Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 3, 2010
Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ
Мой дед кулак, мой батя подкулачник,
Я их наследник, выросший в стране,
Где сто задачек предлагал задачник,
И ни одной задачки обо мне.
Глухая полночь фитилем чадила,
Нашептывала детскому уму…
“Из труб лилось и в трубы уходило…”
Зачем лилось — не ясно никому.
“Из точки А… и следом… и навстречу…”
А за окном катили на закат
Тяжелые составы лес и гречу,
И сигареты фабрики “Дукат”.
Все мимо нас с каким-то диким гулом.
Легко считать и горестно смотреть,
Как будто столько ртов за Барнаулом,
Что их не прокормить, не обогреть…
* * *
Эй вы, охотники, темные души,
Порох сухой и отменные ружья!
Славная цель с упреждением, влет.
Падаю вниз, обрываю полет!
Падаю вниз, до конца, до предела,
Крылья трещат, разрывается тело,
Ветер, как бритва, срезает висок.
Кто меня высчитал, дробью посек?
Падаю… Время по капле сочится.
Падаю… Судьбы мелькают и лица.
Падаю… В мире лучей и теней
Сунусь подранком меж серых камней…
Крылья срастутся. Кривые, косые…
Разве нужны эти крылья России,
Разве кого-нибудь вновь подняло
Битое дробью крыло?..
ЖИЗНЬ
Как мне нравится жить, знают лишь удила.
Не иссякли б чернила, достало бы зренья.
Я крошу в самогон золотые коренья,
И по капле цежу, и гляжу в зеркала.
Полусвет, полумрак, резче тени морщин.
Имярек, ты зачем ищешь суть в амальгаме?
Не вмещается песня в классической гамме.
Зеркала, имярек, это не для мужчин.
Так почто я грущу? С каждым днем все сильней,
Будто льдами иду,
Чуя смертную майну,
Понимаю, что жизнь не откроет мне тайну,
Да и я не сумею раскрыться пред ней.
* * *
Все при мне. Живу не плохо.
Не болит.
Достает меня эпоха.
Шевелит.
То налево, то направо
Развернет.
То накормит, то отравы
Подольет.
Принимаю. Понимаю.
Не хочу!
Поднимаю. Выпиваю.
И молчу.
Привкус яда. Воздух спертый.
Все в дыму…
Умираю. Или мертвый?
Не пойму.
* * *
Упиралась вода…
О. Мандельштам
То не выпь на Тоболе трубит — плотогон!
В связке сосны и ели. Раздрай и разгон.
Ствол восходит свечой в серых брызгах воды.
Берегись, человек, далеко ль до беды!
На Тоболе темно и на Каме темно.
Золотою корою бревно о бревно
Мягко трется и берег, незримый в ночи,
Дышит синим и белым, кричи не кричи.
А над скопищем бревен, над прорвою вод
Черным платьем в горошек трясет небосвод.
Пена бьется у ног, влага рвется с ковша…
И Воронеж хорош, и Сибирь хороша!
ИЗ ДЕТСТВА
Босиком, в одной рубахе
Вышел из дверей,
Мне что ямб, что амфибрахий —
Все одно — хорей.
Я шныряю в огороде,
Огурцы жую.
Между грядок Дева бродит.
В сторону мою
Не глядит. Не замечает.
С дудочкой в руке —
То подсолнух покачает,
То шмеля в цветке.
Плети трогает руками.
Полет повитель.
Что за дива?
Кто такая?
Для чего свирель?..
* * *
Камышовая заводь. Осока желта.
Ежевичник упрямо ползет по обрыву.
Поднимается коршун с косого креста
И кругами уходит на дальнюю гриву.
Позабытые Богом и властью места.
Ни костров, ни коней и ни звона косилок,
И обрывком пеньковой веревки верста
Нас манит для расправы в соседний осинник.
Мне абстрактную песню не знать и не петь.
Я всей кожей к земле так сумел прикипеть,
Так влюбился в ее черноземы да глину,
Что когда вдруг пойму: не могу воевать,
Упаду в ковыли, как в большую кровать,
И уйду в это Шар с головой, как в перину.
* * *
КамАЗ отползает в кювет. Застревает.
И небо дождем чернозем засевает.
Горят палисады созревшей калиной,
И племя сайгачье ковыльной долиной
Сквозь мглу дождевую то дальше, то ближе.
И кот на карнизе, и ворон на крыше,
Согбенный старик, отрясает крыла —
Две тощих души на квадрате села.
Все пусто, и мокро, и так некрасиво…
И лишь за мостом, за распаханной гривой,
В плаще, как в хитоне, Господь на Руси!
Идет агроном и не тонет в грязи.
* * *
Борису Друяну
…Тепло костра. Тревожное, сырое
Шуршанье камышей у берегов,
Собаки лай за дальнею горою,
И свет звезды, и больше ничего.
Как будто я сюда пришел из мрака
Затем, чтобы ладони обогреть,
Звезду увидеть, выслушать собаку,
В огонь подкинуть дров и… умереть.
ЛЕТНИЙ ДОЖДЬ
Он зашумел сначала по верхам,
Потом деревьям вымочил коленки,
И первые серебряные деньги
Рассыпал по зеленым лопухам.
Загоготала птица невпопад.
Петух забрякал шпорами и смылся,
Из-за ограды в небо ветер взвился
Пучком травы и рухнул в палисад.
И началось!
Разорванный, кривой,
Он закружил, вскипая темной силой,
И все дома в селе перекосило;
Журавль деревянной головой
Задергался, и цепь загрохотала.
Ударил гром, и все нездешним стало,
И от удара встало на дыбы!
И даже телеграфные столбы
Прямые на мгновенье покривели…
И захлебнулся небом водосток!
Минуту… пять…
Но вот уже восток
Очистился, и ласточки запели!
И вышли мы смотреть, как за селом
Летала туча с белым помелом.
* * *
Просыпаюсь. Умываюсь.
Утро. Лето. Коростель.
Я в коровах разбираюсь:
Эта нетель, эта тель.
Это мерин, в смысле, лошадь,
Это кнут, пастуший бич.
Я с бичом вхожу на площадь:
Пошевеливай, Фомич!
А Фомич бугай что надо!
Белый галстук, рыжий фрак.
Он обнюхивает стадо,
Потому что надо так.
Не бодлив, кольцо не вдето,
Мыкнет — волны по воде!
И при нем шестое лето
Волки ходят черт те где…
Он идет — на шее складки,
На хребте несет зарю,
Он вдыхает запах сладкий
Через левую ноздрю!
Ну, пошли…
Телята, мамы…
Бык вожатый в голове!
Я иду последний самый,
Бич змеится по траве.
Бич змеится-серебрится.
Ладный бич.
И я не плох!
Улетай с дороги, птица!
Убегай, чертополох!
Дых здоровый!
Дух дворовый!
Мы идем, а через лес
Солнце красною коровой
К нам спешит наперерез.
* * *
Развернулась земля на юг.
Табуны идут, грохоча.
Глухо стонет иртышский луг
Под подковою басмача.
Не сраженье идет — страда!
Шелестит на ветру тростник.
В голубом Иртыше вода
Розовей, чем язя плавник.
Жирный блеск пулеметных лент.
У кентавра звезда во лбу.
Шитый золотом позумент
Освещает его судьбу.
Брызжет алое на песок.
Трубы медные пьют зарю.
Сабли чертят наискосок…
Я на бойню с небес смотрю.
И такая во всем тоска!
И такая печаль в душе…
Я еще не рожден пока,
Только жить не хочу уже.