Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 1, 2010
В этот раз хотелось бы поговорить не об оригинальных стихах современных русских поэтов, а о том, как ими возделывается “переводческая нива”, где доморощенная “тоска по мировой культуре” должна выражаться, пожалуй, в наибольшей мере.
Литературные журналы щедро предоставляют свои страницы для новых переводов, и не только, традиционно, “Иностранка” и “Дружба народов”, но и многие другие — “непрофильные”. Это гостеприимство подразумевает еще и определенный — достаточно высокий — уровень текстов. Можно только порадоваться, что “советская переводческая школа”, которую хвалили даже диссиденты, перетекла в “постсоветскую” плавно, не так резко обрушилась в верлибр, как этого можно было ожидать.
Регулярные стихи переводить труднее, но куда интереснее. Что касается верлибра, то он даже в самом изысканном переложении всё равно похож на добросовестный подстрочник, и даже верлибр, написанный по-русски, нередко ближе к прозе “потока сознания”, чем собственно к поэзии. Таковы законы восприятия в русской традиции: свобода от рифмы — уже в порядке вещей, от ритма — не вполне.
Заметим еще, что переводческий цех заметно перестроил ряды. Исчезли те, кто занимался поэтическими переводами из-под палки, ради пропитания. Сетований на “горький хлеб” и “больную голову” переводчика уже не услышишь. Остались либо одиночки, самостоятельно осваивающие огромные сегменты мировой поэзии, заполняя пустоты, которых всё еще немало в отношении самых признанных иноязычных классиков: к таким подвижникам, безусловно, относятся Григорий Кружков, Михаил Яснов, Анатолий Гелескул (к Кружкову мы пойдем за англичанами и американцами, к Яснову — за французами, к Гелескулу — за испанцами и поляками), либо те, кто переводит время от времени, от случая к случаю. Переводчики этой категории нередко кооперируются, чтобы общими усилиями подготовить подборку или книгу (иногда подборка вытекает из книги, иногда наоборот) того или иного поэта или группы поэтов.
Трагически погибший в 2008-м году украинец Игорь РЫМАРУК в 2009-м вышел к русскому читателю сразу с двумя крупными подборками. В 4-м “Новом мире” (переводы Натальи Бельченко с приложением оригиналов) и в 10-й “Дружбе народов” (переводы Светланы Буниной, Сергея Слепухина, Санджара Янышева и Германа Власова). Такое количество интерпретаторов на одного автора (а при жизни Рымарук на русский переводился мало, больше переводил с русского сам) только на первый взгляд чрезмерно. Обилие толкований как раз очень удобно для представления нового имени, введения его в контекст — сопоставление может дать читателю взаимодополняемую картину.
Кудлатый вечер выкорчевывает из горла слово,
что корнями в каменную землю вцепилось.
В проломе памяти чертов омут бесится!..
Вверху наливается теменью птица, внизу
кружится благовест, как листопад
в узком горле звонницы.
(пер. Н. Бельченко)
вот из провала Бог
на золотых ветрах
нас будто выдох-вдох
душу о двух телах
золотом обовьет
кров просмолит как челн
и золотым мечом
страх навсегда убьет
(пер. С. Янышева)
мы продолжаем быть молодыми
это твоими руками худыми
вызволил темный крик из коры я
выжег корону твоею слезою
Ольга-Мария в темные кущи
врезался холод палеозоя
как тяжелы его крылья растущие
что же я вижу в сизых осинах
только сорочку белую с синим
хвои весенней стрехи сырые
Ольга-Мария Ольга-Мария
(пер. С. Буниной)
Всё это стихи разной степени сгущения и по-разному конструктивно оформленные. Но везде “колючая” метафоричность, заостренность противопоставления холоду и страху того тепла, которое соединяет небесное в земной любви. Переводчики — совершенно непохожие по стилю поэты — дополняя друг друга, только подчеркивают, усиливают симфонизм, свойственный поэзии Рымарука изначально.
Другой ныне здравствующий и крайне важный для “молодой” украинской поэзии автор Сергей ЖАДАН переводился на русский много, но не всегда удачно. Жадан поэт совсем иного склада, чем Рымарук, намного более привязанный к прозаизмам, “духу времени”, субкультурным кодам. В последние годы, как кажется, он обрел переводчика, близкого себе и по темпераменту, и по многим поколенческим установкам.
Это калининградец Игорь Белов — сам по себе поэт очень недооцененный. После большой подборки его переводов из Жадана в октябрьских “Сибирских огнях” вышла подборка в ноябрьском “Новом мире”.
Может, как призраки, эти парни
в тумане, окутавшем архипелаг,
солдатами свежесколоченных армий
когда-то встанут под чей-то флаг
и злость, которой у них навалом,
будут все время нести в руках,
прорвавшись к карпатским глухим перевалам
и окопавшись на сербских хребтах.
И смельчаки, те, кто шагом пешим
идут без улыбок и лишних слов,
на фонарях еще будут вешать
гадалок, мошенников и шутов.
Тихоновско-багрицкая мальчишеская бравада; речь, едва-едва поспевающая за посылом, настолько он эмоционально силен; не плетение кружев, а гулкое вбивание шагов — вся эта неоварварская, романтическая энергетика точно подхвачена Беловым. У кого-то жадановская безоглядность уже на уровне письма (не говоря об идеологическом наполнении) способна вызвать отторжение, но кому-то она покажется наоборот глотком свежего воздуха, преодолением литературщины через литературу в ее исконном смысле — отмытую от мусора филологизма.
Поскольку кровь в каждом из нас
вращается без конца,
перекатываясь всякий раз
через наши сердца,
и каждое слово звонким песком
у горла стоит твоего,
чтобы ты мог своим языком
произнести его.
Если с переводами украинской поэзии дела в России обстоят достаточно благополучно, то некоторые другие национальные школы стиха распавшейся империи — абсолютная “терра инкогнита”. В этом смысле стоит отметить труды Вадима Муратханова, представляющего в том же, десятом номере “Дружбы народов” сразу четырех узбекских поэтов. Даже с учетом скромного объема подборок стихи на редкость разнообразны: есть и прямое лирическое высказывание Ахмада ТАШХОДЖАЕВА, и смазанное, медитативное — БЕЛГИ, эпиграмматичность ФАХРИЕРА и восточно-прихотливая мрачная образность Рауфа ПАРФИ (1943 – 2005):
Бог мой! Открой глаза и взгляни:
На безмолвном мазаре шевелятся сумерки.
На голой равнине чей-то призрак возник.
Духи желтеют среди могил.
Вот один — он в воздухе, как комар,
При жизни виться-вертеться любил,
Пожиратель гнилья, детских снов кошмар.
Кто мне грудь ногами мнет, возомнив,
Что собрание мертвых его спасет?
Прощай, коловший глаза песок,
Прощай, заунывный, бесконечный мотив,
Прощай, обреченный страдать народ.
Мой голос под толщей стихов затих.
Вот так поэзия, благодаря неутомимости переводчиков, противостоит великому рассеиванию языков и народов, которое мы, к сожалению, наблюдаем.
В.Н.