Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 3, 2009
Геннадий Карпунин. Поэт, писатель, исследователь «Слова о полку Игореве» и древнерусской мифологии, главный редактор «Сибирских огней», не давший «Огням» угаснуть в тяжёлые годы перестройки.
Менее известна другая сторона его жизни, связанная с Тунгусским метеоритом.
В 1960 году, ещё студентом ТПИ, Геннадий всё лето работал в составе комплексной самодеятельной экспедиции (КСЭ) в районе Тунгусской катастрофы. Это было время хрущевской оттепели и начала космической эры. Писатель-фантаст А. Казанцев описал взрыв над тунгусской тайгой как катастрофу космического корабля с атомным двигателем, прилетевшего с другой планеты. И найти остатки этого корабля казалось делом вполне реальным. Там, в составе КСЭ-2 (1960 г.), работала группа сотрудников КБ Генерального конструктора космической техники С.П. Королёва (о чём мы, конечно, не знали!), в числе которых был будущий лётчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Г.М. Гречко.
Много лет спустя Геннадий писал об этом времени в чудесных стихах:
Я в маршруты водил королёвских
ребят,
Был за Хушмой, за Чамбою речкой,
И общался я несколько суток подряд
С засекреченным Жорою Гречко.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
С той поры засыпаю и вижу во сне,
Будто спирт завезли на Заимку,
И мы песни горланим в ночной тишине,
Сидя с Жорою Гречко в обнимку.
(Г.М. Гречко, как и Геннадий Карпунин, остался верен Тунгусскому метеориту (ТМ). И в 1998 году прилетел в Ванавару и тунгусскую тайгу, где встречался с Геннадием Фёдоровичем).
В 1961 г. Гена снова был в тайге, в составе КСЭ-3. Там мы с ним познакомились и подружились. Однажды, возвращаясь с группой по Восточной просеке, на берегу р. Уначит мы вышли на палатку, возле которой были Гена и его напарник Володя Матушевский. Гена, с туристским топориком в руках, ещё не остыл от встречи нос к носу на тропе с медведем. К счастью, они разбежались в разные стороны!
История поэзии ТМ от Л.А. Кулика до конца 90-х годов прошлого века была изложена в докладе Г. Карпунина и В. Черникова «Литературно-этический аспект тунгусских исследований. Фольклор и мифология КСЭ», сделанном в июле 1998 г. в Красноярске на международной конференции по ТМ. Скажу только, что своё творчество Геннадий оценил в докладе весьма скромно. А ведь по мотивам первых КСЭ им были написаны слова песен, ставших классикой, их и сейчас поют на сборах КСЭ: «Фаррингтон», «Прощай, тунгусская тайга», «Рано цветы увядают…», «Песня американского космонавта» и др. А его «Синильга» стала воистину народной. Мне приходилось слышать её у таёжных костров среди тунгусов, геологов, когда исполнители не знали, кто автор песни. Может, в этом и есть счастье автора?
К тому же периоду относятся и ранние поэмы-баллады Геннадия Карпунина. С лёгкой руки зачинателя «космодранской» поэзии Дмитрия Дёмина этот жанр весьма популярен в творчестве участников КСЭ. Геннадий не придавал им серьёзного значения и не включил их в антологию поэзии ТМ — книгу «Синильга», но я думаю, что эти поэмы-баллады интересны как для изучения творчества Геннадия Карпунина, так и для истории Тунгусского метеорита.
Виктор Черников,
участник многих тунгусских
экспедиций 1961-2008 гг.
НОВОГО, 1962 ГОДА[1]
I
Я начинаю песню эту,
Не зная сам, куда погну,
Ещё в мечтах по белу свету
Несётся антилопа-гну,
Ещё немало и немного,
А, в общем, целая дорога,
Ненастий полная, тревог,
Как и любая из дорог.
Ещё сюжет — ни богу свечка,
Стихи — ни чёрту кочерга,
Ещё до станции Юрга
И прямиками-то далечко,
Ах, поскорей бы, чёрт возьми,
Оставить город на Томи!
II
Мне нужны горные вершины
И рек равнинных ровный плёс…
В автопрокате есть машины,
А у машины нет колёс.
Знать, потому белее снега
Участники автопробега.
Бессильны справки, речи, флирт
И даже всемогущий спирт.
А Новый год совсем уж близко,
Всё чаще стал чесаться нос.
Но не решён ещё вопрос,
Как ехать до Новосибирска.
Не отправляться же пешком,
Как на заимку с вещмешком.
III
Путей безвестных пионеры,
Друзья Чургима и Кимчу!
Пока в раздумье флибустьеры,
Я вам представить их хочу.
Один Ильин, таёжник смелый,
Шутя раздвинувший пределы
Познаний в области наук,
Как шлифовать древесный сук.
Тунгусских поисков участник,
Недавно, помнится, студент,
Но в настоящий же момент
Специалистишка по части
Транзисторов и кабелей
С окладом в семьдесят рублей.
IV
Другой Авдей[2], крикун надменный,
Типичный отпрыск тех натур,
Которые обыкновенно
Не могут жить без авантюр,
И представляет тем, без спору,
Для КСЭ надёжную опору.
Но третий[3], не терпя бузы,
Науки модной грыз азы.
Небезызвестный кибернетик,
Познавший смысл и тайны игр,
Бросался он, рыча, как тигр,
На всех философов на свете,
На обладателей плешин,
Что против мыслящих машин.
V
Четвёртый — я, что песню эту
В ночь накануне рождества
Несёт торжественно по свету,
Как КМЕТ кусочек «вещества».
Пусть в блюдца, в кружки ли пивные
Не верят скептики иные,
Что до меня, то на уме
Всегда один Мишель Айме[4].
И пятый[5] в скопище том бурном,
Среди подвыпивших слегка
(Что знаю я наверняка),
Был беглый каторжник с Сатурна.
По бороде и по усам
Его узнает каждый сам.
VI
Поскольку, так или иначе
Об остальных позднее речь,
Я сокращаться буду, значит.
Ведь надо ж место приберечь
На описание дороги,
На всевозможные тревоги.
Скажу лишь только, что шестой[6]
Являлся птицей непростой.
Наводит ужас это имя
И сеет панику и страх
В кометомыслящих кругах,
Как рёв медведя на Чургиме
Наводит страх на брондуков
И на варителей пеньков.
VII
Так час за часом время мчится:
Автопробега ждать устав,
Решил на поезде я смыться
И сел на первый же состав.
Пусть будет то другим наука,
Автомашина — это штука,
С которой то и дело слазь,
Да подтолкни, чтоб завелась.
Но недостаток и похлеще
Ещё имеют поезда.
Как равноправный сын труда,
Сидишь в купе, разбросив вещи,
И вдруг погас и замер взор:
В вагон заходит ревизор.
VIII
Как быть? Как быть? — Не экономьте!
Пусть будет пуст карман штанин,
Зато не скажут вам: «Пройдёмте,
Пройдёмте с нами, гражданин!»
Проходим, ищем бригадира,
А бригадир такой задира:
«Зачем? Откуда? Почему?»
И штраф выкладывай ему.
Но это всё, как говорится,
Ещё цветочки, погоди,
Ой, то ли будет впереди!
А поезд мчится, мчится, мчится,
Ревёт за окнами пурга.
«Какая станция?»
«Тайга!»
IX
Тайга, Тайга! За этим словом —
Вокзал, где мест свободных нет.
Здесь я столкнулся с Журавлёвым[7],
Он компостировал билет.
Сказать по правде, данный Витик
Передо мной предстал, как нытик.
Вспотев и выбившись из сил,
Он тихим голосом спросил:
«И ты надеешься уехать?»
«Ну да, конечно». Долгий свист,
Потом слова: «Ты — оптимист!
Ну-ну, посмотрим, вот потеха!»
И всем привет послав к тому ж,
Прочь зашагал будильный муж[8].
X
Спеша на встречу с Новым годом,
В истоках будущих дорог
Со старым годом мимоходом
Не задержаться я не мог.
И бородатый и усатый,
Он был похож на Вилю Фаста,
Когда, надев большой рюкзак,
Последний гнётся, как зигзаг.
И был я счастлив встречей очень,
Как будто вновь попал туда,
Где отрастала борода.
И где светил во мраке ночи
На среднем дереве затёс,
Чтоб дьявол в сторону не снёс!
XI
Звал старый год к свершеньям разным
И к флягам огненной воды,
А перед этаким соблазном
Не устоял бы и Огды!
И вот, по-видимому, сдуру,
Мы вновь пустились в авантюру.
Уже закуплен провиант,
На старт выруливает АН,
Вращая яростно винтами,
Ревёт мотор, рывок и — ах!
Мы очутились в облаках.
И вот уже плывут под нами
Тайга, болота, сопки, гнус,
Где я, наверное, загнусь.
XII
Нелёгким был наш путь к победам.
Кому не памятна пора,
Когда нас КМЕТ коварно предал,
В любви божившийся вчера?
Что было бы с метеоритом?
Так и лежал бы неоткрытым,
Внося в умы людей разлад?
Но стал нам радугинский вклад[9]
Весьма существенной опорой.
А в завершение того
Благословило ВГО[10]
Раскрыть загадку, над которой
Убил бесплодно много лет
Метеоритный комитет.
XIII
Изображу ль в картине верной
Междоусобицу, раздор,
Когда с Антоновым и Вербой
Ушёл на Север Командор[11]?
Когда, от ярости сгорая,
Он рылся в ямах Муторая[12],
И извлекал на белый свет
Обломки ледяных комет.
В ту пору, наряду с другими,
Не надорвавшийся едва,
Как порфироносная вдова,
Сидел Васильев на Чургиме
При всех реалиях, в чепце,
С улыбкой горькой на лице.
XIV
У наших ног цвели легенды,
А может просто груды проб.
И ветер вёл эксперименты,
Стирая клочья наших роб.
И, ожидая новых вёсен,
Сребрился ягель подле сосен.
И парни шли в долину, в дым[13],
Как написал один из Дим.
Радушно нас встречала база
И осеняла поделом
Академическим крылом
У куликовского лабаза,
Где ненасытный флибустьер
Уже какую рыбу съел.
XV
Осенний дождик, еле сеяв,
Был без начала и конца.
Стал нам Ванюша Елисеев[14]
Милей родимого отца.
Теперь он нашим духом дышит,
Нам письма дружеские пишет,
Большие суммы денег шлёт,
Чтоб мы искали звездолёт.
Таёжных птиц смолкали хоры,
Чургим, старик седой, смолкал,
Когда Мильчевский между скал
Скакал, подобно Терпсихоре,
И громко песню распевал,
Как «в Чургим палкам он бросал».
XVI
Ещё одной коснуться темы
Мне долг велит, пусть не смешной,
О преимуществах системы,
Как говорится, пропашной.
Терпеть нельзя нам, право, больше,
Чтобы матёрый травопольщик
На берегу Чургимских вод
Внедрял свой севооборот.
Скажу, не тратя лишних слов, я:
«Долой заморские овса!
Пусть кукуруза прёт в леса!
Мы увеличим поголовье
Бурундуков и медведя,
Такую линию ведя».
XVII
Несётся поезд, жутко даже,
Прощай бродяга — старый год!
Мне нужно ехать дальше, дальше,
Туда, где Новый год встаёт.
Ты, как любовь, прошёл, прекрасный,
Порой мучительный, неясный,
Порою враг, порою друг…
Так нелегко расстаться вдруг.
Потом ни криком, ни хлопками
Тебя не вызовешь на бис.
А за окном Новосибирск
Ночными сыплется огнями.
Возьми меня и полюби,
Великий город на Оби.
ОТНЮДЬ[15]
Триптих ХХ века
Пролог
Старушка в каком-то краю
Полола картошку свою.
Умаялась бабка вконец,
Вдруг с неба упал леденец.
Смекнула, сощурясь хитро,
Что это кометы ядро.
Схватила одну из лопат,
Земелькой засыпала клад.
«Карамба, — сказала, — вай, вай!»
И рысью помчалась в сарай.
С рогатины трубку сняла
И нумер скорей набрала.
Часть первая
Грома разрозненные лают,
Походят облаки на кур.
Сверхскоростной могучий лайнер
Ложится медленно на курс.
Там пассажир один не весел.
Вот он застенчиво встаёт,
Идёт нетвёрдо между кресел.
Куда идёт? Зачем идёт?
Небес апостолу доверься!
Тебя он выручит…
ан нет:
Захлопнул за собою дверцу,
Блеснула надпись «ТУАЛЕТ».
Чем занимался там он, кстати,
О том рассказывать уволь.
Ты убедишься сам, читатель,
Что этот факт сыграет роль.
Часть вторая
Мы давным уж давно не бродяги,
Мы в ракушках с макушки до пят.
Холодильники, как саркофаги,
По углам наших комнат стоят.
Мы пути выбираем короче,
Нас пугает малейший толчок.
Гляньте: высунул электросчётчик
Окровавленный свой язычок!
Он вынул колбасу и рыбу
Из холодильника бодро,
И сунул ледяную глыбу
В его холодное нутро.
Он есть и пить не стал, но глазу
С заветной дверцы не спускал.
Ни сына, ни жену ни разу
К нему — увы! — не подпускал.
Но ранним утром, розовея,
От страсти юной, неземной
Тащил он дядюшке Палею[16]
Кусочек глыбы ледяной.
Палей лизал его и трогал,
От удовольствия мыча,
И долго руку жал патрону,
И комментировал: «Неча!..»
Но вот, узнав про это дело,
Пришли из первого отдела.
Зачем пришли — не знаем мы
(Так гибнут лучшие умы,
Не помахав рукой внучатам).
А холодильник опечатан,
Его уже не отопрут.
И затянуло тиной пруд,
Откуда выловили рыбу,
Что в холодильнике была,
Покамест ледяную глыбу
Судьба в него не занесла.
Часть третья
Она, как дядя говорит,
То обласкает многократно,
То ни за что обматерит.
Судьба, что твой метеорит,
Не улетит уже обратно.
И так всегда, и так всегда,
И не было еще ни разу,
Чтобы слезая с унитаза,
Ты не подумал бы: да, да,
Уже не та течёт вода,
Что утром представала глазу.
Чургим припомнился мне сразу,
Южноболотный зыбкий наст
И шелест кошелевских ласт.
Бывало, подхожу к лабазу
Там раздают, глядишь, еду,
Я получаю и иду.
И как-то понимаю сразу,
Что этот вывал, глухари
И метеор, который ищем,
И сахарок, и сухари —
Есть наше знамя, наша пища.
Но продолжаем наш рассказ.
Дверь за собой захлопнув скромно,
Тот пассажир исчез из глаз.
Однако в лайнере огромном
Был неисправен унитаз.
И в то же самое мгновенье
Произошло оледененье.
И обломился льда кусок,
И полетел наискосок
По всем законам тяготенья,
И рухнул задом наперёд
К той бабке прямо в огород.
Старуха крикнула: «Вай, вай!»
И рысью бросилась в сарай,
И торопливо позвонила.
Явился из Москвы верзила
И ей представился: «Кирилла»[17].
Старушку поблагодарил,
Взял глыбу, сел и укатил.
Эпилог
Шла чередом своим эпоха,
И до сих пор она идёт.
А если что-то упадёт,
Конечно, кто-нибудь найдёт,
И это, может быть, неплохо.