Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 5, 2009
Щукин М.Н. Конокрад и гимназистка. Роман. — М.: АСТ, 2008.
Если сказать кратко, это отлично написанный жанровый роман. Он действительно “захватывает” даже “самого искушенного читателя”, как сказано в одной из аннотаций к книге. И так тут все “закручено”, и все персонажи так крепко повязаны круговой порукой сюжета, что вроде бы и не хочется думать-гадать, как все это сработано. На то он и жанровый роман, чтобы не задавать лишних вопросов, а получать удовольствие. Благо, на книжном рынке теперь таких книг-удовольствий предостаточно. Те же, что посерьезнее и поглубже, тянет перечитать, вернуться еще раз к их героям, особенностям их характеров, понять истоки их мыслей, мотивы поступков. Но есть и “промежуточные” варианты.
В романе Михаила Щукина “Конокрад и гимназистка” все, казалось бы, исчерпывается заголовком. Он — отчаянный и везучий, молодой и красивый, она — по-девичьи наивна, юна и желанна. Его зовут Вася-Конь, ее Антонина-Тонечка. Он — человек без родителей (люди случайные, они рано погибли), фамилии, определенного места жительства. Она — дочь богача, владельца фабрики-мельницы Шалагина, с устроенным бытом, досугом, достатком. Что может быть общего между такими совершенно разными людьми? Только сказка о любви, которая возникает, как и полагается этому жанру, вопреки здравому смыслу, обстоятельствам места, времени, быта.
Такой сказкой для двоих является город Новониколаевск, молодой, но поистине сказочный. Ибо “не прошло и двух десятков лет, как на берегах Оби закипела столичная жизнь: одно за другим встали каменные здания… вылупились, словно грибы после дождя, магазины и магазинчики… ремесел изобильное количество”. И еще: “небывалое строительство мельниц…”, “знаменитое сибирское масло…”, наличие “всех людских типов” Российской империи: от инженеров и купцов до “аферистов всех мастей”, а также приюты и публичные дома, электротеатры и лесопильные заводы. Чего и кого тут только не было! — восклицает автор.
Так что удивляться любви конокрада и гимназистки не надо. Так же, как и вовлечению в перипетии этой старосибирской “love-story” немалого количества персонажей. Все они являются представителями того или иного слоя новониколаевского общества: полицмейстер Гречман и его камарилья (пристав Чукеев, полицейский Балабанов, конюх Курдюмов), акцизный чиновник Бархатов, хозяйка публичного дома Матрена Кадочникова, проститутка Анна Ворожейкина, купец Парахин, возчик и сторож Калина Панкратович, прапорщики Максим Кривицкий и Александр Прокошин, преподаватель вокала Млынский, ресторатор Индорин и другие.
Плотность населения этого романа-города такова, что, кажется, будто любовная интрига — только предлог показать жизнь одного дореволюционного сибирского города как можно шире, полней, сочней. И чем “жесточе” страсти в этом романе, тем детальней панорама этого показа. Даже в самых пронзительных сценах и эпизодах автор успевает обмолвиться о какой-нибудь краеведческой или этнографической мелочи. Так, в сцене нечаянного увоза (спасение от погони) Васей-Конем Тонечки описываются “мороженые пельмени, которые старушка одна в Колывани лепит”. Запивают беженцы это аппетитное блюдо молоком, настроганным “толстыми ломтями” из “желтого круга” и растопленным на печке. И даже в самом, пожалуй, “жестоком” эпизоде соединения влюбленных в тюремной камере автор не забывает упомянуть, что их любовный экстатический полет совершается “над городом… над Обью, над пожарной каланчой” и, конечно, над символом города — “плавными изгибами железнодорожного моста, надежно соединявшего два берега”. Так и хочется сказать, что заглавные герои книги — те же берега Оби, ипостаси города, его живые образы.
“Жестокого” городского романа у М. Щукина не получилось бы без многоактного спектакля, который автор поставил с помощью еще одной гиперромантической фигуры. Николай Иванович Оконешников еще в детстве пережил тяжелую трагедию разрыва отца с матерью, оклеветанной завистниками. С тех пор его жизнь, целью которой был поиск сосланной в Сибирь матери, как-то незаметно превратилась в спектакль. Особенно с момента артистического ограбления одного из клеветников — купца Важенина. Это не только укрепило его репутацию Артиста (кличка) в воровском деле, но и талантливого режиссера по постановке “жестоких” (в кавычках и без) спектаклей с участием героев всех амплуа. А также с их неизбежным делением на “черных” и “белых”, отрицательных и положительных. В Новониколаевске, где он должен отомстить местной полиции за вероломство (свидание с матерью, едва не обернувшееся гибелью обоих), главными “черными” стали полицмейстер Гречман и акцизный чиновник Бархатов, а самыми “белыми” — Конокрад и гимназистка.
Таков уж был “план”, в который “он вложил всю свою фантазию и злобу, которые вынянчил в своей душе, словно самую заветную мечту жизни”. Не будь плана и всемогущего Николая Ивановича, движимого и местью и любовью, герои романа остались бы при своих сословиях. Вася-Конь остался бы конокрадом, который, скорей всего, погиб бы как его отец, “забитый кольями” рассвирепевших мужиков. Антонина Сергеевна по окончании гимназии вышла бы замуж за прапорщика Кривицкого, молодого, но с задатками “верного Трезора”, пополнив ряды скучающих обывателей. С другой стороны, Гречман, может, и не был бы столь “черным”: в конце концов, до появления Бархатова он был обыкновенным служакой, с появлением же Николая Ивановича и его издевательских акций (например, гроб с виселицей в повозке), его задатки злодея развились до кондиции карабасбарабасовских, фарсовых. А Кузьма Подрезов и Григорий Кузьмин остались бы лавочниками, а не расторопными помощниками Оконешникова.
Эта-то “кукловодность” романа и смущает. Пока читатель поглощен сюжетом, все герои кажутся на своих местах — особых глубин в них и не подозреваешь, законы жанра все-таки. Но как только Николай Иванович открывает занавес: нанятый им Вася-Конь, спасаясь от погони, встречается с Тонечкой, нанятая им проститутка Анна провоцирует убийство Бархатова, Гречман и Чукеев путаются в ловушках Артиста и копят черную злобу и т.д. — жанровость, схематизм оголяются, искусственность происходящего кажется очевидной. Вот и автор, как нарочно, открывает нам душу того, кто пытается режиссировать события на свой лад. Распорядитель действа, где главным героем должен был стать Гречман, начинает тревожиться, что спектакль оказывается “слишком масштабным”. К последнему акту сочиняемой Николаем Ивановичем пьесы, когда погибает один из его помощников, а Гречман, посадив конокрада и гимназистку в тюрьму, торжествует, все переворачивается. Главными героями оказываются Вася-Конь и Тонечка, которых самому же “режиссеру” и приходится спасать ценой уничтожения компромата на полицмейстера. Тогда в душе Николая Ивановича происходит нечто вроде раскаяния: “Люди, собравшиеся вокруг него, становились близкими, почти родными, и он начинал беспокоиться о них”, он “ставил себе в вину смерть Григория, мучался и даже не пытался найти оправданий”.
Так, может, эта книга о том, как вредно строить иллюзии (любви, мести, всемогущества и т.д.), превращая жизнь в спектакль, мелодраму или “жестокий романс”? Тем не менее, М. Щукин настаивает на том, что его роман — это “жестокий романс”. Подобно его же Николаю Ивановичу с мыслью-рефреном о “спектакле”, писатель каждую из шести глав-актов своего текста снабжает “жестоким” названием, являющимся начальной строкой того или иного “старинного романса” (текст прилагается в качестве эпиграфа): 1. “Но наступит час нежданный”; 2. “Мчалась тройка по свежему снегу”; 3. “Она, как полдень, хороша”; 4. “Ни отзвука, ни слова, ни привета”; 5. “Твоя слеза”; 6. “Ты пела до зари”.
Если бы такая передозировка сентиментально-слезных чувств указывала бы только на любовь “благородного разбойника” к “девушке из богатой семьи”, то лишь повторяла бы собой схему указанных “старинных романов”, которые Тонечка пытается припомнить, оказавшись в сладком плену у Васи-Коня. Как бы ни были милы и харизматичны заглавные герои произведения М. Щукина, главные его чувства и помыслы направлены все-таки на родной Новониколаевск. Пытаясь постичь загадку так бурно и динамично развивающегося города — к 1913 году ему не больше двадцати лет — писатель, наверное, и вложил свои мысли в юношу 22 лет и девушку 16 лет, среднее арифметическое возрастов которых тоже близко к двадцати.
Alter ego города, они не могли быть юными только по годам. Бурность, преувеличенность, “жестокость” их чувств адекватна тому фантастическому росту Новониколаевска, который тогда многих изумил. Изумляется и восторгается и сам автор. Не случайно действие романа происходит после рождества: “Чувствовалась в Новониколаевске в эти февральские дни особая торжественность, словно ожидали жители, что после празднования наступят иные, более счастливые дни. Отдел петербургского общества “Изучение Сибири и улучшение ее быта” готовится к своему открытию и обещал возбудить интерес к познанию края… Гласный поверенный Григорий Жерновков ратовал в печати за воспитание у новониколаевцев “местного чувства”… особенно сибирской гордости”. В старейшей библиотеке города “все столичные новинки имелись в наличии и пользовались постоянным спросом. Магазины и базары в эти дни буквально ломились от изобилия”. Мыло, изготовляемое Н.П. Кондратьевым, — “просто дивное мыло, которое готовится благодаря знанию, из рода в род переходящему”. “А Петр Максимович Карюгин, имеющий собственный завод” и предлагающий “кошму всех сортов и шорные изделия, а вдобавок — шерсть, смолу, вар и деготь”. “А экипажная мастерская господина Алеева…”, “А пивоваренный завод Р.И. Крюгера…”, “А завод фруктовых вод Н.А. Адрианова…”.
Вот где, в этой маленькой новониколаевской главе, подлинная поэма любви к вещам и людям конкретным, составляющим родной город — самую большую любовь писателя. Вот откуда и “жестокоромансовость” этого романа — от переполненности чувствами, от горячего патриотизма, от подлинного новониколаевства. Которые требуют, с одной стороны, упрощения, вплоть до схематизма, с другой — усложнения, соединения жанров (спектакля с романсом) и сословий (маргинала с богачкой). М. Щукин — мастер таких соединений и синтезов, о чем свидетельствует его предыдущий роман, вернее, эпопея из старосибирской жизни “Ямщина”. Этот вкус к синтезу, “масштабности спектакля” — главное свойство писателя, его удача. И если некоторые сцены и сюжетные перипетии покажутся искусственными, придуманными, то это обманчивое впечатление. Главный герой М. Щукина — Новониколаевск, который оправдывает любую выдумку, даже самую “жестокую”, делая ее фактом реальной жизни. И если можно было бы дать “Конокраду и гимназистке” какое-нибудь особое жанровое обозначение, то им, несомненно, был бы жанр особого “новониколаевского романа”. Воскрешающего живую и трепетную старину.
Владимир ЯРАНЦЕВ