Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 12, 2010
Станислав МИХАЙЛОВ
О, ДОЖДЕ-ДОЖДЕ…
О, Дожде-дожде! — и промолвим лишь
Не возроптавши.
Заречных сёл ты жажду утолишь,
На сёла наши,
О, Дожде-дожде, капли ни одной,
Ни малой капли,
Ни даже нам чешуйки слюдяной
Из клюва цапли.
Полнеба белой молоньей сожечь,
Поворотиться,
Возрадовать игрой покатых плеч
И не пролиться.
И только то, и только то, и то…
Стихают громы.
А на заречном берегу, на том
Мокры хоромы.
На том стоим, они нам говорят.
А что они нам?
Помолимся и высадим ребят
По их малинам.
В “ЖЖ” поднимут за сухой народ
Ремни и вожжи.
Ну, не томи, пролейся, обормот.
О, Дожде-дожде.
* * *
В. Попову
Когда прихлынет вдруг тоска,
С бердчанином пройду по взгорку.
Три рюмки выгну вдоль песка —
За жизнь, такую плодожорку.
Такую ласковую тлю,
Томясь, виня ее такую.
Пусть человека не люблю,
Но человечности взыскую.
Деепричастные друзья
Меня, наверное, поправят:
“Озерный край забыть нельзя…”
Но Бердск живет и пьет без правил.
Бердчанин, выпьем за кошмар,
За сладкий тлен литературной сплетни,
За этот шепелявый шар,
За сиплый вздох его последний.
За текст, за снег, за ноздреватый наст,
За иероглиф, за его орнамент.
За бесполезных, за — высоких нас.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
За музыку и глухоту меж нами.
* * *
В. Миллеру
Устаю глядеть на небо серое,
Серые, сырые терема.
Серый сквер на Гоголя, наверное, —
Баня, биржа, мэрия, тюрьма…
Скажете, пустые суеверия,
Кафкианство гуще клеветы,
Повернул к вокзалу — снова мэрия
Несказанной серой красоты.
Здесь собаки бродят — зимы злющие.
Кашляют прохожие в лицо,
Хорошо хоть девушки цветущие
Покурить выходят на крыльцо.
Не шарманщик, так фотограф с птичками,
Жалкий, как заезжий шансонье,
Хвастает столичными привычками,
И знакомством с местным пресс-папье.
Все бараки и кусты “зафотаны”,
Оперный театр на всех столбах.
Женщины вразнос торгуют кофтами —
Детством Тёмы в серых двух томах.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Впрочем, при ближайшем рассмотрении,
Несмотря на весь кордебалет,
Н-ск — не серый город, а сиреневый,
Серебристо-синий на просвет.
* * *
Обращаюсь к телу твоему, мерцанию его, скольжению,
Обманчивому нахождению в периметре окна.
Опоздали мы, Эвтерпица, к московскому самосожжению.
Жизнь одна.
* * *
Хорош картофель молодой,
Почти без кожуры,
Влетает в дом ведро с водой
С разбега в три горы.
Перетекают свет и тень
В орнамент четверга.
Облокотились о плетень
Кетмень и кочерга.
Был магазинный грамотей,
А сделался дикарь.
Спасибо, август — бог груздей,
Покосов государь!
* * *
Живешь, как человек подследственный,
Листаешь дело.
Под лиственницей многолетствуешь…
* * *
Выхожу из дома, вижу,
Как по небу на восход
Пароход пузатый “Кижуч”
Мимо мельницы идет.
Мелет мельница белёсый,
Бывший прежде — белый свет.
В черной речке кровь и слёзы,
Кровь и слезы день тверёзый
Проливает мой народ.
И за что же нашу душу
Взяли вороги в полон?
Нашу нерку и горбушу
Бьют и в упреж… и вдогон.
Времена бывали хлеще,
Нынче ж муть да жуть сплошна.
Белорыбица не плещет.
Нототения одна.
* * *
Свет, застилающий музыку жизни короткой.
Снег, отвечающий свету улыбкою робкой.
* * *
Наталье
Прилетела пташечка весной из Египети,
Как ошпаренная прискакала, стосковалася.
Все в Египети давно реки выпиты,
Однова вода обская осталася.
Пташка перышки полощет, бьется грудкою
О волну, родну сестру серобокую,
Там смеялись над зимующей уткою,
Здесь поплачут, потокуют, поохают…
Пусть снегами мы по брови завалены —
Ликование в снегах и безумие.
Здесь подснежники, капели-проталины.
А в Египети — одни токмо мумии.
Знать, не быть тебе, летва — мусульманкою,
Здесь оттаять от тоски, разгорланиться,
Здесь овсянкою, рябой коноплянкою
Петь в лугах и райским кущам не кланяться.
Пташка певчая! — каирские олухи
Не прельстят нас ни халвою, ни хвалою,
В сладком небе зреют наши подсолнухи
Песней светлою и каплею малою.
* * *
Не читаю Брюсова
Юного, безусого…
И поднаторевшего
Не читаю.
Ремизова, легшего,
Предпочитаю.