Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 10, 2009
Автор этой книги Анатолий Петрович Графов потерял зрение, учась на четвертом курсе Томского государственного университета. Вуз оканчивал будучи слепым. С 1966 по 1993 год он работал директором Новосибирского учебно-производственного предприятия Всероссийского общества слепых. За эти годы Новосибирское предприятие ВОС превратилось из небольшой мастерской в высокорентабельное промышленное предприятие — завод среднего объема с высокой культурой производства, развитой социальной инфраструктурой.
Наряду с производственно-хозяйственной деятельностью Анатолий Графов занимался вопросами тифлопедагогики взрослых и некоторыми аспектами психологии, связанными с ней, окончил аспирантуру при факультете дефектологии Ленинградского педагогического института им. А.И. Герцена.
“…Если ты светить не будешь,
кто тогда рассеет тьму?”
Назым Хикмет
Глава I. РАССКАЗ О СЕБЕ
Я долго колебался, приступать или нет к этой работе… Люди сейчас разобщены и живут трудно. Думал, что им не до инвалидов. Но случайно услышал по радио чтение глав из книги “Белое на черном” Гонсалеса Гальеги — человека, имеющего от рождения тяжелейшую инвалидность, прикованного к постели. С удивлением узнал, что эта книга быстро разбирается в книжных магазинах, переведена на пять языков, и что один из московских театров поставил по ней спектакль. Значит, не все так безнадежно!
В эти записки вошли отдельные фрагменты статей, заметок по этой тематике, а также работы “Слепой и зрячий”. 25 тысяч экземпляров этой книги хранились в подвале (другого места не нашлось), но случился пожар, и три четверти тиража сгорело. Я успел только небольшое количество раздать друзьям, знакомым и некоторым организациям. А мне очень хочется, чтобы эта тема получила более широкое распространение.
Трудно передать процесс восприятия слепым окружающего мира и людей. Возможно, что для этого нужно иметь талант Л. Толстого, Ф. Достоевского, А. Чехова, Г. Флобера или пережить все это на собственной шкуре. Делаю эти записки из желания помочь незрячим, обратить на них более пристальное внимание общества и здоровых людей. Если судьба столкнет вас с незрячим человеком, не допускайте ошибок, знайте, это такой же человек, как вы, он из одного мира с вами, с теми же чувствами, мыслями, заботами. Незрячий человек может неплохо трудиться на производстве, в интеллектуальной сфере, обслуживать себя в быту, ориентироваться в пространстве. Но для всего этого нужна элементарная, тактичная помощь зрячих.
Слепой воспринимает шум городских улиц, запахи полей и лесов, плеск воды, тепло солнца, тонко понимает музыку Чайковского, Моцарта, Бетховена. Из множества звуков он выделяет необходимые, выстраивает логическую цепь восприятия, слагает звуковую композицию, звуковой сюжет окружающего и происходящего.
Имея личный опыт наблюдения и владея результатами некоторых специальных исследований, думаю, что я вправе высказать некоторые суждения по данной теме. В жизни мне довелось быть и зрячим, и слабовидящим, и тотально-слепым. Сейчас я вижу световое пространство в границах полусферы, обозреваемой нормальным зрением, фон которой бледно-голубоватого цвета с расплывчатыми, бело-серыми пятнами. Как уже было сказано выше, жизнь моя разделилась на три части: “зрительная”, “слабовидящая”, “незрячая”. Чтобы оттенить контрастность этих состояний, скажу о себе в том отрезке жизни, когда я был зрячим.
Помню себя с очень ранних лет. Все жизненные эпизоды в мелочах, деталях. В памяти всплывают картины из довоенной жизни. Наша семья проживала неподалеку от пушкинских мест — села Михайловского. Живописнейшая природа среднерусской полосы России стоит перед глазами. Холмистая местность, дубравы, вековой лес из многочисленных пород деревьев и кустарников: сосны, березы, орешник, ясень, рябина, бук. Озера с островами, покрытыми лесом, реки, ручьи с кристально чистыми ключами и родниками.
Как кадры из фильмов, проходят в памяти эпизоды: дни и ночи эвакуации в начале войны. Мои родители работали в учреждении связи, поэтому нас долго не отпускали, говорили, что связь должна работать в любых условиях. И отпустили лишь месяц спустя после объявления войны. Мать в это время была беременна младшим братом. Нам рекомендовали взять продуктов на неделю и уйти, укрыться в лесах. А после, мол, как только отобьют немцев, возвращайтесь домой.
Запала в память пыль, жара, обстрелы, бомбежки, огромные скопления людей у колодцев, водоемов, на переправах — отступающие войска и беженцы. Ошалевшая скотина, ревущие не доеные коровы, блеющие овцы. Опустевшие села с незакрытыми брошенными домами. Однажды мы с отцом зашли в один из домов. На столе открытый патефон с пластинками, в доме убрано, заправлены кровати. Затем зашли в пустой храм. Отец взял с аналоя церковную книгу, почитал по-старославянски, положил на место.
Запомнились наши отступающие солдаты: в касках, в обмотках, со скатками шинелей через плечо, с фляжками, солдатскими котелками, с большими винтовками с черными прикладами, штыками, гранатами-лимонками.
В основном мы шли по ночам. Иногда меня буквально тащили волоком, обливали холодной водой, чтобы не засыпал. Я даже хорошо помню то эмоциональное состояние, в котором находился во время обстрелов и бомбежек. Страха не было, была какая-то апатия и безразличие. Страх приходил потом или во время приближающихся орудийных залпов, разрывов снарядов и бомб.
Особенно запомнился обстрел из дальнобойных орудий, это было, кажется, где-то под Асташково. Мы шли по дороге, неожиданно вокруг начали взрываться снаряды. Мы долго бежали по зыбкому болоту, потом лежали по горло в ржавой воде. Немцы перенесли огонь на более дальнее расстояние. Очевидно, там было скопление наших войск. Снаряды перелетали над нами, некоторые разрывались, срезали верхушки деревьев, разрывали телеграфные провода.
Немцы настигали. Ночью скопилось огромное количество войск, техники, беженцев, а впереди непроходимые болотные топи. Военные валили могучие деревья, настилали гать, и мы по бревнам пробирались вперед.
Память воскрешает и другой отрезок пути, когда нас сплавляли по Волге от Калинина до Углича и Горького на огромной барже. В трюме было набито столько народа, что можно было только сидеть. Когда нас шлюзовали, немецкие самолеты прорывались к Москве. От Горького нас везли в Сибирь с очень длительными остановками, так как пропускали поезда с солдатами и военной техникой, идущие на фронт. Остановки длились несколько дней. Пассажиры-беженцы выходили из вагонов, на кострах варили кое-какую пищу, приводили в порядок прихваченные пожитки, чинили обувь, штопали и стирали одежду. Тема разговоров была одна — о войне.
Сибирь, по сути дела, приютила и спасла нас. После долгой изнурительной дороги нас высадили на большой железнодорожной станции. Была поздняя осень. Шли нудные, затяжные дожди. Насыпные дороги из солончакового грунта превратились в непролазную грязь. Кюветы дорог, канавы, низины представляли одно большое болото. Было холодно, сыро и тоскливо.
Недели три наша семья находилась на вокзале. Потом работник комендатуры поселил нас в подсобное помещение жилого барака. Несколько раз переводили из одного барака в другой, пока не определили в отдельную комнату. К этому времени уже наступила зима. Наше жилье было очень холодным, и, чтобы кое-как согреться, мы топили печку каменным углем. Однажды раньше времени закрыли дымоход, чтобы сохранить тепло. Все мы могли погибнуть, и лишь случай нас спас: старший брат в этот вечер ушел в кино, а когда возвратился, не мог попасть домой, дверь была заперта изнутри. Вместе с соседом он выставил оконные рамы, и нас волоком вытащили на снег. Меня всю ночь таскали по снегу, терли лицо и голову снегом, делали все, чтобы не спал. Сознание то приходило, то уходило.
Из состояния отравления я выходил трое суток. Судорожно катался по полу, мне казалось, что все мое тело заполнили дробью и катают ее по всем костям и мышцам. Голова как будто распухала или наливалась свинцовой тяжестью. Тошнота была такой, что всего меня выворачивало наизнанку. Я говорю об этом случае потому, что один из врачей-офтальмологов сказал мне, что такое сильное отравление угарным газом могло стать причиной наступления моей слепоты или явиться фактором, усилившим и ускорившим этот процесс.
Чтобы мы не умерли с голоду, отца моего направили работать в глухое местечко мукомолом на мельницу. На фронт его не взяли — в молодости он повредил ногу и сильно хромал. На месте, где обосновалась наша семья, стояли всего три казармы для железнодорожников, а недалеко, в стороне, — мельница и три небольших дома.
Поезда не останавливались. Мы часто с ребятами находились у края железнодорожного полотна, дежурили, чтобы проводить составы, уходящие на фронт. Солдатам, которые ехали на фронт на открытых платформах вместе с орудиями, бросали пучки морковки, стручки гороха, репу, брюкву, шляпки подсолнухов. Махали им вслед.
Я любил наблюдать за проходящими поездами, особенно за пассажирскими. Думал о тех, кто за окнами вагонов, что это за люди, куда едут. Ритмичный перестук колес на стыках рельс, дыхание паровоза, прерываемое гудками, создавали особую музыкальность, которая будила щемящее чувство дороги, ожидание неизвестности.
Прошло немало лет. Появились скоростные поезда, междугородные автобусы, самолеты, но волнующее ощущение от предстоящей дороги сохранилось до сих пор.
Здесь я ходил в школу в начальные классы за четыре километра в соседний колхоз. Дорога в школу шла перелесками, через болота, покрытые тальником.
Летом вместе со стариками и женщинами пахали на волах. Работали на сенокосе, уборке урожая. Родители трудились по 14 часов в сутки. Зарплату почти не платили, но зато давали немного муки, отрубей, а вкус “хлеба” из буса (мучной пыли) помню до сих пор. Морозы в те годы стояли очень сильные. Даже в воздухе чувствовалось напряженное беспокойство. Тревога вызывалась ожиданием сводок с фронта от Совинформбюро.
Впоследствии отца перевели работать в соседний районный центр, в той же должности (мукомола), на станцию, где проходила Западно-Сибирская железная дорога. Здесь я продолжал учиться в средней школе, которую впоследствии окончил.
Дети моего поколения взрослели рано, нас никто не заставлял помогать дома по хозяйству, это выходило как само собой разумеющееся. Сейчас, конечно, в это верится с трудом, но 12-летним мальчишкой я в мороз на лошаденке мог один поехать за десять километров в лес за дровами. Правда, не любил мелкую, кропотливую работу, предпочитая копать землю, копнить, метать стога на сенокосе, пилить и колоть дрова, плотничать с отцом. Мог самостоятельно запрячь лошадь, а ухаживать за ней для меня было самым большим удовольствием.
Мы, дети, знали о скудности семейного бюджета, каких-то требований у нас не было. Ждали, какой будет урожай картошки, когда отелится корова, радовались вместе со всеми, когда отменили карточки на хлеб. Подкармливали себя рогозой, диким луком-слизуном, саранками, из соцветий клевера и шалфея высасывали их содержимое. Очистив прутик от коры, заталкивали его в муравейник и, подержав несколько минут, вытаскивали, отряхивали с него муравьев, облизывали приятную кисло-сладкую жидкость. Весной, во время сокогона, пили березовый сок.
Ягоды собирать я не любил, но очень любил ходить по грибы. Я и сейчас представляю августовский березовый околок. Белоствольные красавицы березки. Внизу мягкий ковер из опавших березовых листьев. Ковер почти без травы, но зато густо усеян костяничником с ягодами и красавцами грибами — подберезовиками, местами груздями. Для меня было наслаждением ходить по такому лесу, собирать грибы и костяничку. Или, устав, броситься на землю и наблюдать, как снопики солнечного света пробиваются сквозь березовые ветви, достают костяничник, а гроздья ягод в этом свете играют алыми красками.
Я рос физически крепким и сильным подростком, неплохо ходил на лыжах, плавал, подолгу находился в лесу, в степи, на озере. В плоскодонной лодчонке с веслом-шестом скользил по озерной глади, среди тростника, камышей, вспугивая птиц. Память моя прочно держит картины детства и ранней юности: курлыкающий клин журавлей, улетающих к югу. Сентябрьский лес, подернутый багрянцем. Утки, взлетевшие из-за камышей с озерной заводи. Косой ливень в степи. Вспышки молний, раздирающие небо до самой земли. Стайка снегирей на чистом снегу.
Читать я научился еще совсем маленьким, и вскоре читал бегло. Начитавшись книг о великих спортсменах, героях, путепроходцах, путешественниках, давал себе установки на закаливание, физическое самосовершенствование. Иногда это приобретало смешные формы.
Так, подражая Рахметову, герою романа Н.Г. Чернышевского “Что делать?”, я спал, правда, не на гвоздях, а на голых кирпичиках русской печки. Со “штангой” из тележной оси вместо грифа и огромными чурбаками, с набитым на концы дополнительным грузом, подолгу импровизировал физические нагрузки.
Впоследствии чтение книг стало моей страстью, одержимостью.
Читал все подряд, позднее это пришло в систему. В детстве незнакомые слова из книг приобретали причудливые формы, очертания, ассоциировались с разными предметами. Когда болел малярией, в приступе лихорадки, в бреду, говорил находящейся поблизости матери: “Мама, я обязательно стану писателем. Я так же могу описать сцену охоты, как Толстой”. Очевидно, сцены охоты своей филигранностью врезались в мое сознание. Писателем, разумеется, я не стал, но чтение книг дало мне многое: знания, желание наблюдать за людьми и окружающей жизнью.
Я не находил большего удовольствия, чем прочесть интересную книгу или посидеть в читальном зале, обложившись подшивками журналов и томами энциклопедий, буквально проживая жизни героев из книг. Мне было понятно, когда знаменитый актер И.М. Москвин говорил: “Я сто раз играл роль царевича Федора и сто раз пережил все то, что пережил царевич. Поэтому удивляюсь, как я до сих пор не умер”. Можно только догадываться, сколько души, сердца, нервов авторы вложили в свои произведения. В своих воспоминаниях М.Ф. Андреева пишет, как однажды в кабинете, где работал Максим Горький, она услышала глухой стук. Когда она вошла туда, увидела, что писатель лежит на полу без сознания. Под рубашкой Горького жена заметила красноватый рубец ниже левого соска. На столе лежала рукопись. Он в это время работал над сценой убийства. Рассказывают, что Гюстав Флобер, описывая сцену отравления в “Мадам Бовари”, ощущал привкус яда на губах. Из этого видно, какое сильное воздействие оказывают искусство, литература не только на читателя, но даже на их создателя.
Наряду с системным формальным образованием и воспитанием придаю большое значение самообразованию, самовоспитанию. Процесс этот надо начинать как можно раньше, иначе упущенное наверстать будет трудно и сложно и, в некотором смысле, можно остаться “маугли”. Однако из этого правила бывают исключения. Писатели Валентин Пикуль, Константин Паустовский, Джек Лондон, его литературный герой Мартин Иден.
Думаю, что чтение развило мою память, со временем она становилась фотографической. Уже в детстве я мог пересказать целые страницы интересных книг очень близко к тексту, причем зрительно представляя размеры шрифта, строк текста, номера страниц, иллюстрации. Неплохая память мне очень пригодилась. В начале моей бытности слепым я работал над собой, чтобы возможности зрительной памяти перевести в слуховую и смысловую.
Вереница прошлых лет теснится в моей памяти. Большая часть моей жизни прошла в слепоте, но до сих пор у меня ярко, в образах, вырисовываются картины из того далекого прошлого.
Глава II. ДО УСЛОВНОЙ ЧЕРТЫ
Пробуждение было тяжелым. Проснувшись, ощутил гнетущую тяжесть от мысли, что я слепой. Непреодолимая боль и отчаяние клещами сдавливали грудь, подступали к горлу. В ушах звучали слова профессора, сказанные вчера: “Молодой человек, я не буду вас обманывать, зрение вам сейчас восстановить не удастся. Мужайтесь! Возможно, придет время, когда медицина сможет побороть эту болезнь. А пока… Вам необходимо на время оставить университет, пройти медицинскую комиссию, получить инвалидность и вступить в общество слепых”. Профессор говорил очень тихо и спокойно, но первые слова его прозвучали оглушительно, а последние доносились еле слышно, откуда-то издалека. Пошатываясь, поддерживаемый медсестрой, я вышел в коридор, прошел в палату, бросился на койку, уткнулся лицом в подушку…
Слепота надвигалась исподволь, незаметно, словно подкрадывалась. Сидя над учебниками, я замечал, что строчки исчезают, наплывая одна на другую. Предметы теряли свои очертания, угасали краски, сливаясь в сплошную пелену одного цвета или разделяясь на светлые и темные тона. При резкой смене света необходимо было постоять, чтобы глаза привыкли к темноте или яркому свету. Находясь на месте, я неплохо мог различать идущих пешеходов, машины, но стоило мне начать двигаться, как картина резко менялась: все движущиеся предметы я не успевал схватывать, начинал пошатываться, спотыкаться. Я понял, что тяжело заболел.
И вот, наконец, этот приговор… Невольно в сознании всплывали картины, виденные в прошлом: человек в темных очках, с тросточкой в руке нерешительно остановился у края дороги, пережидая поток движущихся машин. Вот он идет по вагону с протянутой рукой. А теперь это коснулось и меня… Естественно, что мне приходилось наблюдать, как наступала слепота у разных людей. Немало случаев, когда человек, проснувшись утром, обнаруживал, что слепой. Бывает, слепота наступает в течение недели, нескольких месяцев, а то и лет, когда у человека неплохое зрение в центре (визуальное), а вся остальная часть сетчатки (периферическая) не воспринимает изображение с боков, сверху, снизу. Офтальмологи говорят, что сетчатка глаза — это мозг, вынесенный на периферию. На ней могут происходить отложения инородных тел, появляться пигментные пятна, что лишает человека необходимого обзора.
Мне приходили мысли о том, что у меня может быть потеря зрения, но я отгонял их, убеждая себя, что меня это не коснется, все обойдется, и, как мог, боролся с болезнью. Например, пытался убедить себя в том, что просто недостаточно сосредоточен, внимателен к окружающей обстановке. Однако болезнь продолжалась… У меня был как раз тот случай, когда отложение пигмента происходило на периферии сетчатки, при неплохой остроте центрального зрения я лишался полного обзора. Процесс затянулся на месяцы, годы, перемежаясь со скачками дальнейшего снижения зрения.
Помню, как однажды на занятиях военной кафедры я запнулся на лестнице и упал, все засмеялись. Пошел на медицинскую комиссию, а там медики, не разобравшись, обвинили меня в симуляции, потому что были студенты, которые хотели бы “откосить” от военной обязанности. Потом разобрались, и я получил не только освобождение, но и инвалидность. Экспертная комиссия выдала мне справку ВТЭК, которую я, до того, как вступил в ВОС, дважды разрывал, не желая мириться с таким приговором. Мне также порекомендовали временно оставить занятия в спортивной секции по штанге, гребле.
Я чувствовал себя заколдованным: в покое или благоприятных условиях мог видеть все, но в состоянии динамики, при неблагоприятных условиях, в толпе, при смене света, среди движущегося транспорта полностью терялся и становился слепым. Такое раздвоение не прошло для меня даром, я стал ощущать себя как бы зрячим и в то же время слепым. Внешне я не производил впечатления слепого и просто терялся, не зная, как себя вести. Как говорят ученые, в то время у меня произошла бифуркация, то есть раздвоение личности. Это ощущалось в поведении, сознании и психике. Я замкнулся, старался избегать ситуаций, в которых выдавал бы себя, как слепой, боялся показаться жалким и смешным, терял хороших и дорогих для меня людей. Сейчас я понимаю, что многие беды происходили именно из-за моего самолюбия, застенчивости, эгоизма.
Особенно тяжелой была процедура знакомства с людьми. Я говорил себе: через некоторое время они узнают, что ты слепой, и отношение их к тебе изменится. Если незнакомые девушки проявляли ко мне интерес, я считал, что развязка будет печальной, и всячески сторонился их. Помню, еще в начале первого курса тренер меня попросил отнести гриф штанги с надетыми на него небольшими “дисками-блинами” из общежития в спортивный зал, до которого было два километра. Взвалив груз на плечи, как коромысло, я пошел по городу. За мной увязалась стайка девчонок. Некоторые шли рядом, широко шагая, имитируя, как я несу груз. Другие вешали мне свои сумочки на гриф. Вскоре с одной из этой группы, миловидной девушкой, звали ее Н., мы встретились. Она тоже была первокурсницей с естественно-географического факультета пединститута. Н. предложила мне помощь в изучении английского языка. Родителей эта девушка потеряла в годы войны, воспитывалась в детском доме. Мы стали встречаться часто, говорили о прочитанных книгах, музыке, искусстве, да и вообще о всякой всячине. Между нами установились добрые хорошие отношения, которые продолжались больше двух лет, пока не появились симптомы моей болезни и вместе с ними раздвоенность моего “Я”. Меня очень влекло к Н. Вместе с тем, где-то из глубины подсознания пробивалась мысль, что мне надо отойти от нее, не портить ей жизнь. Не сразу, постепенно я стал избегать встреч, придумывая всякие нелепые причины, вел себя непоследовательно. После последнего моего пребывания в глазной клинике оставил университет и уехал из города. На настойчивые письма Н. я не отвечал. Вспоминая этот кусочек жизни, думаю, как судьба (хотя, когда речь заходит о судьбе, люди часто употребляют это слово для того, чтобы прикрыть свои слабости, и я не исключение) впоследствии распорядилась мною вопреки мотивации этого, рассказанного мною эпизода. Но это уже другой сюжет, другие действующие лица.
И вот сейчас пишу эти строки, вернее, надиктовываю своему близкому другу, а сам вспоминаю, какие нелепости я допускал, чтобы люди не догадались о моей слепоте, и говорю об этом своей помощнице. Она просит рассказать о некоторых случаях, но я, улыбаясь, отказываюсь. Даже сейчас, спустя многие годы, я стыжусь говорить о них.
Я не подвержен суеверию, мистике и всякой прочей чертовщине. В очень раннем детстве увидел сон и сейчас помню его отчетливо, даже свое эмоциональное состояние в этом сне. Вижу себя маленьким мальчиком, который стоит у высокого плотного частокола, и наваливающуюся, гнетущую, давящую тяжесть оттого, что на пути такой забор и его невозможно обойти. Если этот сон сбылся, то забор из частокола я сам “выстроил” у себя в голове.
В детстве, когда пошел в первый класс, оказалось, что я пишу левой рукой. И тут начались мои мучения. Меня переучивали, заставляли, чтобы писал правой. Это было сопряжено с большими обидами, непониманием. И, в общем-то, создавалась такая обстановка, как будто я в чем-то виноват оттого, что пишу левой рукой. Много было детского протеста, переживаний. Со временем меня “переучили”, но до сих пор я пишу и правой рукой, и левой.
Из университета и клиники мне пришлось вернуться к родителям в посёлок. Здесь положение моё усугубилось. Знали меня физически здоровым, крепким, начитанным, а сейчас увидели беспомощным и потерянным. Когда проходил по улицам и сбивался с пути, старушки останавливались, смотрели мне вслед, качали головой, некоторые даже крестились. А мальчишки-подростки из-за плетня, перешёптываясь, бросали в меня комьями сухой грязи. Если я случайно натыкался на кого-либо, находились и такие, кто говорил: “Не видишь, что ли? Смотреть надо!”, “Носи очки, такой здоровый, а не видишь!”
Пытался устроиться на работу разнорабочим, грузчиком, сторожем. Но тщетно. В те сумрачные дни я сполна познал состояние зависимости, ощутил на себе нездоровое, животное любопытство окружающих, а также их равнодушие на грани пренебрежения. Особенно оскорбительной была для меня фамильярная жалость от людей с низким интеллектом, алкоголиков, неудачников. Я осознал собственную ненужность и стыдился сам себя.
И все-таки, даже на этом отрезке жизни, были светлые стороны. Мои родители, старший брат очень любили меня, да и просто хороших людей вокруг было много. Я не согласен с Ги де Мопассаном, который в рассказе “Слепой” изобразил главного героя этаким несчастным полуживотным, который, замерзая, погибает в конце повествования. Видимо, автор рассчитывал на эмоциональную реакцию у читателя.
Сейчас, с высоты своих лет, я спокойно отношусь к реакции окружающих людей на слепого человека. Что это? Излеченное временем состояние, перегоревшая острота восприятия? Или окружающие стали более осведомлёнными о нас, незрячих, и уже не воспринимают человека с тросточкой и в темных очках как загадочное явление? По-моему, всего понемногу.
Глава III. ЧТО БЫЛО ПОТОМ
Итак, мне рекомендовали вступить в общество слепых. При мысли о нем представлялась небольшая мастерская с примитивным ручным производством, где труд, казалось, был способом проведения досуга. Я долго сопротивлялся по поводу вступления, сделал несколько заходов, ведь в то время остаток зрения с очень ограниченным полем еще позволял мне визуально наблюдать за окружающей обстановкой.
Первые месяцы вид отдельных слепых, их “лица-маски”, неестественно напряженные позы приводили меня в смятение. Говорил себе, что отныне я такой же, как они, и это усугубляло мои переживания. Я и раньше остро реагировал на встречу со слепыми, меня охватывало чувство безотчетной вины, тяжести и скованности в общении с ними. А теперь… Теперь меня самого постигла та же участь. Не верилось, что я, полный сил и светлых надежд на будущее, теперь жалкий и беспомощный инвалид. Невозможно было представить, что я не смогу больше прочесть книгу, побродить по улицам города, наблюдая за вереницей меняющихся эпизодов городской жизни, полюбоваться красками осеннего леса, который я так люблю.
Двойное осознание себя продолжалось, особенно за пределами ВОС. Я продолжал ходить без палки, в городском транспорте приобретал билеты, не используя свои льготные возможности.
Еще до вхождения в ВОС дважды разрывал справку ВТЭК об инвалидности, первое время не получал начисленную мне пенсию. В глубине души была надежда, что все это временно, этот кошмар закончится, и жизнь пойдет по-прежнему. На людях я старался скрывать слепоту, из-за чего попадал в самые нелепые положения. Вот один из таких случаев. В трамвае, набитом до отказа, я оказался у самых дверей, был без сопровождающего и палки. Когда трамвай остановился, и дверь открылась, людской поток буквально вынес меня и смел со ступенек. Падая, я машинально схватил кого-то из пассажиров, ожидавших посадку. Как потом оказалось, это была девушка, которую я ухватил за бюст, а при падении потянул ее вниз. Лежа на асфальте, я руками защищал свою голову от ног пассажиров, которые пробегали по мне, и от ударов сумкой, которые наносила оскорбленная мною девушка.
Нередко я натыкался на пешеходов, на посетителей в присутственных местах, на мебель и т.п. Не разобравшись, люди незаслуженно называли меня пьяным, хулиганом. Нелегко вступать в контакт людям застенчивым, но когда стеснительность сочетается со слепотой, это становится настоящей бедой. Мне приходилось наблюдать, как некоторые незрячие свою “неполноценность” воспринимают очень болезненно. Общение с людьми для них становится в тягость, они избегают людных мест.
Моя длительная мимикрия под нормально видящего не прошла даром. Дрожали руки, слегка дергался подбородок, голова откидывалась назад, в горле появлялись спазмы, голос срывался, порой наваливалась тоска, с которой тяжело было бороться. С наступлением слепоты человеку кажется, что жизнь невозможна, его охватывают отчаяние, смятение, сменяющиеся глубокой депрессией. Время здесь — лучшее лекарство, но нельзя полагаться только на него. Если в каком-то конкретном случае слепота неотвратима, то вполне отвратимы многие последствия, связанные с ней. К недавно ослепшим необходим индивидуальный подход. Именно в этот период жизни незрячий особенно нуждается в чуткой предупредительности, ненавязчивой заботе, в искреннем сочувствии и понимании как со стороны товарищей, так и со стороны близких родственников. Нужно помнить, что после наступления слепоты период неуверенности в своих силах, боязни пространства, иногда угрюмой замкнутости проходит постепенно.
Случилось так, что я действительно попал в небольшую кустарную мастерскую, где преобладал ручной примитивный труд. Убогость этого учреждения поразила. На территории непролазная грязь, в которой вязли не только незрячие люди, но даже лошади.
Ветхие бараки, в которых проживали семейные и одиночки.
Пимокатное производство, где в испарениях кислоты и пара работали слепые. Здесь же было организовано плетение веревок, сборка, наклейка и пайка радиопредохранителей. Хотя на ряде операций трудились незрячие, в целом работа требовала большого внимания и зрительного напряжения, так как номенклатура изделий была велика, а сборка связана с очень мелким наименованием номиналов и измерением проводников в микронах.
В мастерской я проработал рабочим несколько лет. Труд на рядовой должности, заботы о содержании своего скромного жилья (мастерская находилась в сельской местности), работа в огороде, продолжение учебы в вузе, самостоятельное передвижение по городу и до города выводили меня на новую реальность, приглушая остроту психологических переживаний, вызванных потерей зрения. Очень медленно, преодолевая себя, я подходил к новым этапам моей жизни.
Резкий перелом в представлении об Обществе слепых произошел в тот момент, когда я был направлен учиться в Институт повышения квалификации руководящих и инженерно-технических работников ВОС. Многое меня здесь удивляло: институт, расположенный в живописном, немного грустном Подмосковье, само обучение, но главное — это люди. Многие из них, по существу, совершали подвиг, или, вернее, их жизнь, сложенная из дней, месяцев, лет, превращалась в подвиг. И к этому они относились как к чему-то обыденному. Преподаватели были из ведущих московских вузов. Разносторонняя учебная программа предусматривала преподавание таких дисциплин, как финансы, экономика, бухучет, управление производством, организация производства и даже основы театрального искусства.
Здесь я узнал, что слепой человек может быть квалифицированным рабочим, крупным ученым, писателем, композитором, музыкантом. Бывая на экскурсиях на московских учебно-производственных предприятиях Всероссийского общества слепых, я убедился, что среди них есть настоящие заводы, выпускающие промышленную продукцию: электродвигатели, трансформаторы, светильники. Довелось мне побывать в московской школе-интернате для слепых детей. Здесь все было необычным для меня: уроки рельефного рисования и черчения, просторные классные комнаты, технические кабинеты со специальными наглядными пособиями, огромный спортивный зал. И особенно хорошо запомнилось, как слепой мальчик на токарном станке вытачивал довольно сложную деталь, пользуясь штангенциркулем с нанесенными на него рельефными делениями.
Именно здесь я понял, что слишком долго “лелеял” свой недуг. Словно спохватившись, начал спешно догонять упущенное. Тогда же обратился во Всероссийский юридический заочный институт в Москве с просьбой зачислить меня студентом на четвертый курс.
Спустя годы я научился самостоятельно передвигаться, почти свободно ходить, занимался физическими упражнениями, плаванием, старался как можно больше двигаться. Приходили определенные навыки: развивались осязание, слух, память. Я научился на память играть в шахматы на двух-трех досках одновременно. Слушая лекции, старался все внимание сосредоточить на том, что говорил лектор, а затем в свободные часы восстанавливал в памяти прослушанное. Через некоторое время я мог почти с первого раза уловить основной смысл преподносимого материала. Конечно, это давалось ценою огромных усилий, напряжения. После трех-четырех часов занятий на слух я очень уставал, чувствовал себя разбитым, но результаты были неплохие. Часто приходилось наблюдать, как окружающие меня люди молча, искренне желали мне успеха. Я очень хорошо чувствовал это, поэтому плохо учиться и слабо сдавать экзамены просто не имел права.
Успешно окончив юридический институт, я начал готовить себя к преподавательской работе. Была достигнута договоренность о том, что в новом учебном году меня должны принять на работу в техникум на должность преподавателя. Но обстоятельства сложились так, что до наступления этого срока меня назначили директором Новосибирского предприятия Общества слепых. В этой должности я проработал без малого двадцать семь лет.
Глава IV. УСТАНОВИВШЕМУСЯ МНЕНИЮ ВОПРЕКИ.
НА ПЕРЕКРЕСТКАХ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ
“…Ни к кому со злом, ко всем с милосердием”
Авраам ЛИНКОЛЬН
Каковы же особенности психологии слепых? Выскажу свое мнение. Естественно, что слепота (как и длительная болезнь, возраст, профессия) может влиять на характер и поведение человека, трансформировать его личностные качества, влиять на взаимоотношения с окружающими. Но я утверждаю, что какой-то особой “психологии слепых” нет и быть не может.
Из мозаики отношений слепой-зрячий, слепой-общество выделим типичные ситуации. Для этих целей мы провели исследование в смешанных формальных и неформальных группах (в которых были как слепые, так и зрячие), среди работников сферы услуг, ремонтных мастерских, парикмахерских, магазинов, городского транспорта, просто прохожих, среди нищих-слепых. Должен заметить, что такие отношения имеют в какой-то мере экстремальный характер, обусловленный слепотой одного из участников. В подобных контактах личностные качества проявляются ярко и за короткий срок.
Итак, участникам опроса были предложены анкеты.
Анкета для зрячих
1. Какие чувства вы испытываете при встречах, контактах со слепыми?
2. Как, на ваш взгляд, необходимо строить взаимоотношения со слепыми?
3. Опишите известные вам из собственной жизни примеры положительных и отрицательных взаимоотношений, контактов зрячих со слепыми.
4. Какие средства реабилитации (социальные, медицинские, технические) вы могли бы предложить для разработки и внедрения с целью облегчения жизни, труда слепых, а также, по возможности, компенсации их дефектов.
При ответах не стесняйтесь, не бойтесь кого-либо обидеть. Чем искреннее и откровеннее вы будете излагать свои мысли по предложенной теме, тем больше поможете инвалидам по зрению. Ваши ответы будут изучены, обобщены, и на их основе выработаны рекомендации для внедрения в практику. Под ответами можете ставить или не ставить свою фамилию.
Вот один из характерных ответов на вопросы анкеты:
“При встрече со слепым первые чувства — жалость, беспокойство, дискомфорт, подавленность, тяжесть, безотчётная вина. Считаю неудобным громко смеяться, как в присутствии тяжелобольного человека. Слепые кажутся замкнутыми, скрытыми, углубившимися в себя. На первых порах есть трудности в общении с ними, приходится преодолевать некий психологический барьер: не видишь в глазах ответной реакции. Затем эти чувства проходят, и в силу вступают общие законы взаимоотношений: судишь по внешности, одежде, опрятности и тому, насколько внутренне интересен, содержателен человек”.
А вот некоторые ответы людей, адаптированных к общению со слепыми:
“Находясь рядом с незрячим, особенно среди незнакомых людей (на улице, в поезде, в городском транспорте, в парке, на пляже и т.д.), больше испытываешь неудобства не оттого, что необходимо оказывать внимание ему, а от любопытных взглядов и расспросов окружающих. Как правило, это раздражает и возмущает”.
“Я очень привыкла к знакомым слепым. Имею среди них близких друзей, держусь с ними на равных, забываю, что они слепые, однако ловлю себя на мысли, что отношусь к ним так же, как относилась бы к младшему брату или сестре. Попадая в другой, незнакомый коллектив незрячих, воспринимаю отношения острее, реагирую на их слепоту”.
По мнению зрячих людей, трудности в общении приходится испытывать с теми слепыми, которые испытывают сильный психологический дискомфорт от собственной инвалидности. У них вырабатываются негативные черты характера: схематичность в оценке людей, обидчивость, подозрительность, настороженность, концентрация внимания на недостатках, отрицательных сторонах. Это приходится учитывать при контактах с ними.
25-летняя Л. рассказывает: “Я вышла замуж за Алексея вопреки желанию моих родителей. Так как Алексей был слепой, они были против моего брака. Мы очень любили друг друга, он во всем мне помогал, заботился обо мне. Два года мы жили очень дружно, но затем родители стали активно вмешиваться в нашу жизнь, убеждали меня, что я несчастлива, загубила свою жизнь и достойна лучшей партии. Знакомые, друзья, подруги, да и просто окружающие откровенно выказывали свое сочувствие. Часто я слышала: “Молодая, красивая, а живешь со слепым”. Находились и такие, кто отпускал по поводу моего замужества непристойные намеки. Пережить это было выше моих сил, и мы разошлись”.
Говоря о контактах зрячих и незрячих, нельзя умолчать о взаимоотношениях в семьях, где есть незрячие — муж или жена. Наиболее распространенное сочетание: незрячий муж и зрячая жена. Женщина в таком браке не всегда находит должную моральную поддержку со стороны общества. Такой пример: “С мужем мы прожили 20 лет. Он незрячий, работает, материально мы обеспечены, живем хорошо, дружно, у нас двое детей. На мой взгляд, ведем интересную, содержательную жизнь. И, скажу откровенно, бывало трудно не оттого, что мой муж слепой, а оттого, что я — жена слепого”.
Из ответов на вопросы по поводу взаимоотношений с родственниками можно составить следующую картину. В 80% ответов просматриваются две противоположности. В одних случаях это то, что описано у В.Г. Короленко: “При всяком взгляде на слепого мальчика сердце матери сжималось от приступов острой боли. Маленькое существо с прекрасными незрячими глазами стало центром семьи, бессознательным деспотом…”. В других случаях — отношение к незрячим, как к обездоленным, для которых жизнь — лишь удовлетворение повседневных потребностей, и не более.
Анкета для слепых
1. Какие проявления положительного и отрицательного отношения к вам вы отмечаете со стороны окружающих людей?
2. Какие проявления положительного и отрицательного отношения к незрячим людям вы отмечаете со стороны общества?
3. Как вы приспосабливаетесь к среде обитания (при ориентировании на местности, в быту, в общении с людьми)?
Часто можно наблюдать, как при встрече со слепым люди проявляют нездоровый интерес. Да это и понятно, ведь слепота — искажение здоровой природы. Но проявление повышенного (а часто бестактного) любопытства к слепым больно ранит. “Чем меньше смотрят на меня, тем больше я чувствую себя независимым”, — говорит один из моих незрячих знакомых.
Вот такой ответ: “Когда я оказываюсь среди незнакомых людей и чувствую их отчужденность, меня охватывает оцепенение, в душу проникает холод, трудно бывает выйти из изоляции. Я очень хорошо чувствую неискренность в отношениях: через интонацию голоса, поведение. Некоторые зрячие испытывают стеснение в присутствии слепого, а отдельные люди — чувство превосходства. Есть и такие, кто, узнав о моей слепоте, моментально менялись: переходили на “ты”, говорили более громко, отрывисто. Но все-таки у большинства людей другая реакция — забота и внимание”.
Подавляющее большинство опрашиваемых незрячих убежденно говорили, что самое неприятное, когда окружающие смотрят на тебя, как на человека второго сорта, ущемленного, и проявляют жалость, любопытство. Здесь уместно привести слова 14-летней слепой американской девочки Лорри: “Меня очень огорчает, когда люди в моем присутствии говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Я злюсь, когда кто-нибудь спрашивает мою маму: “Как поживает Лорри?”, а я стою тут же, рядом. Они-то меня видят! Знаете, что мне очень не нравится? Когда ко мне кто-то подходит и молчит. Просто молча смотрит на меня, словно пытаясь прочесть на моем лице ответ на какой-то вопрос или что-то увидеть. Я думаю, люди смотрят на меня потому, что они не понимают, что значит быть слепым. Они, наверное, о многом хотели бы порасспросить, но стесняются”.
Незрячая Т. рассказывает: “Мне довелось с дочерью быть в управлении юстиции по вопросу оформления документов. Когда сотрудница управления, в кабинете которой мы находились, узнала, что я слепая, начала сокрушаться по поводу моей слепоты, бесцеремонно задавать вопросы дочери в моем присутствии, как же я передвигаюсь, как обслуживаю себя, как одеваюсь, обуваюсь и т. п. Дочь вежливо, но твердо оборвала ее и сказала, что это к делу не относится”.
Незрячий 70-летний А., бывший научный работник, отвечает: “Самое тяжелое для меня — это информационно-интеллектуальный голод, бездуховность, информационный вакуум. Я не могу спокойно слушать радио, телевидение, все эти музыкальные заставки, шумовые эффекты, рекламу, кривляние и паясничанье шутов и хохмачей. Нередко в этой роли выступают политические деятели, тогда поражают косноязычие, сознательное коверканье русской речи. На государственных каналах “Вести”, “Новости” сообщают, как голливудские актеры женятся, кого расстреляли сегодня у подъезда, какой богатый ужин был на презентации эстрадной “звезды”, показывают их дорогие наряды. От всего этого проникает в душу холод и опустошенность. Иногда бывают литературные передачи, где читают детективы, сочинения современных “классиков” В. Пелевина, Б. Акунина и других. Все это вызывает отторжение. Нам говорят: если не нравится, переключите кнопку. Но ведь эфир-то общий, так же, как воздух”.
Бывший преподаватель литературы, потерявший зрение в пенсионном возрасте, отвечая на вопрос анкеты, пишет: “Ранее мне очень нравился спектакль “Соло для часов с боем” по пьесе словацкого драматурга О. Заградника. Но смысл его я ощутил только сейчас, это сопоставление двух поколений: молодые, стремящиеся устроить свою жизнь, и одинокие старики, проживающие в пансионате. Они живут воспоминаниями, со скрытой грустью мечтают о домашнем очаге, о дорогих и близких людях, обо всем, что невозможно заменить казенным комфортом. Поразительно, насколько за простыми средствами изображения пронзительно звучит тема одинокой старости, стремления к домашнему теплу, близким людям”.
Ответ незрячей 50-летней А.: “Меня очень угнетает современная постановка медицинского обслуживания. Ранее флюорографию, прививки мы проходили непосредственно на месте, в организации. Сейчас приходится подолгу сидеть в очередях в поликлинике, а по направлению к узким специалистам ездить по всему городу. Когда же лежишь в больнице, таблетка, укол, любая процедура переводятся в деньги. Вот и приходят тяжелые мысли, как бы не оказаться должником. Конечно, такое денежно-медицинское отношение подавляет. Так и хочется сказать врачам, что для меня все это не по средствам. Сейчас много говорят и пишут о том, что от поведения и настроения больного во многом зависит излечение. Однако товарно-денежные отношения между врачом и пациентом не способствуют его выздоровлению”. Во многих ответах звучали такого рода упреки. “Бесплатного протезирования зубов по установленным льготам почти невозможно добиться. В лучшем случае надо простоять на очереди самое малое полгода. Да и бесплатное лечение оставляет желать лучшего”. “Так называемое льготное обеспечение лекарствами является показной заботой. Приходится тратить столько времени и сил на оформление бумаг, что не выдерживаешь и отступаешь. Приходишь в аптеку, а там говорят, что лекарств нет”.
Слепым женщинам гораздо труднее, чем мужчинам. Умная, красивая незрячая О., студентка пятого курса исторического факультета в беседе со мной говорит: “Вот вы ведете речь о равенстве прав слепых и зрячих в обществе. Такого равенства не было и не будет. Тем более что сейчас в России пропагандируется культ сильного, конкурентоспособного человека. На мой взгляд, идеальным было бы такое общество, в котором можно максимально приблизить, насколько это возможно, положение слепого к положению обычного человека. Вот, например, моя жизнь — повседневное напряжение и преодоление. Я должна учиться лучше многих, знать больше других. Если удастся найти работу, то работать лучше других, чтобы не обвинили меня в том, что я слепая. В личной жизни мне хотелось бы найти порядочного человека, иметь семью, детей, но мне всегда приходится учитывать, что я слепая, об этом напоминают обстоятельства. Сомнительные субъекты проявляют притязания, чтобы “снять” меня, считая, что поскольку я слепая, то очень доступна. И здесь мне приходится защищаться, бороться за свою независимость”.
Незрячая 17-летняя М., беседуя со мной, спрашивает: “Как “шифровать” слепоту? Молодой человек, которым я очень интересовалась, сказал мне однажды, что слепой красивым быть не может, и вспомнил, что у тувинцев в отношении слепых существует поверье, что они забирают счастье”. Девушка призналась, что после таких слов молодого человека ей стало очень трудно общаться с людьми. Немного подумав, я ответил: “Для этого надо хотя бы чуть-чуть лучше других учиться, быть образованнее и эрудированнее, профессиональнее в работе. Другого способа “защиты” от таких “поверий” у нас нет”.
Инженер С., проработавший длительное время на УПП ВОС, говорит: “Больно смотреть на то, как разоряют наше предприятие слепых, распродают его здания, а остатки сдают в аренду. Когда-то наше предприятие выделяло денежные средства глазным клиникам, детским учреждениям, на строительство городских дорог, коммуникаций и т.п. А сейчас незрячие безработные получают так называемую гуманитарную помощь — кулек американской чечевицы, просроченные напитки. Представители власти иногда бывают у нас на предприятии, в основном перед выборами. Самодовольные и сытые, в импозантных костюмах, они контрастно смотрятся на фоне слепых, говорят о том, как они заботятся о людях, в том числе об инвалидах. Проходят выборы, и вновь наступает затишье до следующей подобной кампании. Горько наблюдать, как некогда процветающее предприятие превращается в руины”.
Руководитель сельской общественной организации слепых, в прошлом экономист, пишет: “Вся моя деятельность свелась к выпрашиванию гуманитарной помощи в фирмах, банках, магазинах, у церковных служителей и т.д. Морально это очень тяжело, приходится ломать себя. Единственное, что успокаивает — сознание того, что это для моих подопечных, на ремонт жилья, приобретение топлива, одежды и обуви для ребятишек, даже на хлеб. Сейчас это именуют спонсорской гуманитарной помощью, а в русском языке это называется милостыней”.
Слепые, которые просят подаяние, неохотно шли на разговор или просто уходили от него. Справедливости ради скажу, что нищих-слепых очень мало по сравнению с другими: безработными, нищими-профессионалами, нищими-инвалидами других категорий. Я объясняю это тем, что незрячие прошли производственную закалку, и большинство из них осуждает такой вид “заработка”. Один лишь незрячий, молодой музыкант, решил дать нам интервью: “Мне очень трудно далось решение играть в переходе. Подтолкнуть человека перейти черту от нормального состояния к нищенству могут только крайние обстоятельства. Я долго пытался найти любую работу, но тщетно… У меня тяжелобольная мать, живем вдвоем. Осознание своего положения давит очень сильно. Оправдываю себя тем, что такой вид работы распространен давно и широко: скоморохи на Руси, бродячие цирки, шарманщики, уличные скрипачи и т.п. Однако, если б мне дали работу с нормальной оплатой, я с удовольствием бросил бы это занятие. Вы спрашиваете меня, легко ли перейти черту и сделаться “просящим”? Нелегко, но это лучше, чем воровать или грабить”.
Слепой Д. поясняет: “Очень сложно стало передвигаться по городу. Разбит асфальт, ухабы, рытвины на тротуарах, пешеходных дорожках. Подземные переходы зачастую забиты киосками и толпами покупателей, через которые приходится пробираться с трудом. Произвольные стоянки машин в местах, где передвигаются пешеходы. Грузовые машины, стоящие поперек тротуара при погрузке или разгрузке у дверей магазинов, фирм, киосков и т.п. Необозначенные или открытые приямки, а иногда даже колодцы. Муниципального транспорта не дождешься, ходит очень редко, а проезд на маршрутном такси обходится дорого, да и садиться в него слепому трудно”.
Что, теперь нет заботы о людях, или она безвозвратно уходит со сменой власти? Нет слепым места в обществе? Прежде чем давать ответ на этот вопрос, пусть каждый из вас подумает над тем, что от недуга слепоты никто не защищен. Из ответов на наши вопросы видно, что проблема социального обеспечения слепых — одна из самых насущных. Так, мы проводили коллективный опрос в трех неформальных группах:
1-я группа: незрячие от 18-ти до 27 лет, со средним образованием, безработные или имеющие случайные заработки;
2-я группа: незрячие студенты от 19-ти до 24-х лет;
3-я группа: незрячие 28-50 лет, потерявшие зрение в зрелом возрасте, в результате травм или болезней.
Все опрашиваемые выходили за пределы вопросов анкеты. Для большинства анкетируемых главными темами бесед и ответов были проблемы получения работы, жилья, создания семьи, выработки необходимого трудового стажа, трудовой пенсии.
Незрячие из групп 1-й и 3-й с горечью отмечали, что специализированные предприятия для слепых, по сути дела, разрушены, на работу туда не принимают (особенно инвалидов 1-й группы). Организовать свое производство для инвалидов невозможно, нет поддержки со стороны государства. Льготы по налогообложению отменены, кредиты выдаются только по высоким ставкам. В аренду предоставляются лишь сырые подвалы по высоким ценам, переоборудование которых требует больших капиталовложений.
Подобный опрос проводился и в 80-е годы. Ответы тех лет отличаются от ответов 2004-го года. Если в ответах двадцатилетней давности звучала тема культуры, межличностных отношений, этики, медицинской и трудовой реабилитации инвалидов, установки средств ориентирования, безопасности в зоне передвижения слепых, то в ответах настоящего времени остро ставятся социальные вопросы: приобретение жилья, проблемы с медицинским обслуживанием, получение работы, возможность выработать трудовой стаж и заработать более-менее приличную пенсию. Между тем, природные и техногенные катастрофы, локальные войны, террор, преступность, алкоголизм, наркомания, неблагоприятная экологическая среда, тот факт, что человечество стареет, — все это говорит о том, что тенденция сокращения трудоспособного населения будет усиливаться. При этом число слепых в мире и России растёт. Около 180 млн. человек являются инвалидами по зрению, около 45 млн. из них незрячие (данные ВОЗ). Каждые 5 секунд в мире слепнет 1 человек. Каждую минуту на земле становится слепым ребенок. В связи с тем, что население планеты увеличивается и стареет, к 2020-му году, по оценкам специалистов, эти цифры могут удвоиться. Согласитесь, цифры впечатляют. Рано или поздно сама жизнь заставит пересмотреть отношение к незрячим, создавая приемлемые формы организации общественного труда для инвалидов по зрению.
Глава V. В МИРЕ ЛЮДЕЙ,
В МИРЕ ВЕЩЕЙ, В МИРЕ ПРИРОДЫ
Как слепые видят
Отец привел сына к слепому мудрецу и стал просить научить его преодолевать жизненные невзгоды. “Сын сильный, физически крепкий, красивый”, — поясняет отец. “Пусть заговорит, и я увижу его!” — сказал мудрец.
Мир вне зрения — что это такое? Как можно войти в святая святых, в сознание незрячего человека, как понять его восприятие окружающего мира и людей? Из наблюдений и собственного опыта скажу, что для слепого мир не виртуален, это — объективная реальность, которая требует от него способности передвигаться, обслуживать себя, заботиться о членах своей семьи, решать бытовые вопросы и т.п. В достижении необходимых результатов в ориентировании слепому, подобно спортсмену, музыканту, приходится постоянно трудиться и тренироваться, чтобы не утратить приобретенные навыки, совершенствовать и развивать новые. Приобретение новых навыков во многом зависит от психического и физического здоровья незрячего, от среды и людей, которые его окружают.
Овладение навыками жить в обычном мире, не имея возможности видеть его, зависит от того, как и когда наступила слепота. Есть три категории незрячих: 1. слепорожденные; 2. люди, у которых слепота наступала постепенно; 3. взрослоослепшие, когда слепота наступила внезапно или в короткие сроки.
У человека, слепого от рождения или с младенчества, овладение навыками происходит вместе с его развитием и взрослением. Со временем появляется “внутреннее зрение”, то есть в работе участвуют сознание и органы чувств, которые по возможности компенсируют отсутствие зрительного восприятия.
Вплоть до первой половины 20 века в Западной Африке слепота носила массовый характер. Причиной этому была инфекция, которая поражала зрительный нерв, а переносчиком ее являлась муха цеце. Слепые жители этих мест искренне считали, что все люди такие.
Наиболее тяжелая категория — это внезапноослепшие. Кажется, что мир рухнул, жизнь утратила все возможности бытия. Охватывают отчаяние и смятение, сменяющиеся глубокой депрессией. Из письма молодого мужчины, участника боевых действий в “горячих точках”: “Жизнь для меня с наступлением слепоты потеряла всякий смысл. Ни с кем не хочется общаться. Меня давит постоянно тяжесть душевная и физическая. В основном я лежу, питаюсь без всякого удовольствия и лишь потому, что меня заставляют. Мир звуков за пределами квартиры куда-то от меня отдалился. Он как бы есть и как бы нет. Внешние звуки превратились в хаотичную шумовую массу. Иногда пытаюсь подняться, пойти, но мне кажется, что передо мной разверзнется яма. Очень боюсь показаться смешным людям, наблюдающим за мной со стороны”.
В этой ситуации нужно время, внимание, помощь близких. Очень важен процесс социальной реабилитации, приспособления к окружающей среде и новым условиям жизни. Депрессия может продолжаться долго, если своевременно не принять меры. Для слепого очень важным моментом в деле адаптации его к окружающей среде является преодоление страха перед пространством. У слепых от рождения этот процесс идет постепенно. Гораздо сложнее взрослоослепшим, которые потеряли зрение внезапно в результате травм, болезней.
У меня утрата зрения длилась годами. Постепенно вольно или невольно развивались навыки слепого: вырабатывалась осторожная поступь, обострились слух, обоняние, осязание, внимание. Ночью я ориентировался по огням из окон, уличным фонарям, свету автомобильных фар, очертаниям деревьев, зданий на фоне светлого неба. Сейчас ощущаю препятствия височной частью головы, а не лицом, как многие слепые от рождения. Это объясняется тем, что в период перехода к слепоте у меня долго сохранялось угасающее остаточное зрение.
В овладении пространством начинать надо с малого, с постепенного освоения территории вокруг своего крыльца. Затем последовательно раздвигать границы, выходя за пределы двора в прилегающий переулок. Для начала лучше выбрать маршрут, по которому передвигается меньше пешеходов, транспорта, и так постепенно расширять сферу освоения. Я сам и многие мои знакомые учились передвигаться и ориентироваться на местности в ночное время без помощников и наблюдателей, чтобы не было опеки и чувства стеснения от любопытных взглядов. Правда, в наше “веселое время” такая учеба ночью не совсем безопасна.
Человек, случайно познакомившийся со слепым, поражается его способности свободно ориентироваться в пространстве. Удивляет то, например, что незрячий самостоятельно передвигается по городу, хорошо представляет себе и может объяснить расположение улиц, скверов, площадей и парков (как пройти или проехать), рассказать, где находятся и как выглядят городские достопримечательности. При этом тщательно, до мелочей, перечисляет все детали, какие встречаются на пути.
Когда слепой становится “профессионалом” в ориентировании, ему полезно знать некоторые общие вещи. Например, когда я приезжаю в незнакомый город, у меня обязательно появляется потребность определиться в расположении частей света, иначе чувствую себя неспокойно. Для представления расположения города, в котором живешь, полезно знать места нахождения важнейших объектов. Скажем, в г. Новосибирске железная дорога проходит с запада на восток. Река протекает с юга на север. Академгородок расположен в южной части города, лесоперевалка — в северной. Полезно также знать расположение центральных улиц города, районов, а затем и других улиц, переулков, увязывая их с маршрутами городского транспорта. Помнить, что улица начинается от центра города или района. Если смотреть в глубину улицы, то левая сторона будет не четной, правая — четная, что отсчет подъездов и квартир ведется слева направо, так же, как читается книга. Пригодится и знание розы ветров в данной местности.
При ориентировании включается весь комплекс чувств (ощущение пространства, память, слух, осязание, обоняние). Из ответов незрячих, характеризующих уровень их способностей в ориентировании: “Ориентирование по знакомому и незнакомому маршруту это совершенно разные вещи. Передвижение по знакомой местности не связано для меня с какими-либо трудностями. Хотя бывают непредвиденные обстоятельства”.
“В начале преодоления незнакомого маршрута я расспрашиваю о нем в подробностях, узнаю более легкий путь, стараюсь мысленно представить маршрут в целом и детально, выделить и запомнить характерные ориентиры. На смешанном “пешеходно-транспортном” маршруте я мысленно намечаю удобный путь передвижения. Соизмеряю сложность, время и расстояние. По необходимости приходится передвигаться более длинным путем, но с меньшим количеством пересадок и переходов оживленных улиц”.
“Моя способность ориентироваться во многом зависит от партнера. Проще и легче контактировать с человеком, который долгое время общался со слепыми. Когда передвигаюсь с сопровождающим, иду с левой стороны примерно на полшага сзади, держу его свободно за руку выше локтя. Стараюсь идти в ногу, выдерживать темп товарища. Спуски, подъемы, повороты хорошо ощущаю по движению корпуса сопровождающего, причем всегда прошу его не останавливаться и не предупреждать о них. В дверях и из дверей, в том числе и в транспорте, на лестницах вхожу и выхожу сзади сопровождающего. Легче ориентироваться, когда движения идущего со мной плавные, ритмичные, без рывков и резких поворотов, походка не тяжелая, но и не чрезмерно легкая (при очень легкой походке можно не заметить подъема, неровности дороги)”.
В моем сознании невольно сформировалась классификация походок: походка статуи, тяжеловесная поступь, петушиная походка, подпрыгивающая, летящая, легкая, очень легкая и умеренно плавная. Опытные в ориентировании незрячие используют любые меры предосторожности:
“Вхожу и выхожу из городского транспорта немного боком, обязательно пользуюсь тростью или просто держу ее в руке, чтобы окружающие поняли, что я незрячий. При входе стараюсь встать сбоку у дверей, дать возможность пассажирам выйти, и только тогда выхожу. Когда открываю дверь какого-либо помещения, соблюдаю меры предосторожности: если дверь открывается на меня, не стою напротив, если от меня, то открываю ее плавно”.
Как именно “видит” слепой? Рассмотрим в деталях. Слух и звуки для незрячего — важнейшие составляющие во взаимодействии со средой. Благоприятная звуковая обстановка позволяет незрячему соориентироваться в пространстве. Звук для слепого — источник информации, ориентир для передвижения, сигнал об опасности. Из многообразия звуков он воссоздает звуковой сюжет, звуковую композицию происходящих событий: звуки трамвая, троллейбуса, автобуса, других транспортных средств. На тротуаре своя гамма разнообразных звуков: твердая и уверенная поступь молодого мужчины, характерные звуки женских шагов и шагов пожилого человека. Слегка пришлепывающие лапы собак, мягкое поскрипывание детской коляски, шум детских голосов, шелест листвы на деревьях, шуршание ее под ногами. Обрывки разговоров прохожих, музыка, доносящаяся из окон, скрип и стук дверей и т.п. Незрячий прислушивается к шуму предприятий, новостроек. Слепому каждый звук нужно вычленять, дифференцировать для того, чтобы вовремя остановиться, чтобы с кем-либо не столкнуться. Многие слепые утверждают, что сильные шумы затормаживают и чрезмерно ослабляют. Так, я чувствую себя полностью беспомощным и потерянным при грохоте строительной и дорожной техники, механических прессов на промышленных предприятиях и др. Боюсь передвигаться, почти полностью теряюсь на местности. Попадая в интенсивную шумовую зону, незрячий чувствует себя дискомфортно и подавленно. Другое дело, когда вокруг ритмика и гармония.
Известный незрячий, композитор-любитель говорит: “Я очень люблю слушать звуки: шум ветра, леса, журчание ручья, дождя, завывание вьюги. Часами могу просиживать у реки, фонтана, на берегу моря, слушать прибой. Ритм и гармония звуков порождают у меня добрые эмоции, спокойные мысли, музыкальные фразы”. Ухо слепого буквально хватает малейший звук и порой то, на что зрячий не обратит внимания, не ускользнет от слепого. Разговаривая с кем-либо, слепой воспринимает на слух не только речь собеседника, но одновременно фиксирует и другие звуки, ведь его слух находится в постоянной работе. Тонко подмечено восприятие окружающей обстановки на слух в книге Виля Липатова “И это все о нем”, где автор сравнивает уши слепого с локаторами в эпизоде, когда работник следственных органов по показаниям незрячего учителя восстанавливает звено в расследовании уголовного дела.
У незрячего развивается одновременное восприятие звуков со всех сторон и с различных расстояний. Когда однажды в поезде в разговоре с попутчиком я отметил, что сейчас мы едем среди сопок, то почувствовал, как он удивленно посмотрел в мою сторону. А между тем в этом нет никакого секрета, колеса вагона стучат не одинаково в лесу и в городе, в степи и в горах, в тоннеле и на железнодорожном мосту. По-разному разносится эхо: в сопках оно звучит звонко, а по скорости отражения звука можно определить, как близко они подступают к железнодорожному полотну. Слепой использует акустику распространения звука и отражение, эхо шагов от зданий ночного города. Эти же физические свойства звука используются и при постукивании тросточкой по тротуару или пощелкивании пальцами. Незрячие, побывавшие на экскурсии в пещере, рассказывали, что очень удивили гида, когда безошибочно определяли, передвигаются ли они по узким или широким проходам пещеры, опознавали моменты выхода в пещерные залы и пути следования по подземным коридорам.
Незрячая студентка мне говорит: “Когда я хожу на занятия по корпусам университета, мне проще ориентироваться в аудиториях и коридорах с деревянными полами или мягким покрытием (линолеум). Полы, покрытые керамической плиткой, создают эффект металлической бочки, затрудняя ориентирование. От общежития до университета добираюсь пешком. Парящие канализационные колодцы с журчащей водой тоже мои “помощники” в ориентировании”.
Костно-мышечной системой незрячий определяет всевозможные колебания, изменения окружающей среды. Ногами ощущает неровности почвы и запоминает “фактуру” основы, по которой передвигается. Руками — поверхность, объем, конфигурацию вещей материального мира. Трость расширяет зону осязательного обследования, позволяя обнаружить на пути препятствия и ориентиры, значительно облегчая взаимодействия слепого с окружающей средой. С помощи трости слепой определяет выступающие перед входом в дом ступени, деревья, столбы, газетные киоски, тумбы, канализационные люки.
Но если слепые чувствуют преграду, почему натыкаются на предметы, пешеходов, деревья и т.п.? На этот вопрос образно отвечает мой респондент Станислав Белов, потерявший зрение в результате травмы, ныне студент Новосибирского педагогического университета, спортсмен, занимающийся легкой атлетикой, подводным плаванием, скалолазанием, совершивший 4 затяжных прыжка с парашютом. Он рассказал: “Детские годы я провел в горах Средней Азии, а затем переехал в большой город. В горах, передвигаясь по горным тропам, использовал ощущение преграды, которое хорошо у меня развито. По отражению звуков, по эху примерно определяю расстояние до скалы или гор, глубину и ширину ущелья, а также неровности поверхности горной тропы. В городе все для меня оказалось гораздо сложнее. Очень донимают автотранспорт, множество звуков и т.п. Учитывая все это, в городе я в основном полагаюсь на трость”.
В спокойной обстановке (в горах, деревне, на даче) незрячему легче сосредоточиться, “объять” информацию. Он редко делает “промахи”, он видит памятью, ощущениями. Совсем другое дело в городе. На слепого одновременно обрушивается лавина информации от внешних воздействий. Большое количество пешеходов, машин, звуков, поверхности тротуара, тумбы с рекламными щитами и многое другое. Становится трудно “объять необъятное”. Внимание как бы рассеивается, подавляется потоком информации. Всем этим объясняется, почему слепые ошибаются. Возникает вопрос, где удобнее проживать незрячему: в селе или городе? По общему мнению, в городе, несмотря на интенсивную динамику жизни, лавину звуков, постоянно меняющиеся ситуации: все это компенсируется городскими удобствами.
У хорошо тренированного слепого поступь осторожная, мягкая, плавная, с равномерным перемещением центра тяжести корпуса. Ногами ощущает неровности дороги, тростью — встречающиеся предметы. Из ответов незрячих: “Проще передвигаться, когда руки свободны, стараюсь вещи носить в рюкзаке, ходить в легкой, свободной одежде, не связывающей движения, в свободной мягкой обуви с эластичными подошвами средней толщины. Ориентиром служат неровности почвы, асфальта. Пользуюсь длинной тростью, но не применяю ее без надобности”.
“По запаху определяю местонахождение магазинов, столовой, аптеки, парикмахерской, водоемов, болот”.
Незрячие хорошо ощущают пыль, грязь в помещении, низкие своды, пустые или забитые вещами, заставленные мебелью, комнаты. Незрячая В. отмечает: “Когда вхожу в какую-либо квартиру, по запаху определяю, чисто в ней или грязно, и это сделалось навязчивым свойством, которое преследует меня повсюду. Хорошо ощущаю качество продуктов, состояние чистоты и загрязненности белья. По звукам — приглушенным или звонким — без труда определяю размеры квартиры или другого помещения”.
Человек, лишенный зрения, тонко реагирует кожей на изменения температуры, влажности воздуха, ощущает направление ветра, тепло солнечных лучей, воздушные потоки среди зданий, колебания воздуха от движения транспорта, людей, животных. Неблагоприятные погодные условия отрицательно влияют на возможность ориентирования. Это и большая влажность, туман, дождь, сильный ветер, метель. Затрудняет ориентирование частично закрытое лицо, глубоко надвинутая шапка с опущенными наушниками. Гораздо проще передвигаться в сухую погоду летом и безветренную морозную погоду зимой.
У осязания ведущая роль во всех видах деятельности незрячего человека. Оно не может компенсироваться ни одним из органов чувств. К осязательным ориентирам относятся грунт (земля, глина, песок, гравий), покрытия дорог и тротуаров, неровности, бордюры, края проезжей части, кюветы, различные по материалу здания, заборы, деревья, кустарники, спуски, косогоры, повороты и т. п. Незрячий преподаватель музыки, проживающий в сельской местности, пишет: “Как я ориентируюсь? Пожалуй, сразу и не скажешь. Проживаю в удобном, красивом поселке, окруженном смешанным лесом, рядом с ним протекает река. В трех километрах озеро. Живу с семьей в частном доме, имею приусадебный участок, домашнее хозяйство. За годы, проведенные в поселке, я буквально “слился” с ним, с окружающей его природой. А если подумать, то каждая мелочь, каждая деталь фиксируется в памяти посредством моих ощущений, которые одновременно работают напряженно и в комплексе. По скрипу калитки, по лаю собак, по шуму листвы я узнаю, чей это дом. По неровности дорожки, по направлению ветра, движению воздуха определяю необходимый мне маршрут. На реке любимое место — рукав, отделенный от фарватера узким длинным островом, покрытым лесом. Здесь течение небольшое, мне удобно ловить рыбу с лодки, которую ставлю на якорь с помощью цепи и грузила. Удилищем у меня служит указательный палец правой руки. На него наматываю леску, необходимую свободную часть с наживкой на крючке забрасываю в воду. Рука очень хорошо ощущает подергивание лески и чувствует, когда необходимо сделать подсечку. Пойманную рыбешку постепенно вытаскиваю, а если попадет рыба покрупнее, то наматываю леску на палку, чтобы не повредить палец. На воде ориентируюсь по шуму леса, камышей, плеска воды у берега, звукам движущихся автомашин по отдаленной автостраде и другим признакам”.
Продолжая разговор о значении осязания, следует отметить: у слепых оно обострено. “У слепого глаза на пальцах” — это выражение сделалось поговоркой. Обследуя предмет руками, слепой получает представление о предмете. Жестикуляция у незрячих менее выражена, однако руки слепого “нервные”, почти всегда в движении, они обладают памятью. Пальцы очень чувствительны, это главный орган осязания, который используется при чтении книг, при письме рельефно-точечным шрифтом, а также при работе.
Отсутствие зрения невольно заставляет усиленно работать органы чувств, которые и дают возможность “видеть”. У меня случаются состояния, когда я машинально, отвлекшись разговором, могу положить какую-либо вещь, не зафиксировав место в памяти. Через некоторое время начинаю вспоминать, куда ее положил, восстанавливая движение рук в тот период, и получаю необходимый результат. В данном случае руки помогают памяти.
Механизм ощущения препятствий профессор В.С. Сверлов объясняет восприятием слуховым аппаратом отраженных от предметов волн. Слуховые ощущения (очень слабые колебания), возникая, вызывают сокращения мышц кожи на лицевой части головы. Таким образом, ощущается как бы не сам объект, а излучаемые колебания. У некоторых слепых “чувство препятствия” поразительно развито, они ощущают на некотором расстоянии дома, транспорт, деревья, людей. А кое-кто из них даже на расстоянии нескольких метров ощущают бордюр, пень в лесу, и в этом нет ничего необычного. Оказываются, все люди обладают такими свойствами, кто-то в большей, кто-то в меньшей мере. Эти качества дремлют до определенного времени, но когда появляется необходимость, они просыпаются. Можно развивать и стимулировать их осознанно. Как-то довелось мне беседовать с ученым-психоаналитиком. Он высказал мнение, что встречаются люди, которые в небольшом, абсолютно темном помещении могут почувствовать другого человека, хотя тот молчит и ничем не выдает своего присутствия. Он также говорил, что среди слепых эти качества встречаются чаще. Эпизоды такой “радиолокации” живых объектов находим в литературе писателей-классиков. Нередко встречаются выражения “чувствую взгляд”, “тяжелеют ноги под взглядом” и т.п. Люди незримо воздействуют друг на друга без слов и действий. У слепых чутье на такое воздействие развито в большей степени.
Участник войны, опытный разведчик, мне рассказывал, что его с двумя товарищами направили далеко за линию фронта совершать диверсионные и разведывательные операции. Опыт настолько развил осторожность, внимание, что, как он говорит, “спиной чувствовал” опасность на некотором расстоянии. Однажды, когда группа ночью вошла в темный сарай, он почти машинально дал очередь из автомата, как потом оказалось, не зря. На долю секунды он опередил немецкого автоматчика.
Охотник молниеносно поворачивается в сторону хищника, готовящегося к прыжку. Дочь лесника, выросшая в лесу, говорит: “Я ощущаю каждую живую тварь, ползущую в траве, прячущуюся в кустах, притаившуюся на дереве”. Очевидно, что эти свойства дошли до нас от наших далеких предков. Об этом тонко подмечено у В. Вересаева в “Записках врача”. Когда к таитянам приехал натуралист Кеммерсон со своим слугою, таитяне повели носами, обнюхали слугу и объявили, что он не мужчина, а женщина. Это действительно была возлюбленная Кеммерсона Жанна Баэр, сопровождавшая его в кругосветном плавании в костюме слуги-мужчины.
Можно предположить, насколько совершенны были психофизические функции у наших далеких предков при столкновении с понятным и непонятным для них миром: предчувствие опасности, непогоды, чутье на охоте, распознавание врага и т.п. С развитием цивилизации эти качества полностью или частично нами утрачены и могут проявиться за счет длительных, напряженных тренировок или непроизвольным путем, как явление атавизма.
В телепередаче М. Кожухова “В поисках приключений” было показано древнейшее закрытое общество “Белый голубь” в Малайзии на острове Бали, где тренируемый член общества боевых искусств ведет рукопашный бой с завязанными глазами, беспрепятственно проходит сквозь лабиринт предметов и стоящих людей, не задевая их.
Не берусь увязывать такие способности со способностями слепых, но что они в силу своего положения буквально хватают все мельчайшие сигналы, поступающие извне, слухом, осязанием, обонянием, костно-мышечной системой, — то в этом нет сомнения.
Человек без общения жить не может. Каким же образом, с помощью чего зрячий получает представление о людях, узнает, познает, общается, избирает себе друзей, любимых? И здесь мир звуков дает слепому большую информацию, может рассказать многое. Так, по голосу можно определить возраст, здоровье, характер, настроение, отношение. Звучание голоса, тембр, окраска, по признанию большинства незрячих, дают первое впечатление о внешности человека, манере говорить, грамотность речи — об интеллекте.
По голосу можно понять, молодой человек или пожилой, взволнован или спокоен, характер у него злой или добрый, восторженный или мрачный. Говорят, что голос — “барометр” души и тела. Показания этого “барометра” используются слепыми в общении с людьми. Голос передает и индивидуальность личности. В силу вступают умение слушать, вести диалог, участвовать в дискуссии, споре. “Встречают по одежке, провожают по уму”, гласит народная пословица. Применительно к слепым ее можно перефразировать: “Встречают по голосу, провожают по уму”.
По звукам шагов, по походке в сочетании с дыханием — легким, частым, прерывистым — почти безошибочно слепой узнает знакомых ему людей, идет мужчина или женщина, грузный человек или худощавый, здоровый или больной. Слепой хорошо отличает шаркающие шаги старика от шарканья ногами молодого пижона во время неспешной прогулки. Любая мелочь, одно только пожатие руки, дает возможность что-то “видеть”, и вся информация собирается по крупицам. Например, пожатие руки: крепкое, слабое, вялое, затяжное. Рука холодная, теплая, сухая, влажная. Ладонь широкая, узкая, “гусиная лапка”. Пальцы короткие, длинные, изящные, грубые.
Большой интерес представляет книга слепоглухой О.И. Скороходовой (1912-1982) “Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир”. Ольга Ивановна в детстве потеряла зрение, а вскоре и слух. Она пишет: “Такие моменты, когда я узнаю не только тех людей, которых вижу каждый день, но и тех, которых вижу редко, я не могу отнести к одним осязательным или обонятельным ощущениям. Очевидно, роль играют и другие чувства — мышечно-суставные и еще, вероятно, какие-нибудь другие рецепторы. Ведь непосредственно осязанием я чувствую крепкое и слабое пожатие руки. Я могу еще сказать, что и кожное ощущение помогает мне узнавать людей, так как у одних бывают руки более теплые и мягкие, у других более холодные и не совсем гладкие. У одних, хотя порывистые, но легкие движения, у других медлительные, но резкие, неприятные”.
Зрячие, которые долго общались со слепыми, независимо друг от друга сходятся на том, что многие слепые хорошо “чувствуют” людей. При общении с другим человеком мне, например, невольно рисуется его взгляд, улыбка, выражение лица, посадка головы, осанка и прочее.
Мой добрый знакомый, который продолжительное время общался со слепыми, утверждает, что они, как собаки и маленькие дети, хорошо различают добрых людей и злых. Вспоминая годы до наступления слепоты и последующие, встречая друзей своей молодости, которых я знал, будучи зрячим, часто думаю, что мы бы намного меньше ошибались в людях, если бы при знакомстве полагались в первую очередь на те ощущения, которыми обладаем помимо зрения. Об этом хорошо сказал Сент-Экзюпери: “…зорко лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь”. Незрячий в условиях, в которые его ставит слепота, за короткий миг может пережить и перечувствовать столько, сколько иному зрячему не доведется испытать и за многие годы. С другой стороны, даже при кратковременных контактах со слепыми характеры людей выявляются ярче и быстрее.
Итак, все в совокупности воспринимается незрячим как характеристика человека, составленная без посредства зрения. В дальнейшем при оценке личности и внешности человека в силу вступают правила, общие для всех.
Чтобы лучше понять, как слепые воспринимают окружающих людей, был проведен эксперимент, в котором приняли участие 20 зрячих и 20 незрячих (со средним и высшим образованием, разного возраста, потерявшие зрение в детстве, правильно представляющие внешность человека, предметы, цвета). Воспользуемся условными обозначениями: С. — слепой, З. — зрячий. Участники эксперимента были разделены на 20 пар. В каждой паре один С. и один З.
С. предлагалось назвать поименно пятерых знакомых ему зрячих людей, известных и его напарнику, о внешности которых С. не получал ранее информации, и в той же последовательности нарисовать их словесные портреты, представить их в движении, в действии. Обращали внимание на то, чтобы С. держал себя свободно, откровенно, не боялся ошибиться, попасть в неловкое положение. Затем в той же последовательности словесный портрет каждого из пяти названных давал З. Словесные портреты каждого человека, сделанные З. и С., записывались отдельно. Опыт повторялся с каждой парой.
Полученные материалы сопоставлялись и анализировались, при этом учитывалось, как давно С. потерял зрение. Словесный портрет, данный незрячим участником эксперимента, состоял из описания черт характера его знакомого, отношения к работе, к людям, его интеллектуального уровня, тембра голоса. Если зрячий составляет представление об окружающих в первую очередь через внешние признаки, то у слепого этот процесс идет в обратном направлении через внутреннее содержание. По отдельным деталям, поведению, внутренним свойствам у незрячего складывается представление о внешности. Наряду с компенсаторными способностями у слепого обостряется внимание к “мелочам”. Улавливаются подробности, чтобы на их основе сделать необходимые выводы. У тотально слепых психологическая установка на внешние признаки несколько ослабевает, усиливается интерес к внутренним свойствам.
Остановимся на процессе, который идет в обратном направлении, “от слепого к зрячему”. С., ослепшей в младенчестве, успешно сделали операцию в 18-летнем возрасте. Она рассказывает: “Уже после завершения операции, когда мне приоткрыли повязку, свет буквально ударил в глаза и ошеломил меня. Через несколько дней, когда окончательно сняли повязку, врачи и медсестры стали учить меня видеть. Вначале все мне представлялось плоским полотном с темными бесформенными пятнами. Затем пятна стали формироваться в конфигурации, но в одной плоскости, как в теневом театре. Предметы вначале не узнавала. Чтобы узнать, мне необходимо было их потрогать. Лицо врача мне казалось белым пятном с тремя пятнами. Боялась ходить, ступала очень осторожно, особенно при спуске по лестнице. Однако постепенно стало приходить объемное изображение, глазомер, узнавание предметов, знакомых мне в незрячей жизни. Вы спрашиваете, совпадают ли характеристики внешности знакомых мне людей в “той” и в “этой” жизни? Совпали. Мне кажется, что я такими их и представляла”.
У меня нет научно-экспериментальных данных по этому вопросу, но, как мне кажется, здесь срабатывает эффект перенесения воспринятого в прошлом, т. е. увиденная внешность человека дополняет то представление о нем, которое сложилось в незрячей жизни.
Как и все люди, слепые проявляют интерес к цвету. Ослепшие взрослыми знают цвета, ослепшие в раннем детстве помнят их. Но даже у слепых от рождения складывается представление о цвете. “Мне кажется, — говорит незрячая Т., — что я представляю цвет. Как это происходит? Пояснить не могу. Зрячие отмечают, что я неплохо подбираю цветовые сочетания в одежде, в оформлении несложных украшений, в выборе красок для колера квартиры. Многие цвета у меня ассоциируются с предметами, музыкой, явлениями природы. Например, черный — с грубой толстой ворсистой тканью, белый — с гладкой поверхностью, голубой — с нежно скользящей материей. Зеленые листья, трава — с весной, летом, теплом. Желтые — с осенью, шуршанием сухой листвы под ногами, осенними дождями. Белый цвет — с зимой, морозами, метелями. Голубое небо — с солнечной, ясной погодой. Картины природы, описанные И.С. Тургеневым, Л.Н. Толстым, буквально, “зрительно” воспринимаются мной и врезаются в сознание”.
Проявление цветовых ассоциаций наблюдается в обратной связи. Конкретные люди, предметы, слова, обозначающие незнакомые предметы, в зависимости от звучания преломляются в размытые, расплывчатые изображения с неясными конфигурациями, похожие на картины художников-импрессионистов. 18-летняя Д., ослепшая в трехлетнем возрасте, рассказывает, что свою маму она представляет в желтом цвете, отца — в оранжевом, младшую сестренку иногда в голубом, иногда в розовом, 20-летнего брата — в коричневом, красном. Резкие, грубые слова вырисовываются в мрачных, темных тонах — черных, серых, коричневых, а благозвучные, добрые, ласковые сочетаются с желтым, розовым, голубым. Взволнованные слова звучат в резко меняющихся красках с низкими аккордами музыки в темпе скерцо.
Вспомним метафоры: “серость”, “серая личность”, “черные дни”, “розовые мечты”, “голубые иллюзии”, “радужные надежды”; названия цветов: “изумрудная зелень”, “шоколадный”, “кофе с молоком”, “лимонный, абрикосовый, вишневый, свекольный, сиреневый, болотный, цвет морской волны” и другие, которые употребляются в повседневной жизни, и станет ясным, что слияние понятий “цвет” и “явление”, “цвет” и “предмет” — естественный процесс при восприятии у всех людей. У незрячего сознание воспроизводит таким слиянием представление о цвете.
Осознание своего “я” у слепого проявляется во сне. Вам, конечно, приходилось видеть эмоциональные сны, когда происходящее ощущаете, переживаете, но не видите. Так примерно и у слепых. Я побывал в различных качествах. С угасанием зрения и наступлением слепоты мои сны изменились. Первые годы я видел их “по-зрячему”. Затем они тускнели, чередуясь с частично ясным изображением, а местами или на периферии расплывчатым. Такое видение и чередование происходит у меня и сейчас. На мои дотошные вопросы, как вы видите сны, люди отвечали: “В точности так же, как и наяву”.
В газете Новосибирского областного Совета “Ведомости” от 25 февраля 2005 г. в статье “Мы всего добьемся сами” журналистка, побывавшая на предприятии общества слепых, пишет: “Представьте себе ситуацию: вы находитесь в темной комнате, мгла кромешная, а вокруг звучат голоса. Люди обращаются к вам, друг к другу, ходят мимо, что-то делают. Вы тоже пытаетесь двигаться, поскольку ничего не видно, то и дело натыкаетесь на разные предметы. Вы хотите выйти из этой комнаты, но не можете найти дверь. Долго шарите по стенам, наконец, хватаетесь за ручку, дергаете, внутренне ликуя — наконец-то! — но нет, и там тоже тьма. Во всем мире отключили свет. Возможно это один из самых избитых примеров, но приблизительно так себя чувствуют слепые люди…”
Некорректное и слишком упрощенное утверждение. Недооценка возможностей человеческого мозга, чувственно-эмоциональной системы в осознании реального мира. Лишний раз хочется напомнить зрячему о необходимости давать, по возможности, подробную информацию слепому о мире, в котором он живет. Представления складываются не только на основе ощущений, восприятий, но и на основе информации, поступающей от окружающих людей. Не имея возможности увидеть экзотическое животное, тропическое дерево, какой-то географический район, незрячий тем не менее может иметь о них понятие (представление) также как и зрячий, который их не обозревал.
От себя я бы так прокомментировал сказанное: “Чем глубже и разностороннее мои знания, тем больше мое обозримое пространство”. Есть темнота, но нет безмолвия. Информация поступает ежесекундно. “Человек может нормально мыслить длительное время только при условии непрекращающегося информационного общения с внешним миром. Полная информационная изоляция от внешнего мира — начало безумия. Информационная, стимулирующая мышление связь с внешним миром так же необходима, как пища и тепло…” (академик А.И. Берг).
(Продолжение следует).