Окончание
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 1, 2010
С правом невозвращения
О нынешнем кризисе Сергей Топчиев слышать не хочет.
— У нас с начала 90-х кризис! — отмахивается он.
Сказать, что Сергей Васильевич держится за старое — неправда, хотя в старом хорошего видит немало. В названии предприятия, тоже сохранившемся от прежних времен, — только название и есть, никакой сути — открытое акционерное общество “Панкрушихинский агроснаб”.
Вперед со старым флагом
Нынче предприятие, где он, как и прежде, работает директором, никого и ничем не снабжает. Да не в названии, в конце концов, суть, — скажет любой. Помимо прочих привязанностей к былому, Сергей Васильевич называет себя “красным директором”. Почему?
— Меня в институте учили экономическим правилам, и некоторых из них я пытался придерживаться во всей последующей жизни. Положено 30-40% от прибыли пускать на приобретение новой техники — отдай! Увы, мы сегодня не можем жить по тем законам. А они нужны. “Агроснаб” поставлял в район от 50 до 100 комбайнов в год, сегодня на весь район их всего 150, молотящих — 109. С автомобилями та же история… А ведь земля-то не сузилась.
Плакать по былому можно сколько угодно, только слезами сыт не будешь. “Агроснаб” — правопреемник “Сельхозтехники”. Сегодняшним молодым и то и другое название мало что говорит, а люди постарше знают, что эти организации снабжали все сельское хозяйство техникой, другим необходимым для производства оборудованием, и не было на селе более значительной организации. Разве что райком партии.
Флаг “Сельхозтехники”, традиции, архив — все сохранил “красный директор”, продолжал хранить, когда “Агроснаб” перетек в “Агрохолдинг”, хранит и по сей день, когда централизованное снабжение села техникой прекратилось окончательно.
В 1995-м создали еще одну организацию — Панкрушихинскую машино-технологическую станцию. Со своей техникой ездили “колымить” — слово директора — аж до самой Новосибирской области, и ее прихватывали. Нет, не тот бизнес. Задумались. Совхоза нет, земли, соответственно, тоже, зато есть неплохая производственная база, коллектив. С 97-го года появились свои 1300 гектаров земли, а потом начали помаленьку прирастать. Сейчас вместе с угодьями в хозяйстве 7,5 тысяч гектаров, пашни — около 6 тысяч.
— По моему глубокому убеждению, сразу надо создавать крупное сельхозпредприятие. И мы начали строить два мехтока, крытые площадки на 15 тысяч тонн, приобрели сушилку, 4 мельницы, 21 комбайн (из них 10 “Донов”).
Помогло-таки образование, вдумчивый подход к тому, с чем приходится жить, в том числе — к законам. Хотя в начале 90-х пестрота и несовершенство нового законодательства новой страны кого угодно могло повергнуть в отчаяние. Внимательно прочитал закон о приватизации, увидел, что руководитель имеет право на свою долю, воспользовался. Тем самым было положено начало новому акционерному обществу с прежним названием.
К слову. В крае, по данным Сергея Топчиева, осталось пять “Агроснабов”. Все они в той или иной степени прошли путь панкрушихинцев и сейчас хозяйствуют довольно успешно.
Сергей Топчиев называет себя еще и первым коренным жителем станции Панкрушиха. Очевидно, так и есть, потому что он в этом населенном пункте — первый из рожденных здесь детей. Тридцать лет из пятидесяти с небольшим от роду работает директором — сначала предприятия, потом одноименного хозяйства. Понятно, что ему все здесь близко и дорого.
Такое правило — примерять на себя
— Сам Бог велел здесь хорошо трудиться, — говорит Сергей Васильевич, — мы не знаем, что такое засуха. А красота какая — бор, колки…
В разговор вступает приятель его и сосед — фермер из недалекого села Подойниково — Александр Сукасян.
— Чем больше земля дает человеку, тем он ленивее становится. Я приехал из Республики Казахстан, посмотрел, как вы здесь работаете. Уборка — в семь вечера уже дома, а у нас по несколько суток с поля не уходят…
— Это точно, сами во многом виноваты, — соглашается Топчиев. — И то верно, мне говорят: буду я у тебя за пять тысяч горбатиться! Вон пойду в бор, грибов наберу да на трассе продам. За день три заработаю!
Друзья говорят о росте цен, о противодействии всевозможных структур мерам государства по поддержке фермеров, о диктате переработчиков и торговли.
— Нужно бороться, — считает Сергей Васильевич.
— С ветряными мельницами? — в вопросе Александра Александровича несогласие.
— Вот так всегда! Соберемся районное начальство поколотить — то он струсит в последний момент, то я.
“Колотить” районное начальство — для этого, по мнению руководителей хозяйств, причин достаточно. Впрочем, претензии их, в основном, к тому руководству, которое было до недавних выборов. Ну, и о чем говорить? — справедливо заметите вы. А тут мудрые крестьяне преследуют свои цели, делая, так сказать, упреждающие шаги.
— Сажусь напротив него, говорю: объясняй, какая политика у руководства в отношении Панкрушихинского района? Вот у нас 47 фермеров да 8 коллективных хозяйств. Кого в Барнаул депортировать, кого в Новосибирск, кого в Москву? Ну, если мы здесь не нужны… Было крупное хозяйство — совхоз “40 лет Октября”, в 2000-м году прекратило свое существование. Там образовалось шесть крестьянских хозяйств, и они полностью разделили освободившуюся землю между собой, все, как положено, оформили, рабочие места сохранили. Накупили новой техники, село на своих плечах держат — и не надо за три моря ехать опыта набираться. Зачем нам другие, посторонние? Нет им дела до села, землю разрезают, вклиниваются в поля, нарушая привычные подходы к обработке. Урываевское хозяйство тоже распалось — там “монстр” появился. Раньше монстром называли меня, когда я поля за бором к рукам прибрал. Теперь пришли ребята “монстрее” меня, нездешние. А местные фермеры остались на 200-300 гектарах, они никогда в жизни не разовьются. Доказано жизнь и наукой — у фермера должно быть не менее 1000 гектаров, у коллективного хозяйства — 5-6. 30% нашей земли у иногородних — почему? Да потому что начальство так захотело.
Горячится Сергей Васильевич. Его понять можно. Что, допустим, спросить с фермера, который науки не осваивал? А он с детства участвовал в математических олимпиадах, привык любую цифру на себя примерять.
— 3 миллиарда 150 миллионов отпущено на все виды компенсации, на каждый из районов приходится примерно по 52,5 миллионов. По концу года район получил 11 миллионов, из них 7 — за ГСМ. Где деньги?
Земля не сузилась. Зрение упало…
Много вопросов сегодня у фермеров, куда больше, чем ответов. Цены на запчасти, электроэнергию, горючее, удобрения растут, закупные на продукцию крестьянина тем временем падают. Чтобы повалить сельхозпроизводителя — ничего больше и не надо. Нет, этого мало, есть желающие погреть руки на помощи государства крестьянам. Тот же Сукасян собирается купить новый самосвал, чтобы увозить зерно подальше от дома. Известно, за морем телушка — полушка, да перевоз пятачок. Так вот, если пятачок с полушкой сложить — все выгоднее может получиться, чем хранить зерно рядышком, за забором. Сергей Васильевич приподнимает со стола газету “Сельская жизнь”: оказывается, в Ставрополье та же картина.
— На сегодняшний день самый большой камень преткновения — ограниченные возможности сельхозпроизводителей в снижении затратности своего производства. Главная причина этого — ценовой диспаритет. Ситуацию по ценообразованию могла бы исправить государственная интервенция. После объявления цены на пшеницу третьего класса в 6 тысяч рублей за тонну, многие хозяйства решили участвовать в интервенции. Документы собраны, Панкрушихинский элеватор аккредитован в качестве хранителя зерна… Но тут элеватор, который входит в систему “Пава”, увеличивает расценки на услуги по приемке в 2,5 раза, по сушке — в 2 раза. В итоге цена на зерно доходит до 4,8-5 тысяч рублей за тонну. Довод у хранителей и их хозяев один: богато хочется жить. А результат — из более 100 тысяч тонн собранного районом зерна, по интервенции сдано около 5 тысяч. При этом администрация района и Главное управление сельского хозяйства Алтайского края традиционно не желают участвовать в выполнении государственной программы по урегулированию цен на сельхозпродукцию. Нам нужна четко отлаженная система госзаказа, и я не думаю, что у администраций все уровней нет рычагов воздействия на различного рода посредников между ним и производителями сельхозпродукции.
Есть другие проблемы, о них уже было сказано в этих заметках, без решения которых разговор о закупке, продаже, да и о самом производстве сельхозпродукции станет попросту бессмысленным.
— Многие потеряли землю, когда объявляли конкурс на занятие арендных площадей. Хоть бы раз меня взяли на собрание к жителям: отдайте ему паи. Нет, везут приезжих, за них агитируют. Сегодня гранды из Рубцовска, Алейска, Ключей имеют от шестидесяти до ста с лишним тысяч гектаров. Зачем им мы? Я ведь об одном: не надо раньше времени нас хоронить, не надо торопить деревню на тот свет. Приезжает один из руководителей в село, а там как раз хозяйство из крепких. — Отдайте землю. — Спасибо! Мы сами тут сдохнем, без вас!.. Это так, к слову, никто помирать не собирается, а вот отношение к земле мы, фермеры, переламываем.
— Да уж и пора, — вступает в разговор Сукасян, — и не только к земле, а то вся жизнь состоит из двух вопросов: как бы заработать да где бы украсть?
— Ладно уж! — примирительно машет рукой Топчиев. — Ты на иномарке, я на иномарке… Трактор вон купили — тоже иномарка — “Бюллер”. Сейчас фермеры много импортной техники накупили, технологию год от года совершенствуют. Но надо все делать аккуратно. Вон в одном из хозяйств Топчихинского района набрали техники, а рассчитываться нечем. Мне надо быть уверенным, что мои люди, выходя в поле, вовремя получат зарплату, смогут кормить семью и учить детей.
Кстати, о детях. У Сергея Васильевича три дочери. Старшая, Наталья, работает бухгалтером, средняя, Валентина, старший лейтенант милиции, младшая, Евгения, студентка 3 курса Новосибирского института инженеров железнодорожного транспорта.
В свое время отец, по его собственным словам, сбежал на учебу в Новосибирск в подштанниках и фуфайке, и если бы не повышенная стипендия в 34 рубля с полтиною — пропал бы. Когда в нашем послешкольном образовании при поступлении начался конкурс денег, а не только знаний, Топчиев решил: все работающие в хозяйстве имеют право учить своих детей за счет предприятия в любом учебном заведении — хоть в Америке. И пусть учатся с правом невозвращения! Распоряжаться будущим взрослого человека имеет право только он сам.
Помощь в учебе детям работников закончилась в 2007-м году, когда Сергея Васильевича оштрафовали на 250 тысяч за то, что не брал с родителей подоходный налог. Но 78 человек успели выучить, чем Топчиев гордится несказанно.
Смотрю на них — Сергея и Александра — соседей, соратников в очередной национальной битве — за выживание. Люди всего-то и хотят — честно работать для того, чтобы жить самим и дать эту возможность тем, кто рядом с ними. Особенной помощи ни от кого не просят и не ждут. Не мешали б — на том спасибо.
МАТЧ СОСТОИТСЯ В ЛЮБУЮ ПОГОДУ
Некому работать, некому учиться, некому выходить замуж и жениться, некому заниматься спортом… То и дело слышишь сегодня это, когда речь заходит о селе.
Если сделать в Интернете запрос о фермерах Целинного района, в первую очередь вы получите информацию о том, что в феврале 2007 года футбольная команда фермерского хозяйства “Вирт” заняла первое место в финале первенства России по футболу среди сельхозпредприятий страны. Приз за победу — трактор “Джон Дир” стоимостью три миллиона рублей.
Чем бы ни заниматься — но быть занятым
Глава хозяйства, Павел Бейфорт, с юридической точки зрения вынужден считаться со статусом того или иного хозяйства — крестьянское, фермерское, ЗАО, ОАО… А вообще-то он предпочитает тех, других, третьих называть товаропроизводителями. Фактически они и являются таковыми. Для Павла Яковлевича суть важнее названия.
Помимо извечных забот любого руководителя хозяйства, Павел придумал для себя еще одну — обеспечить круглогодичную занятость работников. Отсюда — несколько предприятий, объединенных под его началом или при его участии, отсюда — многоплановость производства. Растениеводство, мясное животноводство, производство кормов, переработка зерна, древесины… Не удивляйтесь, хозяйство Павла Бейфорта имеет акции даже в рекреационном бизнесе на другом конце Алтайского края. Собственно, говорить об одном предприятии под руководством Бейфорта — это не совсем верно, речь идет о нескольких, объединенных понятием “семейный бизнес”. Предлагаю для удобства все, что так или иначе находится под патронатом Бейфорта, в этой статье называть обобщенно — хозяйство.
Есть такие хозяйственники — им всегда хочется ухватить побольше, объять необъятное. У Бейфорта все подчинено строгому расчету и подкреплено умением перспективно мыслить.
— В Таштагол мы отправляем машину с кормами. — Павел Бейфорт приводит пример использования транспорта. — Оттуда она приходит с лесом сюда. Здесь пилим, потом доставляем в Бийск, там загружаем гравием или удобрениями… 100%-ной загрузки, конечно, не получается, но 70% — с гарантией.
Другой пример. Одно из хозяйств Алтайского района — постоянный заказчик комбикорма от “Вирта”. Решили, что выгоднее доставлять продукцию до места своим транспортом, потому что есть возможность загрузить сразу двадцать тонн, а клиент возил бы по восемь. Мощный трактор работает в две смены, потому что так выгоднее, чем держать два. Рапс — культура важная для севооборота, но еще выгоден тем, что созревает раньше озимых. Отсюда возможность настроить технику, войти в уборочный режим до начала косовицы и обмолота основных культур.
В две смены работает и мельница. Руководитель скрупулезно подсчитал: пересмена дает потерю выхода продукции на 1-2 процента.
Помимо основных видов продукции в товарообороте предприятий Павла Бейфорта присутствуют уголь, металл, запасные части для техники, транспортные услуги, чистка дорог…
На то и голова — придумывать
38-летний руководитель, вполне современный менеджер, который постоянно общается с московскими, французскими, бразильскими, канадскими специалистами по сельскому хозяйству, как это ни странно, осуждает крутые повороты перестройки в сельском хозяйстве.
— Всего-то и надо было, — говорит он, — наладить дисциплину и искоренить уравниловку.
Еще и потому для него безразличны формы собственности хозяйствующих субъектов: не в них, формах, дело, а в умении наладить производство.
На территории, где располагается база, — это окраина села Дружба, — четыре года назад не было ничего. Сейчас здесь три ангара, мельница, гараж, комбикормовый цех, весовая, мехток, семяочистительная линия, фуражный склад, стоянка для техники. Еще один штрих, говорящий о рачительности руководителей хозяйства. Оборудование для комбикормового цеха закупали в Нижнем Новгороде, отбирали для себя самое необходимое, потому как знали: производители оборудования частенько нагружают его излишним объемом металла — для удорожания. Вот и отказались от чересчур массивных бункеров, свои придумали. А вместо громоздких норий поставили гибкие шнеки, что снизило затраты электроэнергии.
В вопросах техники и строительства первое слово за заместителем руководителя Евгением Козленковым, который придумал массу усовершенствований в различных машинах и агрегатах. Забегая вперед, скажу, что он, как и Павел Бейфорт, член сборной Целинного района по футболу. И оба они участвовали в том замечательном матче, когда команда “Вирта” стала чемпионом России.
Семяочистительная линия к следующему сезону пополнится дополнительными бункерами активного вентилирования, появятся новые транспортеры, загрузочные бункера. И все для того, чтобы со временем отойти от напольного хранения зерна, избежать потерь при погрузке-разгрузке, грязи.
Испытатель, зоотехник, агроном…
С 1998-го года в хозяйстве начали опробовать различные виды сеялок. Павел Бейфорт считает, что пока сам не испытаешь тот или другой вид машин — ничего про них не узнаешь. Показательные выходы агрегатов на “днях поля”, других коллективных мероприятиях никакого представления о достоинствах и недостатках сеялок не дают. Слишком уж отличаются друг от друга почвы, погодные и прочие условия в различных климатических зонах, которых только на Алтае насчитывается, как минимум, восемь. Отечественные, американские, бразильские, немецкие, шведские сеялки проходят испытания, как в свое время это делалось на МИСах — машиноиспытательных станциях. Причем некоторые агрегаты предоставляются фирмами-изготовителями бесплатно. Им же самим необходимо увидеть свою продукцию в деле. Приезжают со всего мира, смотрят, делятся опытом.
Сейчас с уверенностью можно сказать, что зоотехник по образованию и специальности (работал главным зоотехником коллективного хозяйства) Павел Бейфорт стал агрономом, познавшим тонкости растениеводства не только у себя на родине. Впрочем, сам он с такой оценкой вряд ли согласится, потому что не признает полноты знания вообще. Завтра его будет мало, потому необходимо все время двигаться вперед. Нынешней осенью собирается в Бразилию (недавно бразильский специалист работал у него) с ответным визитом, что-то новое в технологии обработки почвы обязательно привезет.
Приобретая ежегодно новую технику на 30-35 миллионов, Павел утверждает, что сегодня Целинный район по техническому вооружению сельского хозяйства, по технологии земледелия — один из первых в крае.
Коль мы затеяли разговор о растениеводстве, надо сказать, что в хозяйстве считают: грамотный севооборот важнее, чем конъюнктура рынка. Потому выращивают все необходимые, на их взгляд, культуры. Нынче впервые посеяли сахарную свеклу и сразу на площади 330 гектаров — солидное начало. Со дня на день начнется ее уборка, виды на урожай неплохие. Вроде бы что особенного, посеяли и посеяли. Но это на взгляд непросвещенного. Свекла — культура капризная, мало того, что требует особой обработки почвы, для нее необходим набор дорогостоящих орудий. С одной стороны, в хозяйстве шли на риск, впервые засевая такие площади. А посмотреть с другой — поля в должной мере обработаны гербицидами, удобрения внесены, как выразился Павел Яковлевич, по полной программе.
— Наше сегодняшнее направление, — говорит Павел Бейфорт, — вообще уйти от обработки почвы. Понятно, что это не означает остановить работу с землей. Нужна серьезная подготовка, потому сразу на этот метод не перейти. Будем постепенно, по 15-20 процентов в год выводить землю из обработки. Нынче весной уже посеяли по этой технологии 800 гектаров, сейчас 600 уходят под озимые.
Как уберечь влагу и накормить буренок?
Сейчас, как говорит руководитель хозяйства, не проходит работа по-старому: воткнул в землю — жди, когда вырастет. Есть масса препаратов, стимулирующих рост, оберегающих растения от болезней… Здесь удобрения не покупают по принципу “лишь бы подешевле”.
Всего можно достичь на земле с помощью современных препаратов, одно недостижимо регулировать количество влаги. Вот для этого как раз и применяется нулевая обработка. Все — и солома, и убитые сорняки — сверху должно остаться, чтобы как одеялом укрыть почву и уберечь влагу от испарения.
Восемь лет назад Бейфорт вплотную занялся парами. Поначалу думал добиться успеха с помощью усиленной обработки почвы. До двенадцати раз за лето обрабатывал — толку мало. Понял — без гербицидов не обойтись, такого врага, как пырей, механической обработкой только стимулируешь к росту. Нынче на поле, готовящемся под озимые, Павел выдернул несколько стеблей живучего сорняка — они вышли на свет с легкостью, потому как держаться за землю после обработки ядохимикатами нечем: корни пожухли, почернели.
Еще вчера говорили, что фермеры не занимаются животноводством. Это так, особенно не в почете у крестьянских хозяйств мясное животноводство. Однако сегодня картина начинает меняться, уже три хозяйства пошли на откорм скота. Одно из них — Павла Бейфорта. В Дружбе на откормочном комплексе тысяча голов, в Еланде — еще шестьсот. Там, за сорок километров от базы, содержится стадо чистопородных герефордов. Дорогое это удовольствие — разводить элитный скот, герефордов — вдвойне. Если расходы на их приобретение и содержание перевести в цену говядины на рыночном прилавке, цифры могут повергнуть в шок даже состоятельного покупателя. В хозяйстве живут с заглядом на завтра, а там, в завтрашнем дне, беспородному скоту нет места. Там же, — видит Павел Яковлевич, — возвращение к прежней межхозяйственной специализации — работа с молодняком, доращивание, откорм…
Если же говорить о сегодняшних результатах — на стационарном откорме у Бейфорта ежесуточный привес в любое время года превышает тысячу граммов. Сбалансированные корма, отсыпаемые полной мерой, современный раздатчик-кормоприготовитель — основные составляющие успешного откорма. В планах — откормочный комплекс в Еланде, где предусмотрены теплая вода, крыша, защита от ветра, в остальном — максимальная близость к природным условиям.
О детях
В районе за нынешние полгода родилось на 25 детей больше, чем за тот же период прошлого года.
У самого Павла Бейфорта два сына. Старший уже поступил в Технический университет.
— На какую-то переработку, — небрежно бросил Павел, — он меня не спрашивал, да я и не вникал.
Наверно, это не так уж плохо — полная самостоятельность в 17 лет.
О занятости взрослого населения, о детях, о пьянстве — отдельный разговор. Одно скажу, то, другое и третье находится под пристальным вниманием руководителей здешних хозяйств, в том числе — Павла Бейфорта. Собирается всерьез заняться облепихой — исключительно для создания фронта работ школьной бригаде, ежегодно оказывает помощь в подготовке школы к новому учебному году.
Нынче это обстоятельство — исключение из правил: Марушка и Дружба всего в двух километрах друг от друга, а средние школы есть в обоих селах. Причем наполняемость ребятишками вполне приличная.
— Мы своей не дадим погибнуть, — заверяет Павел.
А я смотрю на него, посмеиваясь: вроде процесс этой самой наполняемости не очень-то управляется волеизъявлением сверху.
— Все нормально, — отвечает он вполне серьезно. — Живое тянется к живому. Есть работа, есть спорт, есть люди на пшеничном поле, на футбольном, есть и на трибунах. Все, глядишь, поменьше у прилавков с водкой.
Спрашиваю у Павла: что сегодня нужно, чтобы начать фермерское хозяйство с нуля.
— Взять лопату и посадить картошку, — отвечает он с серьезным видом.
Я же задумываюсь не над его ответом, скорее — над своим собственным вопросом. Насколько корректен он в нынешних условиях? При современном состоянии рынка земли, при известных уже почти повсеместно передовых и весьма недешевых технологиях обработки земли? Пристраиваться к таким, как Бейфорт, с лопатой? Вряд ли что получится. Оставим пока эту тему, приняв за аксиому, что необходим первоначальный капитал. Сам Павел для накопления его занимался торговлей мясом. И было это полтора десятка лет назад. Многое изменилось с той поры.
А что касается лопаты… Речь, очевидно, идет о вложении труда. Как вы, наверно, поняли, трудиться здесь умеют. А чтобы отдохнуть — до устали играют в футбол.
В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА ПОСЛЕ УБОРКИ
Дождь дипломов не имеет
Измельченная в пыль полова после разгрузки КамАЗа медленно оседает на площадке возле тока. Сушь, безветрие и духота. Последняя предвещает близкий дождь, однако в хозяйстве Александра Гукова относятся к этому без особого беспокойства. Здесь ведут косовицу зерна восковой спелости, что рекомендуют делать многие ученые. Тем не менее, на практике почти всегда скашивают спелый хлеб. Но, помимо рекомендаций ученых, есть опыт ипатовцев, который хорошо изучил Александр Васильевич. Скошенное в валки зерно у них даже после проливного дождя не прорастало, потому что проходило послеуборочное дозревание. Потом, при хорошей погоде, валки обмолачивали без потерь урожая.
Пока, во всяком случае, контрольный замер влажности на приемном пункте выдает хорошие результаты. Да и показатель уровня клейковины очень высокий — 32 процента. В этом году под все посевы зерна были локально внесены минеральные удобрения.
— Хотя бы дней на 10 раньше дожди прошли! — сетует глава хозяйства. — Мы бы по 18 центнеров с гектара получили, не меньше.
Увы, даже при высоком уровне агротехники, которым отличается хозяйство Гукова, своевременный дождь — важнейший фактор. С погодой нынче не повезло всему Ключевскому району, и все-таки у Гукова урожайность почти вдвое выше, чем у других.
Ничего кроме бизнеса
Прошлый удачный год дал хозяйству возможность приобрести новые сеялки, которые при снижении обычной нормы высева дают высокую всхожесть посевов. Куплены высокопроизводительные жатки “Макдон” и “Джон Дир”, еще один подборщик соломы, позволяющий убирать ее вслед за комбайнами.
Опытный агроном, прошедший школу в различных хозяйствах, долгое время работавший бок о бок с учеными, Александр Гуков проявляет себя как расчетливый хозяйственник и неутомимый новатор. В свое время в хозяйстве перерабатывали до 12 наименований круп, пробовали выращивать гречиху, горох, просо, даже лен. Сейчас сосредоточили внимание на выращивании пшеницы и подсолнечника. При этом Гуков постоянно наращивает объемы производства. Сейчас в работе у него более 14 тысяч гектаров земли, каждый год приобретается новая посевная и уборочная техника, построены три мехтока, склады, скоро будет сдана новая столовая в Ключах, профилакторий, для которого уже закуплено оборудование…
— Когда мне приходится выступать перед фермерами на различных конференциях, — говорит Александр Васильевич, — я повторяю: сельское хозяйство — это такой же бизнес, как и прочие отрасли. То есть — думай, считай, не сколько ты урожая соберешь, а сколько денег заработаешь. Прибыль будет — будешь жить. Я всегда стараюсь считать, хотя отличником в школе не был. Жизнь заставит, когда ты не сам по себе, а за тобой 80 человек, им надо ежемесячно платить зарплату.
Зарплата и запас на завтра
По итогам прошлого года хозяйство получило около 80 миллионов прибыли. Нынче очевидно, будет поменьше, а зарплата вырастет. Средняя по хозяйству, если учесть весь коллектив, выйдет в пределах 15 тысяч рублей. В уборку комбайнеры получают по 50-60 тысяч в месяц, водители — по 40-50. В Марковке, за 60 километров от базы, работает столовая, где механизаторы получают трехразовое питание бесплатно. Там, кстати, есть даже бар, куда они могут прийти после работы. Правда, сейчас не до бара, но их ждет встреча за кружкой пива, — как там, у Ярослава Гашека, — в шесть часов вечера после… уборки. Гулять и веселиться у Гукова умеют — как и работать.
В округе никто не продает пшеницу, а в хозяйстве Гукова уже реализовали тысячу тонн. Одновременно идет засыпка семян. В складе уже три тысячи тонн, этого достаточно, чтобы выполнить обязательства перед теми, кто уже перечислил деньги за зерно, и — на семена для будущего урожая. Развернувшаяся полным ходом заготовка кормов позволит рассчитаться с пайщиками, да еще и на продажу сторонним клиентам останется.
Улыбайтесь! Вам на работу!
Неуемный руководитель крестьянского хозяйства завел 150 свиней — для нужд своих работников.
— Затраты при нашем производстве на содержание свиней минимальные, у нас за ними ухаживает полчеловека. А представьте, если с такой легкостью все полторы сотни наших фермеров заведут по столько — какое поголовье получится? Несколько приличных свинокомплексов!
Нет, не распыляется Гуков, он, как всегда, считает. А главное — он знает: завтрашний день начинается сегодня, сейчас. Потому уже сейчас делает выводы из нынешней уборки, внимательно изучает влияние сроков высева на урожай того или иного сорта пшеницы, эффективность применения новых и традиционных технологий.
Что привлекает внимание в хозяйстве Гукова — настроение коллектива. Казалось бы — уборка — нервотрепка, напряжение, пыль, жара… А в глазах у всех спокойствие, на лицах — улыбки. Сам руководитель весел и как будто бы даже беззаботен. Заведующая производством Татьяна Апарина ответила на вопрос о причине спокойствия и улыбок.
— Первый показатель — человек, как ему живется. У нас люди обеспечены работой и зарплатой… А приезжайте к нам в ноябре на праздник урожая. Вы увидите нас вне работы и поймете, может быть, больше, чем сейчас.
НЕ ВСЕГДА В ЛАДУ С РАЗУМОМ
С летом мы простились. Для меня оно было удачным с точки зрения множества поездок по краю. Это всегда здорово — зарядиться видами летней природы, всеми ароматами лета, потому что долгой зимой будут перед глазами две краски — белая и серая. Да еще — звенящая пустота стылого воздуха.
Мясомолочные деньги — на городскую жизнь
Мир деревенский, с одной стороны, проще городского, с другой — разнообразнее, богаче. На первый взгляд, сдержанные, замкнутые, закрытые сельчане живо откликаются на доброе, приветливое слово. Поздоровавшийся с кем-либо из местных на улице незнакомый человек в ответ услышит искреннее пожелание здравия. В городе, скорее всего, он наткнется на настороженный взгляд. Не собираюсь идеализировать сегодняшнюю деревню, она очерствела, погрубела, потеряла былую отзывчивость, однако в городе все это в несколько крат приметнее.
Пьют нынче сверх меры повсеместно, но в деревне пьянство заметнее, потому что каждый на виду. Безделье, отсутствие работы, порождающие алкоголизм, в сельской местности сегодня измеряются несравненно большими масштабами, чем в городе. Впрочем, при желании работу, а вернее — занятие — всегда найти можно. Отсюда вытекает еще один аспект деревенской жизни.
В большинстве сел крестьянин, если он не фермер, не руководитель хотя бы малого хозяйства, живые деньги сегодня может получить единственно — за сданное молоко. Если раньше держать две-три коровы мог позволить себе тот, у кого крепкое личное хозяйство, достаток рабочих рук в доме, то теперь поголовье у себя на дворе вынуждены увеличивать самые бедные сельчане. Естественно, вся работа их концентрируется на подворье, они, говоря языком ученых, десоциализируются, то есть выпадают не только из общественного производства, но и из самой жизни общества.
Был в нескольких деревнях Шипуновского района, видел дворы, заполненные живностью — коровы с телятами, свиньи, куры, гуси, утки… Все в порядочных количествах — вроде бы изобилие. А из мяса хозяева знают только птицу, потому что свинину и говядину надо осенью сдать, чтобы деньги послать детям в город, на учебу, на проживание.
Приемщики сегодня ведут себя бесцеремонно. Во-первых, голова, требуха, прочие мясные “отходы” идут бесплатно, во-вторых, о цене договариваются предварительно и на словах. Когда скотина забита, тот приемщик снижает цену, зная, что никуда теперь крестьянин не денется: мясо надо сбывать, чтобы не пропало. Выбора у крестьянина нет, на рынок его самого не пустят.
Что касается расчета за паи, которые у большинства населения отданы в аренду, плата за них, как правило, в конце года и в натуральном виде: подсолнечное масло, мука, зерноотходы, сено, солома.
Самое удивительное, есть в каждом селе семьи, где ни огорода, ни живности, ни работы на стороне. Чем живут? Не понятно.
Усохшая школа и разбухший вуз
А вот и сходство с городом — на селе усилились социальные контрасты, увеличилась разница в доходах между группами состоятельных и бедных. Как и везде, если говорить о самом населенном пункте, самое доходное занятие — торговля. Но в селе сотню “комков” не поставишь — денег на организацию их не хватит, да и отовариваться в них будет некому.
Очень немногие села могут похвастать сегодня тем, что они крепнут, разрастаются. Из новых объектов, помимо жилья, которое так или иначе кто-то возводит, чаще всего можно назвать школу или храм. Но и для перечисления этих новостроек на двух руках пальцев хватит.
Повсеместно идет процесс так называемой реструктуризации сельских школ. Попросту говоря, малочисленные школы отдают своих учеников в соседние села. Да, качество образования таким образом можно поднять, но за всем этим стоят непростые процессы, меняющие сельскую жизнь. Так или иначе, дети в раннем возрасте проводят очень много времени вдали от дома, от родителей. Павшей экономике сел с “усохшей” школой не нужно ни качественное образование, никакое вообще. Это, разумеется, не означает, что не надо детей хорошо учить. Но необходимо, прежде всего, ответить на вопрос — для чего?
С этим связана отдельная тема — дефицит как рабочих рук, так и специалистов. Кадровый голод в сельском хозяйстве — проблема повсеместная. Разбалансированность между количеством выпускников различных специальных учебных заведений и потребностью в них экономики просто фантастическая. Фермер из Ключей Александр Гуков предлагает по опыту одной из среднеазиатских стран закрыть все вузы на двадцать лет. На это время как раз хватит бездействующих ныне обладателей дипломов. Как говорится, в каждой шутке есть доля истины. В тех же Ключах существует профессиональное училище — где его выпускники?
Фермер Владимир Устинов, как мы уже имели возможность убедиться, тоже не удовлетворен системой подготовки кадров.
Возраст действующих специалистов приближается к пенсионному, молодые не идут из-за непристижности работы на селе. Сейчас раздаются голоса о необходимости госзаказа на образование. Ничего нового в этом нет. Были и колхозно-совхозные стипендиаты, была система распределения с обязательной отработкой определенного числа лет. Наверно, нет плохого и в новом опыте некоторых хозяйственников, направляющих молодых людей на учебу по контракту, где заложены обязательства сторон. Только нужно помнить: чтобы воспитать настоящего профессионала, необходимы многие годы. У нас слишком мало времени! У нас его, попросту, нет!
Поспешай не торопясь
А теперь вернемся к убыванию деревни, как к процессу, по словам Устинова, необратимому. Тот же Александр Гуков говорит по этому поводу:
— Бессмысленно сейчас заставлять людей жить в этих деревнях, где ни школы толком нет, ни медицины, ни клуба. Дети отсюда уедут — это процесс неизбежный. Никто не хочет жить в доме, где самоструганная кровать да две лавки. Не кормить же всю жизнь этих двадцать коров, доить с утра до вечера да грязь за ними вывозить. Люди со временем перестанут по домам коров держать. Непроизводительно это и грязно. А вот вокруг больших сел, вдоль трассы надо строить хорошие дома, чтобы в них удобно было жить. Города будут укрупняться, большие села станут вырастать, вроде райцентров. Дело власти — создавать условия для переезда и устройства людей, для обучения новым профессиям. О производстве в связи с оттоком людей из села никто не думает. Дескать, рынок сам по себе расставит все по местам. Не расставит!
Ему, как вы помните, вторит Владимир Устинов.
— Деревня сегодня не готова оказывать необходимые нам услуги, все это делает город…
Однако тот же Гуков не скупится на поддержку неперспективных сел, маленьких школ, культуры в малых селах. Зная наперед, что произойдет с ними, он не торопит процесс их убывания. Наверно, далеко не все в этой жизни можно торопить, иной раз лучше бы без революций. Доктор экономических наук Владимир Бородин говорит, что самое лучшее сегодня — вообще ничего не трогать на селе, пусть все идет своим чередом.
Такие разные хозяева
При всей невеселой картине, начертанной автором этих строк вначале, движение в сельскохозяйственном производстве есть, и весьма заметное. Исчезают одни хозяйства, появляются новые, у некоторых фермеров дела идут в гору, другие разоряются, само по себе фермерское движение видоизменяется. Даже если взять только двоих, не раз названных уже фермеров — Устинова и Гукова — схожи их хозяйства лишь в одном — оба, в основном, земледельческие, оба семеноводческие. В остальном различия существенные. У одного поля расположены более-менее компактно, у другого растянуты на 100 километров и уходят аж в соседний район. Разница в количестве пахотной земли велика, в числе работающих — полтора десятка и более 80. Один в большей степени, нежели другой занимается вопросами быта своих работников, помогает им приобретать жилье, держит скотину для снабжения столовой, участвует в социальных программах окрестных сел и деревень. И это вовсе не значит, что один лучше, другой хуже. И даже не пройдет здесь противопоставление — один более прагматичен, чем другой. Просто разные, вот и все.
Очевидно, Гуков прав. Еще вчера мы говорили, что почти все фермеры предпочитают заниматься растениеводством, а уже сегодня отмечаем целый ряд успешных фермерских животноводческих хозяйств. Примеры — в Ребрихинском районе, в Целинном…
Любовь к родному пепелищу
Нынче, говоря о становлении, начале или кризисе крестьянских, фермерских хозяйств, необходимо помнить, что свободной земли практически не осталось. Идет перераспределение, процесс естественный и бесконечный. Но еще и — болезненный. Александр Гуков постоянно приращивает площади — за счет арендованной земли или покупки паев. Сегодня за пай он предлагает цену, вдвое превышающую среднюю по краю. И тут парадокс. Он настолько четко, порядочно и, если можно так выразиться, “сытно” рассчитывается с хозяевами арендуемых земельных наделов, что те вряд ли захотят с ними расстаться.
И представьте, коль Гуков столько предлагает — какую цену за пай могут положить столичные бизнесмены, крупные холдинги и объединения, у которых денег неизмеримо больше! Земля становится самым выгодным товаром на рынке — этот фактор в недалеком будущем будет определять и ход перераспределения ее, и характер изменений в сельскохозяйственном производстве.
В Шипуновском районе, традиционно одном из самых “зерносеющих”, давно обосновались эмиссары мощного агрохолдинга “Разгуляй”, контролирующего примерно 10% торговли зерном в стране и почти 12% торговли сахарной свеклой. Боятся местные фермеры, зная, что “гости” хоть сейчас готовы скупить полторы сотни тысяч гектаров пашни, куда больше половины всех пахотных земель района. Боится Виктор Кривошляпов, который собрал под свое крыло разорившихся фермеров, выплатил их долги, привел в порядок запущенную землю. Уверенный, что самое эффективное и мобильное производство должно включать в свой цикл не более двадцати человек, он сейчас руководит ста пятьюдесятью. За державу обидно! Родную деревню жалко! Далеко от экономики? Это уж точно! Только ту же школу в Войково без кривошляповских денег не отремонтируешь, бабушку Секлетинью в больницу не отправишь, дорогу от трассы до села Кособоково не отсыплешь. Да и сена не добудет для своего подворья частник, если работу у него отнять и надела лишить, без зерноотходов останется, без соломы и — без той самой копейки за сданное молоко.
Виктор Кривошляпов почти полвека прожил на этом свете, крепкий, опытный хозяйственник. И еще — он местный, он здесь родился. И он знает, что приезжий холдинг вполне в состоянии поднять сельхозпроизводство на небывалый уровень. Только до села со всеми его многочисленными проблемами, до земляков Виктора с их детьми и всем шлейфом семейных забот никому из посторонних дела не будет. Что же касается его самого… Тут руководителем, человеком правит не расчет, не прагматизм, не здравый смысл. Всего лишь — добрая воля.
Мобилизовать на жизнь
В ходе знакомства с различными хозяйствами нашего края я выделил несколько типов руководителей. Одни, как, например, Владимир Устинов, жестко и бескомпромиссно ограничивают круг своих интересов — разумеется, для блага дела. Другие, как Александр Гуков и ему подобные, лишних людей у себя на работе не держат, с каждого спрашивают по полной мере, но отвлекают некоторые средства и силы для поддержки социальной и культурной сферы (Гуков содержит детский танцевальный коллектив даже за пределами своего района). Третьи — Кривошляпов и другие, кто собирает под свою сень окрестное побитое воинство, чтобы помочь вновь обрести силу и уверенность в себе землякам и не дать стоять без дела, а то и уйти неизвестно в чьи руки земле.
Есть и четвертые, они стоят наособицу, потому что руководят большими коллективными хозяйствами. Назову одного — Виктор Реус, руководитель СПК колхоз “Путь к коммунизму”. У него земли меньше, чем у того же Гукова, а народу работает в десять раз больше. В десять! Техника отечественная, не высокопроизводительная в сравнении, допустим, с “Джон Дир”, выработка на одного работающего, соответственно, ниже, чем в малочисленных хозяйствах. Но заняты все, в деревне пьют меньше, чем в других, копейка в каждом доме водится. Согласен, не путь это для будущего, во всяком случае — не тот путь, который предполагают многие. Но каждому живому человеку жить надо еще и сегодня, сейчас. И кому-то приходится мобилизовывать этого человека и его детей — на жизнь.
И пусть вам покажется некой иронией сохраненное до сей поры название хозяйства — “Путь к коммунизму”. Дело, понятно, вовсе не в названии. А если уж все-таки говорить о нем — для кого-то ирония, вчерашний день, а для другого мечта — сделать всех счастливыми.
Кстати, категоричный в суждениях и выводах Устинов нынче отдает сотни тысяч рублей на социальные нужды села, на его деньги отремонтирован участок дороги, куплены парты в школу. И жесткие выводы свои он сам уже корректирует.
— Если есть в деревне живой, работающий организм, она не пропадет. Нас, фермеров, в Контошино пятеро, за последнее время появилось еще одно предприятие, лесом занимается — все дополнительные рабочие места. Глядя на нас, даже женам легче со своими пьяницами разговаривать. Убедительней получается разговор. Многие из тех, кто пил, так и пьет, а вот мои, например, перестали.
Выводы — те или иные — сегодня делать можно, а написать общую картину села — не получается. Она, картина эта, пока что какая-то смазанная, состоящая из отдельных фрагментов, не всегда связанных между собой. Но при всем том есть отдельные яркие цветовые пятна — есть хозяева, есть крепкие мужики, корневые сибирские крестьяне, которые все понимают, ясно представляют себе будущее, видят бесперспективность некоторых своих усилий, но идут вперед, работают через “не могу” и рвут сердце, потому как оно далеко не всегда в ладу с разумом.
Безжалостная статистика говорит о зонах депопуляции, откуда самые активные русские уже переехали в города, на селе остались в основном те, кто не смог или не захотел уехать. Да, урбанизация тотальна. Некоторые исследователи современной российской деревни предлагают обратить свои взоры на развитые страны, которые проходили те же стадии. Мы можем отчасти увидеть в них свое будущее. У нас в сельской местности живет 27% населения, и 11% до сих пор занято в сельском хозяйстве, что по западным меркам — очень много (как известно, на Алтае эти цифры еще выше). Там занято порядка 2-3% и при этом — излишки продовольствия. У нас же, если учесть индивидуальные огороды селян и горожан, цифра занятых в сельском хозяйстве больше вдвое. А своих продуктов не хватает. Решение проблемы связано не с ростом сельского населения и занятости — этого не будет, а с адаптацией хозяйств к сложившимся демографическим условиям, модернизацией производства, повышением производительности труда, как, например, в некоторых странах бывшего соцлагеря. Там сохранились кооперативы, но при этом активно развивается частный сектор, а занятость в сельском хозяйстве сократилась в несколько раз. Но… Как говаривали в старину, огляд не загад. Хоть заоглядывайся на другие страны, Россия останется Россией с ее особенностями, с ее огромными пространствами, с ее убывающими трудовыми и финансовыми ресурсами. Александр Гуков убежден, что село будет убывать. Он говорит об агрогородах, крупных поселениях наподобие нынешних райцентров, вокруг которых будет концентрироваться сельскохозяйственное производство. Вероятно, так оно и будет, только для сегодняшней России форсирование этого процесса губительно, для большинства сельского населения смерти подобно. Нет покуда этих агрогородов и не известно, когда они появятся — не как экспонаты для гостей и высокого начальства, а как места жительства, готовые принять людей и обеспечить их работой. Прежде всего, необходимо уяснить, что многим селянам сегодня некуда пойти, нечем заняться, им, попросту говоря, незачем жить. Они и убегают из жизни, молодые, чуть задержавшиеся в селе, — от водки, наркотиков, от всякой другой дряни…
Невозможно спокойно воспринимать информацию, что грядущий упадок сельского хозяйства приведет к потере освоенного пространства, которое, глазом не успеешь моргнуть, задичает, затянется мелколесьем. Сохранить его в прежнем виде при тающем населении вряд ли удастся. Вот он и есть, корень вопросов — тающее население! Неужели же все средства против этого таяния уже испробованы?