Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 6, 2010
ОМСК — МОСКВА
* * *
Два великана над пристанью, сгорбившись, ищут рассвет,
чёрные звёзды гаснут в мокрой траве,
как будто бы память, забыв, что она — вода,
пытается сжечь наши маленькие города.
Рыбаки засыпают на отсветлевшем дне,
закутавшись в невод, полный ракушек и слов,
долгих лет уходящих, спутанных, словно трава.
Под зияющим небом почти невозможны слова.
Я зову тебя долго эхом разбитых широт,
чтобы мы смогли перейти эту реку вброд.
Берега, берега… а над ними хохочет тайга,
и зловещее солнце зовёт и зовёт на восток.
Скоро выпадет снег, и паромы забудут свой путь,
рыбы выйдут на берег, начнут хороводы водить,
и, сцепившись хвостами, в надежде заговорить
снова вымолвят слово какое-нибудь как-нибудь,
упадут на песок,
будут слушать в стрекочущей мгле
сумасшедший ветер с запахом череды.
Только нас здесь не будет, так скоро… и ровно в срок
ледяные волны смоют
запутанные следы.
* * *
старики на скамейке. лопнуло домино.
и не крутят советское нынче кино.
сжались. выпили. сжались. даже не говорят.
так сидят и навряд
ждут чего-то. не помнят, как шумела война.
ничего-то не помнят. ядерная тишина
повисает над миром. шелестит «беломор».
распадается двор.
с наступлением ночи смерть полощет бельё —
«так, вот это твоё, а вот это — твоё» —
и выносит сушиться, по качелям стучит,
рядом сядет, приткнётся. и тоже молчит.
старики на скамейке. пульсов тёмная медь.
распадается дворик. начинается смерть.
и сидят, остывают, ни за что, ни к чему,
марганцовые лица уставив во тьму.
* * *
чувствуешь пустоту?
чувствуешь — пустота?
чую, выходишь не та.
чую. выходит не та
девочка. это я.
девочка. боже, я.
лопаются, звенят
стёкла. зеркальная
старуха в тамбуре спит,
свой померанец обняв.
чувствуешь, это — ты?
ведаешь, снова — я?
едем. едем и всё.
видишь как пусто несёт.
в тамбуре, как за кормой.
плавимся. едем домой.
с ветром наперевес
вагонов адова цепь.
лес за окном, бес.
смерть за окном, степь.
* * *
ударяет неистово в ампулу свет.
на больничной койке каждому тысяча лет.
и мне. я тоже давно здесь лежу,
на белую лампу гляжу.
как течёт по венам Лета-река,
молодым не хочется умирать.
у меня меж рёбер первая спит строка,
и не падает с плеч Арарат.
воздух пахнет бинтами и ноябрём,
и в раскрытом окне птица не болит,
и в соседней палате — «Переживём…» —
улыбается инвалид —
мальчик с небом в зрачках,
с детской книжкой в руках.
мир неведомый, как наркоз,
обступает, тащит. течёт река.
мне на это не хватит слёз.
по ночам всем снится добрый хирург,
он луну выпускает из рук
и ещё, я видела, много, много рук,
тех, что скоро нас заберут…
как волочат капельницу из проёма,
как выносят девочку из детдома,
криво падает снег с утра.
мир подобен наркозу, сладок, невыносим.
и подбрасывает в темноте апельсин
побледневшая медсестра.
* * *
адама никто не тянул за кадык
колокол никто за язык не тянул
тебя никто не тянул исчезать а ты
на перроне кофейные зёрна бросал
полоумный выходишь выходит май
и не важно где вышел где липа цветёт
вот и пусть молчит вот и пусть цветёт
а мы не потянемся и не пойдём
хоть бы никогда не жил не умирал никто
человек такой скоро будет дождь
так заплачу и не обернусь пусть никто
о кофейное зёрнышко упаду
так что видишь горло открой всё-таки май
всё-таки рай и выйдет и зацветёт
можно не провожать так обняться лежать
так обняться и так лежать
в незнакомом городе что сутки наоборот
что ты видишь там что ты только сны
где солнце меняет форму солнце солнце тот ещё кто
с колокольни срывается вниз
* * *
колченогий бредёт вдоль транспортного жерла,
расположенного поперёк координат горизонта. ось мира
не соотносится со световой осью моего сердца.
ещё одни сумерки сгущаются над мегаполисом страшным,
туман уплотняется, сглатывая очертания.
кто-то является тихо, гасит свет сразу во всех окнах,
остаётся потеря
больного родства, языка стальная пиранья.
и куда не выйди кажешься сам уродом, кажешься всем ни к месту.
так солнце гаснет в грудной клетке,
превращается в белый карлик.
так избегает бродяга останавливаться возле светящегося тускло
магазина,
напоминающего то ли барак, то ли пасть китовью,
плакать на перекрёстке, засыпать под кровлей.
так проходит осень в стране, где слова не имеют причин говориться,
где герои, едва родившись, задыхаются в пуповинах.
так проходит осень. а поутру воскресает бродский,
ищёт часы под подушкой, достаёт из комода рубашку,
щурится на тирана,
отражается в зеркале погибших цивилизаций
и глядит из окна, как бредёт колченогий вдоль транспортного жерла.
так проходит осень. здесь, где пустыня ширит свои границы,
где теряется дар слуха, обретается дар слепого,
где любой неосторожный выход наружу
означает потерю всякого места, свеченья, тела.