУБРИН
ВСЁ ПОЛУЧИТСЯ!
Рассказы
ВСЕ ПОЛУЧИТСЯ
Живет у нас здесь один татарин, имя у него Юлдаш. Во дворе его каждая собака знает. По утрам Юлдаш выносит им какие-то кости и остатки хлеба вперемешку с супом. А собаки больно рады: хвостом виляют, лоснятся, лапу подают. Да что там собаки? Татарин этот всем соседям известен. Как зарядит под вечер голосить, так все уже знают — ночью будет не до сна. Сначала пытались порядок навести, просили прекратить сумеречные песнопения. Но, бездарный, хрипловатый на голос и развязанный на язык, Юлдаш только отвечал: «Идите в баню! Мне весело!»
Язык у него и впрямь развязывался очень быстро, где-то на третьей рюмке. Часов в пять-шесть, как уже начнет более или менее прохладничать летний воздух, Юлдаш раскладывал аккуратно на лавочке карты. Он без устали перемешивал колоду и, казалось, на ощупь знал, где «король пик» или «туз червей». Малышня бегала вокруг татарина, просилась поиграть.
— Я в ваши люльки не играю! — заявлял Юлдаш.
— А ты нам карты раздай! — требовала Светка, самая смелая, взрослая и бешеная из шайки детей.
— Сопля еще, — ронял Юлдаш и смеялся, потирая нос.
Ребятня завидовала и мечтала поскорее вырасти, чтобы так же, как Юлдаш, играть в «дурака» или «свару». Юлдаш на деньги обычно не играл. Проигравший, по правилам, проставлялся. Тогда-то и начиналась прелюдия перед ночным концертом.
Сегодня мужики не выходили. Юлдаш долго сидел нога на ногу, перебирал карты и глядел по сторонам.
— Вот сосунки, — мычал вполголоса Юлдаш, — опять женки скомандовали, вы и обмочились.
Он оставил в покое колоду, достал сигареты. Последняя спичка с радостью подарила уязвимое пламя огонька, которое, возбудив табак, навеки умерло, оставив на деревяшке смуглый, никому не нужный отпечаток. Спирали дыма набирали круги, а его пронзительный острый запах только разгонял детей.
— Что за дрянь ты куришь, Юлдаш? — спрашивала Светка.
— А тебе-то чё?
— Травку, поди?
— Пошла отсюда! — кричал мужик.
Светка, подстегивая детей, уносилась, крича еще долго:
— Травку-травку! Юлдаш курит травку!
Татарин порой был готов убить ее, но при этом делился с ней конфетами-барбарисками и поучивал:
— Ты смотри, осторожней. А то носишься, как угорелая, не разбила бы себе чего-нибудь.
Светка тут же давала Юлдашу приметный щелбан и уносилась, как всегда, в неизвестность. А мужик посмеивался и все курил да курил.
Добрый он, этот Юлдаш. Особенно, когда поддатый.
Однажды он меня очень удивил.
Возвращался я тогда с тренировки по танцам. Темно было — вечером занимаюсь. Иду, думаю, еще немного. Ноги-то устали, болят. Щас, успокаиваю себя, как Юлдашевский голос услышу, значит, пришел. Но от татарина ни нотки. Вот уже и пятиэтажки наши пошли, подъезд родной, свет в окошке на четвертом этаже: мои еще не спят, ждут. А Юлдаша — нет. Как испарился. Я еще подумал: не случилось ли чего? Бывало все-таки, татарин не устраивал выступления. Но чтобы каждый божий вечер его сутуловатая фигура красовалась в округах нашего двора — это точно. Парадокс какой-то…
Голубая скамейка рядом с подъездом давилась пустотой.
— Ой, подожди-подожди, — донесся из окошка голос сестры, — сгоняй в магазин, купи минералки. Колюченького чего-нибудь хочется.
— А деньги? — с надеждой, что все-таки не придется идти, бросил я.
— У тебя нет своих? Мама потом отдаст.
Ладно. Куда ж мне деваться… Пить и впрямь хотелось.
«Виктория» — самый близкий магазин, был уже закрыт. Странно, вроде бы до десяти всегда работали. Пришлось тащиться в соседний, «В двух шагах». В двух шагах — это только название. До него переться и переться. Хотя для кого-то он, конечно, и в двух шагах, а может, и в одном, что навряд ли, но мне надо было сделать как минимум семьсот па. И то, если каждый бы из них равнялся метру.
Я шел мимо заправки и мечтал о собственной машине. Тогда бы мне не пришлось тратить столько времени на поиски проклятой воды. Педаль, ручник, и ты уже на месте. Лепота. А так… хорошо если асфальт. А если — лужи? Еще и обходить придется.
А кому-то лучше и обходить, чем подниматься в гору. Мне же наоборот. Эти «Два шага» размещались за мостом. И другого пути у меня все равно не было. Переходить мост — занятие на самом деле простое. Тяжело сначала, когда поднимаешься. Идешь-идешь, нет, плетешься и плетешься. А мост все выше и выше, а ты усталее и усталее. Но мне, в принципе, нравится. Дойдешь до середины, и гора с плеч. И сразу какую-то гордость испытываешь, вроде дошел, выдержал, и теперь вообще свобода — что там с горки-то? Вообще легкотня! Даже мои уставшие ступни спустятся с детским озорством.
Но мне так и не суждено было попасть в эти далекие «В двух шагах».
Я думал сначала, что фирменная Юлдашевская мелодия, отдаленно напоминающая Вивальди, всего лишь мне померещилась. Я остановился, пригляделся. Метрах в пяти нарисовались очертания мужика. Вроде бы это Юлдаш. Татарин смотрел с моста на железную дорогу и провожал взглядом поезд, уходящий в Москву или в какой-нибудь Владивосток. Шум колес перебивал мычания Юлдаша, и только отдельные аккорды доносились до моих заполненных грохотом перепонок.
Когда поезд унесся вдаль, я достал телефон и посветил им в сторону предполагаемого Юлдаша.
— Юлдаш, ты? — неуверенно, еле слышно спросил я.
Фигура обернулась. Это был он. Курчавые волосы пепельного цвета я узнал сразу. Они шапкой прижимались к голове. Да и округлое лицо, в сумраке еще больше смуглое, выдавало своего хозяина.
— Юлдаш, что ты здесь делаешь?
— А тебе-то чё?
— На мосту! Почти ночью!.. А песни на лавочке? Ты забыл?
— Ничё я не забыл. Отвянь.
Юлдаш со всей силы плюнул на рельсы так, что слюна улетела на несколько метров вперед.
— Умеешь так? — с заметной ноткой гордости спросил Юлдаш.
— Так не умею. По-другому могу.
— Ну-ка?
Я встал рядом с Юлдашем, глянул вниз. Высоты я не боюсь, но рельсы были уж что-то очень низко. На некоторых путях дремали одновагонные составы, серебрилась в темноте щебенка, а вдали с каждой секундой все отчетливее замечался фонарик скорого поезда.
— Ты будешь показывать? — Юлдаш не мог сдержать интереса.
— Буду.
Я быстро-быстро зашевелил ртом, то надувал, то возвращал в привычное состояние щеки, заигрывал языком с деснами и зубами. Крохотный водоем слюны был готов через десять секунд, и я начал. Сквозь губы осторожно пустил пенный ручеек, пропуская постепенно все слюнное сборище. Нитка слюны росла и росла, стремясь опуститься как можно ниже, к самим рельсам. С секунду, может больше, она неподвижно висела в воздухе, и я слышал, как бьется сердце Юлдаша. Когда же весь харчковый запас иссяк, я с силой заглотнул воздух обратно, и нить, подобно лифту, мгновенно поднялась, исчезла где-то в просторах моего рта.
— Ну как?
Юлдаш почесал подбородок.
— Так себе. Дрянь полнейшая, — пробурчал татарин и сразу спросил: — Где ты так научился?
— В кино видел.
— В кино? Это в каком же?
— Не помню… Американское какое-то. На днях показывали.
— Американское… — протянул Юлдаш. — Идиоты они, эти американцы. Буши-хренуши и обамы с зубами. Вот если б я был президентом, я б разбомбил всю эту Америку на фиг!
— Поэтому ты и не президент, Юлдаш, а всего лишь… всего лишь, — я задумался, не зная, как продолжить.
— Ну, кто я? Кто? — Юлдаш уставился на меня, разъяренный настолько, что веки его задергались.
Я молчал и не знал, что ответить. И тут меня осенило, ну как я сразу не догадался?
— Ты хорошо поешь.
— Пою? — рассмеялся Юлдаш, выдавливая из себя порции смеха. — Не пою, а мешаю нормальным людям спать. Пою! Так, как я пою, даже Светка Лукина споет.
Я вспомнил Светку из нашего подъезда, неугомонную и задиристую.
— Главное, что ты стремишься петь. Стремление — это самое первое, что нужно для настоящего успеха.
— Ты дурак? — татарин не выдержал. — Какое стремление? На фиг оно мне нужно? Я пою, чтобы всех разбудить! Пусть знают, что я пою, пусть слушают! Пусть думают, что мне весело. Только вот не весело мне на самом деле…
— Почему?
Юлдаш отвернулся от меня. Загремел поезд. Один за другим проскакивали вагоны с квадратиками света, через которые пассажиры внимательно осматривали затухшие эскизы ночной провинции. Татарин считал вагоны, шевеля губами, а когда поезд промчался, тот глянул на небо. Я последовал его примеру. Звезд было немного, но достаточно, чтобы переключить счет на них. Не знаю, сколько насчитал Юлдаш, но мне хватило одной Луны. Она сегодня была полная, созревшая, с прослойками и заметными морщинами. Юлдаш свистел, исполняя какую-то мелодию. Я тут впервые заметил, что у него на шее наколка: крест, заключенный в круг. Побоялся спросить, что означает этот символ, и зачем Юлдаш сделал себе татуировку. А может, он вообще сидел?
Юлдаш цыкнул и замолчал. От внезапной тишины мне стало не по себе, и прибой мурашек пролетел по спине, как волна по краю пляжа. Только женский голос, объявлявший о прибытии поездов, нарушил неприятное затишье.
— Так почему же, Юлдаш?
— Что — почему? — будто никакого разговора и не было, рявкнул мужик.
— Почему тебе не весело?
— А… ты про это. А чё мне веселиться-то?
— Не знаю.
— Вот и я…
Юлдаш достал пачку сигарет, закурил.
— Будешь?
— Не курю.
— Счастливый. А ты что, танцевать умеешь?
— Немного, — я не хотел раскрывать все тайны.
— Я тоже раньше танцевал, когда в школе учился. Нас заставляли.
— Тебе нравилось?
— Не помню. Кажется, нет, потому что меня ставили с какой-то грымзой, и движения ни в какую не запоминались.
— Такое бывает. Партнерша нужна хорошая.
— Партнерша, — усмехнулся Юлдаш. — Партнерша, знаешь, где нужна?
— Знаю.
— У тебя есть?
— Как сказать… А у тебя?
Юлдаш уже докуривал сигарету, приступал ко второй.
— Какая тебе разница? — Юлдаш время от времени выходил из себя, огрызался и серьезничал.
— Просто интересно. Я вообще о тебе мало знаю, Юлдаш. Поешь ты и поешь, а кто ты такой? Откуда? И почему у тебя такие кудрявые волосы? Ты что, итальянец?
Юлдаш посмотрел на меня, как рыбы смотрят сквозь стекло аквариума на странных персонажей, которые время от времени сыплют им корм. Он ничего не ответил и только помотал головой, вроде, думай, что хочешь. Я в самом деле уже надумал Бог знает что: будто Юлдаш приехал к нам с Сицилии, и на самом деле он известный мафиози, что в Италии у него есть свой магазин, где продают оружие, а татуировка на шее — это своеобразная мишень. Я даже, не знаю уж как, представил, что Юлдаш — революционер, и совсем скоро в России произойдет бунт. Я ужасный сказочник…
А сам Юлдаш, докурив, спросил:
— Тебе 18 уже есть?
Черт возьми! Его всего лишь интересует мой возраст, и плевать, что я о нем думаю.
— Есть.
— Может, выпьешь со мной?
Юлдаш достал из кармана спортивной кофты неполную бутылку водки 0.5, ожидая от меня соглашения. Я наотрез отказался. Не хватало мне еще опьянеть на ночь глядя. Юлдаш ухмыльнулся и, как всегда, почесал нос. Если бы его сейчас видели дети из Светкиной шайки, они точно бы захотели еще быстрее вырасти, чтобы пить, как пьет Юлдаш. Он пил прямо из горла. Помаленьку, закусывая только семечками с кожурками. Татарин совсем не морщился и, казалось, не пьянел. Я подумал, как бы он не рухнул в один миг. Но Юлдаш, напротив, свежел и свежел. Когда в бутылке оставалось граммов сто, Юлдаш, чуть не плача, сказал:
— А ведь я любил…
Я удивился, почему он это сказал. И мне не хотелось спрашивать, кого? Юлдаш плакал, а я не знал, что с ним делать. Когда бутылка заполнилась пустотой, а слезы больше не соглашались высвобождаться из глаз, Юлдаш продолжил:
— Мариной ее звали, русская она. И мы даже были женаты.
Здесь я не мог сдержаться:
— Так у тебя жена? Юлдаш, ты женатый?
— Об этом никто не знает. Только ты. Никому не говори, слышишь?
Я не мог понять, хорошо это или нет. Но раз Юлдаш рассказывает, хоть он и пьяный, значит, так надо.
За мостом взрывали фейерверк. В небе веселился разноцветный фонтан искр.
— А что сейчас?
— Не знаю, — склонив голову и с дрожью в голосе, ответил татарин. — У нее есть ребенок. И это мой ребенок. Я точно знаю. Она писала…
Я впервые видел, как плачет мужчина. Именно плачет. У Юлдаша снова родились слезы. Он не стеснялся меня и ревел, всхлипывая и сопя, как ребенок. Наверное, так действовал алкоголь.
— А где они сейчас?
— Марина уехала, когда узнала, что ночь я провожу в вытрезвителе. Тогда я сильно напоролся, как свинья. Я не помню того вечера. Но утром не было ни ее, ни ребенка.
— Но почему ты их не искал?
— А разве я им нужен? Кому я вообще нужен?
Я не ответил. Откуда я мог знать, нужен ли этой Марине Юлдаш? Я в глаза ее не видел. Не говоря уже о ребенке. Мне стало очень холодно. Снова пролетала гусеница поезда. Юлдаш провожал и этот поезд, но дольше обычного всматривался в последний вагон, вплоть до крохотной точки, мерцающей на горизонте. Он вытер слезы, крепко сжал бутылку и сбросил ее с моста. Через секунду раздался стеклянный взрыв. Рельсы сделали свое дело. Я подумал, что сердце у Юлдаша давно разбилось, как эта бутылка. Все в который раз затихло, умерло, исчезло.
— Я больше не буду пить, — поклялся Юлдаш.
Снова разливался красотой салют.
Я вдруг представил себя старым и никому не нужным. Я никогда не мог подумать, что Юлдаш страдает. Мне не хотелось страдать, но в тот момент я очень боялся. Еще ни разу в жизни мне не было так страшно.
— Ты прости, что я тебе наплакался, — Юлдаш похлопал меня по плечу.
— Ничего… — махнул я рукой, и мы пошли во двор. Я вспомнил о минералке, но не мог оставить Юлдаша одного.
Он молчал до самого подъезда. Шел, смотрел себе в ноги и редкий раз вздыхал. Юлдаш заговорил, когда к нему подбежали собаки, скулящие жалобно и звонко. Похоже, они тосковали не меньше, чем их друг-татарин.
— Завтра, бродяги, завтра утром я вас покормлю, — пообещал им Юлдаш.
Собаки терлись о его ноги, не хотели отпускать…
Утром Юлдаш не вышел кормить собак. Не вышел ни через час, ни через два, ни вечером, ни на следующий день… Злые языки поговаривают, что татарин перепил и чахнет где-нибудь в кустах. Большинство жильцов не может заснуть, ожидая, когда, наконец, появится Юлдаш и начнет свое веселье.
И только я знаю, что где-то сейчас стучит о рельсы поезд. Он идет в Москву или куда-нибудь во Владивосток. На верхней полке, с газетой в руках, трясется кудрявый татарин Юлдаш. Совсем скоро он выйдет на перрон. Ему будет страшно. Но у него все обязательно получится… Так Светка говорит.
СВЕТКА
— Светка, марш домой!
— Ну маленько еще! — визжала Светка и на ходу гналась за пятилетним мальчишкой.
Малыш семенил ногами, то и дело оглядывался, все еще надеясь освободиться от ненасытной девчонки. Но та, как всегда, за считанные секунды нагоняла жертву, толкала на землю. После носилась вокруг и прыгала, крича от счастья:
— Попался! Попался, дебил!
Сейчас она повалила мальчугана на песок и принялась закапывать его. Мальчик хотел подняться, но сильная Светкина рука прижала тело к песку, и выхода у пацана не осталось.
— Все, ты мой раб! — твердила Светка, высоко задрав голову. Ее кудрявые светлые волосы веселились с нахлынувшим вечерним ветром. Одну ногу она поставила на то место, где у мальчика был живот, полностью теперь закутанный в песочные волны.
— Отпусти меня, пожалуйста…
— Совсем придурок? Эй вы, идиотки! — так Светка позвала девочек, играющих неподалеку в куклы. — Идите сюда! Сейчас джин будет исполнять желания!
Девочки откликнулись и, не торопясь, подошли к песочнице, встав чуть поодаль от Светки.
— Свет, ему же больно, — осмелилась возразить маленькая Лера.
— Заткнись, а то и тебя зарою.
Лера крепче сжала куклу и отодвинулась на шаг назад. Подружки — тоже.
— Это мой раб, он исполнит любое желание.
— Любое-любое? — пропищала Ксюша.
— Абсолютно. Я его заставлю.
Мальчик лежал неподвижно, вытирая языком губы от прилипшего песка.
— Загадывай! — Светка обратилась к Лере. — Будешь первой.
Лера почесала затылок, покрутила поочередно косички, пожала плечами.
— Я не знаю. Не могу придумать.
— Так, ладно с тобой, тупица. Давай ты! — Светка показала на Ксюшу.
Девочка глянула на подруг, после на свою куклу. Барби таращилась в одну точку, чуть выше Светкиной головы. Ксюша шмыгнула носом, помотав головой.
— Эх, дубинноголовые! Ни ума, ни фантазии. Всему вас учить! — Светка специально нажала мальчишке на живот так, что тот выдавил протяжное «ай…». — Ай-ай, попугай! — рассмеялась Светка. — Значит, так. Сейчас ты подойдешь вон к той машине, — Светка показала на «жигули» белого цвета, — подойдешь и разобьешь стекло.
— Стекло?
— Да, дубина!
— Нет, Светка, не надо, — отчаянно просил мальчик, сам понимая, что все равно придется.
— Тогда будешь тут лежать, пока не сдохнешь. Я накрою тебя огромным булыжником, а сама уйду. Ах, да, ты же не знаешь, что ночью здесь ползают гигантские питоны и ядовитые кобры. Они очень любят маленьких мальчишек вроде тебя.
— Откуда у нас змеи? Мы же не в Африке, — вступилась Лера.
— Молчи, дура! А то у твоей куклы не будет головы.
Лера замолчала.
— Ну, что ты решил? Нести булыжник?
— Не надо. Отпусти меня, — застонал мальчик.
Светка убрала ногу и быстро раскопала песок.
— Вставай!
Мальчуган неуверенно поднялся, отряхиваясь от песка.
— Меня мама убьет. Это новый костюм.
— Представь, что тебе сделают, когда ты разобьешь стекло, — в который раз влезла Лера.
Светка в ответ подошла к ней и замахнулась. Лерка, вместе с остальными девчонками, бросилась бежать. Спрятавшись за беседкой, девочки следили за происходящим, не лишая зрелища и своих кукол. Светка протянула «рабу» бесформенный камень с острым очертанием. Мальчик принял орудие, руки его дрожали.
— Вон ту машину, — Светка показала еще раз.
— Прямо сейчас?
— А когда же? — просто зарычала Светка.
Мальчик кивнул, задержав на камне испуганный взгляд.
— Ну, иди, трус! И попробуй рассказать потом, кто это все придумал. Ты же знаешь, что я тебе сделаю? Давно в зубы не получал?
Мальчуган вытаращил глаза, вздохнул тяжело, отчего Светке стало еще радостнее.
— Иди-иди!
Мальчик поплелся в сторону «девятки», сжимая камень. Сердце его стучало, и чесались волосы на макушке. Он чувствовал, что Светка следит за каждым его шагом, смотрит на него. В животе щекотало, а в ногах горели пожаром невидимые угольки страха. Но делать было нечего. Лучше разбитое стекло, чем выбитый зуб. Он вплотную приблизился к машине, обернулся в сторону песочницы. Светки не было видно, и мальчуган подумал, что обидчица его ушла и можно сматываться домой. Но тут же ее лицо показалась из-за столба, а вслед за ним и кулак, грозящий учинить расправу.
Мальчик глянул на стекло. «Какое лучше разбивать? — думал он. — Переднее, заднее?» Мальчишка решил долго не мучиться. Отошел подальше, чтобы осколки не попали в глаза и, зажмурившись, бросил со всей силы камень. В боковушку. «Жигули» ответили противной сигнализацией, мальчуган открыл глаза. Стекло было цело, не разбито. Но царапины красовались витой паутиной.
Светка, убедившись, что дело сделано, исчезла. Мальчик, нервно озираясь, схватил камень и помчался домой, надеясь, что никто ничего не видел. Бежал он быстро-быстро, думая, что если бы бегал так всегда, Светка его вовек не смогла догнать. Миша Степанов был новеньким во дворе и еще не знал, на что способна эта Светка. Зато знали об этом Лера, Ксюша и остальные девочки, которые тоже расходились по домам. Они будут держать язык за зубами. Даже тогда, как разъяренный хозяин «жигулей» устроит скандал родителям мальчишки прямо посреди улицы. Мальчик не выронит ни слова. И только сама Светка будет посмеиваться вполголоса, разыскивая новую жертву.
Четырнадцатилетняя Светка Лукина живет со мной в одном подъезде. С виду она очень даже примерная и послушная, особенно если уложит вьющиеся локоны ободком. На деле же — это настоящая оторва с безмерным сгустком энергии внутри. Каждое утро она с диким ревом несется по подъезду, воображая, что за ней гонятся индейцы или каннибалы. Ни о тех, ни о других она почти ничего не знает. Но, тем не менее, это не мешает ей колотить в двери соседям, минуя на ходу ступеньку за ступенькой.
Светка очень молодо выглядит. Ровесницы давно порвали с ней общение, восполнив его разговорами о парнях и наивными стихами о любви. А Светке — ветер в спину не дуй! Ей, хотели бы вы знать, интереснее с детьми, будь то с научившимся только ходить крошкой Максимом Леоновым либо первоклассницей Аней Морозовой. Дети ее боятся, слушаются, считают умной. А Светке больше ничего и не нужно. Частенько она подсылает их разузнать какую-нибудь новость: вроде малышня, что при ней скрывать? Или просто выведывает из крохоток, что творится у них дома, сколько получают родители, и какой чай они пьют по вечерам. Все это Светка тут же докладывает матери — тете Вере Лукиной, первой сплетнице нашего двора.
Сплетница, не сплетница, но церковь для тети Веры — второй дом. День за днем, она еще ни разу, наверное, не пропустила службы. Ставит свечку, молится и подает милостыню нищим и блаженным. В церкви ее принимают за свою, а батюшка Алексей однажды посоветовал определить Светку в Воскресную школу: полезно будет. Тетя Вера сначала не соглашалась, зная заранее, что дочери идея будет не по душе, и та начнет стонать, упрашивая каждый раз сделать ей выходной. Но Светка согласилась сама. Она просто жаждала новых знакомств.
В Воскресной школе Светка Лукина пробыла чуть больше месяца. Она старательно заучивала выдержки из Библии, рождественские песни и пасхальные колядки. А вместо «спасибо» говорила «спаси, Господи». Встретив ее, я думал, ну, наконец-то, девка взрослеет. Да и в подъезде она стала реже носиться. Мать нарадоваться не могла, видя, как девочка крестится перед сном. Но в одно зимнее воскресенье Светка вернулась из школы не с Библией в руках, а с разбитым носом и царапинами на лбу.
— Она такой погром устроила, — жаловался после отец Алексей.
— Господи ты Боже мой, — вздыхала мать, а Светка, склонив голову, разглядывала сапожки.
— Света, расскажи все, как было, — просил батюшка.
— Он первый полез, — тоненьким голоском и с выпученными глазами ангела уверяла Светка, не покраснев ни разу. — Я всего лишь оборонялась.
Мать Светку не ругала, но в Воскресную школу больше отпускать не решалась. Отец Алексей сильно просил не приводить ее, чтобы не разряжать священный дух драками и сквернословием. Сама Светка не расстроилась ни капли. Ей некогда было скучать. Снова возвращалась она с ежедневными криками за дверьми, отбойным топотом по потолкам и весельем с ребятней, которая боялась ее до глубины костей. Но при этом и радовалась дружбе с девочкой, старше их в целых три раза.
Шел август, когда Светка в очередной раз проявила себя во всей красе.
Сначала все было, как было.
Двор грустил тишиной, а вместе с ним и Светка. Она сидела на скамейке, размахивая ногами, плевалась семечками в стаю голубей. Никак не могла дождаться, когда дети выйдут погулять. Тогда бы она уж точно повеселилась. А сейчас ничего не оставалось, как хватать палку и мчаться распугивать собак.
Бездомные собаки — привычное явление в нашем дворе. Самые первые заселенцы, старики — семейная пара Бимка и Ральф. Бимка — черно-белая дворняга, а Ральф — рыжий. Татарин Юлдаш уверяет, что Ральф породистый, просто улица взяла свое. Но кому до этого дело? Периодически появляются щенята, уход за которыми проводит все та же Лукина. Укладывает щенков в коробку, относит в беседку, а дети, по указанию предводителя, таскают из дома еду: сосиски, сыр, молоко, а если посчастливится, и жареную курицу. Щенята быстро растут, а потом бац… и куда-то исчезают. Светка пыталась проследить, не ворует ли их кто? Но каждый раз — безуспешно… Все забывалось. Приходили новые четвероногие. Приходили и уходили. А Ральф с Бимкой живут до сих пор.
Светка осматривала двор.
— Бимка, Бимка! — позвала она, приметив собаку.
Бимка примчалась вместе с Ральфом. Светка протянула ладони, а те, высунув шершавые фиолетовые языки, принялись их лизать.
— Жрать хотите?
Собаки уставились на Светку.
— Где я вам возьму?
Собаки еще раз обнюхали ее и, убедившись, что ничего съестного нет, унеслись прочь.
— Ах, так, — проревела рассерженная Лукина и, взметнув по воздуху палкой, громко залаяла, погналась вслед за собаками.
Ральф рычал на девчонку, пропускал Бимку вперед.
— От меня не уйдешь! — орала Светка и бросалась в зверей камнями.
Собаки, скуля, уносились за пределы двора, оставляя бешеную девчонку далеко позади. Лукина даже не думала, что ее могут покусать. А детям плела, что знает собачий язык, и вообще ее боятся все животные мира.
Ральф с Бимкой спаслись.
Светка бросила палку в лужу. Брызги взорвались фонтаном. Но, к большому сожалению Лукиной, грязью никого не зацепило. «Что ж за день-то сегодня такой?» — ругалась она про себя. Тут появился Кирилл Мальцов, и Светка позвала его. Мальчишка, увидев Лукину, тут же помчался со всех ног и скрылся в своем подъезде. «Это заговор!»
Все начало меняться, когда Светка возвратилась к подъезду. В песочнице играл Миша Степанов — тот самый, кто бил стекло «девятки». Рядом с ним не расставались с куклами Ксюша и Лера. «Вы-то мне и нужны», — обрадовалась девчонка.
— Как дела? — подойдя к детям, с улыбкой спросила Света.
Миша промолчал и только продолжил ковыряться в песке: он строил гараж для своего нового грузовика. Зато ответила Лера:
— Хорошо, Свет.
— Лучше некуда, — язвительно добавила Ксюша.
— Чё это вы такие сегодня?
— Какие же?
— Неразговорчивые. Мишка, чё молчишь?
— Я не молчу, — отозвался Миша, но головы к Светке не повернул.
— А ты думала, мы тебе радоваться будем?
— Слушай ты, Лера-Холера, еще слово, и по башке дам.
Лера отвернулась, дернув головой.
— А ты чё вылупилась?
Ксюша прищурилась и тоже повернулась спиной.
— Миха, ну ты-то нормальный. Нормальный ведь?
— Нормальный, — согласился мальчик.
— Ну, я и говорю: нормальный! Слушай, ты ведь не обиделся, что я тебя в песке валяла?
Миша попробовал, въедет ли грузовик в построенный гараж. Не въехал.
— Немножко обиделся.
— Да ладно тебе. Мы же играли.
— Играли? — включилась Лера.
— Ничего себе игры! — подхватила волну возмущения Ксюша.
— Вас я не спрашивала! Заткнулись там! Миш, не обижайся.
— Хорошо.
— Не будешь?
— Наверное, нет.
— Ну вот! А то тут раскудахтались всякие, нашлись мне, кикиморы.
Лера с Ксюшей хотели ответить, но не решились. От Светки можно было ждать все, чего угодно. В любую секунду. Внезапно и неожиданно.
— Не обижайся, Минек! Хочешь, я тебе одно место покажу?
— Какое?
— Ты там ни разу не был.
— Ни разу? — Миша отложил в сторону грузовик и лопатку.
— Ни разу. Тебе понравится. Хочешь?
— А ты не обманешь?
— Я? Как я могу обмануть? — Светка включила маску невинности.
— Вдруг ты опять заставишь меня что-нибудь разбить?
— Да не заставляю, хватит сопли пускать!
— Я даже не знаю, — никак не мог решиться Миша. — А это далеко?
— Нужно будет немного пройти.
— Мне мама не разрешает уходить со двора.
— Ха-ха, — рассмеялась Светка, — тебе сколько лет?
— Пять, — ответил Миша и показал вытянутую ладонь.
— Пять лет, а все мамку слушаешься. Брось! Пошли!
Миша посмотрел на девочек. Те стучали по голове, советуя не ходить. Но Светка уже схватила его под руку и повела за собой. Миша только успел забрать грузовик. Ксюша и Лера проводили их взглядом.
— Мы не оставим Мишу с Лукиной.
— Да она его убьет!
Девочки бросились вслед.
— Стой, Светка!
Светка с Мишей обернулись.
— Чё вам, дуры?
— Мы с вами.
— А кто вас звал?
— Ну, возьми, Свет, ну, пожалуйста. Мы тихо.
— Вставишь слово, — обратилась Лукина к Лере, — дам в глаз, поняла?
— Да, — склонив голову, ответила Лера.
— И я поняла, — бросила Ксюша.
— Ты — само собой. Чё ж с вами делать-то, пошлите.
Дети двинулись к загадочному месту. Миша волновался больше всех. А Светка ликовала. Вечер обещал быть праздничным.
Пространство двора, пределы которого детям запрещалось покидать, было не таким уж большим, даже маленьким. Само собой, ребятня его покидала: детский садик, детский мир, аттракционы и зоомагазин не могли уместиться в одном только дворе. Но каждый раз путешествие сопровождалось мертвым сцеплением рук родителей и детей, отчего последние больно-то и не ощущали, что находятся в шумном и опасном городе. Зато сейчас, когда вместо родителей была Светка, Лера, Ксюша и Миша поняли: они идут навстречу опасности. Светка, глядя на испуганные удивленные лица, не могла нарадоваться и только пугала друзей:
— Слышали новость? У нас в городе труп из морга сбежал.
— А морг — это что? — спросил Миша.
— Морг — это магазин такой, — перебила Светку Лера.
— Дура! Какой магазин?
— А что же?
— Как вам объяснить… Вот вы на кладбище были?
— Это где кресты с гробами? — испугалась Ксюша.
— С гробами и мертвецами.
— Были…
— Так вот морг — это почти то же самое.
— А труп?
— Чё труп?
— Что такое?
— Мертвец, блин. Труп — это мертвец.
Миша остановился, выпустив из рук крохотный грузовик.
— Не бойся, — Светка похлопала мальчишку по плечу, — он ничё тебе не сделает. Максимум — заберет с собой.
— Свет, отведи меня обратно.
— Зачем?
— Я не хочу к трупам.
— Мы далеко уже ушли, не поведу.
— Ну, Свет.
— Да мы не к трупам идем. Хватит ныть.
Ксюша и Лера взялись за руки. А Миша поднял игрушку.
— И не к мертвецам? — с надеждой прошептали девочки.
— Вас я не спрашивала, — огрызнулась Лукина, а после с улыбкой добавила: — Не к мертвецам, не к мертвецам…
По пути открылся перекресток. Машины шныряли одна за другой, сигналя и гудя. Светка раздавала указания:
— Всем стоять!
— Зачем?
— Дорогу переходить будем.
— А когда пойдем?
— Молчать. Как скажу, тогда пойдете.
— А если не пойдем?
— Значит, идиотки.
— А-а-а…
Миша молчал. Это девчонки доканывали Лукину вопросами.
— А ты умеешь переходить дорогу?
— А то нет, блин, — усмехнулась Светка, — видите светофор?
— Где?
— А кто такой светофор?
— Дуры! Вон видите столб с фигней такой, на нем фонарики горят.
— Желтый! — выкрикнул наконец Миша.
— Правильно! После желтого идем.
Загорелся зеленый, а рядом засверкал идентичный по цвету человечек.
— Спокойно, не торопитесь, — Светка хотела показать, какая она взрослая.
— Свет, ты такая крутая… — протянула Лера.
— Не подлизывайся.
Когда дорогу перешли, Миша в который раз обернулся назад, подумал: «Все, теперь я точно не найду дорогу», — и вздохнул очень-очень тяжело.
— Смотрите-смотрите, — раздался вдруг голос Ксюши.
По дороге ехала лошадь, запряженная в телегу. В телеге сидел старик, умело правил вожжами и покуривал сигарку, не вытаскивая ее изо рта. Сама лошадь что-то жевала и как-то равнодушно смотрела в зад обогнавшей ее маршрутке.
— Это лошадь? — вытаращив глаза, вскрикнул Миша.
— Может быть, конь, — подчеркнула умная Лукина.
— А чем отличается конь от лошади? — спросила Лера.
— Ты чем от Мишки отличаешься?
— Ну, — задумалась Лера, — я девочка.
— Ну вот и все.
— Что все?
— Ты девочка, а он мальчик.
— И что?
Светка была на взводе.
— Лер, у меня пиписька есть, — без капли смущения, но разочарованно, что Лерка не смогла догадаться, разъяснил загадку Миша.
— Браво, Мишка! Не зря я тебя в песке валяла.
Миша уставился на обидчицу, а та пожала плечами:
— Интересно, откуда у нас лошади?
— А ты не знаешь? — Ксюша с издевкой спросила, надеясь, что Светка хоть что-нибудь да не знает.
— Знаю.
— И откуда же она?
— Из деревни.
— Из какой?
— Из Сухановки.
— У меня там бабушка живет, — радовался Миша.
— А там лошади есть?
— Есть! Я видел! Точно есть!
— Ну вот! Я же говорю, из деревни.
Светка, довольная, поправила непослушную челку, а Ксюша замолчала. Солнце все ближе тянулось к западу.
— А там что? — Лера показала в сторону большого трехэтажного здания.
— Аха-ха, — засмеялась Светка, хлопая в ладоши.
— Чего?
— Пипец! Лучше не спрашивай. Это самое уродливое место на свете.
— Ну что это?
— Школа! — проревела Светка. — Это — школа! Тьфу!
— А почему уродливое? Мне мама говорит, там интересно.
— Не верь взрослым! Это закон.
— Но тебе же я верю!
— Я не взрослая, я просто старшая.
— А-а-а…
— Свет, еще долго? Я уже устал, — застонал Миша.
— Пришли уже, — объявила Лукина.
Ребятня остановилась.
— Это? — удивленно спросила Ксюша, глядя на пятиэтажное здание, у которого не было крыши, только пустые окна и свободные входы в подъезды.
— Да! — с наслаждением ответила Светка.
— А что это?
— Здесь идет стройка.
— Где?
— Здесь!
— А почему нет строителей? — возмутился Миша. — Я знаю, что на стройке ходят строители в оранжевых касках, чтобы кирпич не убил их голову.
— Выходной сегодня, — словно бригадир пояснила девочка. — Пошли.
Недостроенное здание, по проекту, должно было скоро превратиться в новую городскую поликлинику. Светка об этом не знала, да и не обязательно ей было знать. Главное, что вот уже четвертый месяц здешние безлюдные ходы, наполненные пустотой, стали для девчонки самым занятным местом. Она приходила сюда вечером, после пяти, когда работы останавливались и никто, кроме вечно пьяного сторожа, не мог ей помешать. Однажды сторож не выпил, как обычно, ждал приезда проверки из строительной фирмы, но так и не дождался. Светка прервала его беспокойство тем, что случайно свалила с третьего этажа носилки. Охранник тут же выследил виновника, но при этом еще не догадывался, на кого нарвался. Светка гоняла его по всем лестницам и коридорам, спускалась в подвал и невидимкой кружила вокруг да около. В конце концов сторож отчаянно прокричал эхом: «Кто бы ты ни был, уходи! Мне за тебя влетит!» Светка тогда ушла, мало ли, вдруг попадется. Но следующим же вечером снова вернулась в периметр любимой стройки. На этот раз сторож был в своем привычном расположении духа. И никто, кроме бутылки, ему не был нужен.
Сейчас Светка хозяйкой разгуливала по будущей поликлинике, водя за собой детей. Миша представлял, что он в замке, в какой-нибудь Англии. Ему было все равно, в Англии или Франции, главное, что в замке. Лере же виделось необитаемое помещение огромным особняком, и она, как настоящая леди, представляла, что осматривает свои владения, думая, какими обоями поклеить стены, а в каком месте будет лучше смотреться еще не купленный диванчик. Она была слишком продвинута на дизайне в свои шесть лет. Ксюша просто серебрила глазами и впускала в открытый рот порции ледяного воздуха. Здесь было холодно и совсем темно.
— Свет, а нас не поругают? — испугалась Ксюша.
— Кто? — усмехнулась Лукина, надеясь, что сторож дрыхнет.
— Кто-нибудь.
— Я могу! Хочешь?
— Нет, я пошутила.
— Здесь круто, — радовался Миша и бросил: — Ау-у-у.
Выкрик бумерангом пролетел по эху.
— Круто! — повторил пацан.
— А ты боялся идти! Я же говорила, что понравится. Нравится ведь?
— Ага.
— А мне не очень, — испортила радужную обстановку Лера.
— Можешь гнать отсюда, олениха!
— Нет, я не уйду.
— Тогда заткнись и не мешай.
— Чему? Мы же ничего не делаем. Неинтересно! — подключилась Ксюша.
— Мы только пришли. Вам все и сразу, малявки?
— Да! — заорала Ксюша.
— Да! — повторила громко Лера.
— Ну да, — ради дружбы произнес Миша, разводя руками.
Светку распирало: она не могла допустить, чтобы дети разочаровались.
— Играть, значит, хотите…
— Давайте в прятки, — предложила Ксюша.
Светка улыбнулась: то, что нужно. А ребята поддержали.
— Но! — вставила Светка. — Будем играть не просто в прятки.
— Хотим в прятки!
— Я научу вас играть в современные прятки, дурени! Не злите меня!
Затихли.
— Значит, правила такие. Прячется один человек, а его ищут все остальные. То есть прячусь я, а вы меня втроем ищете. Все согласны?
Дети одновременно кивнули. Светка хлопнула в ладоши, предварительно смазав их слюной. Улыбка не сходила с ее лица, и дети тоже сияли в ответ. Темнота все сгущалась и сгущалась. Приходилось напрягать глаза. А прохлада, исходившая от кирпичных стен, только добавляла неприятностей. Но ребята, сжимая пальцы и потирая щеки, и не думали просить Светку уйти домой. Новая игра пришлась им по душе.
— Так. На первом этаже неинтересно. Пойдемте выше.
Ребята последовали за Светкой на третий этаж.
— Я поняла, — обрадовалась Ксюша. — Здесь из окон такой вид клевый.
— Вот именно, — промычала Лукина.
На третьем этаже царство холода не так ощущалось по сравнению с царством вони. Пахло кошачьей или собачьей мочой — дети не могли разобраться, кому именно принадлежат жидкие экскременты. У стен беспорядочно валялись кирпичи, лопаты и ведра — все в побелке, грязные. На потолке замечались огромные пятна сырости несуразной формы, где место обитания нашли себе мокрицы. Казалось, стройку здесь никогда не закончат. Место выглядело брошенным, и странно было представить, что кому-то есть дело до всех этих кирпичей и корыт с цементом.
— Ну, вы, может, отвернетесь, придурки? — проворчала Светка. — В прятки, что ли, не играли?
— Играли-играли… — по очереди принялись оправдываться дети.
— К стенке давайте! Спиной!
— У стенки холодно, — застонала Лера.
— И чё? Пошли быстро!
Дети проследовали к стене, прикрыли глаза ладонями и стали считать. Ксюша пыталась несколько раз обернуться, глянуть, куда побежит Светка, но Светка никуда еще не уходила, только показывала кулак нарушающей правила малявке. Когда Миша произнес: «Двадцать один» — Светка сиганула прочь — прятаться. Она не просто хотела спрятаться. В планах было заблудить детей, чтобы те сами потерялись. Лукина знала недостроенную пятиэтажку, как саму себя, и, не раздумывая, побежала на этаж выше.
Четвертый этаж полностью был завален строительным хламом: банки из-под краски, канистры — пластмассовые и жестяные, стремянки, выстроенные в ряд друг за другом, деревянные лестницы, пивные бутылки, каски, все те же лопаты, не тронутые пока мешки с цементом, пачки побелки, мастерки, уровни и рулетки-линейки. И все бы ничего, но складывалось ощущение, что совсем недавно здесь устроили погром. Строители или сторож, кто угодно. Все громоздилось. Все навалено, и трудно пройти…
Когда Миша с Лерой и Ксюшей поднялись сюда, предварительно облазив второй и первый этажи, они не в силах уже были никого искать.
— А ведь я так и знала, что это дура спрячется куда-нибудь, и мы ее не найдем, — топнула ногой Лера.
Лукина пряталась за высоким блоком кирпичей, который почти полностью пристраивался к потолку. Она все слышала. «Дура» ее оскорбило настолько, что Светка готова была выскочить, показаться и надавать по башке Лере. Но Лукина не могла так просто сдаться. Сжав кулаки и зубы, она продолжала выслушивать и узнавать все новое и новое о себе.
— А вы заметили, какие у нее желтые зубы? — подключилась Ксюша.
Миша отмалчивался и рыскал взглядом по сторонам.
— Когда она разевает ротельник, кажется, что мамонт навонял.
— А голос-то, голос-то, скрипит, аж ухи закладывает.
— Крутую из себя ставит, а сама — дубина!
— Я ее когда-нибудь кокну.
— За углом.
— Или у гаражей.
— Девочки, не надо, — попросил Миша.
Лукина, вся красная от злости, готова была расцеловать того, кого заставила на днях разбить стекло. «Да лучше б я этих недоразвитых послала», — думала Светка, ломая нервно спички. Она всегда носила с собой коробки спичек, причем не два или три, а столько, сколько влезет в карманы. Украдкой таскала из дома: мать прятала на случай войны. А Светка, узнав, где тайник, пользовалась удобными моментами. Она плевала на все войны.
— Ты будешь за нее заступаться?
— Она плохая, я знаю. Но не надо кокать ее.
Девочки рассмеялись, а Миша, отмахиваясь, подошел к окну, выглянул. Прямо перед окном громоздился огромный башенный кран желтого цвета. Он сиротливо покоился в одном положении. А Миша захотел, когда вырастит, стать крановщиком или каким-нибудь строителем. Он знал, что есть стропальщики и каменщики, его дядя был строителем, но кто из них — кто, а тем более, кто лучше или на ком больше ответственности, не знал. Решил, как вернется домой, позвонить родственнику и все прояснить. Он с самого детства задумывался о будущей карьере.
— А помнишь, как Лукина свалилась в овраг, и ее вытаскивала милиция? — не прекращали сплетничать девочки.
Миша посмотрел на них снисходительно. Пыль попала ему в нос, и он чихнул. Громко. На весь этаж. На все здание.
Странное дело, но когда он собирался чихнуть, то зажмурил глаза и, прищурившись, ему показалось, что кто-то стоит в проходе, совсем рядом с Ксюшей и Лерой. Он не мог точно понять, кто. Глаза заполнились слезами, намечался чих. Ап-чих!.. Облегчение. Взгляд проясняется. Стоит…
Ну да, стоит человек. Страшный, угрюмый, с железкой в руках. Миша хотел было крикнуть, но не успел. Миллионы мурашек пронеслись по его телу и разбились жаром. Потом холодом. Снова жаром. Ноги стали непослушными. Миша оперся об стену. Мужик глянул не него. Мальчик подумал, что это тот самый мертвец, сбежавший из морга.
— Вы кто, мать вашу?
Тут стали визжать девочки. И Миша даже радовался, что начался визг. Лера визжала без передышки. Просто открыла рот и выпустила на волю непрекращающийся крик. Ксюша так не умела. Но старалась. Когда Лера замолкла, мужик, пользуясь моментом тишины, вставил:
— Чё тут делаете, прыщи?
Лера с Ксюшей подвинулись осторожно к Мише. «Он говорит так же, как Лукина», — прошептала Лера.
— Я спрашиваю: чё тут забыли? — орал мужик.
Толстый, обросший, с щетиной и усами, в драных лохмотьях и с перегаром в придачу, незнакомец ждал от детей ответа. Он пошатывался иногда — давала знать о себе выпитая недавно бутылка водки. Размахивал железкой по воздуху, но не специально, а так, между делом как бы, самопроизвольно. Дети, взявшись за руки, дрожали и всем сердцем ждали, что вот-вот появится Светка и спасет их. Светка, у которой воняет изо рта, которую девочки хотят прикончить — придет и спасет. Ведь Миша не хочет прикончить ее. Может, шанс есть?
Лукина все видела. Она сама не ожидала такой встречи. Самое страшное, что это был не сторож. Со сторожем она бы расквиталась в один миг. Тот меньше по габаритам и в руках у него палка — деревянная, а не как у этого — железная. Незнакомец, как подумала Лукина, был бомжем. Она не раз видела бомжей и примерно знала, как те выглядят и что от них можно ожидать. Некоторые говорят даже, что бомжи едят людей, а кошек сдают на мыло. Лукина их побаивалась, но обычно вида не показывала. Встречалась с ними у мусорных баков, когда выносили пакеты с отходами. Те посматривали на нее с надеждой и скалились, выпячивая черные зубы. Тут Светка вспомнила про свои зубы с запахом изо рта и немного испугалась, подумала, что может стать бомжихой. После глянула на детей. Те не двигались.
— Чё делаете здесь? Ик!
Бомж икал, и Лера от этого еще больше морщилась.
— Я спрашиваю… чё ту… ик!
— М-мы просто иг-граем, — ответил Миша, заикаясь от страха.
— Кто вам, ик, разрешал?
— Никто. Мы с-сами…
— Сами? — повторил бомж и подошел к детям ближе.
Он не мог стоять на ногах, только не от страха, как Миша. Действовал тут алкоголь, окончательно снося голову и обволакивая пеленой разум. Дети отодвинулись от него на шаг, бомж тоже приблизился. Светка, как завороженная, все еще пряталась и боялась выйти. Она вдруг вспомнила разговор соседей, что в городе появился маньяк, и сразу же накрутила, что этот мужик и есть убийца. Он как-то странно посматривал на детей, улыбался им и подмигивал. Светке могло это и показаться — так уж она была напугана.
— Ути-тюти, ик, вы мои тюти, — скалился мужик и двигался все ближе к детям. — Сколько вам лет, ик, цыпляточки мои?
Ребята молчали.
— А где, ик, где вы живете? Вы тут совсем одни? — бомж и не думал заткнуться.
«Зачем мы сюда приперлись?» — думала Ксюша.
«Надо было оставаться во дворе», — понимала Лера.
«Лучше бы я не выходил гулять», — ругал себя Миша.
И все трое мечтали: «Хоть бы Светка пришла».
Бомж начал сморкаться прямо в руку. Лера отвернулась, ее затошнило. Ксюша с Мишей смотрели на него, изредка переглядываясь.
«Надо бежать», — пронеслось у обоих в голове.
Но куда бежать? Проект планировки поликлиники напоминал лабиринт, и дети уже не помнили, как очутились здесь. При побеге легко можно потеряться и тогда уж точно попасть в руки злодея.
Бомж закончил сморкаться. Лера глянула на него с опаской — больше оттого, что снова может затошнить. Мужик улыбнулся и сказал:
— Сейчас ты пойдешь со мной.
— К-куда? — испугалась Лера.
— Она не пойдет, — осмелел Миша и прямо-таки крикнул на мужика.
Ксюша в этот момент подумала, что если Миша не был бы ее младше, они обязательно бы поженились.
— Заткнись, угорь.
— Сам заткнись, — не уступал Миша.
Лера заплакала.
— Не ной!
— Говорите с ней вежливее!
— Заткнись, я тебе говорю! Щегол мелкий!
— Сам заткнись…
Бомж ощупал железку, сжал ее в руке, замахнулся. Палка неподвижно зависла в воздухе. На мгновение. На одно короткое мгновение. И вот она уже готова рухнуть вниз, ударить прямо в Мишкину голову. Но…
Но тут снова раздался вой сирены. Лера закричала. Затрясла руками. Миша часто дышал. А Ксюша проревела:
— Светка, на по-о-моо-щь!..
Лукина сжала кулаки и решилась. Она, как зверь, выпрыгнула из засады, схватив кусок обломанного кирпича. Она тоже заорала, перебивая Леру, перепрыгивала через ведра, уворачивалась от стремянок и лестниц, не задевала о мешки и не спотыкалась. Мужик опешил от приближающейся девчонки с кирпичом и уже ей стал готовить удар палкой.
— Бегите отсюда! — крикнула Светка.
Дети еще несколько секунд стояли на месте, не желая оставлять Светку наедине с мужиком. Но Лукина орала:
— Бегите, дураки! Бегите!..
Дети бросились бежать. Они оглядывались, пока не выбежали в бесконечно длинный коридор. Куда бежать — неизвестно. Надо было найти лестницу. Лестница… Первый этаж… Выход…
Лукина не понимала, что делает. Она просто бежала и голосила во всю мощь. И вот она уже близко. Бомж. Лукина. Железка. Кирпич. Пьяный мужик. Испуганная девчонка. Мысль за мыслью проносилось у нее в голове… Но когда Лукина настигла мужика, она не бросила в него кирпич, а тот не махнул железкой. Лукина остановилась.
— Стой!
Бомж замер.
— Давай разойдемся по-хорошему, — предложила неровным голосом Лукина, запыхавшись.
Бомж не ответил. Тишина звенела в ушах, и пахло черт знает чем. Бомж таращился на Светку. Светка на бомжа. Он будто онемел, молчал. Светка не могла медлить. Надо было пользоваться моментом. Три… два… один, — считала она про себя.
— Хрен с тобой! — Лукина бросила кирпичом в бомжа, угодив ему прямо в живот.
Мужик загнулся, выронив палку. Но он не собирался оставаться в проигрыше.
— Коза глупая, щас я тебе покажу!
Лукина помчалась прочь. Длинный коридор. Очень длинный. Если в конце свернуть налево, потом чуть-чуть пробежать и снова повернуть налево, а после — вниз, налево и направо, опять вниз, то будет выход. Лукина с закрытыми глазами выбралась бы из здания, если бы не знала, что за ней вот-вот погонится маньяк-убийца! Но она неслась, как ветер, перескакивая через ступеньки. Она уже видела улицу. Первый этаж. Еще немного. Еще совсем чуточку и…
И тут Светка, запутавшись в арматуре, рухнула на бетонный пол.
— А-а-а-ааа… — застонала она, схватившись за ногу.
Выход был виден. Пару метров. Несколько шагов. Но Светка не могла подняться.
— Помоги-и-ите-еее! — заорала Светка.
Маньяк приближался к ней. А Светка вспоминала молитвы, которые учила в Воскресной школе. Она клялась больше не обижать малышню, если спасется. И Бог ее услышал.
Случается разное. Бывает всякое. Что только не бывает. Хорошо, если везет. Везет не всем. Только тем, кому нужно. Если вдруг случается беда или очень страшно, надо напугать беду. Тогда все будет хорошо. Что бы ни было. Ведь всякое бывает…
Просторная комната. Белые стены. Окно с зеленой занавеской. Рядом — цветок. Пахнет, как в аптеке.
— Триста двадцать шесть. Триста двадцать семь. Триста двадцать восемь. Я научился считать до трехсот двадцати восьми! — Миша не может сдержать радости.
— Тише! Она же спит! — делает замечание Лера.
— Когда она проснется, я первой подарю ей торт.
— Нет, я!
— Не вы, а я вообще.
— Почему ты?
— Потому что я.
Светка лежит в больничной койке. Нога ее в гипсе. Сторож, которого она мучила беготней, на этот раз поймал и ее, и, как оказалось, бездомного алкаша, известного рыночного воришку. Сторожа наградили премией, и он теперь почти не пьет. Если бы не он, Светке пришлось бы куда хуже.
А так… она лежит сейчас и притворяется, что спит. Напротив нее сидят дети и спорят. Она ждет не дождется, когда наконец заживет нога. Ей просто не терпится показать ребятне один сквер. Там никого нет, и можно играть, сколько влезет. Воздух осторожно прокрадывается в окно. Светке хорошо и спокойно.