Продолжение
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 12, 2009
Анатолий КИРИЛИН
УБЫВАЮЩАЯ ДЕРЕВНЯ*
*
Продолжение. Начало см. “Сибирские огни” № 11, 2009.
МАСТЕРА ИЛИ ГЕРОСТРАТЫ?
Деревня — матерь человеческая, кому это не известно? Все из нее проистекло, из малого поселения, чуть поднявшегося над землей, приближенного к полю, к лесу, к реке. Истоки знаний, начало культур и общественного сознания — оттуда. Когда сегодня, в наш сумасшедший век мы говорим о простых и ясных человеческих отношениях, о добродетелях, из коих складывается порой малодоходчивое понятие нравственность, о любви и целостности, мы обращаемся к произведениям писателей-почвенников. У нас в России их окрестили “деревенщиками”, и это обидным может прозвучать лишь для снобов. Что же ожидает в ближайшем и далеком будущем этот спасительный мир, куда нынче рванули люди с деньгами вдогонку за исчезающей натурой и чистым воздухом.
Обречены на процветание
Вспомним заявление руководителя фермерского хозяйства из Косихинского района Владимира Устинова по поводу 6-7 процентов сегодняшнего деревенского населения, которые со временем будут выполнять нынешний объем сельскохозяйственных работ. Сразу же возникает вопрос: а остальные? Отхожий промысел, как занятие их для прокорма, отпадает, потому как вольным работникам предстоит отнимать кусок у таких же, как они. Здесь есть, правда, одно большое “но”, однако об этом чуть позже. Гипотетически можно организовать обмен: вы к нам, мы к вам, только выигрыш здесь, сами понимаете, нулевой.
Городу свободные от работы крестьяне не нужны подавно, своих безработных хватает.
Выводы Владимира Устинова о перспективах деревни — не гадание на фасоли. У него всегда все обсчитано и просчитано. Сейчас у фермера 3150 гектаров пахотной земли. Исходя, прежде всего, из этого числа он формирует свой коллектив. Непосредственно в производстве занято 10 человек, а всего в коллективе 15, включая поваров, сторожей и бухгалтера.
В хозяйстве построены семяочистительный комплекс, склад для хранения сложной техники и административное здание, где находятся кабинеты бухгалтера и руководителя, и две гостиничные комнаты. Кстати, свой кабинет у Устинова появился впервые за 19 лет хозяйствования. А комнаты для гостей — необходимость: все больше и больше приезжает их познакомиться с опытом работы знаменитого фермера. Где это, у кого он знаменит? — спросит недоверчивый читатель. На Алтае, в Америке, в Германии, в Канаде. Одни побывали в гостях у него, к другим он наведывался. В Германию наши чаще всего ездили учиться, и Устинов ездил. Поначалу немцы все больше говорили, нынче все больше слушают.
Алтайский край один из крупнейших сельскохозяйственных регионов страны по количеству фермерских хозяйств и по площади обрабатываемой ими земли. В среднем на одно крестьянское хозяйство приходится около 200 гектаров, это более чем в три раза выше общероссийского показателя. Из года в год фермеры увеличивают посевные площади. По статистике рентабельность фермерских хозяйств выше, чем коллективных, фермеры лучше оснащены техникой и зачастую помогают коллективным хозяйствам проводить полевые работы.
Впрочем, средние показатели иной раз искажают картину, особенно когда речь идет о конкретном случае, о конкретном хозяйстве. Для Устинова и средние показатели и сам середняк — точно не пример. В одном он уверен: рост производительности, рентабельности, культуры земледелия фермерским хозяйствам предначертан.
Банк в сказки не верит…
— Жизнь ставит сегодня человеку жесткие условия, — говорит Устинов. — Язык не поворачивается назвать людей лишними, но они же сами не хотят себя обрести. Я предоставляю работу, у меня получают зарплату по 10 тысяч, плюс различные льготы в виде заготовки сена, вспашки огородов и прочее. Квалифицированные кадры — проблема. Мало кто к чему-то стремится, молодежь разбегается. Думаю, прежде всего, необходимо перестраивать систему образования. Деревня требует, чтобы ее учили по-особому, учили крестьянствовать. Те же сельские профессиональные училища совсем другого уровня должны быть. СПТУ сегодня — это некий социальный объект, который определенную группу людей доводит до определенного возраста — взрослый детский сад. Они выходят оттуда, не готовые ни к жизни, ни к профессии. Технику изучают допотопную, технологию — я ее проходил 25 лет назад, сам уже восемь раз за это время переучился. Ни одного курсанта СПТУ я к себе на работу не взял. Они выходят из училища, идут в армию и потом рассасываются неведомо куда. Выучили — получили мертвый материал.
“Зачем ты показываешь урожайность 26 центнеров с га, — корит его один из руководителей района, — покажи 13, хлопот меньше”.
Конечно, меньше. Куда проще убедить всех и вся, что в Косихинском районе невозможно высокопродуктивное земледелие. Не нужно подтягивать отстающих, выравнивать урожайность, попросту — не надо работать. А что с них взять! У чиновника зарплата от стола, от должности, не от результата.
Мы познакомились ранним летом 1991 года. Дом был другой, все хозяйство во дворе, техника здесь же. К тому времени у Устинова был трактор МТЗ, автомобиль ГАЗ-53, еще кое-какая техника.
Сегодняшний Владимир Устинов внешне мало чем отличается от того, которого я узнал 16 лет назад. Такой же ясный, грамотный, горячий. Конечно, годы оставили свой отпечаток, как-никак — 48. Немного седины, умудренность, основательность… Но творческие люди не стареют, это я с годами точно уяснил. Уверовал и в другое: творчество не есть удел одних лишь людей искусства.
— Когда я попросил в “Россельхозбанке” кредит на техническое перевооружение, в арсенале у меня было производство продукции на 12 миллионов рублей. Маловато для мощного комплекса машин, под который тогда давали кредиты. Я доказал, что хозяйство моего уровня не может перевооружиться сразу и предложил схему, по которой перевооружение идет в течение трех лет. Ничего особенного, крестьянин подсказал банкиру. Москва пошла на мои условия, теперь внимательно отслеживает ситуацию. В прошлом году по эффективности вложенных средств мое хозяйство стало лучшим в России, мы вышли с 12 миллионов на 20.
Устинов сотрудничает с учеными, среди которых чаще всего на его землях можно встретить доктора наук из Агроуниверситета Владимира Беляева. Работают и другие ученые, забывая в полях чины и ранги: на корточках изучают состояние почвы, нормы высева, глубину заделки семян… И Владимир вместе с ними.
— Я технолог, а хозяин — когда долги отдавать, ответственные бумаги подписывать. Бизнес-план на минувший год составляли вместе с Беляевым. Проанализировали состояние экономики, динамику развития, возможности машин… В итоге план этот оказался выполненным полностью. В нашей группе районов семеноводческих хозяйств практически не осталось. Когда только начал работать с учеными, 12, 14 с гектара центнеров получали. 16 взяли — в ладоши все хлопали. В 95, 96, 97 годах усиленно занимались сортами и в 98-м на площади 100 гектаров получил по 40 центнеров. Тогда и орден дали.
Тот самый кредит “Россельхозбанка” позволил Устинову сделать мощный шаг в техническом перевооружении. В прежней технологии использовались 4 трактора Т-4, 3 — ДТ-75, 2 — МТЗ-82. Задача была — заменить всю эту армаду на более цивилизованную технику. Приобрели мощный американский трактор “Джон Дир”, сеялочный агрегат этой же фирмы — одна из самых современных сеялок в мире. Мощности и производительности этого трактора достаточно, чтобы на нем одном на всех трех с лишним тысячах гектаров проводить основные сельхозработы.
Доля ответственности и сигналы тревоги
— Причины сельскохозяйственных неурядиц — это не непогода, это все та же технология: или не посеяли вовремя, или посеяли непонятно как. У нас по осадкам — Швеция, по температуре — Канада, а там какие урожаи! За 18 лет мы ни разу не прогорели. Нынче, смотрите, Европа сгорела, Украина горит, а у нас… Я бы создал на Алтае своеобразную резервную зону зерна. Не надо никуда возить, здесь, на месте все оставлять и хранить. А уж потом грамотно распоряжаться. Смотрите, вот в Омске все задачи по реализации сельхозпродукции берет на себя администрация. Они, прежде всего, аккумулируют свой урожай.
Во всем у Устинова — серьезность и основательность. Выбор американской техники “Джон Дир” определен им не только из-за технических показателей. Он сотрудничает с новосибирской фирмой “Эко-Нива-Сибирь”, которая предлагает технику, берет на себя гарантийное обслуживание, следит, как она хранится, как эксплуатируется. Казалось бы — продали — и все, дальше сами разбирайтесь. Нет, при ненадлежащем обращении она не покажет ни той производительности, на которую рассчитана, ни срока службы, отпущенного ей. Устинову это по душе, потому других партнеров и не надо. При мне звонили оттуда, из Новосибирска, интересовались, как дела. А еще узнавали, получена ли виза для поездки в Канаду, которую они организовали для Устинова.
— Когда я сделал свой комплекс, более 200 крестьянских хозяйств обратились, оказалось, существует масса людей, готовых работать по новым технологиям. Фермеры ко мне пошли, не колхозы с совхозами. Считал и считаю колхозы неработоспособными структурами. Меняются названия, формы собственности, но не меняется доля ответственности руководителя, а именно с этого все начинается. В металлолом везут годную к работе технику, утащат последний кирпич — начнут думать. У них было все — свели до нуля, у нас был ноль — мы выросли. Вот разница. И мера ответственности: у нас перед семьей, близкими и Господом, а там — ну, не изберут в худшем случае. По нашему району развалились как раз те коллективные хозяйства, где не было ни одного фермера. У нас в Контошино самое сильное фермерское сообщество — и последний совхоз из той командно-административной системы живет. Мы заставляем его думать, мы пример показываем. Мы не сторонники развала коллективных хозяйств, просто социалистическая деревня сегодня не готова к жизни. А процесс — пусть он идет как идет.
Мне не дают покоя цифры: пять фермерских хозяйств обрабатывают около 15 тысяч гектаров, предоставляя всего 100 рабочих мест. А в Контошино — 170 безработных. Не пойдет никто из них работать к Устинову, да и не возьмет он.
— Моя задача — спросить с работника, но и не перегрузить его, оптимизировать труд. Чтобы, грубо говоря, человека на дольше хватило, чтобы работа не стала ненавистной, не унесла здоровье. Раньше работодателю было на это наплевать: надо сделать — и все тут.
Я вспомнил Героев Труда, победителей социалистического соревнования, которые выходили из комбайнов пошатываясь, с прободными язвами, истощенные и изможденные. Битва за урожай — так это называлось.
Так может ли человек, отдавший всю свою жизнь работе на земле, добившийся всего своими собственными руками, ни разу не получивший никакой помощи, никаких поблажек, начавший практически с голого места и выросший до крепкого хозяйственника, — считаться врагом деревни? Это зависит от того, кто и с какой стороны посмотрит на ситуацию. Пришел Устинов — и не стало работы. А как вам обратное? Не стало работы — и пришел Устинов.
Нет, виновен совсем не тот, кто своим умением организовать труд, сделать его высокоэффективным и производительным показал ненужность огромной части деревенского населения.
Сегодня вообще теряет смысл поиск этих самых виновных. Есть очень серьезная проблема, задача спасения российского народа, прежде всего, нормальным трудом, ясной перспективой и признанием за каждым прав настоящего гражданина. Деревенские жители лишь часть народа, которая, быть может, острее требует особой и немедленной программы выхода из общенационального кризиса. Передовые люди вроде Устинова подают сигналы тревоги, они честнее других, дальновиднее, прозорливее. Что же мешает услышать их?
ЗА ТРИДЕВЯТЬ ЗЕМЕЛЬ…
Хлеб вырастить, хлебом накормить
Официальная статистика, если ее комментирует специалист, дает интересную разницу в цифрах. В Славгородском районе зарегистрировано 98 крестьянских фермерских хозяйств, но, как считают в комитете по сельскому хозяйству, реально работают 47. Это притом, что, по словам главы администрации Александра Герасименко, их район на сегодня почти полностью фермерский.
Интересуемся конкретным фермером — Станиславом Атамановым и получаем еще одно число, а заодно и оценку: таких молодых и энергичных — 10-12.
За последние 20 лет земля в регионе сильно истощилась, сложно даже картошку вырастить. А почва на полях, где работает Атаманов, в структуре района самая бедная. Кто-то решил расстаться со своими паями, не веря, что в обозримом будущем появится возможность улучшить качество земли, да и вообще, не зная толком, что с ней, с землей этой, делать. Станислав Николаевич по возможности скупает паи, на сегодняшний день у него уже 1000 гектаров собственной земли, а всего нынче будет засевать более 2000 га.
И пока что вся надежда на небо, серьезно работать с землей, используя необходимый набор удобрений, у Атаманова только в планах.
— Не все сразу, — говорит он.
Хозяйство Станислава Атаманова объединяет две деревни — Покровку и Павловку. Когда развалился совхоз, тут даже магазина не было, хлеб из Славгорода возили. Сейчас пекарня Атаманова предлагает несколько сортов хлеба, в том числе батоны, булочки. Помимо своих, за хлебом сюда ездят из соседнего Бурлинского района, а уж если говорить о муке — бабушки с дедушками из-за мешка муки едут к Атаманову за десятки километров. Слухами земля полнится — каждый знает в округе, что на здешней мельнице никогда муку высшего сорта с другой, похуже качеством, не смешают.
А начиналось так…
Первые девять земельных паев в зерновое поле Станислава Атаманова сложились от родителей, брата… Первый кредит в банке взял на приобретение 30 голов скота в Сереброполье. С первого урожая зерна начал рассчитываться с банком. Мысли о том, как развивать хозяйство, постоянно приводили к одному — необходима собственная переработка. Выкупил оборудование для мельницы у развалившегося СПК “Элита”, потом купил мини-пекарню. Пошли мука, хлеб — появились деньги.
Открыли с напарницей магазин — вдвоем дело не пошло, тогда открыл свой собственный. Вот так и складывается сегодняшнее производство и экономика хозяйства. Помимо уже перечисленного, у Атаманова свой мехток, который брал с сомнениями, нынче ушедшими: никаких проблем с подработкой зерна. Имеется вся необходимая техника, почвообрабатывающие агрегаты.
В сезон полевых работ в хозяйстве занято до 20 человек, постоянных работников — 12. Свои рабочие получают по 20 литров подсолнечного масла, 5 мешков муки, сено, солому. Средняя годовая зарплата здесь — 10 тысяч рублей. Что касается отношения людей к их работодателю — за три года существования хозяйства оно изменилось, пройдя путь от недоверия к уважению.
Рядом работает еще один фермер — Юрий Головко, для него соседство с Атамановым — поддержка и гарантия нормального существования. Вдвоем они обрабатывают и засевают больше, чем коллективное хозяйство до них.
Специалист по работе с фермерскими крестьянскими хозяйствами и личными подсобными хозяйствами Наталья Шевченко говорит:
— Поле частника всегда отличишь, — и смеется, глядя на Станислава Николаевича. — Солнце всходит на востоке — туда и глаза фермера, в каком бы направлении ни шел.
Зона отдыха и борьба
с экономическими преступлениями
Славгородская степь 300 дней в году под ветрами — все выдувают, высушивают. Вот и задумал Станислав Атаманов у себя этакий оазис природный устроить — взял в аренду котлован, оставшийся от бывшего орошаемого участка, сделал пруд, запустил мальков. Время пришло — карпа стали продавать…
— На все рук и времени не хватает, — сокрушается Станислав Николаевич, — здесь бы весь Славгород отдыхал — такую зону отдыха можно устроить!..
Семья собирается в круг, когда приходит страдная пора — отец помогает, брат из Ярового приезжает. А жена Марина Дмитриевна всегда рядом. Бухгалтерия на ней, магазин. Но вот сын заявляет отцу:
— Никогда по твоим стопам не пойду.
Сейчас учится на программиста, но мечтает стать специалистом по борьбе с экономическими преступлениями. Что ж, поле деятельности для этой работы у нас в стране обширное. Бухгалтерский учет начал изучать — так мать уже экзаменует: а ты этот журнал ведешь? А этот?
Однако жизнь по-всякому вмешивается в ход событий. Видит сын — отцу некогда, а надо за товаром для магазина ехать. Матери сам предлагает: давай поедем. Или вот недавний случай. В Интернете прочитал про удивительные свойства одного из сортов алтайской пшеницы. Спрашивает у отца:
— У нас такая есть?
— Есть.
— Ты не избавляйся от нее.
В селе, несмотря на недавнюю хозяйственную разруху, порядок — много зелени, цветов, ухоженные усадьбы. Когда коллективное хозяйство обанкротилось, рассчитались с работниками как смогли, каждому досталось по “кусочку” здания конторы. Через некоторое время пошли люди к Станиславу: забери, другие же купят, чужие.
— Покупаю, — пожимает плечами Атаманов. — А что делать? Приезжают перекупщики: разбери, продай нам материалы. Ну, уж нет, коль пошло такое дело. Мое это, родился я здесь!
Действительно, бывает: за тридевять земель едут люди, чтобы купить хорошую муку. Хлебу на Руси всегда цену знали, а добросовестного мукомола так и искали: пусть подальше, но чтоб был человек без обмана.
ВОТ ТАКОЕ КИНО
Сначала — отступление от темы
Писать про фермеров, особенно крупных и успешных, сегодня не очень интересно. Читатель вправе возмутиться: как так! Поначалу их едва ли не врагами сельского хозяйства называли, притесняли всячески, потом долгое время замалчивали, представляя явление как несуществующее. И вот, едва успев признать их и начав считаться с ними, — уже интерес к ним потеряли!
Нет, сам по себе интерес не потерян, дело всего лишь в следующем: они — практически все — говорят об одном и том же. На трудности, на невнимание к себе, на слабую заботу государства жаловаться не хотят. Да, государство виновато, что объявило с высокой трибуны сельское хозяйство черной дырой. Кто-то ведь и всерьез это воспринял. Время упустили, людей расслабили да разуверили.
Обращаясь к государству, фермеры ничего не просят, лишь рекомендуют. И ведь сами только что от сохи, бок о бок с небогатым крестьянством трудятся, а предлагают непопулярные меры. К примеру, не надо, говорят, регулировать цены на хлеб, не надо искусственно занижать их. Булка хлеба в продовольственном бюджете семьи далеко не первую роль играет, на трамвае каждый взрослый больше прокатывает. Так и пускай эта булка стоит, допустим, 25-30 рублей, хоть немного дисбаланс цен между сельхозпродукцией и промышленной выровняется.
А если уж критикуют сегодняшнюю политику государства в отношении к сельскому хозяйству, то не забывают и себя. Накупили мы, говорят, ненужной дорогой техники по краю не меньше, чем на полмиллиарда. Государство нам и по технике дотацию дает, по процентной ставке кредитов. Деньги на ветер. А по уму-то их бы на науку пустить, и работала бы она на рекомендации — где, кому и какую технику брать. Всем выгода, а главное — наука с производством вперед шагают.
Итак, в чем же нынешние крупные фермеры вторят друг другу? Тем несколько. Отрыв производства от села, оскудение социального кармана, пьянство и безделье, отсутствие рабочих рук и специалистов, работа вхолостую большинства высших и средних специальных учебных заведений. И еще одна, поновей будет: опасность массовой скупки сельскохозяйственных земель “варягами”. Заметьте, почти все из сказанного или есть последствия неудовлетворительной социальной политики или обязательно повлечет за собой социальные катаклизмы. А если сложить то и другое — подумать страшно.
Пьяная деревня в завтра не смотрит
Фермер из Алейского района Анатолий Андреев пришел к своему нынешнему делу из киномехаников. Можете улыбнуться, но статистика покажет вам еще более курьезные примеры. Что же касается наследия службы на ниве искусства — осталось доскональное знание окрестного населения, в том числе его родного села Дружба. Ничего удивительного: ребенок еще только родился — а на него уже план киномеханику спускают. Потому считать выводы Анатолия Петровича по поводу этого самого населения умозрительными будет ошибкой.
И вот — никуда не денешься — одна из иллюстраций к началу нашего разговора.
— Село пьет, молодежь пьет, — говорит он. — Он будет целый день откапывать железяку, чтобы пойти сдать на бутылку — а работать не пойдет. Для стройки беру бригады из Алейска, хотя и здесь народ есть. А что, мне его взять, а завтра увольнять? У меня сейчас работают трое парней — такие заработки в городе они не увидят. Уже несколько сезонов работают, а зимой уходят дежурить в котельной. Люди заработать хотят, в будущее смотрят. А тут… Взять наше СПК, работа есть, техника есть — работать некому.
— А вы сами готовы вот сейчас предоставить дополнительные рабочие места?
— Конечно! Взять землю — и дать работу. Но кому? В этой деревне не вижу ни одного. У меня вот есть они — 19 человек, я за них спокоен. Сейчас мне инженер нужен — не могу найти, дожились.
— Может, возобновить наказание за тунеядство? — спрашивает Анатолий Петрович и сам не верит в возможность этого шага. Сейчас он и агроном, и инженер, и строитель в одном лице. И все это при отсутствии дипломов. Было, после армии поступил в Рубцовский сельхозтехникум. Пришло время — механик хозяйства уехал на строительство БАМа, предложили его должность Анатолию. А он почему-то страшно не хотел идти в начальники. Дело было перед последней сессией, и Андреев не поехал на нее.
На том этапе его образование и закончилось. А он, как был водителем — так и остался. Но ведь и тут, как выяснилось, надо кому-то подчиняться, чью-то волю исполнять.
— Путевку выписывают: поезжай туда-то. А мне надо в другое место, там интереснее. Думал, думал, где же не надо никому подчиняться? Наверно, киномеханик свободен от этой докуки — пошел в киномеханики. И ведь никогда бы не подумал, что там еще и зарплату приличную платят! Платили, вернее. 120 да еще столько же за выполнение плана. Инженер на заводе столько не получал!
Конец фильма и лучший урожай в крае
Однажды кончилось кино, как и многое другое в нашей жизни.
Дата начала работы фермерского хозяйства Анатолия Андреева выложена на фронтоне первого построенного собственными силами производственного помещения на базе — 1992 год. Последняя… Простите, к Андрееву это определение не подходит. Самая свежая дата, отмеченная таким же способом — 2008. Это солидное сооружение в которое свободно входит любая техника, нуждающаяся в ремонте. Здесь огромный рабочий зал, котельная, бытовки, различные подсобные помещения и — сюрприз! — волейбольный зал.
Объемы освоенного бетона, кирпичная кладка, плиты, фермы, металлопрофиль здесь в таких объемах, что — не любишь считать деньги в чужих карманах — а невольно хочется. И следом задать вопрос: где взял?
— По конверсии кое-что досталось, — хитровато улыбается Анатолий Петрович.
Достается пакостливой кошке ухватом по спине, а тут голову иметь надо, сметку и подходы к людям. Что интересно, — и это тоже характерно для большинства крупных фермерских хозяйств, — свои служебные помещения или, если хотите, офисы строятся здесь в последнюю очередь. Зачем? — пожимают фермеры плечами. Полчаса за день — максимум времени на работу за столом. Вот и у Андреева при всей строительной мощи его хозяйства “офис” до сих пор в вагончике.
Дипломы дипломами, а знания необходимы. Если говорить об агрономии — больше всего почерпнул их Анатолий Петрович, когда начал работать с АНИИСХом. Теперь связь с наукой у хозяйства постоянная, берут на испытания новые сорта пшеницы, размножают. Хозяйство имеет статус семеноводческого, что подтверждено федеральной лицензией.
В прошлом году Андреев показал самую высокую в крае урожайность сахарной свеклы. На стене кабинета Диплом первой степени за достижение высоких показателей в конкурсе на звание лучшего свеклосеющего хозяйства России.
Кстати, что уж точно отличает большинство фермеров друг от друга — набор агротехнических приемов. Причем ни у кого нет такого, чтобы этот набор был постоянным. Все время в поиске, в испытаниях новой техники, новых сортов пшеницы, ячменя, прочих культур — они дорабатывают за науку, которая в силу пренебрежительного отношения к ней со стороны государства не поспевает за мировыми достижениями сельского хозяйства.
Если сейчас начать говорить об этих самых агротехнических приемах, которые позволяют собирать самые высокие урожаи в крае, мы далеко уйдем от нашего героя. А тема интересная и, между прочим, не закрытая ни для кого. Приезжайте на места, вам все покажут и расскажут. Тем более что такие, как Андреев, ежегодно совместно с учеными проводят у себя семинары и всякого рода совещания по обмену опытом.
Не упади со стула!
— Перед севом озимых звоню в Кемерово, — делится новой проблемой Анатолий Петрович. — Цену знаешь? — спрашивают меня. — Нет. — На стуле сидишь? Держись крепче! — Оказалось, 30 тысяч за тонну против прошлогодних 12! Как мы будем работать на следующий год? Не знаю. До 90 процентов удобрений идет за границу, и никакого квотирования нет. Не посчитали нужным! Обещали таможенные пошлины увеличить — ничего до сих пор не сделано. Что ж производителю не резвиться?
Ну вот, все-таки дошли до обвинения государства в попустительстве. Действительно, как ни старайся выстроить вокруг себя забор из собственной независимости — все равно останешься зависим от массы обстоятельств — от ценовой политики на рынке, от производителей всего и вся, чего не может и не могло никогда поставлять на рынок село. От пьянства на селе, от малочисленности школ, в результате чего стареют кадры, отсутствует пополнение.
Сразу за окраиной села, через дорогу от андреевской базы школьное поле, с которого нынче уже скошена пшеница. Урожай неплохой, выше, чем у соседнего СПК. Обработкой, посевом и уборкой до сих пор занималось хозяйство Андреева, но руководитель намерен в дальнейшем к этим работам привлекать старшеклассников. Неплохой полигон для освоения профессии хлебороба — 85 гектаров. Да и прибавка к школьному бюджету солидная — в прошлом году за собранный урожай выручили 700 тысяч рублей.
— Я бы изымал землю у фермеров, которые мучают землю, получая урожай в 4-5 центнеров с гектара, — говорит Андреев. — Передавал бы в другие руки, кто умеет работать… Однако нас подстерегает другая беда — перекупщики земли.
Толстый кошелек и вечно живые надежды
Вот мы и дошли до самого главного, что волнует сейчас многих крестьян. Только до сих пор мы говорили о так называемых “варягах”, которые придут на землю с мощной техникой и полным отсутствием интереса к селу с его жителями и всеми их заботами. Здесь несколько иной поворот темы.
— Забирают землю от производителя и — бросают. И я даже знаю имена этих людей. Насмотрелся в той же Белгородской области. Стоят выкупленные земли, зарастают сорняком. Хозяев нет, их согнали новые собственники. Они дождутся выгодного момента — перепродадут. И не надо ничего делать…
Фермера Андреева беспокоит, прежде всего, собственное хозяйство. Пайщики говорят сегодня: вот подождем, когда за пай будут давать 100 тысяч — продадим.
— У приезжих ребят есть такие деньги, а у меня откуда? Вот сейчас мне необходимо выкупить 2,5 тысячи гектаров. Возьму кредит — но все равно выкуплю. Иначе куда я дену парней, которые у меня работают? Им по 30-40 лет, еще жить да жить. И они смотрят на меня с надеждой. А что я без земли? Кому нужна тогда вся эта техника, база?
Что ж мы, государство, сообщество граждан, слушаем фермеров и не слышим? Почему их интересы не становятся приоритетными, когда речь заходит, к примеру, о том же рынке земли? Почему мы не поможем им, придумав некую специальную кредитную линию для покупки земли хозяевами, зарекомендовавшими себя как рачительные пользователи ее?
Наверно, много еще этих “почему” можно было бы задать. Но пока, как это уже было сказано, фермеры не особо докучают вопросами ни местной власти, ни вышестоящей. Надежда у них, в первую очередь, на себя.
ПРИДЕТ АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ…
Про фермера из Усть-Пристанского района Николая Апасова написано много. И о том, что его семеноводческое хозяйство работает в тесном содружестве с селекционерами Алтая, с научно-исследовательским институтом сельского хозяйства, и о том, что благодаря ему выжил и получил прописку даже за пределами края замечательный сорт пшеницы “Алтайская-325”, и о том, что Апасов постоянно ищет новые сорта, более урожайные, и о том, что к нему на летние семинары приезжают набираться опыта из Новосибирской, Кемеровской, Омской областей. О вдумчивой работе с гербицидами, с удобрениями, об экспериментах с различными способами обработки земли, заделки семян и внесения удобрений…
Однако, познакомившись с Николаем Ивановичем, с другими успешными фермерами Алтайского края, могу с уверенностью сказать, что каждый год, каждый сезон изменения в их хозяйствах, в способах и методах работы, в жизни — если рассматривать ее в самом широком аспекте — происходят значительные. И потому всегда есть, о чем рассказать заинтересованному читателю.
Прошлое лето поскупилось на осадки. Ходили с ним по полям, по опытным делянкам, Апасов, горестно покачивая головой, показывал: вот здесь земля потрескалась от засухи, здесь… Разумеется, итоги нынешней уборки будут поскромней прошлогодних. Посчитано, что за последние пять лет фермер Апасов в среднем получал на круг около 32 центнеров зерна. Однако и в тот год урожайность на его полях была гораздо выше, чем у соседей, работающих в тех же погодных условиях.
А ученые радуются: мы смогли посмотреть новые сорта в таких сложных условиях. У них, у ученых, отрицательный результат — все равно результат.
Еще, очевидно, необходимо сказать, что в хозяйстве у Апасова три хороших зернотока, на каждом из которых можно за час обрабатывать по 70 тонн зерна. С техникой все обстоит благополучно. Об этом Николай Иванович еще в конце прошлого года говорил:
— Теперь можно увеличивать площадь пашни — купили новые тракторы, почвообрабатывающую технику, комбайнов хватает. И пускай нагрузка не очень большая, на земле все надо с умом делать. Фермерское хозяйство чем от колхоза-совхоза отличается? Это — дитя. Мать сначала думает о нем, вынашивает, растит, воспитывает…
Вот сегодня разговор и о том, и о другом. Мы же заявили, что у фермеров без новостей не бывает.
Николай Иванович согласен со многими фермерами, которые считают, что нацпроект по развитию АПК кое-что дал для производства, для оснащенности сельского хозяйства техникой. А вот в социальном плане, по его мнению, селу внимания недостаточно.
Вопрос непрост. Уже несколько раз сказано: “социалка” взрастает там, где есть производство, иначе попросту не бывает. Да и Апасов понимает это. Вот нынче взвалил на плечи своего хозяйства, то есть на свои собственные, два села — Коробейниково и Краснодарское. Кто хорошо знаком с территорией и историей края, знает, что в недалеком прошлом оба эти села были достаточно крупными населенными пунктами. В свое время обоз раскулаченных тянулся чуть не километр, от Коробейниково до Нижне-Озерного — апасовского села. Дораскулачивались! После короткого подъема в годы Советской власти сегодня пришли к тому, что последние 70 коров стоят в неприспособленном помещении, старые скотные дворы не подлежат восстановлению.
В Краснодарском 80 процентов земли разобрали фермеры, остались немощные старики — пенсионеры. Техника не покупалась полтора десятка лет, сараи развалились. Сейчас Апасов оформляет землю, которая составит из паев и фонда перераспределения более 3000 гектаров. Солидная прибавка к его почти девяти тысячам, будет где наработаться!
С Коробейниковским хозяйством дело обстоит несколько иначе. Хозяйство будет переоформлено из общества с ограниченной ответственностью в акционерное с основным пакетом акций у Апасова. То есть оно сохраняет юридическую самостоятельность. А пока Николай Иванович гасит долги “лежачих” хозяйств и в первую очередь — по зарплате.
— Хозяйства нет, но остаются люди, а это — основной капитал. Будет кому работать. Они ж в качестве зарплаты 10-12 лет получали по стогу сена… Посеять и убрать — это одно, а жить — совсем другое. Нельзя же в одной тарелке супа с одного только края посолить.
О том и речь: есть производство — будет жизнь.
Уже восстановили столовую в Коробейниково, а то приезжие строители, выигравшие конкурс, деньги истратили, а на окна да на отопление не хватило. Выделил Апасов деньги и на трубы для отопления клуба. У себя в Нижне-Озерном отделали кабинет главе, библиотеку, фельдшерско-акушерский пункт. Сейчас ждут архитектора, чтобы получить план перестройки части школы под детский садик. Не так просто получить разрешение на его открытие, но Николай Иванович добьется.
— Сколько садик будет стоить? — задает вопрос Апасов, скорее всего, самому себе. — 500 тысяч, миллион? Сделаем.
Но ведь Апасову надо государство кормить, давайте, ребята, как-то вместе.
“Ребята” — это, очевидно, то же государство в лице местной власти (безденежной, кстати, по воле самого государства), повыше и совсем высокой. Но пока надежды больше всего на Николая Ивановича и ему подобных.
— У меня мать умерла в поземку, — рассказывает он. — Врач приехала через три часа после того, как уж бабушки собрались. И отец. Привезли с инфарктом — а врача на месте не оказалось… Эти несчастные 70 коров доят, с каждой по 4 литра — а деревню занесло. Хоть сколько надоили — увезти-то надо. Едешь, чистишь. Или бабушка померла, кто ее хоронить будет? В городе у бизнесмена сразу скорая помощь приезжает. Бесплатно! Здесь пока что не бизнес. Бизнес — то, что выгодно, что можно купить-продать. Сегодня построить склад стоит 5 миллионов рублей, а иди продай, сколько будет стоить? 200 тысяч! Или трактор. Отремонтировать — 250 тысяч, продать отремонтированный — 50. Понятие такое: они уголь, нефть, руду добывают, железо куют — и все это для нас. А мы так, погулять в поле вышли…
Апасов горячится, особенно — когда речь заходит о новых хозяевах сельскохозяйственных угодий.
— Видел я два хозяйства, в одном 16 тысяч гектаров, в другом 10. Работают 30 человек, все наняты со стороны, в том числе и директор. В чистом поле на краю деревни легкие сооружения из профнастила — склады, чтобы засыпать себе семена. Железнодорожный вагон — столовая, умывальник, другой вагон — кабинет руководителя, бухгалтерия, агроном, инженер. 4 посевных комплекса, два опрыскивателя, 4 КамАЗа, 4 шофера, 12 механизаторов. Посеяли — уехали, убрали — уехали. У них за спиной село — ничье. Есть там глава, бьется, чтобы воду откопать — бесполезно, никому не нужны.
Николай Иванович вспоминает, как брал брошенные земли в соседнем Усть-Калманском районе. Брошенные, никому не нужные! Целая армия чиновников различного масштаба налетела: не пускать! Олигархи! Оккупанты! А нынче приехали чужаки, взобрались на сопку, с которой земли нескольких районов видны — Уст-Калманского, Петропавловского, Смоленского… Это наша земля, мы будем тут работать. На 1000 гектаров — один человек. — А другие? — До других нам дела нет.
— Николай Иванович, судя по всему, деревня все-таки будет убывать…
— Пожалуй, выбора нет. Через 10 лет ДТ-75 уже нигде не увидишь. И если в севе надо пятидесяти человекам участвовать, ста уже не будет. Но надо поддержать людей в нынешнем положении. Она же, бабушка-крестьянка, ничего не может, зубы вывалились, рука не гнется — изработалась. И не нужна никому! Понятно, сегодня поднимать животноводство — со строительством, покупкой скота, прочими расходами — скотоместо обойдется в 300 тысяч. Эти затраты не окупятся и в десять лет и с надоями в 8 тысяч литров! Но мы пойдем на это.
— А уйдет Николай Иванович Апасов…
— Придет Алексей Николаевич Апасов, еще кто-нибудь. Да и то, что построено, никуда не денется… В конце концов, мы здесь родились и несем ответственность за все, что здесь происходит.
Коробейниковский храм Казанской Божьей матери и одноименная икона известны далеко за пределами района и даже края. Старинная кладка не поддалась ни взрывчатке, ни бульдозерам. Сейчас здешний приход ожил, строится, хозяйство свое ведет. А маковки церковных куполов, возвышаясь над селом, видны издалека. Кресты возносятся к небу, напоминая всем нам, что земная жизнь коротка, и прожить ее каждый вправе — как ему вздумается. Или — как судьбой начертано?
ЧТОБЫ ЖИЗНИ СМЫСЛ НЕ ПОТЕРЯЛСЯ
В загранку за тапочками. А потом — ко кресту.
В центре села Клочки церковь — красивая, новая, сложенная из гладкого красного кирпича, с золоченой маковкой и малиновым звоном. Теперь затруднений нет — как называть Клочки — село или деревня. В старину так считалось: храм стоит — стало быть, село. Стоял тут храм и раньше, на этом самом месте, аккурат до 1939 года. А потом сломали, помешал кому-то, кого из этих самых Клочков отродясь не разглядеть было.
Много тогда по России церквей порушили, с иных главки посносили да под клубы, а то и под склады приспособили.
Годы спустя в Клочках построили замечательный дом культуры, как раз возле того места, где церковь раньше стояла. Красивый, просторный, стены в зеркалах. Поработал — и приходи отдыхай, занимайся, чем хочешь — пой, пляши, играй… Однако время распорядилось по-своему: не стало дома культуры, одни стены с пустыми глазницами оконных проемов. Наглядный урок нашей безумной истории, в самом центре села: стоял дом культуры рядом с местом, где красовалась когда-то церковь, теперь заново отстроенная церковь соседствует с развалинами дома культуры. В 60 лет уместились эти крутые перемены, и все — итог деятельности человека, считай, нашего современника, нас с вами.
Может, и доживем когда до понимания: не мешает здоровое соседство друг другу, наоборот, дополняет. В одном здании — культура, традиции, душа народная, в другом — вера, а в ней — та же национальная культура, традиция, душа.
Построили нынешнюю церковь на средства здешнего предпринимателя Николая Мальцева. И нарекли ее храмом святого Николая Угодника — отчасти по имени щедрого уроженца здешних мест, отчасти в знак того, что названый святой считается покровителем в делах и хранителем путешествующих. На память приходит традиция русского Севера, когда вологодские, архангельские купцы-передовщики в конце 18-го — первой половине 19-го веков от своих доходов ставили храмы. В городке Тотьма, откуда вышла целая плеяда известных купцов, на три тысячи населения насчитывалось 18 храмов!
Что касается путешествий, тут Николаю Григорьевичу, точно, в свое время покровитель был необходим. Случившаяся в стране перестройка в самом начале 90-х погнала его за товаром по разным пределам — сначала Польша, потом Турция, Китай… Путь нынче хорошо известный и многими пройденный вовсе не от любви к смене мест. В том сумасшедшем экономическом пространстве надо было как-то выживать.
— За тапочками гоняли, — уточняю с некоторой долей иронии.
— Да, за ними, — не обижается Мальцев.
Как ни странно, сегодня те дни и годы, когда люди вынуждены были бросать привычную работу, оставлять насиженные места, некоторые вспоминают с оттенком теплой грусти. Ничего удивительного, для многих “челноков” шоп-туры пришлись на их лучшие годы, на молодость. Николай Григорьевич из их числа — тридцать с небольшим, замечательное время для реализации лучших своих качеств, возможностей, знаний. С другой стороны, это время и изломало многих. Это ведь надо выдержать, перемочь себя, чтобы оставить школу, учительство. А к тому времени Мальцев уже был назначен директором вновь строящейся школы. Как-никак — карьера…
Каков поп — таков и приход
На битого жизнью он не похож — рослый, крепкий, подтянутый и главное — улыбчивый, не злой на жизнь. За две недели до нашей встречи у него угнали машину, только что купленную, дорогую. Жалко, обидно, досадно, однако Николай Григорьевич говорит о случившемся спокойно, больше досадуя на нашу исковерканную действительность. В конце концов, это всего лишь машина.
Под стать ему напарник по производству и всем хозяйственным делам Юрий Александрович Бакушкин. И ростом Господь не обидел, и в плечах — косая сажень, и двигается легко и скоро. Разница у Юрия и Николая в возрасте всего в два года.
Что-то свело их, одного — городского жителя, другого — здешнего. Может быть, общая малая родина. Мать-то у горожанина Николая Мальцева до сих пор живет в Клочках… Уже не первый год успешно ведут совместное хозяйство частное предприятие “Мальцев” и крестьянское хозяйство “Бакушкин”. Спрашиваю у Юрия Александровича про перемены в его жизни, тоже, казалось бы, круто поменявшейся. До руководителя крестьянского хозяйства он 15 лет проработал главным инженером колхоза.
— Для меня мало что поменялось, разве вот отвечать стал за все только по должности и совести, а еще деньгами, собственным имуществом. А основные принципы в отношениях с людьми остались прежними — порядочность, честность, открытость.
Вернемся к разговору о храме, о деньгах, потраченных на него. Иные убеждены, что подобные траты идут от желания очистить себя от греха наживы. Николай Григорьевич не согласен. Если заработал нечестным путем, никакие пожертвования, никакие молитвы не спасут.
— Зачем ты это сделал? — спрашивают. — А я не знаю, душа команду дала. Может, еще в бабушке моей причина. Она верила глубоко — истово и тихо. В самый лютый мороз, бывало, случится православный праздник, она шалью подвяжется — и на дорогу, ловить попутку до Барнаула. В храм, помолиться. Это сейчас “газели” через каждые полчаса бегают, а тогда… Бабушку звали Ариной, отсюда и имя дочери — Ирина, то же самое, только на современный лад. Между прочим, она уже самостоятельный человек, заместитель прокурора одного из районов Барнаула.
Еще Мальцев сказал, что построить храм — это только начало. Куда важнее, чтобы образовался и стал жить приход. И тут в нашем разговоре по подсказке самой жизни сошлось духовное и мирское, хозяйское.
— Сейчас взялись коровники, свинарники строить, — размышляет Юрий Бакушкин, — дорогущие, надо сказать. У нас видели на въезде? Комплекс приблизительной стоимостью в 300 миллионов. Когда эти деньги будут отработаны? Но это один вопрос. Другой — чаще всего инициатива нового строительства приходит извне, со стороны. Появились у кого-то деньги — надо вложить, допустим, в производство молока, сегодня выгодно. Но построить и вдохнуть жизнь, начать зарабатывать на этом комплексе — две разные задачи, требующие разных подходов.
Надеюсь, простят меня верующие за сравнение прихода с производственным комплексом, но суть, повторюсь, в том и другом случае едина. К сожалению, история нас ничему не учит, даже самая близкая, новейшая из новейших. В начале 2000-х в селе объявилось много приезжих предпринимателей, что само по себе говорит о неком новом дыхании сельской экономики. Однако — и годов-то прошло всего ничего, — но к сему дню никого из них не осталось. А почему? Подход был сторонний: я вот деньгами обзавелся, куплю вам запчасти, солярку, семена — а вы тут работайте, себе на здоровье и мне во благо.
— Не получается, — делает вывод Николай Мальцев, — хочешь на земле работать — изволь быть рядом. Кстати, жизнь показала, что любой бизнес на расстоянии плохо управляем.
Бизнес, дети и выгоды простоя
И здесь мы начинаем разговор о хозяйстве Мальцева и Бакушкина, об их бизнесе, если хотите. Наша встреча в Клочках состоялась в воскресенье, но, думаю, нет надобности говорить, что, несмотря на выходной, работа шла полным ходом — и в поле, и на свинокомплексе. Кстати, первое, что мы увидели — готовый к отправке фургон-скотовоз с хорошо откормленными свиньями. Смотрим на номера — новосибирские.
— Хорошую цену предложили, — объясняет Николай Григорьевич и дальше развивает мысль, которая, на первый взгляд, противоречит его собственным словам. — В этом преимущества моего городского существования — связи, знакомства, информация о конъюнктуре рынка не только в крае, но и за его пределами. Плюс к тому — работа с банками, другими кредитными организациями…
— А недостатки?
— Да я же здесь большую часть времени провожу, в селе, на производстве, вдали от дома, от семьи. У нас, считай, непрерывный цикл работы. Уборка — в поле дотемна, танковое сражение. Следом за зерновыми подсолнухи убрали — те же люди пошли в маслоцех. До февраля поработали, в марте подготовка техники к севу. А там, глядишь, и новый полевой сезон подошел…
— И жена ничего, терпит?
— Тут мы с моей Ольгой Александровной нашли взаимопонимание. Она меня во всем поддерживает, и это, пожалуй, самое главное. Одно плохо, в этой круговерти не успели еще, кроме дочери, детей родить, а не мешало бы…
К вопросу о детях, подрастающих и уже подросших, мы еще вернемся. Пока же, отклонившись от производственной темы, отмечу еще одно сходство в жизни напарников: у обоих жены — медицинские работники. Юрий, правда, обогнал Николая в детях — две дочери, обе студентки.
Если продолжить разговор о преимуществах, они как бы сами собой формируются в производственном цикле. Свеклу сдали — жом получили, масло продавили — жмых, зерно переработали — отруби… Все это пошло на свинарник (так, по-простому, в хозяйстве называют свинокомплекс) — получили мясо. Но это, по мнению Николая Григорьевича, оценка нынешняя, без далекого загляда. Все-таки, считает он, подходит время более узкой специализации, когда необходимо высококлассное оборудование, такого же уровня специалисты, все кадры, современная, отработанная до мелочей технология. Сразу в нескольких отраслях этого трудно добиться. Мальцев поведал историю своего приятеля, который и лимонад делал, и хлеб выпекал, и колбасный цех держал. В итоге — не осталось ничего.
— У нас мельницы небольшие — сегодня уже трудно соперничать с крупными предприятиями зернопереработки. Что хорошо — мы более маневренны. Чуть что — раз и остановил. Попробуй-ка останови большой мелькомбинат — куча проблем потянется. Иногда даже такое случается: выгодно мне нынче зерно продать — продаю, хотя и мельницы свои в это время стоят.
Что выгоднее сегодня — узнаем завтра
Вот мы и приблизились к главному, к тому, что является определяющим в подходах наших новых знакомых к ведению своего хозяйства, к производству. Прежде всего, это два фактора, не удобные для соседства друг с другом, можно даже сказать — противоборствующие. С одной стороны — умение считать, находить выгоду, с другой — нестабильность, составляющая сегодняшней жизни, к сожалению, от Мальцева и Бакушкина не зависящая.
Сейчас имеющиеся в хозяйстве 2,5 тысячи гектаров земли заняты под свеклу, пшеницу, ячмень, подсолнечник. Основной упор сделан на сахарную свеклу, она более рентабельна по сравнению с другими культурами. И то сказать — цены на одном уровне держатся четыре года подряд, что свидетельствует о стабильности в этой области производства. Впрочем — как посмотреть. За то же время выросли цены на гербициды, семена, горючее. В прошлом году только за вывоз свеклы на сахарный завод отдали более миллиона рублей.
Сидим у края свекловичного поля, чистого, выглаженного — как и предполагает технология возделывания этой капризной культуры. Сахарок-то сладок, да путь к нему непрост. Механизаторы Владимир Маликов и Евгений Шушунов ведут предпосевную обработку и следом сев. Юрий Александрович рассуждает.
— Сейчас пшеница пошла по цене в рост. Вот подсчитываю: с этого поля я собрал бы по 30 центнеров с гектара. Весной день отсеял — осенью за день убрал. А за свеклой надо все лето ходить — и междурядная обработка, и химпрополка… В результате на сегодня получается, что пшеница выгоднее. Но мне же надо смотреть вперед, знать заранее, какую культуру завтра сеять, а как я могу быть уверенным, что цены на зерно продержатся? И сколько?
Рассмотрим другое направление производства. История свинокомплекса за последние 7-8 лет такова. Сначала им владел колхоз — не потянул. Потом взял предприниматель, довольно крепко стоящий на ногах, кстати, приятель Николая Григорьевича. Лет пять назад случился обвал цен — давали по 18 рублей за килограмм живого веса. Предприниматель попросту разорился. И вот уже третий год свинокомплекс в работе у наших друзей-напарников. Трудности первого отнесли на счет начала, которое мало у кого бывает легким. В следующем году не было цены на мясо, кое-как сработали по нулям, выжили, в основном, за счет собственных кормов. Сейчас начала расти цена на мясо — вдвое подорожали корма. Тут не надо впадать в заблуждение: свои-то они свои, жом да зерноотходы, но далеко не весь рацион может обеспечить собственное хозяйство. Об откорме, технологии содержания животных на комплексе мы разговаривали с главным ветврачом района Василием Ивановичем Полугородниковым.
— Я работаю с 1985-го года, — говорит он, — и точно могу заявить: никогда в Ребрихинском районе так свиноводство не велось. Раньше как — корма сыпанули, холодной водой разбавили — питайтесь! Сейчас здесь полностью соблюдается современная технология кормления, животные получают в необходимом объеме все микродобавки, витамины, минералы. К сожалению, таких комплексов у нас пока больше нет.
Вот оно — казалось бы, наконец-то, сошлось — отработанная технология, дающая скорые и устойчивые привесы — с одной стороны, нормальные цены на выращенный скот — с другой. Работать и радоваться, что еще?.. Сейчас на комплексе содержатся 2000 голов, это максимум, расти дальше некуда. А надо бы вроде расширяться…
— Сейчас я не рискну новый комплекс строить, — высказывает сомнения Николай Григорьевич, — при сегодняшней политике в сельском хозяйстве. Из Казахстана гнал автомобиль, полторы тысячи километров проехал — по всей земле нашей остовы животноводческих комплексов. Задача вовсе не из высшей математики — или должным образом дотировать сельское хозяйство, или продукты питания будут постоянно дорожать. Если в производстве сахарной свеклы государство каким-то образом участвует, то свиноводство, к примеру, не получает дотаций вообще. Чем нам сейчас хвалиться? Один свинарник на весь Ребрихинский район? Почему извели крупный рогатый скот? Да потому что килограмм молока в свое время стоил не дороже стакана газировки! Но, повторюсь, нельзя поднимать сельское хозяйство на плечах городских покупателей, не по силам это простым людям. В той же Америке на гектар пашни ежегодно поступает 600 долларов дотаций. Посчитаем, — Николай Григорьевич берется за калькулятор. — Вот, пожалуйста: умножаем их денежки на мои гектары — полтора миллиона долларов в год я бы получил! Вот вам и удобрения, и новая техника, и строительство. Необходимо создать условия, чтобы на земле было выгодно работать. Тогда и люди сюда пойдут, и инвестиции рекой потекут.
Парк техники, доходное бортничество
и невыгодная работа
Очевидно, будет излишним объяснять, почему у наших напарников именно такой парк техники — два видавших виды трактора К-700, три Т-4, три МТЗ-82 (эти, правда, новые), МАЗ, КамАЗ, четыре комбайна “Нива”. С осторожностью, во всем присущей им, относятся хозяева к обновлению техники. Прежде всего, опять же — считают. И, тем не менее, нынче взяли в лизинг американские машины — трактор “Кейс” и комбайн “Вик”.
— Теперь несколько лет за них отрабатывать, — сокрушается Николай Григорьевич.
Но ведь прекрасно понимает, сам об этом говорил, когда речь зашла о более узкой направленности хозяйств, о специализации: приходит время высоких технологий, и с этим ничего не поделаешь. Впрочем, и здесь у Мальцева и Бакушкина все обсчитано, правда, выгода несколько отсрочена. Ничего не поделаешь, будущее настойчиво стучит в двери…
А вот об этом разговор отдельный, хотя и на ту же тему — как жить сытнее, богаче, как улучшить качество жизни? К этим вопросам обязательно примешивается еще один, не менее важный — с кем всего этого добиваться? По мнению многих руководителей сельского производства различного уровня, проблема сельских кадров сегодня выходит на первый план. И здесь не надо делать удивленное лицо: куда, мол, подевался народ? Разваливается производство — уходят специалисты, превращаются в подсобную, неквалифицированную рабочую силу на посторонних промыслах. А новых тем временем никто не выращивает. Яма, черная дыра, называемая дефицитом кадров.
— Не виноват крестьянин, — сокрушается Юрий Александрович, — что его труд не был востребован должным образом, оценен по достоинству. Далеко не худшие вынуждены были бежать, а вот остались как раз не самые лучшие. На безработных по бирже труда в районе ежегодно уходит 30 миллионов рублей, их бы вложить в дело… Но скажите, зачем за 5-6 тысяч идти работать, когда полторы дадут за просто так, и их хватит, чтобы заплатить за свет и газ. А остальное — со своего подворья, с огорода. Так что никто по-настоящему работу здесь и не ищет. На натуральное хозяйство перешли… Вот у нас Маликов Володя работает, вы его видели, 27 лет, больше молодых механизаторов нет. Перед началом посевной семерых “закодировали”, двое сорвались, пятеро пока держатся… Очевидно, в недалеком будущем нас спасет внедрение новых американских технологий с минимальной обработкой почвы. Там один человек управляется с большими площадями пашни. Прилетит такой специалист из города на своей “Тойоте”, отработает — и назад, домой.
Про “спасение” Юрий Александрович говорит, не скрывая горечи.
Клочки — село своеобразное. Стоит у края трассы, до Барнаула рукой подать, чуть больше часа езды. С другой стороны села бор, богатый грибами и ягодой, в сезон по 25-30 тысяч за месяц неленивый может заработать на одном лесном промысле. С таким заработком даже преимущества работы у Мальцева и Бакушкина в виде вспашки огородов, получения зерноотходов, помощи в заготовке дров, подвозке соломы — кажутся несущественными. Короче — нет выгоды идти работать на хозяина, особенно в животноводство, где условия труда — как были, так и остаются до сих пор — тяжелые. Между тем, Клочки отличаются от других деревень еще и тем, что здесь целых 17 организаций и частных лиц, готовых предложить работу. Где нынче найдешь такое! И что делать соседним деревням — Боровлянке, Орлу, Березовой Роще, где работу предложить некому? И читайте это место — как хотите: некому, имея в виду работодателя, и некому, поскольку последние работоспособные граждане убежали.
Битва без баррикад и новые задачи учителей
— Я закончил клочковскую школу в 1979-м году, — продолжает Юрий Александрович. — У нас было три десятых — “А”, “Б”, “В”, по двадцать человек. А сейчас в десятом один ученик, пятого класса вообще нет. Нужен агроном, где его взять? Написали заявку в агроуниверситет, может, пришлют. Так когда еще научится по-настоящему работать…
— Получается, родина у нас какая-то не очень приветливая и привлекательная, — размышляю я вместе с Бакушкиным на краю все того же свекловичного поля. — Что большую возьми, что малую.
— Какая бы ни была — все равно буду биться за нее.
— Было это в конце 70-х, слушал я молодого и бойкого секретаря барнаульского горкома КПСС. Так вот он, помню, говорил, что готов пойти за дело Октября на баррикады. А кто, спрашиваю, будет, по-вашему, по ту сторону баррикад? Не нашелся он что ответить. А вы? — задаю вопрос Бакушкину. — С кем и за что собираетесь биться?
Юрий Александрович усмехнулся, посмотрел вдаль.
— Да вот на этом самом поле и буду биться — чтобы родило оно лучше, чтобы жизнь не потеряла смысла.
Горько оттого, что в последние годы произошло с нашим селом, оттого, что каждый день видят клочковские ребятишки клубные развалины в центре села, и входят эти самые развалины в детское сознание, как обязательная часть их родного пейзажа.
Нынче день ото дня почти у каждого жизненные задачи усложняются. Вот и новым учителям придется с дополнительным усердием, кроме преподавания обязательных школьных наук, обучать основам трудолюбия, которое неразделимо с любовью к родине и осознанием себя как гражданина.
Так или иначе, все в нашем лучшем из миров держится на людях. На Мальцевых, Бакушкиных, на Маликовых, даже на тех, простите, кто “закодировался” и стоит насмерть перед желанием выпить.
АЛЕКСАНДР КАБУШЕВ:ЖИВУ САМ ПО СЕБЕ
Село сегодня работает в условиях сильнейшего диспаритета издержек и стоимости готовой продукции, нехватки квалифицированных кадров, непредсказуемости ценообразования, отсутствия информации о потребностях рынка, обилия посредников и неуемного аппетита чиновников, не пускающих мелкого сельхозпроизводителя на оптовые рынки. Нынче фермер, выращивающий свой урожай на нескольких десятках соток, имеющий 10-15 свиней, не может продать произведенное им мясо или овощи по цене, хотя бы приближенной к розничной.
Александр Кабушев, житель села Семено-Красилово Кытмановского района — один из таких. Только хозяйство его не фермерское, не крестьянское, а всего лишь личное, подсобное. “Я — ничей, — говорит он. И добавляет: — Спасибо Борису Николаевичу, дал мне возможность приобрести трактор и уйти из колхоза”. Колхозами Кабушев называет коллективные предприятия любой формы собственности.
Максимализм одного против большинства
Александр Алексеевич Кабушев родился на Алтае, в Кытмановском районе. Закончил Темирязевскую академию сельского хозяйства, получил великолепные знания по работе с племенным стадом крупного рогатого скота симментальской породы. Еще будучи студентом, ухаживал за поголовьем молодняка в одном из хозяйств Саратовской области и добивался полуторакилограммовых месячных привесов.
Так получилось, что знания его в полной мере не понадобились на Алтае, куда он вернулся дипломированным специалистом. Максималист Кабушев не захотел работать вполсилы. Он ушел из зоотехников, работал инженером по технике безопасности, бухгалтером комплексной бригады, диспетчером автогаража, построил собственный магазин, но вынужден был оставить торговлю, поскольку число покупателей неуклонно падало, и, в конце концов, дело стало невыгодным.
Кабушев убежден, что коллективно-общественная форма собственности, будь то ООО, ОАО или СПК — неэффективна и пагубна. Возможно, он не знает, что в крае есть предприятия всех названных форм, работающие с достаточно высокими экономическими показателями. Но Александр Алексеевич в своих размышлениях опирается на собственный опыт, на свои наблюдения. Он считает, что в селе не происходит сколько-нибудь серьезных изменений в организации труда, в качестве его.
— Об этом свидетельствует снижение поголовья крупного рогатого скота, свиней, — считает Кабушев. — Молочное производство представлено низкопродуктивными стадами с высоким процентом ежегодной выбраковки из-за плохих условий кормления, содержания и подготовки ремонтного молодняка. Мясное производство горе-руководителями преподносится как убыточное. И это притом, что тонна качественной говядины реализуется по цене более 80 тысяч рублей, тонна продовольственного зерна идет, по нынешним обещаниям, по 8 тысяч. Разработка концепции экономической выгоды предприятия по различным отраслям, увеличение перечня производимой продукции, повышение заинтересованности работающих в результатах труда — этого попросту нет.
Несоветский дед и Советская Родина
Из своей многочисленной родни Александр больше всего любит говорить о деде. Уж больно замысловато жизнь у того складывалась, похоже — как и у внука. Нашу фамилию, — говорит Кабушев, — среди славян не встретишь. Другое дело — среди карачаев, адыгейцев, нагайцев… Прапрадеда звали Абу Ильяс Капушев. В бумаге потом написали: инородец, крещен Ильей Кабушевым — кабы Илья.
Дед был темнокожий с красными волосами, как красная порода скота. Сравнение в духе Александра: что ближе к роду занятий, с тем и сравнивает. А еще говорит про волосы деда — цвета комбайна советских времен. Ну, к слову сказать, красные комбайны и сейчас не перевелись на полях…
Дед говорил, относясь к ситуации с пониманием:
— Да, пенсия у меня маленькая, но я ведь на Советскую власть не переломился.
— А как же ты на фронт пошел добровольцем? — спрашивал внук.
— Тут, брат, статья особая. Я ведь хорошо понимал, чем это грозит миру. И второе — как бы там ни было — родину надо защищать.
После войны в разных местах работал. Был даже председателем колхоза.
— Моя рожа, — говорит, — на доске почета в райкоме висит, а у людей хлеба после февраля нету!
На том и бросил председательство. Потом стал работать начальником лесоучастка, там лес отправляли молевым сплавом. На нижнем складе, допустим, приняли 800 кубометров леса, а это значит, что на верхнем сплавили 1000. Наряд же трудягам-работягам закроют на 800.
— Да пошло оно! — определился дед со своей должностью и ушел в простые заготовители до самой пенсии.
По герефордам “пара”, по истории КПСС — “тройка”
Про таких, как дед его, да и сам Александр, зачастую говорят: им не угодишь. Предложили ему работать с герефордами — бычки замечательной мясной породы, привезенные из-за границы.
— Я их не знаю, я учился и практиковался на работе с симменталами.
— Какая разница, ты же зоотехник! Вот поезжай во Владивосток, туда прибывает партия бычков. Выберешь по своему усмотрению.
— Ага! Выберу велосипед с передним приводом. Говорю же, не знаю этой породы!
Мог бы остаться в Саратовской области, в том самом замечательном хозяйстве, где так удачно применял собственную технологию откорма. Но там еще раньше определился его однокурсник.
— Что мне стул с ним делить? — сам себе задает вопрос Александр и продолжает мысль. — Мне, если работать под чьим-то руководством, надо, чтобы я этого человека уважал. Спасибо, насмотрелся, как перед начальством пресмыкаются…
Вспоминая годы учебы в “Темирязевке”, Александр Кабушев утверждает, что там все было всерьез. Преподаватели требовали знаний и познаний строго: вот рога, вот копыта, вот пятаки. И все чтоб затвердили до самой последней мелочи! На первом-втором курсе знакомые с сельской жизнью и трудом ребята говорили: да зачем нам это надо! В жизни не пригодится! А им преподаватели в ответ: вон неподалеку Балашиха, там Всесоюзный заочный институт сельского хозяйства — вот туда и двигайте! Про неуспеваемость разговора быть не могло. Две “тройки” у Александра случились — по математике и истории КПСС. По математике мать, преподаватель этого самого предмета, готовила его специально. Наверно, слишком много знал, оттого на занятиях вел себя непотребным образом. Что касается истории партии — как сам говорит, слишком правдиво смотрел на жизнь.
Крик души, натуроплата и левая молотьба
Судя по всему, не совсем правильно учили Александра, а, может, просто не учли характера. Идеалистом вышел он на трудовые просторы. Где ж взять те условия, тех людей, ту организацию труда и многое другое, что предполагал для себя Кабушев. Неудобно с такими, но, с другой стороны, он же не копейка, чтобы всем нравиться.
— Крик моей души о том, что в деревне не остается достойных людей, с которыми можно хоть что-то делать. Самый лучший мой партнер на заготовке сена за все время — дедушка 70-ти лет! Более-менее умеющие и желающие работать уезжают в соседнюю Кемеровскую область, механизаторы садятся на бульдозеры — и стаж механизаторский сохраняется, и деньги приличные получают… Если мы говорим о русском национальном характере, то он какой-то странный, этот характер. В нашей деревне есть трое двоюродных братьев, у каждого свой трактор. Так вот, заготовку сена или какую другую работу они выполняют поврозь! Скажите, где тут логика? Или другой пример. У меня работал один, отвратительно выполнил задание, испортил металл, его осталось лишь порезать да на металлолом отправить. “Вам, — говорю, — еще в Кытманово, в роддоме, когда вы на свет появились, на лбу поставили клеймо “колхозник”, а на заднем месте — “вечный””. На этих тружеников нельзя рассчитывать, социальный статус их — те же городские бомжи, только свои хибарки они не могут продать, не нужны никому. Могли бы — давно пустили б по ветру.
Достается “колхозам” от Александра совсем не потому, что в них работает кто попало. Как раз наоборот, все более-менее способное к труду население как раз и держится за эти предприятия. Во-первых, пойти больше некуда, во-вторых…
— Тем и пагубна колхозно-совхозная система, ныне интерпретированная как СПК, ООО, ОАО, что любой работник этих предприятий, начиная с самого генерального и кончая разнорабочим, сохраняет свое членство в трудовом коллективе не с целью заработка, а, в основном, с целью достижения материальных благ путем хищений из общего котла. Руководители делают свои дивиденды на “откатах” при реализации продуктов производства, приобретении ГСМ, запчастей, при оплате различных услуг (строительство, обработка посевов ядохимикатами, ремонтно-технические работы и другое), рядовые работники пробавляются мелкими хищениями, тащат дизельное топливо, корма, молоко, зерно…
В одном из хозяйств, — рассказывает Александр, — кипяток для запаривания кормов готовят с помощью котла-парообразователя, к которому подведена форсунка топливного насоса, который приводит в движение электродвигатель. Система допотопная, давно можно было бы использовать простейшую автоматику. Пришел скотник, нажал на кнопку — заработала система, а по истечении времени сама отключилась. Нет же, изо дня в день утром и вечером приходит специально выделенный рабочий и топит этот котел за 600 рублей в месяц. “Мало”, — заикнулся как-то, а ему в ответ: ты сколько солярки домой таскаешь? Что, не хватает?
Так и получается, хищения-то гласные и почти что узаконенные. А это уже вроде как и не хищения вовсе. Только вот что? — вряд ли кто возьмется объяснить.
Слыхивал я такие истории неоднократно, да и Александр подтвердил слухи эти своими наблюдениями. Закончился в страдную пору трудовой день на поле. Официально закончился, о чем и было доложено начальству. А неофициально обмолот зерна продолжался с удвоенной энергией. И бункера наполнялись, и машины с полновесным зерном сновали по ночным дорогам. Думаю, картина эта знакома многим. Куда везли хлебушко, а? Отгадайте с трех раз.
В тех краях, где проживает Александр, соседствуют две деревни. В одной присутствует “колхоз” со своим производством, в другой — нет. В первой подворья мычат и хрюкают, во второй — тишина. Отгадка та же, что и в прежнем случае.
От кредита уберегся — по миру не пошел.
Что делают на мясокомбинате — то и есть колбаса
Старшая дочь Александра Кабушева учится в педуниверситете, младшая — в школе. Кстати, когда младшая родилась, жена Ирина, работающая учительницей в школе, сказала: садись-ка ты дома, ухаживай за ребенком, а я пойду хоть какие-то деньги зарабатывать. На том и кончились отношения Александра с “колхозом”, осталась на память трудовая книжка, куда ему впаяли кучу прогулов. Вплотную занялся личным хозяйством, потихоньку наращивая объемы. Но… до известных пределов.
— В год я сдавал по 15 голов свиней. Почему не больше? Вот мои поросята — в 10 месяцев от 130 до 167 килограммов. Я не развожу стадо прожорливых аборигенов, у меня свиньи породные. Сейчас у меня три коровы, телята от них, а свиней всего шесть. Откуда я знаю, что случится завтра, не навезут ли опять какого-нибудь импорта? В 2006 году была нормальная цена на мясо, я увеличил поголовье, набрал зерна, взял в долг, чего никогда не делал. И какая же ждала меня морока с реализацией выращенного мяса! С долгом, правда, рассчитался, но ведь чуть было не взял кредит тысяч на 200 на развитие личного подсобного хозяйства! Сейчас бы у меня точно забрали коров с телятами и трактором в придачу, и я бы превратился в окончательно свободного гражданина предельно свободной страны… Сейчас ситуация меняется, свинина дорожает и, по всей видимости, будет дорожать впредь. Свиней попросту не стало, сбросили поголовье из-за низких закупочных цен, из-за непредсказуемости ценовой политики вообще.
Александр Кабушев вынужден мириться с ценовым беспределом, продолжая работать, содержать семью, выполняя наказ деда: это и есть главная и конечная цель человека — продолжить жизнь.
— Если отбросить излишнюю премудрость, — говорит он, — единственное, что тебя и твою семью выручит в самую распоследнюю очередь — домашние животные.
Дедова наука, к сожалению, не есть лекарство от тех самых идеалистических воззрений и добротного образования Александра. Он продолжает размышлять и о будущем своего маленького хозяйства, и об отрасли в целом.
— Если в сфере переработки зерна установились более-менее понятные отношения и относительно реальные цены на приобретаемое сырье, то в молочном производстве положение просто нетерпимое. Переработчики молока считают своей первостепенной задачей приобретение сырья по бросовым ценам. Совершенствование технологии переработки, уменьшение затрат при производстве продукции — это потом. Все технологические новшества преследуют одну цель: как из одного литра молока сделать пять литров йогурта. Умеют специалисты, сыроделы-молочники делать масло, сметану, кефир не совсем из молока. Почему бы на тех же маслосыркомбинатах не производить перечисленные продукты вовсе не из молока? Делают же колбасники колбасу, которая в розницу стоит 90 рублей, отказавшись при этом от отечественной свинины крестьянского производства, не говоря уже о прекращении закупа свиней живым весом. И как при всем этом быть тем, кто крестьянин по жизни, кто свое утро начинает с ухода за скотом и огородом и тем же день свой заканчивает?
Дальше ведем разговор с Александром Кабушевым.
— Не надо мне кредитов, — говорит он, — дайте мне реализовать продукцию по достойной цене. Да и что такое кредиты при нынешних закупочных ценах? Сейчас, слышал, в одном из соседних районов хотят построить комплекс для молочного стада на 2 тысячи голов. Там, по-моему, речь идет о кредите более 300 миллионов. Да как вы собираетесь отработать эти деньги, если молоко стоит от 5 до 7 рублей? Я был свидетелем, когда в один племзавод привезли нетелей из Германии, в другой — из Голландии, где тот скот, те племзаводы? Все провалилось в тартарары и все — при общественных формах собственности. Если при царе-батюшке завезли симментальский скот, так он расселился от Украины до Тихого океана, и мы получили 9 породных типов симментальского скота по стране! Мне хорошо запомнилось еще со времен учебы: в Голландии 80% молока в 1986 году производилось на фермах до 100 голов. А это примерно 30 дойных коров, такое поголовье может обслужить одна семья.
На первый взгляд, по мнению Александра Кабушева, вся проблематика животноводства, да и сельского хозяйства в целом кроется в одном — в приоритетной на сегодня форме собственности. Но это не так. Или не совсем так. Конечно, тащить у себя самого — нелогично, это практически исключено. Однако воровство искореняемо — была б на то добрая воля всех и каждого. И вот здесь не могу не согласиться с Александром: зачем государству оказывать материальную поддержку таким хозяйствам, где в силу различных причин не могут рачительно хозяйствовать, тем самым поощряя растащиловку? Зачем, организовывая новые предприятия, начинать с огромных затрат, связанных с закупкой заграничного племенного скота, который не научились и неизвестно когда научатся содержать как надо? Не проще ли привезти так называемый биоматериал в пробирке и начать выводить собственных племенных животных, как это делают во всем мире? Конечно, хорошо, когда все и сразу, но что-то вот не получается.
Минувшим летом я познакомился с фермером Владимиром Устиновым. Он намного обошел подобных ему в культуре производства, технологии, урожайности зерновых, его масштабы несравнимы со скромным хозяйством Александра Кабушева, но они оба одинаково безрадостно смотрят на будущее нашей деревни. Если не произойдет кардинальных изменений. Если государство не выработает серьезную программу реформирования хозяйственного, экономического и социального устройства сельской жизни, отношений между производителями, переработчиками и продавцами.
Сегодняшнюю ситуацию просвещенный зоотехник Александр Кабушев оценивает следующим образом.
— Мы получили формацию, которую можно назвать либерально-рабовладельческой. Мизерная часть населения уже не знает, чего хотеть, жируя и развлекаясь в лозаннах и куршавелях, другая, большинство, прозябает в своей вроде бы родной стране. Народ имеет широкую возможность продавать свой труд за гроши. А либерализм новой формации в том, что дается возможность не работать вообще, трансформируясь в люмпена, маргинала, совмещая деградацию с употреблением наркотиков или денатурата.
Не хотелось бы на этой ноте завершать знакомство с “неудобным” человеком Александром Кабушевым. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь. А песня получается не очень веселая.
Продолжение следует.