Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 9, 2009
* * *
Родной язык в нас снова растревожит
И русскую тоску, и нашу прыть.
От первых потаённых чувств: “Быть может…”
И до надежды страстной: “Может быть!”
Родной язык. Мы все уйдём и сгинем.
Но строчка будет жить, ей хватит сил:
“Скажи поклоны князю и княгине”, —
Так Бунин в прошлом веке попросил.
А в детстве, кто из нас, как небожитель,
Не отхлебнул из русского ковша?
Родной язык — и ангел наш хранитель,
И песня, словно общая душа,
Которую всё реже дарит радио,
Но верещит всё громче на износ.
Родной язык: “Не в силе Бог, а в правде”,—
В тысячелетье прошлом произнёс.
Народа нет и не было немого.
И гордость, и смиренье на лице
Он выразит: “В начале было Слово…”,
“Пусть… будет пухом…” — он вздохнёт в конце.
Он узелок на память нам и — затесь,
Он оберег наш и — сторожевой,
Он был и есть, как Бог, без доказательств.
Родной язык — наш промысел живой.
МАЛАЯ ТОЛИКА
Лето в зелёном наряде.
Солнце пекло — будь здоров.
Охнув в своём палисаде,
Умер Валерий Ковшов.
Чтил по-крестьянски он древний
Старый и Новый завет.
Житель сибирской деревни,
Малоизвестный поэт.
Мало… А всё же писатель.
Пьяненький ветеринар
(Интеллигентный приятель) —
Это его семинар.
Но после тех обсуждений
Знаком далёких начал
Малоопознанный гений
Душу его отмечал.
Плыли подземные рыбы.
Рыл он пространства столбы.
И прояснялись калибры
Провинциальной судьбы.
В ней стихотворные тропы,
Звёздных небес сеновал
Он не через телескопы —
Красным Ключом открывал.
С лирикой спорила логика,
Сретенье дум и страстей…
Был он как малая толика
Русской поэзии всей.
* * *
Прочитана новая книга
И стала родной.
Писатель, как добрый коняга,
Стоит за спиной.
Он снова, как будто случайно,
Опять за своё:
И сладко слеза опечалит,
Тоска запоёт.
Поднимет душевная вьюга
Неслышимый крик —
Читатель известный ворюга
Прочитанных книг.
Над строчкой, слезинку роняя,
Вздохнёт о своём.
Предстанет Щегловка родная
Нам Царским Селом.
Беду не просмотрит Немига,
Пока нам нужна
На русском престоле Князь-Книга
И Книжка-Княжна.
ВРАКИ
Золотое времечко предчувствий,
А в кармане мелочь да табак.
Ничего и всё на всякий случай.
В ювенильном море шторм-дурак!
Враки, что не знаем, что случится
(Наперёд, мол, видеть не дано) —
На меня в киножурнале мчится
Паровоз советского кино!
Враки, что не знали, что случится
(Будущее, мол, не ближний свет),
Если с каждой на тебя страницы
Коммунизма счастье вопиет!
А теперь вот никаких предчувствий…
Свет включай, подкручивай фитиль —
Не видать ни зги, хоть крайний случай.
Шторм, как бабочку, пришпилил штиль.
Тихий ужас мчится самолётом.
Коммунизмом хоть детей пугай.
Снова разыграли, как по нотам?
— Враки! — крикнул в клетке попугай.
НОЧНАЯ ГРОЗА
Гроза догоняет грозу.
Сто молний в минуту блистает
На небе вверху и внизу,
И ночь непроглядная тает.
Едва поднебесный фонарь
В ночной погружается дёготь,
Как громы берётся громарь
За ниточки-молнии дёргать.
От них приседает земля,
Деревья дрожат, как подранки,
И воет железо не зря
Со страху на автостоянке.
И землю нагорный потоп
С небес, как возница, бичует! —
Во время библейское, чтоб
Почувствовал каждый, ночует.
Большая ночная гроза.
И страшно, и сыро, и сиро…
Вершится на наших глазах
Прообраз творения мира.
ПРОЗА ПАРИЖА
Сфотографировался у Лувра.
И, наконец, погулял по Монмартру —
Мечта из юности не обманула.
Но не восполнить её утрату…
Пил кофе на башне конструктора Эйфеля.
Да, верхотура так уж верхотура.
Но мост царя Александра Третьего —
Роскошный, русский, сказалась натура!
Париж уже от каштанов рыжий.
Хожу и влюбляюсь в Париж понемножку.
Смешно, но вспомнил: вернусь из Парижа
И надо будет копать картошку.
В РИМЕ
Так!.. но, прощаясь с римской славой,
С Капитолийской высоты
Во всём величье видел ты
Закат звезды её кровавой!..
Ф. Тютчев
И древность в гордыне
Скрывается
Под историческим слоем вся.
Но, как Клеопатре,
Пришло Валентине:
— Серёжа, мы в Риме —
Давай поцелуемся!
В нас стужа Сибири,
Ты сердце не рви мне,
Мы невыносимы:
То спорим, то дуемся…
Но эту погоду
Слова примирили:
— Серёжа, мы в Риме,
Давай поцелуемся!
Звезда между нами
В Сибири и в Риме,
Звезда на восходе
С землёю милуется.
Мы словно друг другу
Себя подарили
Простыми словами:
— Давай поцелуемся!
ИТАЛЬЯНСКИЕ ДНИ
Римини — это, конечно, Италия,
Роза цвела в октябре или таяла.
Римини — так далеко ещё Рим.
Русскими мерками — ихний Нарым.
Где нас ломало и гнуло в дугу.
Мы у себя в неоплатном долгу.
Где, у себя, не объявлена в розыске,
Роза цвела или таяла в воздухе.
* * *
Воздух проснулся, чирикает, каркает,
Чиркает спичкой, рисует крылом
Еле заметные миру каракули.
Кто его знает, чем будут потом?
Воздух — ребёнок ещё не умеющий
Слово сказать, размахнуться кнутом.
Как пирожками торгующий Меньщиков —
Князем… в Берёзове… — будет потом.
* * *
Вымирает читатель стихов.
В трубку стиснув тетрадную пропись,
Он как будто уходит на зов
(Сам себя заманил Крысолов)
В Интернета безвыходный хоспис.
* * *
Сменяются войны, вожди и теракты,
Но, словно почётный конвой,
Небесные кони Большого театра
Летят над твоей головой!
По русскому снегу: “С дороги, поди-ка!” —
И сани летят под уклон…
По русскому небу не тройка — квадрига,
И правит ямщик-Аполлон.