Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 2, 2010
Анатолий ДОМАШЁВ
“НА МИР СКВОЗЬ ПРОШЛОЕ
ВЗГЛЯНУТЬ”
Я медленно жил. Казалось — идти
немало мне до перевала.
Я думал, что жизнь ещё вся впереди,
когда же она миновала?
Из детства горят, из его глубины,
приладожские пароходы.
Я видел. Я знаю. Я старше войны
на два с половиною года.
* * *
Могучи голоса архитектуры,
прислушайся: в ночи они звучат,
дома стоят томами партитуры,
и камни что-то тихое мычат.
Прислушайся: от центра до окраин,
безмолвие ночное расколов,
ансамбли городские оживают,
солируют в лучах прожекторов.
Органной колоннадою соборы
возносятся в заснеженную высь,
и кажется — ограды и опоры
готовы вслед соборам вознестись.
Смычки мостов повисли над Невою,
вот вступит непременная сейчас
фортеция струною золотою,
за ней — адмиралтейский контрабас.
Молчит лишь башня Думы с белым кантом,
похожая на каменный кларнет,
у стеночки забытый музыкантом,
разобранный, к тому же, инструмент.
* * *
Я не гений. Я — нормальный,
я нормальный идиот.
Но в эпохе аномальной
кто нормальный — не живёт.
Тютчев с Фетом (он же — Шеншин),
как две искорки в золе.
Мы с тобой два сумасшедших
предпоследних на земле.
Тютчев был поэт и грешник,
Фет был грешник и поэт.
Нету их любимых женщин
и золы уже их нет.
Только мы два идиота,
два последних под луной
всё летаем для чего-то,
всё кружимся над землёй.
ИЗБОРСК
Я видел небо сквозь бойницы —
ещё их русская земля
хранит на межах и границах
вдали от главного кремля.
Ещё величественны стены,
полузаросшие травой,
ещё лихие перемены
обходят крепость стороной.
Я шёл сюда, на холм высокий,
полюбопытствовать вокруг,
подъём осилить крутобокий,
взглянуть на север и на юг.
А вышло так, как и не ведал, —
я жил и не подозревал:
об этих далях заповедных
я, горожанин, тосковал!
В грозу, в туман, в дожди и даже
при свете солнечном, пыля,
печальны русские пейзажи,
печальны русские поля,
и белых облак вереницы
одни и те же испокон
на небе — в вырезе бойницы
и под окладами икон.
Так вот откуда взгляд наш грустный
и одиночество ума —
они вошли в нас, как по руслу,
с того июльского холма!
И слава Богу, что порою
средь городских забот и благ,
пронзая будни новизною,
бывает с нами и вот так:
живём-живём в своих столицах
и вдруг однажды, выйдя в путь,
мы едем в поле к тем бойницам
на мир сквозь прошлое взглянуть.
* * *
О, Русская земля, ты уже за холмом!
По холмам, освещённым луною,
туч лохматых касаясь спиной,
скачет всадник, припав головою
к конской шее — горячей, литой.
Развевается чёрная грива,
расстилается по ветру хвост,
скачет всадник ночной торопливо
степью гулкой и звонкой, как мост.
По стерне, по оврагам, по кручам,
сквозь просветы, провалы во мгле
скачет всадник, и движутся тучи,
и копыта стучат по земле.
Скачет к дому он или от дома —
разве дело и истина в том?
Ночью звёздной в степи незнакомой
ах, как сладок покинутый дом!
Мимо яра и мимо дороги,
через поле и темь напрямик
скачет всадник ночной, одинокий —
конь и всадник едины в тот миг.
Над жнивьём, над корьём, над оврагом,
над бугром, над могильным крестом…
Нет, не трусость, а только отвага
заставляет покинуть свой дом.
Скачет всадник, а в пахоте чёрной,
как в ночной маслянистой воде,
отражаются звёздные зёрна,
и земля отразилась в звезде.
И сквозь память и топот над Доном,
отливая вороньим крылом,
ах, как веют отеческим домом
синий лемех и чернозём!
Пряный дух чабреца и полыни
поднимается из-под копыт,
бьётся в ноздри медовой теплынью
и в тревожное небо летит.
Запах тёплой земли, запах ночи
и горячая шея коня
кровью предков по жилам клокочут
и колосьями в поле звенят.
И пусть движутся связки созвездий,
и луна пусть летит по холмам,
степь ночная сродни поднебесью,
серебристым сродни облакам.
Скачет всадник с войны, на войну ли —
отчий дом, ты всегда за холмом!
И пока отливаются пули —
вечен всадник, покинувший дом.
Вечна давняя связь между нами:
даже если я буду убит,
там, над домом моим за холмами,
слышен грохот стучащих копыт.