Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 9, 2008
Алексей КРЕТИНИН
ГОРОДСКИЕ ИСТОРИИ
Единственный памятник “белым”
“Мятеж не может кончиться удачей —
В противном случае зовется он иначе”
Джон Харрингтон
В Новосибирске, в единственном городе России, бережно сохраняется братская могила солдат и офицеров “белой” Сибирской армии. Находится она в самом центре города, в сквере Героев революции и похоронены здесь бойцы 2-го Барабинского полка “белой” 1-й Сибирской дивизии.
В колчаковской Сибирской армии, в составе 1-й Сибирской дивизии было сформировано два полка — Ново-Николаевский и Барабинский, дислоцировавшиеся в нашем городе. Помимо кадровых офицеров и унтер-офицеров, костяк полка составили призванные по мобилизации жители сибирских городов и деревень 1898-99 гг. рождения. Стоит сказать, что мобилизация прошла успешно, “уклонистов” практически не было. “За Сибирь” шли воевать охотно — ведь формировалась армия под эгидой Сибирского правительства, под непосредственным командованием Верховного правителя адмирала Александра Колчака. Однако, в отличие от “красной” стороны, в рядах “белых” единства взглядов никогда не было. Постоянные политические интриги шли как в правительстве, так и среди военных — за тот или иной пост. В таких условиях Колчаку удавалось некоторое время удерживать действительно диктаторскую власть, но — лишь некоторое время. Даже армию никак нельзя было назвать однородно “колчаковской”. То же полностью можно сказать и о дислоцированных в Ново-Николаевске “сибирских” частях.
С первыми же неудачами “белых”, действовавшие практически легально эсеры и меньшевики стали формировать собственное “антиколчаковское” подполье, которое возглавил так называемый Политцентр в Иркутске. Идея была проста: под лозунгом “Война гражданской войне!” убрать Колчака и от имени Сибирского правительства заключить мир с Советской Россией. В условиях постоянно откатывавшегося на Восток фронта, мобилизованные, уходя все дальше от родных мест, все меньше понимали — а где, собственно, будет в итоге та “Сибирь”, за которую они воюют? Так что “антивоенная” пропаганда имела успех не только среди солдат, но и среди офицеров.
Впрочем, “антиколчаковскую” пропаганду вели, естественно, не только эсеры. Активно работал подпольный горком большевиков, создавая рабочие дружины, накапливая оружие. Именно с большевиками, как с равной силой, эсеры и пытались договориться о совместном выступлении. Переговоры шли не месяц, и не два. Все упиралось, естественно, в вопрос: “А что потом?”. Большевики категорически не хотели слышать об Учредительном собрании и “независимой Сибири”, эсеры — о восстановлении Совдепа. Но и Осведомительный отдел Главштаба Сибирской армии (контрразведка, подчиненная ближайшим доверенным людям Колчака) не дремал. С июля по сентябрь 1919 г. большевистские партийные организации были практически разгромлены, изъято оружие, арестованы руководители и активисты “боевых дружин”. Договариваться о восстании стало не с кем, но эсеры об этом не знали. И 28 ноября 1919 г. по инициативе эсеров была организована встреча, на которой договорились все политические вопросы отложить. Поскольку впервые подвернулся удобный момент для мятежа — комдив 1-й Сибирской дивизии Мальчевский заболел и передал командование дивизией командиру Барабинского полка полковнику Ивакину. 25-летний прапорщик военного времени Ивакин, выросший за время гражданской войны до полковника, был, по отзывам современников, нервным, вспыльчивым, фанатически преданным “белой идее”, но абсолютно политически беспомощным офицером. В поисках выхода он, как и многие ему подобные, стал членом эсеровского подпольного Сибирского военно-социалистического союза. Иронией судьбы именно ему было передано командование Ново-Николаевским гарнизоном.
Дата выступления была назначена, и в ночь на 7 декабря 1919 г. Ивакин вывел части гарнизона в город. Барабинский полк, часть Ново-Николаевского, офицерская инструкторская школа, школа топографов пошли брать власть. “Барабинцы” успели захватить “военный городок”, комендатуру, здание Управления воинского начальника, почту, телеграф, телефон. Захватили тюрьму, и освободили всех заключенных, без разбора на политических и уголовных. Мятежники подошли к вокзалу, и только тут к ним присоединились остатки большевистских рабочих дружин почти без оружия. Однако вокзал был захвачен, и захвачен дислоцировавшийся в нем штаб 2-й Сибирской армии во главе с командующим генералом Войцеховским. Казалось бы — все!
Однако эсеры, достаточно презрительно относившиеся к большевикам, воспользовавшись формулой удавшегося им Октябрьского переворота о необходимости захвата “почты, телефона, телеграфа”, этим и ограничились. Не поняв сути — а зачем, собственно, их надо захватывать? Телеграфные и телефонные линии штаба генерала Войцеховского работали бесперебойно — их никто не догадался отключить. Войцеховский спокойно связался со штабом стоявшей в городе 5-й Сибирской дивизии польских стрелков, и командир дивизии полковник Румша лично привел один из своих полков на подмогу. Короткая перестрелка, и после категорического требования Румши прекратить огонь и сдать оружие, все было кончено.
Надо сказать несколько слов, что это были за “поляки”. “Польский легион в Сибири” создавался после объявления Польши независимым государством. О “поляках” в городе член “белого” Сибирского правительства барон Будберг с горечью писал: “Очень много жалоб на безобразия и насилия, чинимые польскими войсками в районе Ново-Николаевска; эти не стесняются грабить, производить насильственные фуражировки, расплачиваться по ничтожным ценам и захватывать наши же заготовки, эшелоны и баржи с грузами. …Польское хозяйничанье особенно для нас обидно: чехам мы все же обязаны, и часть их дралась вместе с нами за общее дело; польские же войска создались у нас за спиной из бывших пленных и наших поляков, взявших с России все, что было возможно, а затем заделавшихся польскими подданными и укрывшихся от всяких мобилизаций и военных неприятностей в рядах польских частей”. В боевых действиях части “Польского легиона” не участвовали, зато очень отметились в карательных акциях.
Собственно, для этого и вызвали их под утро 7 декабря 1919 г. Ирония судьбы закончилась — началась трагедия истории. Там же, у вокзала, было расстреляно около 40 офицеров-“барабинцев”, в том числе — и полковник Ивакин. Остальные “барабинцы” были обезоружены, частично загнаны в казармы, частично — в тюрьму. В ту самую, которую они, не зная, несколько часов назад освободили буквально для себя.
Трагедия продолжилась через сутки, в ночь на 9 декабря. Те же самые “польские стрелки” полковника Румши провели “разгрузку” тюрьмы и арестного дома. Заключенные были зверски уничтожены. После взятия города “красными” 13 декабря, было собрано 104 трупа политзаключенных. Опознать удалось лишь 37. Среди них — председатель большевистского Совдепа Романов, активисты большевистского подполья, 2 солдата и 5 офицеров Барабинского полка. Остальные, в большинстве своем, судя по сохранившимся актам с описанием военной одежды, также были “барабинцами”. Опознать их не удалось — Барабинский полк получил очередное пополнение буквально накануне мятежа.
…На братской могиле, в которой вместе с большевиками лежат “белые” офицеры и солдаты Сибирской, стоит памятник — “Рука с факелом”. На мраморном панно над могилой в числе прочего слова: “Жизнь безымянных — подвиг, факел свободы и правды”.
Труп полковника Ивакина найден не был.
Их именами уже не названы…
Город обходится со своими улицами крайне небрежно. Город-подросток, он то назовет улицу в честь какого-то человека, то резко бросается ее переименовывать.
С карты города после революции пропало много “именных” улиц. Но, как говорится, “пропажа пропаже — рознь”. И истории этих пропаж (всегда — печальные) складываются в историю города, как детские кубики в домик.
Наш город оказался, пожалуй, единственным в мире, где улица в честь человека названа была не по фамилии его, а по имени-отчеству. Есть в центре города улица, названная когда-то в честь Томского губернатора Ломачевского. Интереснейший был человек, этот губернатор, награжденный несколькими орденами — Святого Владимира 3 и 4 степени, Святой Анны 2 и 3 степени, Святого Станислава — 1, 2 и 3 степени. За время его губернаторства он перестроил центр Томска. По проектам приехавших по его приглашению архитекторов Лыгина и Федоровского было построено более 30 кирпичных домов. Он стал инициатором учреждения Общества содействия физическому развитию (в 52 года!) и стал его председателем и активным участником; Общества взаимопомощи учителей губернии, добился открытия правительственного ремесленного училища.
К поселку Новониколаевскому губернатор относился как к любимому племяннику. “Пробивал” в Петербурге ветку железной дороги до Кривощеково, а потом — и далее. И не надо мне рассказывать, что при проклятом царизме или при родной Советской власти вопросы можно было решить моментально — по звонку или по росчерку на указе. Российская бюрократия, которая, собственно, и обязана исполнять принятые решения, пережила царей, большевиков, и спокойно живет в нынешней стране. “Мышиного цвета” жилкомхозовские дамы, заматывающие самые простые проблемы (вроде уборки двора) не на пустом месте выросли — на богатой исторической почве. А Ломачевский — стучался, бился с бюрократией уже позапрошлого века за каждый километр этой дороги. Вот так и появился у него “племянник”-город. Ломачевский “племяша” баловал “подарками” — то дорогой железной, то просьбами присвоить городской статус этому шебутному и быстро растущему поселку. И город “дядюшку” очень хорошо знал — улицу в его честь назвали Асинкритовской. Просто потому, что звали его Асинкрит Асинкритович. Так что, по-моему, улицу назвали очень мило и по-домашнему. И главное, что все знали, в честь кого. Настолько все, что в 1920 г. (а “дядюшка Асинкритович” губернаторствовать закончил еще в 1900), улица была переименована одной из первых — в Рабочую. Теперь — имени академика Чаплыгина, жившего здесь в эвакуации в годы войны. Так что — пропал “дядюшка”, потерялся. Канул в историю. Ломачевский вообще не упоминается даже на страницах справочника “Сибирские и Тобольские губернаторы” (Тюмень, 2000 г.). А в энциклопедии “Новосибирск” в его биографии вместо даты смерти печальной загогулиной торчит вопросительный знак. Отплатил город “дядюшке” доброй памятью. “Помер Охрим — и хрен с ним!”
А вот еще одна улица, и еще одна “история с именами”. Теперь — трагикомическая. По названиям улиц Новониколаевска можно было изучать корни городских переселенцев. “Барнаульская”, “Алтайская”, “Кузнецкая”. Была еще и улица “Бийская”, но ей с переименованиями совсем уж круто не повезло. Сначала ее переименовали в честь Вегмана. Кто такой? Да кто же из культурной элиты в Новосибирске начала 30-х годов не знал Вегмана! “Советская Сибирь” писала о нем — “старейший партиец Сибири”. Первый директор Сибархива был колоритнейшей личностью. Огромная библиотека, кропотливая архивная работа, и даже не удивительно, что он — не писатель и не поэт, — был новосибирским делегатом на первом съезде Союза писателей. Он не выращивал писателей — он их пестовал. Его огромная квартира (“старейший партиец!”) была своеобразным “клубом” для “пролетарских писателей”. Собственно, именно здесь, за общением с этим человеком, многие тогда пишущие стали понимать, что “Врангель — фон. Врангеля — вон!” мягко говоря не вся литература. Он выпестовал новую литературу. Он не писал, а вот на него написали. По легенде, когда к Вегману “пришли”, у него сидела в гостях чуть ли не половина тогдашнего новосибирского Союза писателей. Они — разбежались. А он, арестованный, поняв что уже — все, — вырвал из горла серебряную капсулу, без которой не мог дышать. Умер мгновенно.
Улицу, естественно, срочно переименовали. Благо, в 1937 г. шли не только аресты, но и “большие перелеты сталинских соколов”. Улица Вегмана быстро превратилась в улицу летчика Байдукова (интересно, а он-то вообще об этом знал?). И опять с названием улице не повезло. В 1957 г. приняли решение, что именами ныне живущих деятелей больше ничего не называть, а что есть — быстро переименовать. Переименовали — в “Совнархозовскую”. Очень тогда у Никиты Сергеевича Хрущева в моде эти совнархозы были. Сняли его — и улицу переименовали окончательно — в Депутатскую. Причем без указания созыва. На всякий случай.
С “переселенческой” улицей “Томской” случилась вообще трагедия. Или — комедия (как посмотреть). В декабре 1937 г. улица была названа в честь славного наркома НКВД Ежова. Через Новосибирск в это время шли эшелоны с “врагами народа” (да тут и своих хватало). А в Москве в это время отмечали юбилей “железных” органов страны. Ежова расстреляли 8 мая 1939 г. Через сутки, по циркулярной телеграмма из НКВД все было переименовано. Для меня загадка, как тогда, под горячую руку, не переименовали еще и ежей. Сегодня улица Ежова — улица Салтыкова-Щедрина. Автор “Города Глупова”, наверное, похихикал бы над таким соседством.
Улицу, конечно, переименовать можно, и не раз. С человеком это труднее.
А разницы, пожалуй, никакой…
“Служили два товарища — эге…”
Песня из кинофильма
С советским периодом истории города оказались связанными имена многих бесспорно исторических личностей. В частности — Мартемьяна Рютина и Роберта Эйхе. Первый из них Советскую власть в Ново-Николаевске восстанавливал, второй ею же в Новосибирске (и практически во всей Сибири) после руководил. Рютин стал создателем и руководителем единственной реальной подпольной антисталинской организации в СССР, а Эйхе — инициатором создания внесудебных расстрельных “троек”. Биографии у обоих оканчиваются одинаково — “репрессирован… реабилитирован”.
В партию большевиков Рютин, служащий иркутской мелочной лавки, вступил в 24 года, в 1914 г., буквально перед призывом в армию. Однако до фронта не добрался — служил в Харбине, в охране КВЖД, окончил школу прапорщиков. В сентябре 1917 г. — председатель объединенного Совета рабочих и солдатских депутатов Харбина, председатель Харбинского комитета РСДРП(б). Чуть-чуть подождать — и Мартемьян Никитич вполне мог оценить прелести песни “Привет, эмигранты! Свободный Харбин!”. Однако он, обнаружив незаурядные организаторские таланты, нашел применение им на территории России. В 1918 г. прапорщик Рютин уже командует войсками Иркутского военного округа, с марта 1918 г. — он на посту зампредседателя Иркутского губисполкома. Его стихия, его призвание — организационная работа в рядах партии большевиков, причем — на любых постах и в любых условиях. Именно благодаря этим качествам Рютин был летом 1919 г. послан на подпольную работу в “белый” Ново-Николаевск. Разгромленная в результате непродуманных действий своих руководителей новониколаевская организация большевиков тогда практически прекратила свое существование. За короткое время Рютин “переломил” ситуацию. В результате его работы вторгшиеся в город 13 декабря 1919 г. около 60 бойцов 27-й дивизии 5-й армии “красных” были поддержаны организованными и вооруженными “рабочими дружинами” в количестве около 400 человек — и город пал. Умело организованная Рютиным пропаганда “стреляла” не хуже винтовок: “Несколько тысяч солдат из эшелонов, расположенных на станции (Ново-Николаевск. — А. К.), в ходе митинга… заявили о своем нейтралитете” (“Хроника Новосибирской организации КПСС”, Н., 1988, с. 112). Рютин занимался организацией новой власти в городе — созданием ревкома и перерегистрацией уцелевших городских коммунистов. А также — обеспечением повседневной жизни города. Включая снабжение горожан продовольствием и захоронение тысяч трупов жертв эпидемии тифа…
В биографии Рютина было и участие в подавлении Кронштадтского мятежа в 1921 г., и личное участие его, секретаря Краснопресненского райкома ВКП (б) г. Москвы, в избиении лидеров троцкистской оппозиции на демонстрации в ноябре 1927 г. Кандидат в члены ЦК партии Рютин, получивший этот пост за свой активный “антитроцкизм”, во время очередных “внутрипартийных разборок” неосмотрительно поддержал не Сталина, а Бухарина. И из Москвы был “выслан” уполномоченным ЦК по организации хлебозаготовок в Казахстан и Восточную Сибирь. Разногласия, конечно, разногласиями, но организовывать коллективизацию кому-то было надо… В 1932 г. Рютин (к тому времени из партии уже за предложения “сместить Сталина” исключенный, арестованный, освобожденный и в партии восстановленный) был арестован по обвинению в создании подпольной организации “Союз марксистов-ленинцев”. В написанном им “Обращении ко всем членам ВКП(б)” говорилось: “Партия и пролетарская диктатура Сталиным и его свитой заведены в невиданный тупик и переживают смертельно опасный кризис… Сталин и его клика губят дело коммунизма, и с руководством Сталина должно быть покончено как можно скорее”. Единственная попытка создания антисталинского подполья провалилась. Даже НКВД сумело насчитать среди непосредственных участников “Союза” на весь Советский Союз всего чуть больше 20 человек. Рютин получил 10 лет лагерей, а в 1937 г. — расстрелян. Но организация, хоть и “карликовая” — была.
В начале 1934 г., выступая на 17 съезде партии, о Рютине вспомнил, приехав из Новосибирска, “генсек всея Сибири” Роберт Эйхе: “Рютин и другая контрреволюционная сволочь… пытались создать себе возможность двурушническими методами бороться против партии”. Одногодок Рютина (тоже 1890 г. рождения), уроженец Латвии Эйхе появился в Ново-Николаевске-Новосибирске несколько позднее Рютина — когда стараниями будущей “контрреволюционной сволочи” в городе были восстановлены и большевистская парторганизация, и Советская власть, и создан ревком. Хотя биографию имел не менее яркую. Роберт Индрикович вступил в ряды большевиков в 15 лет в 1905 г., а уже в 1908 г., спасаясь от ареста, эмигрировал в Англию (ох уж эти “драконовские меры проклятого царского режима”!). Так что, помимо партийной работы, единственная специальность у Эйхе была — “ученик в кузнечной мастерской” (И. Ф. Цыплаков. “Имя на карте города”. Н., 2001, с. 255). Но и помимо партработы “молотил” “ученик кузнеца” буквально “с плеча”. Специализировался по крестьянству — с 1919 г. наркомпрод Латвии, зам. Челябинского губернского продкомиссара, организатор продотрядов в Туле. Зам. наркома продовольствия Киргизии, уполномоченный наркомпрода в Ростове-на-Дону. В 1922-23 продовольственный комиссар Сибири. В 1923-24 зам. наркома продовольствия РСФСР. “Организатор ограбления деревни, конфискации продовольствия, а также карательных экспедиций для борьбы с протестовавшими против продразверстки крестьянами” (Биографический энциклопедический словарь “Империя Сталина”, М., 2000, с. 505). С 1922 г. специалиста по “работе с селом” перевели в Ново-Николаевск-Новосибирск. Впереди было масштабное выселение в Сибирь “кулаков” и выкачивание из Сибири хлеба. Эйхе — зам. председателя Сибревкома, председатель Сибкрайисполкома, руководитель партийной организации (Сибкрайкома, ЗапСибкрайкома, Новосибирского обкома). Одновременно — член ЦК и кандидат в члены Политбюро ЦК компартии. В Новосибирске с 1933 г. его имя носят “Эйхевский район” и железнодорожная станция “Эйхе” (сегодня — Первомайский район и станция “Инская”). Методы работы — простые. Телеграмма Эйхе Сталину от февраля 1933 г.: “Считаем возможным весной, летом 1933 г. принять, устроить на Нарымском и Тарском Севере 500 тыс. спецпереселенцев”. Именно Эйхе предложил Сталину идею внесудебных “троек” (секретарь обкома, облпрокурор, начальник облУНКВД) для вынесения расстрельных приговоров “врагам народа”. И — запросил только на 1937 г. “лимит” в 10 тыс. человек для осуждения “тройками”. Осуждено из них к расстрелу (за подписью Эйхе) 3230 чел. (Энциклопедия “Новосибирск”, Н., 2003, с. 991). Совершенству предела не было: на Западно-Сибирской партконференции 7 июня 1937 г. Эйхе поставил задачу: “Враги разоблачены еще не все, надо всемерно усилить работу по разоблачению троцкистско-бухаринских бандитов”. Арестован Эйхе был в апреле 1938 г., на следствии ему сломали позвоночник, выбили глаз. В последнем слове на суде он сказал: “Я умру с верой в правильность политики партии (читай — Сталина. — А. К.), как верил в нее на протяжении всей своей работы”.
Два товарища, работавшие в одной партии и служившие одним идеалам. Одногодки. Советскую власть устанавливали, хлеб у крестьян отбирали. Только у товарища Эйхе после его реабилитации в 1956 г. в Новосибирске вместо “именного” района хотя бы улица “персональная” появилась. У товарища Рютина, реабилитированного в 1988 г., в городе нет ничего. В отличие, скажем, от австрийского композитора Франца Шуберта, улицей имени которого счастлив Ленинский район.
Оба, и Эйхе, и Рютин работали в Ново-Николаевске. Один в Сталина верил, а другой — разуверился. Расстреляны оба в Москве, могил у обоих нет — тела сожжены в одном и том же крематории в Бутово. Пепел — улетел. Оба — реабилитированные “жертвы сталинских репрессий”.
И в чем разница?
Пять усмешек судьбы “власовца” Мальцева
“Беседовал я как-то с представителем второй эмиграции. Речь шла о войне. Он сказал: “Да, нелегко было под Сталинградом. Очень нелегко…” И добавил: “Но и мы большевиков изрядно потрепали!” Я замолчал, потрясенный глубиной и разнообразием жизни”.
Сергей Довлатов, “Соло на IBM”
Через Новосибирск прошли судьбы многих людей — и известных и популярных, и тех, о которых многим хотелось бы просто забыть. “Загогулины” их судеб порой странны, порой скандальны, но никогда — не стандартны. Как и судьба Виктора Мальцева — одного из персонажей трагичных и неоднозначных страниц истории последней мировой войны, первого и последнего командующего военно-воздушными силами “Русской освободительной армии” (РОА), известной больше как “власовская армия”.
Оставим споры об идеологии “власовского движения” историкам будущего. Были в нем разные люди, разные течения, так что оценки Русского освободительного движения и Комитета освобождения народов России (КОНР, его политическая основа, в подчинении которому и находилась РОА) сегодня полярны буквально “до драки”. Может быть, что-нибудь для понимания происходившего тогда как раз и дадут биографии отдельных участников РОА и КОНР? Причем, как ни странно, так называемое “власовское движение” фактически началось еще до пленения немцами генерал-лейтенанта Андрея Власова, да и название РОА — не его изобретение. Он просто сделал все, чтобы из названия превратить РОА в реальность. И был он далеко не один. Вместе с ним работала большая группа бывших высших офицеров Красной Армии. Одним из первых “власовцев” можно считать полковника советской авиации (в РОА — генерал-майора) Виктора Ивановича Мальцева.
Уроженец Гусь-Хрустального (Владимирская область), Мальцев сделал в Красной армии до войны блестящую и заслуженную карьеру. Родившийся в апреле 1895 г. в бедной крестьянской семье, он вступил в Красную армию в год ее рождения, в 1918 г. — в не самый удачный для Советской власти период, когда (вот первая ироничная улыбка судьбы!) все висело “на волоске” под угрозой германской оккупации. Показал себя, судя по всему, более чем хорошо — уже в том же 1918 г. его приняли в члены компартии. Воевал, после успешного (для большевиков) завершения Гражданской войны поступил в школу военных летчиков и успешно ее закончил. Летными качествами военлет Мальцев особо не блистал, но летал качественно. Аса из него не вышло, но красная авиация с успехом использовала другой его талант — талант организатора. И не “широкого профиля”, а знающего авиацию как свое родное дело. Для страны, которая, собственно, только начинала строить современные ВВС, такие кадровые офицеры были незаменимы. В 30-е годы Мальцев занимал командные должности в авиации Закавказского и Средне-Азиатского военных округов, занимался военным строительством советской военной авиации. В те же годы он командовал и авиацией Сибирского военного округа (штаб ВВС СибВО находился в Новосибирске). Здание штаба ВВС СибВО сохранилось до сих пор — сегодня уже калечное, полуразрушающееся…
А потом наступил 1937 г., и один из лучших организаторов советской боевой авиации полковник Мальцев оказался вне армии — в управлении гражданского воздушного флота Средней Азии и Закавказья. А в марте 1938 г. ветеран Красной армии, член ВКП(б) с 20-летним стажем, полковник Мальцев стал никем — простым заключенным, арестованным по обвинению в антисоветской деятельности. Ему “повезло” — в сентябре следующего, 1939 г. он был освобожден и реабилитирован (так называемая “бериевская амнистия”). До власти дошло, что за 1,5-2 года перед этим из армии “выбили” лучшие кадры, и многие из оставшихся в живых получили свободу и “прощение”. Что творили с офицерами в тюрьмах можно представить по судьбе сидевшего в то же время будущего маршала Константина Рокоссовского — сломанная на допросах челюсть, 9 выбитых зубов, переломанные ребра, отбитые молотком пальцы ног, двойной вывод на ложный “расстрел”… На “послетюремных” фотографиях 43-летний полковник Мальцев — человек с высохшим лицом, запавшими глазами и очень жестким взглядом.
Ему восстановили звание, но перевели в запас — “по здоровью”. Его, кадрового офицера, назначили начальником санатория “Аэрофлота” в г. Ялте. Вся карьера, вся жизнь его — авиация, казалось бы, кончены навсегда. А “ялтинское” “авиационное” назначение (“заодно и здоровье поправишь!”) выглядело чистым издевательством. Никто не понял главного, что произошло — из тюрьмы вместо бывшего убежденного коммуниста вышел яростный и убежденный противник режима Сталина.
После начала войны его даже не мобилизовали — он был практически инвалидом. После взятия немцами Ялты он сам пришел к германским оккупационным властям, заявив, что готов активно бороться с большевизмом (судьба вторично печально улыбнулась). Его назначили бургомистром Ялты — организовывал разрушенное хозяйство, в том числе — делал все для обеспечения сохранности ялтинских дворцов и санаториев. Интересно, сообщили ли Иосифу Сталину, кому он, в частности, должен был быть благодарен за то, что было где с помпой принимать глав США и Великобритании во время Ялтинской конференции 1945 г.? Третья ухмылка судьбы оказалась вообще издевательской. Именно на этой конференции, в сохраненном когда-то Мальцевым особняке, была решена его судьба. Было принято решение о принудительной выдаче союзниками в СССР всех советских граждан, оказавшихся на оккупированных территориях и в Германии…
…Мальцев не хотел заниматься хозяйственными делами — хотел активного дела. Идея РОА носилась в воздухе — сотни тысяч советских пленных (более 3 миллионов только за первый год войны) находились у немцев, и многие из них имели не меньше оснований для активной борьбы с большевиками, чем Мальцев. Они были готовы действовать, но — в составе русских антисоветских частей. В Симферополе Мальцев занимался формированием таких частей, но официально их — не существовало. Потребовалось появление генералов Власова, Малышкина, Трухина, Жиленкова, потребовалось время, которого уже не оставалось у тех, кто поддержал идею РОА и КОНР. Фактически создание и формирование боевых частей РОА под русским командованием (под началом генерала Власова) началось только в конце 1944 года. Военно-воздушные силы КОНР под командованием Мальцева официально появились только в феврале 1945 г. Однако благодаря организационной работе Мальцева к этому времени уже были готовы структура, кадры и система подготовки личного состава “власовской авиации”. В составе ВВС на первом этапе предполагалось иметь 15 истребителей, 12 пикирующих бомбардировщиков, 5 средних бомбардировщиков, 4 самолета связи, 5 тренировочных самолетов, 4 разведывательных самолета (в том числе — реактивный Ме-262). Кроме того — зенитный полк (около 50 орудий) и парашютно-десантный батальон. Общий состав ВВС КОНР составил (по неполным данным) 6 тыс. человек. Среди них были самые разные люди — бывшие советские летчики, дважды орденоносцы и Герои Советского Союза капитан Бычков и старший лейтенант Антилевский, полковник Бычков (бывший командующий авиацией 20 армии); а также группа офицеров-авиаторов бывшей русской царской армии и Добровольческой армии, служившие перед войной в ВВС Югославии — полковники Байдак и Антонов, подполковник Васильев. Недостатка в кадрах не было — только за 1943 г. на германскую сторону перелетели добровольно 66 самолетов, в первом квартале 1944 г. — еще 20. Кадровая основа для формирования ВВС КОНР Мальцевым была создана полностью. Но… Судьба ухмыльнулась в четвертый раз.
К апрелю 1945 года Мальцеву пришлось решать совсем другую проблему — проблему спасения людей из его авиации. Предложение бежать он отверг, оставшись со своими людьми (также, кстати, как отказался и остался с остатками РОА и Власов). Вел переговоры с американцами о сложении оружия с единственным условием — не выдавать бойцов ВВС РОА на советскую сторону. И у него это почти получилось. Около 4000 бойцов ВВС РОА выданы не были, смогли уйти на Запад.
Исключая, естественно, самого Мальцева и еще ряд офицеров (включая Бычкова и Антилевского). После выдачи его американцами органам НКВД Мальцев пытался покончить с собой, вскрыв вены. Спасли. В пятый и последний раз судьба поиздевалась над ним. Вместе с Власовым его судили в Москве в августе 1946 г. за “измену Родине”. Мальцев вел себя достойно. Сохранилась протокольная запись его последнего слова: “Все ясно, я не смею рассчитывать на помилование, скажу только, что до 1938 г. все шло нормально, а потом началось падение. Мысль самая гнусная, обида на Советскую власть за недоверие, которое я стал ощущать после моего ареста. Я просился в армию, мне отказывали. Обидевшись на Советскую власть, я дошел до настоящего состояния. Умереть бы, но с толком — вот что мне хотелось бы на сегодняшний день”. Чтобы представить себе реальную речь, попробуйте перевести с канцелярского на русский слова протокола: “недоверие, которое я стал ощущать после своего ареста”.
“Времена не выбирают — в них живут и умирают”. Мальцев был повешен вместе с Власовым и другими руководителями РОА сразу после суда.
…По разным данным, во “власовских” формированиях было от 800 тыс. до 1,5 млн. граждан СССР. Что-то большое количество “изменников” и “предателей”… И сколько из них могли бы повторить слова Мальцева о причинах “обиды на Советскую власть”?
Легенда объемом 0,33
В одной из легенд нашего Новосибирска оказалось смешано многое — руководители США и руководители СССР, декалитры водки и мегатонны ядерных зарядов, секретные переговоры и кухонные посиделки. А еще — налет недоговоренностей и предположений. Ну а что, собственно, еще надо для полноценной легенды? Особенно, когда ее вещественным подтверждением служит элегантная стеклянная бутылочка 0,33 л с сине-бело-красной этикеткой.
История новосибирской пепси-колы, “нездешнего” напитка, внезапно возникшего в Новосибирске в 1980-х, тесно связана с именем вице-президента, а затем и президента США Ричарда Никсона. Вообще в СССР пепси появилась именно благодаря ему. Хотя до сих пор все это официально преподносится как цепь случайностей. Ну, поехал вице-президент США Никсон в СССР с визитом, а заодно и на открытие первой в Москве американской выставки в 1959 г.; ну, оказалась на выставке среди товаров, олицетворяющих современную Америку, именно пепси, а не кока-кола; ну, абсолютно случайно “пепси-кольщики” не только свою, родную пепси на выставку привезли, но еще и концентрат для нее; и просто от нечего делать еще и в Москве “местную” пепси производили… И, естественно, абсолютно случайно вице-президент США Никсон угостил на выставке в Москве первого секретаря ЦК КПСС Никиту Хрущева не кофе, а именно пепси, да еще — для сравнения! — и “советской” пепси, и все это абсолютно случайно перед теле- и фотокамерами.
Вот как вспоминал об этом годы спустя тогдашний председатель совета директоров компании “ПепсиКо” Дональд Кендалл: “Мы приехали в Москву с Никсоном… Вечером, накануне открытия выставки, был обед в посольстве… Я признался Никсону, что у меня большие проблемы дома, и сказал: “Мне нужно, чтобы у Хрущева в руках оказалась пепси, не то мне не сдобровать”. Никсон ответил: “Не беспокойтесь, я подведу его к вашему киоску”. На открытии выставки Никсон выполнил обещание. Я сообщил Хрущеву, что у меня есть пепси, которую мы привезли из Соединенных Штатов, и пепси, сделанная здесь, в Москве, и предложил ему попробовать и ту и другую, выразив уверенность, что здесь мы можем делать пепси не хуже, чем в Соединенных Штатах. Хрущев попробовал обе и объявил: “Московская пепси-кола намного лучше, чем та, что сделана в Нью-Йорке”. И стал предлагать московскую пепси окружающим со словами: “Вот хорошая пепси-кола””. Фотографии первого глотка пепси, сделанного Хрущевым, получились потрясающими. Вы только взгляните на лица — какая буря разнообразных эмоций! Хрущев сосредоточен и собран, как пловец перед прыжком в ледяную воду, но полон решимости; Никсон в откровенном смятении — не случилось бы, не дай бог, чего?!; Ворошилов, отказавшийся пепси пить наотрез, с ледяным спокойствием смотрит на своего начальника и политического противника — а если что и случится, все к лучшему!
Но все — чистая случайность! Руководитель “ПепсиКо” случайно в Москву попал, “просто так” здесь производство пепси организовал, “случайно” попросил американского вице-президента советского лидера пепси угостить, ну и, естественно, никто же не мог предполагать, что Хрущеву, с его постоянным лозунгом “Догнать и перегнать Америку!”, “советская” пепси понравится больше американской! Действительно, кто бы мог подумать! И фраза “пепси-кольного” начальника о том, что “здесь мы можем делать пепси не хуже”, вырвалась, конечно, безо всякого намека на что-либо, абсолютно “случайно”.
Как, естественно, чистым совпадением был график дальнейшего посещения советских городов вице-президентом Никсоном с последующей “дислокацией” спустя годы “пепси-кольных” заводов в СССР. 29 июля 1959 г. г-н Никсон посетил и Новосибирск. Пиввинкомбинат в программу визита, правда, не входил — гость с супругой осмотрели ГЭС, строительство Академгородка и насладились неизменным “Лебединым озером” в Оперном. Заметим, что “пепси-кольный” маршрут Никсона по СССР был согласован задолго до того, как пепси была “случайно” приглашена поучаствовать в московской выставке. Кстати, книга “Лицом к лицу с Америкой. Рассказ о поездке Н. С. Хрущева в США” (М., 1959 г.) как бы “случайно” в двух соседних предложениях объединяла определение и фамилию: “В Советский Союз участились визиты многочисленных дельцов под видом туристов. Совершили поездку в СССР и такие влиятельные лица, как… Ричард Никсон”.
А вот то, что все эти “случайности” не вылились в массовое появление пепси в Новосибирске и в СССР вообще тогда же, в 1959 г., — действительно, чистая случайность. 1 мая 1960 г. над Свердловском был сбит американский самолет-разведчик “U-2”, и вице-президент Никсон вместе со всей американской администрацией (и с пепси заодно) перешел для нас в разряд главных врагов. Потребовалось 8 лет и победа Никсона на президентских выборах, чтобы к вопросу о “советской” пепси пришлось вернуться. Вот ведь удивительно — Никсона не было, и о пепси в СССР никто не вспоминал. Зато “ПепсиКо” о Никсоне не забывало. Как вспоминал (подчеркнутой скороговоркой) все тот же г-н Кендалл, “Мы с ним (Никсоном. — А. К.) сотрудничали, когда в 1960-е годы он не занимался государственной деятельностью. Мы вместе много ездили по миру. Он говорил: “Знаете что, давайте не будем воздвигать стену вокруг Советского Союза, давайте расшевелим его с помощью бизнеса, культурных обменов и туризма и наладим отношения”. И он сказал: “Почему бы вам не убедить бизнесменов попробовать заключить сделки с ними, чтобы начать делать дело”. Официально в это время Никсон занимался всего лишь частной юридической практикой. И “просто так” давал советы руководителю гигантской корпорации, с которым вместе “просто так” “много ездил по миру”. Маршруты поездок частного юриста и бизнесмена, вероятно “случайно”, совпадали.
Г-н Кендалл вспоминает, что проблемы “не решались до 1969 года, когда стал президентом Никсон”. Нет, г-н Кендалл говорит, естественно, о стратегических проблемах взаимоотношений двух стран. Но и проблема с “советской” пепси после была решена. Попутно. Президент США Никсон подписывал с новым советским лидером соглашения об ограничении ядерных вооружений, а г-н Кендалл с советским премьером Косыгиным — договоры о том, что “ПепсиКо” получает эксклюзивные права на импорт и распространение водки “Столичная” в США. Мегатонны в обмен на декалитры. Кроме этого, “ПепсиКо” получала права на изготовление и продажу пепси в СССР. Первый завод “советской” пепси заработал в Новороссийске в 1974 г.
Дата начала производства новосибирской пепси осталась в “нетях”. Как и положено для легенды — тот самый маленький момент “недоговоренности”. Ее нет ни в официальной истории компании “Пепси” в России, ни в энциклопедии “Новосибирск” (в статьях про “ВИНАП” и НПВК — пиввинкомбинат). На интернет-сайте “Пепси” туманно сказано, что с 1980 по 1984 гг. “продукция компании “Пепси-Кола” появилась в продаже на территории от Сибири до Украины и от Латвии до Казахстана”. Не знаю, что творилось в Казахстане, а Новосибирск с появлением пепси испытал шок. Оказалось, что кроме “поллитры” и “чекушки” есть еще и абсолютно нездешняя, похожая на ракету бутылочка по 0,33! И что фасовать “стеклотару” можно не в проволочные или деревянные ящики, а в нечто пластиковое, которому больше подходит непривычное название “контейнер”. Гурманы спорили о том, что лучше по вкусу — пепси или отечественный “Байкал”. Другие гурманы осваивали коктейль “Союз”-“Аполлон” (в честь исторической стыковки космических кораблей, решение о которой опять-таки подписывал Никсон). Пепси и водка в равных пропорциях наливались в стакан, закрывались ладонью и, после удара о колено, смесь выпивалась “пока шипит”. Бутылочки пепси привозились родственникам в другие города в качестве подарка. Из соседнего Кузбасса приезжали и закупали напиток вместе с ящиками, давая продавцам и грузчикам “пятерку” сверху (в Кузбасс тогда новосибирцы ездили затариваться курицами — опять-таки легендарными “синими птицами”). На слухи о том, что если западным напитком, скажем, с вечера на мясо капнуть, то к утру мясо сгниет, внимания не обращали (“понятно, откуда ветер дует!”). Не знаю, сколько получал и получал ли вообще Никсон с каждой бутылочки новосибирской пепси, но советскую власть в одном отдельно взятом Новосибирске пепси подорвало хуже джинсов, плейбоев, а также последующих горбачевых и ельциных. Потому что впервые оказалось, что еда-питье могут быть красивыми, удобными, качественными, да еще и вкусными.
Легенда ушла в легенду — вместе с “ракетными” стеклянными бутылочками, Никсоном, Хрущевым, Брежневым и пограммовым пересчетом веса мегатонных боеголовок ядерных ракет. Любой сегодняшний напиток на легенду не потянет — куда пластику против полновесного благородного стекла…
“Вражеская” техника в новосибирских руках
На оборонных предприятиях города и сто лет назад, и двадцать лет назад работало “вражеское” высококачественное оборудование. И речь не о трофейной технике. Все это оборудование было получено абсолютно законным путем. Ну, иногда — почти законным.
Основной оборонной продукцией дореволюционного Ново-Николаевска были хлеб и сухари. Возможно, кому-то это покажется смешным. Однако достаточно представить голодные фронт и тыл, чтобы смех утих. Уже с 1905 года выдавала свою продукцию паровая вальцовая мельница “Алтайской промышленной фабричной компании”. Находилась она в районе пароходной пристани (сегодня — ул. Фабричная) и производила до 130 тонн сортовой муки в сутки. Деятельность мельницы обеспечивали три паровых двигателя германской фирмы “Сименс”, работавшие на каменном угле. Они же одновременно являлись и электрогенераторами — помещения мельницы освещались электричеством. Что позволяло организовать производство по практически непрерывному циклу — в три смены. Такими же “сименсовскими” паровыми двигателями был оснащен и военно-сухарный завод, осуществлявший “казенные” поставки для нужд русской армии. Да и на мельнице Ивана Луканина стояли те же “сименсовские” движки — наиболее современные к тому времени. “Луканинская мельница” кормит горожан до сих пор — сегодня это “Мелькомбинат № 2”. Ох, кусали, наверное, локти в германской фирме “Сименс” после начала Первой мировой войны! Их продукция обеспечивала производство в далеком Ново-Николаевске и сухарей для пайков Действующей русской армии, и хлеба для тех, кто работал в тылу или бежал из прифронтовой полосы. Германская техника работала “на совесть”. Но, что делать! — оборудование было куплено в мирное время, в точном соответствии со всеми законами.
Не зря Ленин в свое время высказывался в том смысле, что империалисты — люди жадные. И в конце концов сами же нам, Советам, продадут ту веревку, на которой мы их повесим. Этому утверждению Ильича содержится много подтверждений, в том числе — и в архивных документах, совсем недавно рассекреченных в Новосибирске. Вот, скажем, в сентябре 1941 года уполномоченный Госкомитета обороны, секретарь Новосибирского обкома ВКП(б) докладывал шифровкой Сталину в Москву о положении дел на все еще строящемся, но уже вовсю выпускающем продукцию комбинате № 179 Наркомата боеприпасов (ПО “Сибсельмаш”. — А. К.): “В ближайшие дни заканчивается и вводится в действие снарядный завод с оборудованием фирмы “Шкода” производительностью в месяц: снарядов калибра 122 мм — 83 тыс. штук, снарядов калибра 152 мм — 83 тыс. штук”. На заседании бюро обкома 22 сентября 1941 года было записано по поводу того же комбината: “Ввести в действие на полную мощность заводы комбината в следующие сроки: … г) по объекту 4А (оборудование фирмы б. (вероятно — “бывшей”. — А. К.) “Шкода”): корпуса снарядов 122 мм и 152 мм — к 1 декабря 1941 года”. Еще раньше, 11 сентября 1941 года Кулагин в письме Сталину особо останавливается на нуждах “завода № 4А” с просьбой перебросить на его работу 3 000 квалифицированных рабочих, 270 наладчиков станков, 90 мастеров и 80 инженеров “на руководящую работу”. И еще раньше, 3 июля, бюро обкома партии рассматривало проблемы скорейшего завершения монтажа оборудования на “объекте № 4А”.
“Шкода” — известная фирменная марка чехословацкого машиностроения. Можно предположить, что импортные “шкодовские” станки попали на новосибирский “Сибсельмаш” вместе с оборудованием эвакуированных предприятий. Но нет — ни их рабочие, ни, тем более, их оборудование к 3 июля 1941 года еще не прибыли в Новосибирск.
Это подтверждают и документы. Новосибирский обком партии еще 8 января 1941 года докладывал в ЦК партии и Совнарком СССР о том, что требуется для обеспечения “производства 4А (оборудование фирмы “Шкода”)”. А начальник строительства “комбината № 179” Сергей Полухин уже 18 июля 1940 года докладывал в обком о состоянии строительства, выпуске продукции, и положением дел на отдельных, особо важных заводах комбината. Упоминался и “объект № 4-а — снарядное производство на “шкодовском” оборудовании”. Так что чехословацкие станки на главном предприятии по производству за Уралом боеприпасов появились задолго до войны. Маленькая подробность — никакой “Чехословакии” в 1940 году не существовало. Она была “мирно” оккупирована Германией еще до начала Второй мировой войны. А заводы “Шкода” продолжали работать, теперь — на Гитлера. Выпуская вооружение, танки, оборудование, но, главное — самые высокоточные по меркам тех лет металлообрабатывающие станки. Без которых “дохнет” сначала военная промышленность, а за ней — и армия. И вот эти-то “шкодовские” станки, лучшие на тот момент в мире, после заключения в августе 1939 года “договора Молотова-Риббентропа” гитлеровская Германия поставляла в СССР.
Поставки на “мирный” “Сибкомбайн” импортного оборудования шли массово, объем станков исчислялся сотнями и тысячами. В сентябре 1941-го Кулагин докладывал Сталину, что на “комбинате № 179” работают 4 253 станка. По разным данным, до 1/3 от их числа составляли довоенные “шкодовские” поставки. Для обучения местных специалистов работе на новой технике в город прибыли специалисты из Германии. Что правильно: поставка технического описания — это одно, а обучение на практике — другое. Немцев поселили в “Гостинице Дома Советов”. Вообще-то у нее было второе название — “жилкомплекс “Динамо””, поскольку строилось все это великолепие на деньги и под патронажем НКВД. По иронии судьбы, сегодня в этом здании на Красном проспекте расположено консульство Германии. Через дорогу от управления НКВД — с тыльной его стороны, зато с роскошным видом на внутреннюю следственную тюрьму. Как бы ни на что не намекая.
“Спецы” буквально выли от тоски. Развлечения? — Да вот же, через дорогу, кинотеатр им. Маяковского (еще “старый, но роскошный”) — на пересечении Красного и Октябрьской. Хорошо посидеть и покушать? — Так ресторан же в гостинице, и официанты (не все, конечно) немецким языком прекрасно владеют! Но, несмотря на все неудобства, немцы обучили наших “спецов”, которые потом не только сами работали на производстве, но и работе со “шкодовскими” станками других новосибирцев работать обучали.
“Шкодовский” опыт в Новосибирске был востребован в начале 1980-х годов. Мне рассказывали замечательную историю люди, непосредственно причастные ко всему происходившему. В декабре 1979 года советские войска вошли в Афганистан, и США (а за ними — и страны НАТО) объявили, фактически, “экономический бойкот” нашей стране. Какие там “изделия двойного назначения” (т. е. те, что могут использоваться и не совсем в мирных целях) — с поставками западного зерна в СССР и то начались перебои. И тем не менее, в одном из новосибирских НИИ очутилась аккурат в 1980 году чудо западной техники — “Эмма-80” (цифра — год пуска разработки в производство), производства то ли британской, то ли вообще американской фирмы “Квест”. Чудо считывало информацию как с рулонных перфолент, так и с магнитных носителей. Проще говоря — с магнитофонных пленок. И “рисовала” световым лучом на фотостеклах или листах фотопленки матрицы электронных плат, причем — с необыкновенной точностью и скоростью. Умная машина, занявшая две комнаты, сразу получила у всех, кто имел доступ к самому факту ее существования, ласковое прозвище “Эммочка”. В официальных бумагах называлась она то “координатографом”, то “фотоплоттером”, то обеими словами через дефис. Ее невозможно было с Запада украсть (из-за размеров) — ее вполне официально купили. Через Югославию — которая тогда была вроде и социалистической страной, а вроде и не совсем. Поэтому на нее никакое “эмбарго” не распространялось. Югославы получили у Запада “машинку”, научились на ней работать и продали нам. И, естественно, прислали своих специалистов — для того, чтобы научить наших работе с мудреной техникой. А также помочь с монтажом. Две недели лифт в НИИ работал только до 7 этажа, где монтировали “Эммочку” — возили иностранных “спецов” в сопровождении аккуратных, вежливых, улыбающихся молодых людей в одинаковых костюмах и с одинаковой стрижкой. “Спецы” выли от тоски, несмотря на то, что водили их не только в кинотеатры, но и в Оперный. Через три недели, закончив работу, они уехали.
Чудо в новосибирском НИИ “рисовало” своим лучом на листовой фотопленке фирмы “Дюпон” (50 х 70 см, поставленной в невероятных количествах оттуда же, с Запада), другое чудо. Уже советское, и Западом до сих пор не превзойденное. Электронную начинку многоцелевого противовоздушного и противоракетного комплекса С-300. Коротко говоря, “Эммочка” “рисовала” все электронное обеспечение для оружия, способного сбить все, что летает или даже просто шевелится в воздухе. “Натовцы” говорят, что С-300 — это шедевр.
На память от кратковременного знакомства с “Эммочкой” у меня осталась эта история. Да еще запись в трудовой книжке, которая своей непонятностью приводит уже 20 лет в бешенство кадровиков — “фотограф прецизионной фотолитографии”. Честно — я тоже не знаю, что это такое.
Когда он спал?
Новосибирск — все-таки уникальный город. Только здесь мог сохраниться памятник могиле человека, который был похоронен до этого в другом месте, к городу отношения не имеет, и прах которого давно увезен в Париж.
В сквере Героев революции есть уникальное место. “Каталог памятников истории, архитектуры и монументального искусства…” описывает его так: “Место захоронения Адриена Лежена, последнего участника Парижской коммуны, представляет собой прямоугольник, обрамленный гранитным бордюром, заполненный низкорослыми цветами. На мраморной плите, лежащей на земле, надпись: “Адриен Лежен. Adrien Lejeune. Ветеран Парижской коммуны. 1846-1942. В период Великой Отечественной войны жил в г. Новосибирске. 15 мая 1971 года прах перевезен в Париж к стене Коммунаров”.
Это — что? Если кто-то с первого раза не понял, можно перечитать во второй, не поверить, сходить в Сквер и убедиться во всем собственными глазами. И снова задать тот же вопрос.
До того, как политкорректная Франция и ее вечно политкорректная компартия взялись праздновать столетие Коммуны, на этом месте, действительно, была могила. Стояла мраморная стела с бронзовым профилем условного по российским меркам французского старика — нос с горбинкой, пышные усы, мощная грива волос вразлет. То ли Александр Дюма, то ли Виктор Гюго, то ли, все-таки, Адриен Лежен. Товарищ, проживший, по словам городских путеводителей разных лет, “трудную судьбу”, все-таки там лежал. Хотя помотаться по свету ему пришлось и до смерти, и после смерти.
Трудовой путь господина Лежена в памяти благодарной Франции вряд ли остался. Старые путеводители (еще при “живой” могиле) сообщают, что юноша днем зарабатывал на жизнь, ночами читал книги и стал-таки к 20 годам учеником аптекаря. То есть — смог отвешивать порошки на аптекарских весах. Необременительная работа днем и чтение ночью не помешали Лежену вступить в одну из местных социалистических групп. Заработка, похоже, вполне хватало, так как следующая общественно-полезная должность Лежена во Франции — это солдат времен франко-прусской войны. Пишут, правда, что вступил он добровольно, и не в армию, а в “национальную гвардию” — аналог нашего “народного ополчения”. Возможно, тут простая подмена понятий — подняв во время войны с немцами бунт в тылу, в Париже, “коммунары” именно “национальной гвардией” провозгласили всех, у кого на руках оказалось оружие, и кто был не против к ним присоединиться на “законных”, так сказать, основаниях. Частично переводя на сегодняшний лексикон, одно дело бегать по столице “со стволом на кармане”, зная что ты бандит или дезертир, другое — когда тебя кто-то считает членом своего регулярного войска. После небольшой кровавой потасовки в Париже, когда правительственные войска бунт и всякие “гвардии” ущучили, Лежен получил 10 лет, “чудом избежав расстрела”. 10 лет — то ли тюрьмы, то ли каторги, что, все-таки, две большие разницы. После амнистии спокойно вернулся в столицу и больше о том, что господину Лежену приходилось когда-либо днем смешивать порошки, чтобы заработать на жизнь, путеводители не упоминают. Дальше у него — путь профессионального революционера, через ряд социалистических партий и групп, до компартии Франции.
Собственно, именно в качестве ее пенсионера он и переехал в СССР в 1928 году. Не задаром — оставив свои сбережения коммунистической газете “Юманите”. Хотя… Много ли на порошках-то скопишь? Да и МОПР (“Международная организация помощи рабочим”), спонсируемая из госбюджета СССР, щедро помогала таким страдальцам. У господина Лежена начались новые приятные переезды — теперь порошки для него смешивали другие. Он исколесил несколько престижных санаториев — Михайловское, Кратово, Барвиха, Переделкино, жил в Доме ветеранов революции в Москве. Но тут Сталин сначала договорился о мире, а затем и вообще подружился с Гитлером. Если кто не помнит — второй “молотовско-риббентроповский” договор назывался “О дружбе и границе”, и был подписан как раз тогда, когда Франция с Германией воевала. Или не вся. Или не воевала — их, французов, и в мирное время понять трудно, а тогда…
Во-первых, часть Франции немцы оккупировали. Во-вторых, “Государство Франция” со столицей в курорте Виши осталось абсолютно независимым, но при этом — союзником Германии. Были еще “заморские территории в Африке”, которые долго не знали — то ли немцам сдаться, то ли к Виши примкнуть, то ли к “Свободной Франции” во главе с генералом де Голлем. Де Голль — это была, скажем так, четвертая Франция. Французская компартия оказалась в идиотском положении. Сначала они, как один из членов Коминтерна, стали пояснять, почему дружба ВКП(б) (другого члена Коминтерна) с Гитлером — это хорошо. За это, собственно, их и стали сажать французские власти после начала войны с Германией. Неоккупированная территория “Виши”, некоторое время считала, что ФКП — союзники немцев, и там даже легально выходила “Юманите”. Потом разобрались — и стали сажать. Немцы все прекрасно знали сразу, и никого из коммунистов после оккупации Франции из тюрем старались не выпускать. Несмотря на дружбу со Сталиным. Однако при всем при этом никакого организованного “сопротивления” ФКП где-то до 1942 года не вела.
…Ну а дедушек таких, как Лежен — куда? После начала войны повезли его доживать через всю страну из подмосковных курортов в Новосибирск, где он и прожил-то всего два месяца, до января 1942 года. Похоронили на городском кладбище, в связи со сносом которого в 1946 г. прах перенесли в сквер Героев. В 1971 году прах снова поехал, на этот раз навсегда — в Париж, к стене Коммунаров. Как говорится — “наконец-то успокоился”. А то, на самом деле, в милиции он сейчас проходил бы как бомж — человек без определенного места жительства. На память Новосибирску остался самый странный памятник — “место могилы”. Причем, в отличие от реальной могилы основателя города инженера Тихомирова, это “место” находится под охраной государства. Это — вторая, скажем так, странность. Если не сказать хуже.
А возвращаясь к господину Лежену… Был он вообще коммунаром, дезертиром, уголовником, бездельником, или даже учеником аптекаря — это, собственно, мне не интересно. Другое интересно — когда он спал? В какой путеводитель ни ткнись — “днем зарабатывал на жизнь, а по ночам сидел над книгами”.
А спал-то — когда?
“Сталин и др.”
“Я научу вас свободу любить!”
Старая каторжанская песня
8 марта 1917 г. на перроне станции Ново-Николаевск, окруженные многочисленной толпой, стояли пять человек. Слушая приветственные крики толпы, глядя на красные флаги, они вряд ли могли представить себе свое будущее. И уж тем более вряд ли могли предположить, что их будущая судьба (как и судьба многих миллионов людей) будет зависеть только от одного из них…
Одним из первых актов Временного правительства после Февральской революции 1917 г. было объявление амнистии политзаключенным. И в поездах, идущих из Сибири в европейскую Россию появились новые, неожиданные пассажиры — политические ссыльные, каторжане. Их было не так много, — отнюдь не “тысячи и тысячи”, как твердили оппозиционные агитаторы, — но “головную боль” железнодорожникам Транссибирской магистрали они доставили очень большую. На каждой станции их встречали многотысячные митинги с бесконечными речами и приветствиями, и жесткий график поездного движения каждый раз срывался. Первыми ехали в столицу наиболее “именитые” узники. 9 марта ново-николаевская социал-демократическая газета “Голос Сибири” сообщала:
“Проезд борцов за свободу. Поездом №1 проехали вчера через станцию Н.-Николаевск член социал-демократической фракции четвертой Государственной Думы товарищ Муранов, товарищи Розенфельд (Каменев), Сталин и др. Еще с утра стала собираться на площадке публика. Наконец пришел поезд. Железнодорожный комиссар — Пахтусов, члены Совета Рабочих и Солдатских депутатов встретили их. Устроена трибуна. Первым говорил товарищ Муранов. Он приветствовал революционные пролетариат и армию, сообщил, что все города, которые пришлось посетить по дороге, просили его заявить в Петрограде, что они за демократическую республику.
Он кончил свою речь с призывом к защите лозунгов: демократическая республика, социализм. (Буря аплодисментов.)
Председатель Совета Рабочих и Солдатских Депутатов товарищ Герман-Каменский от имени всех рабочих и солдат г. Н.-Николаевска приветствовал смелых борцов за свободу. Посылая привет петроградскому революционному пролетариату и революционной армии, уполномочил депутата заявить, что в области внутренней политики они за демократическую республику, в области внешней — за мир, который должен быть заключен демократией всех стран.
Славных борцов приветствовал также член Совета Рабочих Депутатов, представитель от еврейских рабочих и служащих г. Н.-Николаевска — товарищ Фабрикант.
После ответной речи товарища Муранова, в которой он выразил свою радость по поводу того, что желания и чаяния Н.-Николаевского пролетариата совпадают с желаниями остальных пролетариев, дорогие гости отправились к поезду. Громкие крики “ура!”, “Да здравствует демократическая республика, социализм!” долго неслись им вслед”.
Совсем скоро подобные события станут привычными, и, скажем, о проезде освобожденной из каторги известнейшей эсеровской террористки Марии Спиридоновой 25 мая ново-николаевские газеты сообщат всего лишь двумя строчками, а пока это было беспрецедентное событие. Атмосферу встреч освобожденных политзаключенных хорошо передает репортаж корреспондента “Голоса Сибири” “Встреча освобожденных (Картинки дня)”, опубликованный в том же номере газеты:
“Сбейте оковы, дайте мне волю!
Я научу вас свободу любить!”
Поезд остановился.
— Они приехали! — проносится молниеносно по всей площадке.
— Они приехали.
В небольшом зале станции суета. Здесь и там мелькают красные ленты. …Видно, что необычайная радость охватила всех”.
Стоит обратить внимание на иерархию перечисления приехавших в заметке — вероятно, по уровню известности. Первым — Муранов, причем с официальным думским “титулом” (в ссылку его вместе со всеми эсдековскими “думцами” отправили после начала войны в 1914 г.). Вторым — Каменев, причем и с подлинной фамилией, и с партийным псевдонимом. Сталину осталось третье место — аккурат рядом с “и др.”, и безо всякой подлинной фамилии. Похоже, что в эти “и др.” он не попал каким-то чудом.
Интересно и то, как сложилась судьба людей, стоявших в тот мартовский день на перроне. Со Сталиным — понятно. В марте 1953 г. Новосибирск, как и вся страна, провожал его заочно в последний путь общегородским траурным митингом. Давка была, но жертв удалось избежать. Первый председатель ново-николаевского Совдепа меньшевик Герман-Каменский в мае 1917 г. уехал в Петроград, работал в ЦИКе. Вообще-то он Каменский, но, бежав из очередной (кажется, третьей по счету) ссылки, с 1916 г. жил у нас в городе по фальшивым документам на имя Михаила Германа. Отсюда и путаница постоянная. В советские времена в некоторых изданиях по истории города его упоминали совсем оригинально — “Г. Каменский”. Моисей Фабрикант — один из руководителей ново-николаевских эсдеков, тоже меньшевик, один из создателей местного “Бунда”. Меньшевики приветствовали свержение Советской власти в Сибири в 1918 г., Фабрикант в качестве представителя от новониколаевских эсдеков участвовал до ноября 1918 г. в работе Сибирской областной думы. После колчаковского переворота меньшевики перешли в оппозицию, однако после возвращения “красных” в легализации им было отказано. Следы обоих — и Германа-Каменского, и Фабриканта, — теряются на рубеже 20-30-х годов. Судьбу предположить не сложно.
“Депутат Государственной Думы” Матвей Муранов карьеры не сделал. Занимал третье-четвертостепенные должности в партийных и советских органах и в 1939 г. благополучно ушел на персональную пенсию (умер в 1959 г.). Сталин не любил напоминаний о том, что до Октября он в общественной жизни страны был никем и ничем.
Льва Каменева (тоже, собственно, претендовавшего на первые роли) расстреляли. Его сын, промотавшись по лагерям и ссылкам “за отца”, был реабилитирован и с 1963 г. жил и работал у нас, в Новосибирске. Профессор-историк кафедры философии НЭТИ, автор более полусотни научных работ Владимир Львович Каменев-Глебов скончался в 1994 г., похоронен на Заельцовском кладбище.
…В марте 1917 г. ново-николаевский Совдеп, возглавляемый Германом-Каменским, организовывал сбор средств в поддержку возвращающимся амнистированным политическим заключенным. Регулярно публиковались отчеты о расходовании собранных средств — очень скрупулезные. Вот отрывки из отчетов, опубликованных в “Голосе Сибири” 25 июня 1917 г.: “…На поездку на вокзал и обратно для встречи проезжающих ссыльных — 8 р. 40 коп… Телеграммы и почтов. расходы — 5 р. 88 коп… Уплачено за пару резиновых галош для возвращающегося ссыльного — 7 р. 50 коп., уплачено городской сапожной мастерской за пару сапог — 23 р., за семь пар хромовых сапог для т. т. ссыльных — 193 р., по счету… за пальто для ссыльного т. — 100 р., за одеяло — 13 р.”.
О том, получил ли амнистированный Сталин на вокзальном перроне хромовые сапоги от ново-николаевского Совдепа, история умалчивает.
“Колдун”, предсказавший Победу
“Профессор Воланд.
Сеансы черной магии с полным ее разоблачением”
Михаил Булгаков
“Мастер и Маргарита”
Во все периоды российской истории появлялись персонажи, вызывавшие у окружающих смешанное чувство любопытства и страха своими явно “нечеловеческими” способностями. Достаточно вспомнить хотя бы “феномен Распутина”. Их называли по-разному — ясновидящими, прорицателями, позднее — телепатами и парапсихологами. А чаще по простонародному — “колдунами”. Так получилось, что с Новосибирском оказалась связана часть необычной биографии величайшего “колдуна” советского периода…
…Зал одного из новосибирских тыловых госпиталей в очередной раз гремел аплодисментами. Набившие помещение раненые бойцы, санитарки, врачи, не жалея ладоней, хлопали неловко раскланивавшемуся перед ними странному человеку. Невысокий, худой, нос с горбинкой, курчавые волосы, неправильная “ломаная” речь с непонятным акцентом, быстрые движения. Он, в смокинге с галстуком-“бабочкой”, в накрахмаленной рубашке выглядел инопланетянином на фоне застиранных гимнастерок и больничных халатов. Почти два часа подряд он показывал чудеса: находил спрятанные вещи, угадывал мысли, выполнял в точности задуманные команды. Казалось, он может все. “Колдун!” — восторженно перешептывались восхищенные зрители, и хлопали, хлопали… Человек поднял вверх обе руки, прося тишины: “И для закончания нашего встречи, я могу дать ответ на один вопрос по поводу того, что потом будет. Проше, спрашивайте — что ви хотите знать?”
Что они хотели знать — изуродованные войной двадцатилетние (в большинстве своем) пацаны, больше всего переживавшие за то, что находятся в тылу, в Новосибирске, за тысячи километров от фронта?! Из зала крикнули: “Война когда кончится?”
Лицо странного человека закаменело, взгляд остановился. Короткая пауза в тишине, и ответ: “Пьятого мая сорок пьятого года. Я вижу совиетские танки в Берлине”.
Зал на едином дыхании издал общий разочарованный выдох. “Сорок пятый”?! Но — после двух часов чудес не верить этому человеку было невозможно, и зал снова зааплодировал.
На дворе стояла весна 1943 года. Рукописная афиша перед входом в зал сообщала, что для пациентов и персонала состоится “выступление с психологическими опытами профессора Вольфа Мессинга”. Так в Новосибирске, за два года до того, как это случилось, была публично названа дата будущей Победы.
Жизнь Вольфа Мессинга была яркой, а судьба — скорее печальной. Он родился 10 сентября 1899 года в Польше, в маленьком еврейском местечке Гура-Кальварья. По позднейшим воспоминаниям одного из сотрудников газеты “Магнитогорская правда” (он брал интервью у Мессинга во время гастролей в середине 60-х годов), “советский колдун” рассказывал о своем детстве кратко, но очень ярко, с непередаваемым польско-еврейским акцентом: “Малым дзицем я был, как это сказать, занадто знервованым. Вы знаете, что такое сомнамбулизм? Меня от этого лечили: мама ставила близ окна таз с водой, жебы я не скочил, когда вставал во сне в лунную ночь. В еврейской религиозной школе — отец мечтал увидеть меня раввином — я заучивал наизусть целые страницы из Талмуда, имел такую память, как ни у кого… Однего разу мне пришло в ум, что наша корова сгинеет. Я имел глупость сказать это отцу и заработал крепкого кухталя. Но после некоторого времени корова таки сгинела от рогов своих колежанок. С тэго часу меня считали не совсем нормальным. Может быть, то и правда. Но что есть нормальность? Вы знаете?”
Мальчик сбежал из ешибота (религиозного иудейского училища) и через сотни километров и границы добрался до Берлина. В поезде он, безбилетный оборванец, прятался под лавкой, но бдительный кондуктор нашел его и вытащил на свет божий. В замешательстве Мессинг протянул кондуктору обрывок газеты. Тот его внимательно осмотрел, и со словами “что же ты — с билетом, а под лавкой едешь?”, закомпостировал.
В Берлине, после долгих мытарств, он попал в труппу театра-цирка “Паноптикум”. Мессинг был “гвоздем программы” — в качестве “живого трупа” он на 20 минут останавливал пульс и дыхание; научившись останавливать боль, длинными иглами насквозь протыкал себе шею и руки. Здесь же он впервые публично начал читать чужие мысли. Здесь его увидел всемирно известный психиатр и невропатолог доктор Абель. Он долго работал с Мессингом, учил его развивать свои способности. Уже к середине 20-х годов Мессинг со своими сольными выступлениями становится мировой суперзвездой. С ним встречались Зигмунд Фрейд, Альберт Эйнштейн, Махатма Ганди. Гастроли — по всему миру, от Вашингтона и Буэнос-Айреса до Бомбея и Токио. Диктатор Польши Юзеф Пилсудский приглашал Мессинга на конфиденциальные аудиенции (правда, о содержании бесед Мессинг никогда не рассказывал — чужие тайны он не раскрывал). В 1937 году на одном из выступлений в Варшаве перед многотысячной аудиторией, отвечая на вопрос, предсказал смерть Гитлеру, если тот пойдет с войной на Восток. Слова “всемирно известного мага” растиражировали ведущие мировые газеты, и фюрер, с болезненным интересом относившийся к оккультным наукам, назначил за голову Мессинга вознаграждение в 200 000 рейхсмарок. Мессинг об этом знал и, после нацистской оккупации Польши в 1939 году, бежал на советскую территорию. Не без приключений — его задержал наряд германской полевой полиции, Мессинга избили и бросили в камеру. Оттуда, мысленно, он приказал всему личному составу участка зайти в его камеру и заснуть, после чего благополучно скрылся.
А в СССР с Мессингом сначала просто не знали, что делать. Странный перебежчик, практически не говоривший по-русски, долго не мог внятно объяснить свою специальность. Раньше его способности проверяли Абель и Фрейд, теперь — советские и партийные чиновники. Задания для него, собственно, были несложными — ну там, мысленно командовали принести из соседней комнаты том из собрания сочинений Ленина, раскрытый на работе “Шаг вперед, два шага назад”. Партийным чиновникам понравилась четкость в выполнении “идеологически выдержанных” заданий, и Мессингу разрешили выступать с концертами в качестве “артиста оригинального жанра”. Выступления длились недолго — весной 1941 года его, прямо в антракте одного из концертов в Гомеле, забрали вежливые и молчаливые сотрудники НКВД и доставили в Москву — необычного перебежчика захотел увидеть лично Сталин. О первой встрече со Сталиным (встреч было несколько) Мессинг в своих “выхолощенных” воспоминаниях, опубликованных в середине 60-х, вспоминал крайне скупо: “Сталина интересовало положение в Польше, мои встречи с Пилсудским и другими руководителями Речи Посполитой. Индуктором (т. е. — человеком, отдающим мысленные команды. — А. К.) моим он не был. После довольно продолжительного разговора, отпуская меня, Сталин сказал: “Ох и хитрец вы, Мессинг”. “Это не я хитрец, — ответил я. — Вот вы так действительно хитрец!” М. И. Калинин незаметно потянул меня за рукав”. Об остальных встречах Мессинг не написал ни слова.
И снова его проверяли — предлагали пройти на Лубянку в кабинет Берия без пропуска, получить в отделении госбанка по чистому тетрадному листку 100 тысяч рублей… Мессинг справился и, в качестве того же самого “артиста оригинального жанра” Госконцерта, получил возможность гастролировать по стране. Кстати, Михаил Михалков, работник “органов” и брат автора советских и нынешнего российского гимнов, рассказывал, что около 10 лет был “куратором” Мессинга. Тема “Мессинг и спецслужбы” закрыта до сих пор — ни одного документа не опубликовано, хотя известно, что “дело Мессинга” в ФСБ — есть.
Немедленно после начала войны в 1941 году по личному распоряжению Сталина Мессинга эвакуировали в Новосибирск. В своих воспоминаниях он пишет об этом обиняком, но — “как обаятельно для тех, кто понимает”: “Эти дни начала войны я пережил тяжелые минуты. Я внутренне почувствовал себя лишним… Кому нужен в такое время, думал я, Вольф Мессинг с его “психологическими опытами”? Оказалось, что это не так. Меня эвакуировали в Новосибирск. Оказывается, кто-то где-то думал о гражданине СССР Вольфе Мессинге, о том, что его своеобразные способности интересны людям”. Не секрет, кем был этот “кто-то”. В эвакуации Мессинг выступает перед рабочими новосибирских заводов, перед ранеными и врачами в новосибирских госпиталях, ездит со своими выступлениями практически по всей стране, за исключением фронта — туда его не пускают. “Меня хотели видеть и в госпиталях, и рабочие оборонных заводов, по неделям не покидающие цехов, и бойцы формирующихся частей и подразделений, — писал он потом в воспоминаниях. — Нередко залы заполняли люди, пришедшие прямо от станков. И уходили они от меня к станкам. А бойцы иной раз держали в руках винтовки… Я делал все, что мог, чтобы вдохновить их своим искусством, дать им заряд новых сил для труда и борьбы”. В Новосибирске, на собственные средства он предложил в 1942 году купить на заводе им. Чкалова истребитель для фронта. В 1944 году — еще один. На борту обоих боевых машин была надпись: “Фронту — от профессора В. Мессинга”. Воздушный ас, Герой Советского Союза летчик Ковалев, сбивший 33 немецких самолета, вспоминал потом: “Немцы, когда видели на моем самолете имя Мессинга, разлетались в разные стороны. Одно упоминание имя Вольфа Григорьевича приводило их в панику”. Все центральные газеты опубликовали телеграмму: “Товарищу Вольфу Мессингу. Примите мой привет и благодарность Красной Армии, товарищ Вольф Мессинг, за вашу заботу о воздушных силах Красной Армии. Ваше желание (о приобретении боевых самолетов. — А. К.) будет исполнено. И. Сталин”.
Здесь же, в Новосибирске, в 1944 году Мессинг встретил свою жену, Аиду Михайловну. До последних дней своей жизни она была для него и женой, и другом, и неизменным конферансье на его “психологических опытах”.
…“Профессор”… Звание “заслуженного артиста РСФСР” ему дали только в конце 60-х. “Артист”? Мессинг всегда говорил, что то, что он делает — это ближе не к искусству, а к науке: “Это не ловкость рук, как у Эмиля Кио или иного фокусника, а то, чему пока нет объяснения. Как не было его до открытия радиоволн, хотя их природа наверняка древнее человека. Объяснить, как улавливаются чужие мысли или передаются особо чувствительным людям свои, невозможно. По крайней мере сегодня, сейчас. До тех пор, пока не будет открыта природа мыслительной энергии, которая, несомненно, существует и передается на расстояние подобно радиоволнам”.
“Колдун”… Когда тяжело заболела любимая жена, к Мессингу пришли директор института онкологии Николай Блохин и гематолог Иосиф Кассирский. Вот как описывал этот визит очевидец: “Блохин сказал ему, что отчаиваться не надо, болезнь может отступить, даже в таком состоянии у пациентов, случается, наступает улучшение, и живут еще долгое время… Он (Мессинг. — А. К.) не дослушал: ходуном заходили руки, на лице появились красные пятна, искаженный волнением голос сорвался в фальцет: “Не говорите чепухи! Я не ребенок, я Вольф Мессинг! Она не поправится, она умрет… Она умрет второго августа 1960 года в семь часов вечера”. В этот день он овдовел.
…Когда Альберт Эйнштейн прощался после встречи с поразившим его Мессингом, он сказал: “Будет плохо — приходите ко мне”. 8 октября 1974 года у Мессинга отказали почки, и он умер от ураганного отека легких. Дату своей смерти он тоже знал заранее.
Интересно, о чем беседуют там Нобелевский лауреат Альберт Эйнштейн и “советский колдун”, заслуженный артист РСФСР Вольф Мессинг?…
“Чеширский кот” советской авиации
“БАРТИНИ Роберт Людвигович (1897 — 1974), сов. авиаконструктор. Чл. Итал. компартии с 1921 г. В СССР с 1923 г., чл. КПСС с 1927 г. Разработал и создал св. 10 эксп. и опытн. самолетов. Тр. по аэродинамике, теор. физике”.
“Советский энциклопедический словарь”,
М., 1980 г.
Когда в сентябре 1941 г. Совинформбюро сообщило о налетах советских бомбардировщиков на Берлин, этому ни в стране, ни в мире не поверил почти никто. Сочли “пропагандистским трюком”. Точно знали о том, что бомбежки — реальность, а не пропаганда, немногие — в Берлине, на который падали бомбы; в Лондоне, чьи самолеты как раз на Берлин не летали; знал Сталин, Ставка верховного главнокомандования и летчики двух авиаполков. А еще — в далекой от Москвы и фронта Сибири, твердо был уверен в этом и зэк со странным именем Роберт Бартини. Он узнал свой самолет — других, способных такое осуществить, просто не было…
После того, как в начале сентября 1941 г. германская армия развернула наступление на Моонзундские острова, Берлин, казалось, был вне досягаемости — единственная база авиации советского Балтфлота (бомбардировщики Ил-4) на острове Сарема (Эзель) была разгромлена. Министр рейхспропаганды доктор Геббельс заявил, что “ни один камень в Берлине не содрогнется от постороннего взрыва. Советская авиация уничтожена!”. Геббельс, хотя, казалось бы, и имел некоторые чисто технические основания для своих утверждений, несколько поторопился. 8 сентября в Берлине (в котором даже отменили затемнение) вновь грянули взрывы. Немецкие истребители даже не стали взлетать на перехват — они не видели цели. Зенитки берлинской противовоздушной обороны, также не видя ничего, открыли огонь “по всем направлениям”. 9 сентября гестапо завело 2 уголовных дела — об организации взрывов неизвестными диверсантами и против командования ПВО — “за организацию панической стрельбы”. Успели арестовать нескольких “неблагонадежных”, когда, спустя еще сутки, на местах взрывов были обнаружены фрагменты стабилизаторов авиабомб. Министерство Геббельса громко заявило о том, что “британская авиация осуществила варварскую бомбардировку жилых кварталов Берлина”. Уже через два часа после передачи этого заявления по радио, британское военное министерство ехидно опровергло его, заявив, что ни один английский самолет не поднимался в этот день с аэродромов: “Вероятно, столицу Германии бомбила чья-то другая, уже уничтоженная доктором Геббельсом, авиация”. И только после этого, получив подтверждения и от врагов, и от пока еще малонадежных союзников, Москва сообщила — кто бомбил. Ах, как ждал Сталин этих подтверждений! Дальние высотные самолеты, созданные “сидящим” конструктором, впервые были опробованы “в деле”, но докладам летчиков верили мало. Их подтвердили Геббельс и Черчилль. Да, это была, по большому счету пропаганда — бомбы бросали с большой высоты практически бесприцельно (хотя попали и в район рейхсканцелярии), но именно эта пропаганда тогда, в начале осени 41-го, показывала всем (и врагам, и союзникам) — “мы живы, мы боремся, мы победим!” И техника у нас для этого — есть.
А зэк со странной фамилией Бартини, прочитав газеты, сказал “подельникам” по “шараге”: “ну, хоть один мой в серию пошел. А то я все, как чеширский кот из “Алисы в стране чудес” — всегда одна улыбка остается. Хоть так я фашистам “улыбнулся”!” Роберт Людвигович узнал позднее, что и здесь от него и его самолета ДБ-240, бомбившего с сентября 41-го Берлин с подмосковных (!) аэродромов, осталась “одна улыбка” — самолет был срочно запущен в серию под названием Ер-2, по фамилии директора авиазавода Ермолаева. Исковерканный чужими руками новый вариант “240-го” под гордым названием Ер-4 практически ничем себя не проявил. Но Бартини никогда не сказал по этому поводу никому (никому!) дурного слова. Его работа интересовала, а не слава.
Вот как пишет Ярослав Голованов, историк космонавтики, об этом “чеширском коте” советской авиации: “Летчик и авиаконструктор Роберт Бартини, за всю свою жизнь он не создал неоригинальной, серой машины. Биография его годилась для приключенческого романа. Во время первой мировой войны сидел в плену во Владивостоке. Вернулся в Италию. В 1921-м Роберт Бартини — сын барона Лодовика ди Бартини — государственного секретаря итальянского королевства, вступил в коммунистическую партию. Попал в тюрьму. Убежал из тюрьмы и приехал в Советский Союз, чтобы бороться с фашизмом. Над ним горько подшучивали: “Ты здорово выгадал, Роберт — убежал из одной тюрьмы и прибежал в другую…” “Конечно, выгадал! — кричал он с истинно итальянским темпераментом, — Муссолини дал мне двадцать лет, а Сталин только десять!”
И снова, за что ни тронь — сплошные “улыбки” остаются. Сын — но приемный, хотя истинный отец — итальянский граф; в русском плену во время первой мировой оказался, когда сидел в ожидании виселицы под арестом — по-мужски ответил хаму-офицеру; В Итальянскую компартию вступил в день ее основания и был руководителем организаций “красных боевиков” — почему, собственно, из Италии и пришлось бежать. Когда потом, в СССР, вступил в ВКП(б), почему-то остался членом ИКП. Это был, пожалуй, единственный на весь Союз зэк, который действительно “просидел” коммунистом — из советских коммунистов его после ареста исключили, а вот партбилет итальянской компартии вернули в целости после отбытия срока. И еще в Италии успел и Миланский политех закончить (тогда — один из лучших в мире), и летную школу. И самая главная строчка в биографии — авиаконструктор, — тоже вызывает вопросы — “А покажи свои самолеты!”.
А их, вроде бы, и нет. Нет самолетов с индексом “Бар”. Но — самолеты “Сталь-6” и “Сталь-7” в истории авиации навсегда останутся — как перепрыгнувшие свое время. Генератор идей, гений от природы — Бартини было бы самое время родиться во времена французских энциклопедистов XVII века. Он был разносторонний технический гений — и этим сказано, в сущности, все. А еще и работы по теоретической физике, которые в 60-е годы сначала громко обсмеяли, потом признали “потихоньку”. Да и какие фамилии все время рядом! Королев (про которого Бартини осторожно говорил, что не имеет права числить его своим учеником: дескать, мало времени под моим началом проработал) всегда утверждал, что научился комплексному подходу только у “красного графа” (так Бартини называли “за глаза”). Туполев, у которого вся идея рекордного чкаловского полета в Америку родилась из меланхоличной бартиниевской фразы — “А ты топливо в крылья засунь”. Туполев, кстати, идеями Бартини пользовался не раз. Знаменитый на весь мир Ту-144, весь секрет которого — в аэродинамике крыла, — был рассчитан и просчитан именно Бартини еще в начале 50-х. Яковлев, Сухой… Один из конструкторов Яковлева — Егер, — был арестован, сидел два года в обычном лагере, умирал. Жена Егера спросила у Яковлева о судьбе мужа. “Я таких не знаю. И вам знать не советую”. Это — не в упрек, показатель подлости времени. Но когда зеку Бартини для создания очередной “шарашки” (особого конструкторского бюро при НКВД) подсунули короткий список — кого брать из лагерей? — он сказал “Всех”. И, указав на Егера — “А этот — просто гений!” Егер — выжил. С Яковлевым до конца жизни демонстративно не общался.
Собственно, Бартини помимо и кроме чисто инженерных и конструкторских идей, принес самим собой в советское авиастроение абсолютно новый подход. Всегда смотрели на самолет, как на части, каждая из которых выполняет свое назначение. Крылья — несут, мотор —дает скорость, в фюзеляже можно расположить либо бомбы, либо пассажиров. А Бартини смотрел на самолет как бы со стороны — на организм в целом. И именно отсюда приходили гениальные решения по отдельным частям. Которые потом с большим удовольствием растаскивались и применялись “именными” авиаконструкторами.
Прошу запомнить многих, кто теперь со мной знаком —
Чеширский кот совсем не тот, что чешет языком.
И вовсе не чеширский он от слова “чешуя”!
А просто он — волшебный кот. Примерно, как и я.
В. Высоцкий
А при чем здесь Новосибирск? Да, собственно, почти не при чем. Работал у нас Бартини в СибНИА после освобождения десяток лет, до этого — регулярно приезжал из Омска. А еще, до этого, военнопленный первой мировой Бартини ехал в эшелоне через станцию Ново-Николаевск. И здесь у какого-то местного крестьянина выменял на швейцарский перочинный нож полкотелка пшенки с ложкой масла. Весь вагон ел эту пшенку. Найти бы сейчас тот ножик…
P.S. Генеральный конструктор Олег Антонов о Бартини: “Бартини не боялся гибели своих начинаний. Он был богат, безмерно богат своими идеями и поэтому щедр. Мы все в долгу у него”. Это — из единственной малоформатной и малотиражной книжки о Бартини, выпущенной в 1982 г. Энциклопедия “Новосибирск” на нее даже не ссылается.
P.P.S. А улыбка — осталась! И в бомбах на Берлин, и в работах по аэродинамике крыла, и в Ту-144, и в новых боевых и мирных машинах. Гений — есть гений, и улыбка его всегда останется.