Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 7, 2008
Валерий ЧЕРКЕСОВ
ВОСПОМИНАНИЯ
ОБ АНАТОЛИИ КОБЕНКОВЕ
В нынешнем году исполнилось бы 60 лет поэту Анатолию Ивановичу Кобенкову.
Разговаривали с белгородским писателем Борисом Осыковым о современных поэтах. Я назвал имя Анатолия Кобенкова, на что мой собеседник заметил: “А он приезжал в Белгород”.
В конце 60-х годов в Москве проходило V Всесоюзное совещание молодых писателей. На нем побывала белгородка Элла Потапова, интересная поэтесса, писавшая свободные стихи. И вот некоторое время спустя ее нашел в Белгороде еще один участник этого совещания Анатолий Кобенков. Оказалось, какие-то ветры занесли его на Украину, а потом и в Белгород. Денежные ресурсы у путешественника иссякли, и он вспомнил об Элле Потаповой. Та похлопотала, чтобы стихи талантливого гостя были напечатаны в местной прессе, прозвучали по радио, поэт получил авансом гонорар, на который можно было доехать до Иркутска, где он тогда жил.
От этого рассказа у меня на душе потеплело: мои сегодняшние земляки поддержали поэта, с которым был знаком и я.
1.
Лето 1974 года. Я из Благовещенска попал на совещание молодых писателей Сибири и Дальнего Востока, которое проходило в Иркутске. В нашем поэтическом семинаре оказались стихотворцы из Красноярска, Читы, Хабаровска и других городов, в основном еще не имеющие своих книг. Поэтому Анатолий Кобенков, к тому времени уже выпустивший два поэтических сборника “Весна” (Хабаровск, 1966 г.) и “Улицы” (Иркутск, 1968 г.), считался маститым. Перед обсуждением его рукописи, вернее, это была верстка третьей книжки “Вечера”, я взял у Толи его стихи. Читал с вниманием и, я бы сказал, с восхищением. Несмотря на то, что любой поэт, особенно молодой, ревностно относится к творчеству других, я безоговорочно признал: Кобенков — талант, его стихи отвечали известному определению Евгения Баратынского о том, что поэт должен отличаться от других “лица необщим выраженьем”.
Прочитанные тогда, строки накрепко врезались в память:
С песнями не стоит торопиться
в трудный век звонков и телеграмм.
Как это ни грустно, мы не птицы,
соловьи не родственники нам…
* * *
А если эта женщина невеста
сурового, как Цезарь, старшины,
то рыть траншеи очень интересно,
и даже рукавицы не нужны…
* * *
Останется все самое святое,
чему с другими вместе присягал —
мир на земле и знамя полковое,
которое я дважды целовал…
Но особенно поразило стихотворение, написанное верлибром (я тогда уже пробовал так писать), “Осенью, когда летят журавли”. Процитирую фрагмент:
Рядовой Коробков
получил от жены телеграмму.
“Ваня, дочка у нас, —
сообщила жена Коробкова, —
напиши нам, ты рад?”
Коробков улыбается грустно,
говорит:
— Назову-ка я дочь Ностальгией.
— Молодец, —
говорит рядовой Иванов, —
Ностальгия!
Ностальгия Ивановна, Настя!
Красивое имя…
Мы смеемся,
и каждый, наверное, слышит,
как в далеком Воронеже
громко ревет Ностальгия,
и глаза у неё —
как у нашего Коробкова…
Обсуждение стихов Кобенкова было бурным. Руководители семинара — поэт-фронтовик Марк Соболь особенно похвалил армейские стихи, критик из Ленинграда Адольф Урбан — непосредственность интонации. Интересным было выступление Вадима Кузнецова, представляющего издательство “Молодая гвардия”. Отметив положительное, он сказал, что Кобенков очень уж хочет понравиться читателю, что к нему еще не пришла житейская мудрость. Впрочем, как мне кажется, выступающий был не совсем прав: двадцатишестилетний поэт имел право желать понравиться читателям, ибо для кого же, в конце концов, мы пишем?
Совещание рекомендовало принять Анатолия Кобенкова в Союз писателей СССР.
А потом мы плыли на теплоходе по Ангаре и Байкалу, читали друг другу стихи. Толя взял мой адрес, и через какое-то время прислал только что изданные “Вечера”. К сожалению, книга потерялась при многочисленных переездах, о чем я искренне жалею. Зато журнал “Сельская молодежь” с подборкой его стихов, с фотографией Толи, где он снят молодой, в солдатской форме, я храню до сих пор.
Время от времени я как бы получал весточки от Толи. Когда работал в газете “БАМ”, в Тынду приезжала поэтесса из Москвы Ольга Чугай и рассказывала, что он шлет ей послания в стихах. Приехав в Белгород, узнал от поэта Николая Грищенко, что он учился вместе с Толей в литинституте. Как-то на Белгородчину наведался из столицы поэт, уроженец поселка Красная Яруга Владимир Топоров и рассказал, как они с Кобенковым бражничали в Иркутске. Но наша вторая встреча произошла только двенадцать лет спустя после знакомства.
2.
Летом 1986 года мы с белгородским поэтом Владимиром Молчановым надумали поехать на мою малую Родину — в Приамурье. Володя когда-то учился в Иркутске, там у него остался друг юности, поэтому решили сделать остановку в этом городе, побывать на Байкале.
Зашли в иркутскую “молодежку” — газету “Советская молодежь”. С журналистом Олегом Желтовским, к тому времени ставшим редактором этого издания, я учился в Москве на курсах при Высшей комсомольской школе. Разговорились. Я спросил о Кобенкове: “Да он у нас в редакции работает!” — сказал Олег и позвал Толю. Мы встретились, пожали руки. Тогда Анатолий подписал мне свои книги: книги стихов “Два года” (1978 г.) и “Послание друзьям” (1986 г.), и — литературных статей и эссе “Путь неизбежный” (1983 г.). На одной из них он написал: “Валерию Черкесову, радуясь встречи с ним, с добрыми пожеланиями. Толя”.
И вновь я читал строки, которые волновали, нравились, запоминались:
Уже отработал фонарик
березовой рощи моей…
Неделя — и ветер ударит,
и топнет мороз у дверей,
и горькая тьма увяданья,
пробив виноградную гроздь,
закапает наши свиданья,
и жизнь пропитает насквозь —
достаточно спички случайной,
мгновенья и листьев сырых,
чтоб птица во тьме закричала,
крыло обжигая об них…
Шли годы. Я читал стихи Кобенкова в центральных журналах, в антологии “Строфы века”, составленой Евгением Евтушенко, приобрел его сборник “По краям печали и земли” (Москва, 1989 г.), а однажды, вернувшийся из поездки в Пушкиногорье поэт Володя Молчанов сказал: “Тебе привет от Кобенкова. И новую книгу он передал”. Сборник был с такой надписью: “Валере — как напоминание об Иркутске — с добрым приветом из Михайловского. Толя”.
Сборник “Круг” (1997 г.) — десятая книга Толи. В авторском предисловии сказано: “Солнце для меня предпочтительнее луны, а небесное (в силу возраста) притягательнее земного”. В этой книге Кобенков более философичен, чем в предыдущих, ритмы стихов стали разнообразней, а интонация серьезной. И в то же время — легкое, искрометное “кобенковское” письмо:
Все было у этой страны: и леса,
и реки, и степи, и бог при усах,
и барды при лесоповалах…
Ей Лемешев пел, ей Фадеев писал,
и только меня не хватало…
В № 7 журнал “Новый мир” за 2000 год напечатал большущую подборку стихотворений Кобенкова. Прочитав ее, я даже упросил в одной из белгородских библиотек подарить мне этот номер, так публикация понравились. Особенно эти сроки:
…Там кот любил любоваться мышкой.
Там уж вылакивал молоко.
И было грустно с хорошей книжкой
проститься враз, а с плохой — легко.
Там говорили, что жизнь —
“что дышло”,
а вместо “срам” говорили “страм”,
и в каждом доме был коврик вышит:
над речкой храм, да и в речке храм.
<…>
Зачем я жил там? А так — родился.
Зачем уехал? А ни за чем.
И эти:
Я-то и прежде об этом не мог,
да и сегодня случайно:
вдруг я подумал, что родина — Бог,
в нас вырастающий тайно.
С ним и светло и, конечно, темно,
радостно и одиноко…
Родина… — может быть, это письмо —
может, и правда, от Бога…
Вот строки о Родине, большой и малой, о любви к ней, но не навязчивые, не “барабанные”, а естественные, к тому же сказано оригинально, без “вторичности” и “третичности”, чем, как правило, грешат многие стихотворцы, пишущие, так сказать, на патриотические темы.
Было в той подборке и такое:
Жизнь обозрима предельно,
а смерть —
как она ни близка,
сказала нам: “На меня смотреть
лучше издалека”.
Увы, у Кобенкова так не получилось…
По неизвестным мне причинам он оставил любимый Иркутск, и в 2005 году перебрался в столицу, жил в Переделкино, здесь же на местном кладбище нашел свой последний приют. Увы, присказка о том, что поэты приезжают в Москву умирать, оказалась для Толи пророческой.
Он распрощался с земной жизнью в сентябре 2006 года. Об этом я узнал из “Новой газеты”. Предварялась его уже посмертная подборка такой “шапкой”: “Ушел из жизни лучший сибирский поэт”. Вроде бы, броско. Но определение “сибирский” едва ли точное: творчество Кобенкова знали, ценили, любили многие в России. Об этом свидетельствует и “Слово прощанья” в “Литературной газете”, которое подписали известные российские писатели. Причем, насколько я знаю, некоторые из них не очень-то приязненно относятся друг к другу, но утрата примирила всех.
Для меня эта горькая весть обернулась стихотворением с эпиграфом из того самого давнего его стихотворения “Осенью, когда летят журавли”: “…В такие минуты надо просто молчать, потому что летят журавли”.
Похолодало так внезапно,
что пышногрудая соседка,
торгующая цветами,
проснувшись утром и увидев
увянувшие георгины,
запричитала:
— Горе мне, убыток!
Только хризантемы
белеют…
Поддержу торговку —
куплю четыре.
— Для кого?
считая деньги, спросит.
— Толя ушел…
— Чи, брат?
— Почти… Поэт.
— Как Пушкин, что ли?..
Безголосо
летят, прощаясь, журавли.
* * *
Перечитывая книги Толи, в сборнике “Послание друзьям” я нашел такие строки:
Я жизнь люблю и вряд ли я отдам
все, что люблю: от самой малой птицы
до облачка, до чистой той страницы,
с которой мне так трудно по ночам…
Датировано стихотворение 1976 годом, то есть ровно за тридцать лет до того, как Толя ушел в мир иной.
А недавно уроженец Белгорода поэт Станислав Минаков, живущий в Харькове, подарил мне московский альманах “Илья” (2006 г.). Открыл одну из страниц — фотография Толи и подборка его стихов, причем ранних, еще юношеских.
Непосредственные, чистые, звонкие строки:
Осень. Кажется, сентябрь.
Тихо в комнате. Я болен.
Мама чаем угощает
Некрасивого врача.
Я лежу и сочиняю…
Эти строки — для меня как привет от Толи с неба, которому он отдавал предпочтение.