Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 5, 2008
Он пожаром Трои опалён,
Потому и назван “аполлон”.
Розовый, в подпалинах огня,
Разовому времени родня.
Крыл его летучий парафраз
Вспыхнул над поляной и погас.
Он сомкнул их, осязая сон,
На арчине**, снегом занесён.
Книги, каталоги, словари…
Тень свою поэту подари!
В этом освещении косом
Ты, как нежный эрос, невесом.
Украдут жену, пророк умрёт,
Откочует в Азию народ,
Там, где ничего не залатать,
Будет только бабочка летать.
Будет только бабочки крыло
Помнить всё, что верило и жгло…
Ну, а ты, одноимённый бог,
Не сберёг ты город, не сберёг.
* * *
Где говорят на русском языке,
Там я и буду пить своё саке,
А также араку, вино и брагу,
Поскольку для меня для дурака
Господь не создал лучше языка,
Не затворил целебную корчагу.
Из мухоморов сому я сварю,
Не заплатив акцизное царю,
И оседлавши жёлтого дракона,
Я полечу, камлая, как Боян,
Через Саян, на море-океан,
Во царство Благодати и Закона,
Где жив ещё пресвитер Иоанн…
22 мая 2007,
Усть-Каменогорск,
родина найманов-несториан
* * *
Раисе Ерназаровой
Ещё задолго до Дельфийского оракула,
Во дни Шумера и Амона-Ра
Мой дух летал на плато Никарагуа,
Вздымаясь от алтайского костра.
Я был с друидами на круге Стоунхенджа,
Я гимны пел, я славил звёздный свод.
И в Аркаиме — страждущий невежда —
Я Зороастра слушал у ворот.
Века крушили троны и преданья,
Песнь становилась ветром и ручьём,
Мысль облекалась в морок мирозданья,
Затягивая знания быльём.
Но над руиной жаворонок ожил:
Гэсер! Гэсер! — трезвонило с небес.
Сказал монах во тьме: “Помилуй, Боже”.
Град пробудился, а гусляр — воскрес.
Вы, зрячие, не ведавшие чуда,
Сквозь вас течёт сияющая нить,
Чтоб оседлавши жёлтого верблюда
Пророк ушёл и умереть,
и победить.
* * *
Не сочиняй, не придумывай, просто смотри
в тёмную воду, на углей багровое тло,
вместо Вергилия выбери в поводыри
это течение, это мерцание, это тепло.
Так погружаемся… Так, хронотропную мглу
одолевая, мы видим пустой Назарет:
пыльная осень, Мария стоит на углу
возле арабской кофейни с ларьком сигарет.
Скоро декабрь. Живот, как большая луна,
полон, огромен и перевалил через край,
пережидай светофор, молодая жена,
ангел, храни тебя крепко! и ветер, играй
то ли хиджабом, не вижу я, то ли платком,
вот поплыла, понесла сокровенный сосуд,
все оглянулись… и замерли, и тронуло холодком,
чрез перекрёсток
надежду последнюю
нашу несут.
* * *
На веранде дома деревянного,
от зимы еще не отошедшего,
я слоняюсь — сам не хуже пьяного
грузного шмеля, едва нашедшего
выход из норы, где зимогорами
дожидались мы тепла насущного
и — поющей Пасхи над соборами,
и — замены тощего на тучного.
На веранде, светом перекрещенной,
с шевеленьем сора прошлогоднего,
с кучей дров, с извилистою трещиной
на стекле, с остатками исподнего
в банной шайке, с ветхими растеньями
на столе, в кувшине мне подаренном,
я торчу — и глупо и растерянно,
как теленок посередь проталины.
На веранде, сквозняками обжитой,
с верстаком, со стружкой почернелою,
с кирпичом корчагинского обжига
(из него тандыр, быть может, сделаю)
и с рыбачьей снастью, что по осени
на гвоздях повисла, не разобрана,
я опять ворон считаю до семи
и плюю на все четыре стороны.
На веранде, верю я, на родине,
где за огородами — околица,
где лишь самородной боли отдано
все, что окликается и молится,
где еще побуду я, не призванный,
не прощеный пленник мира данного —
братом, человеком, а не призраком,
на веранде дома деревянного.
СИНИЧЬЯ СМЕРТЬ
От ветродуя, стужи, голодухи
Синица залетела на чердак,
Где по щелям в анабиозе мухи
И кавардак.
Проверила опилки и стропила,
По балкам пробежала, по жерди,
Где всякий хлам висит, и позабыла
Бояться… И запуталась в сети
Рыбацкой…
Это странное заделье —
Из ячеи капронной выбирать
Не плавники, а коготки и перья,
Синичий пух по воздуху пускать,
Подобный пеплу…
Думать о прощанье,
О море том, что всё ещё горит,
О женщине, о давнем обещанье —
Оно мне вновь о счастье говорит.
* * *
Три матрёшки глупых и топчан!
Горя мало, неба — много-много,
И не дозовусь односельчан.
Там, где утром мама мыла раму,
Льдинками рассыпан алфавит.
А Дзеды давно не имут сраму,
Спят себе во гробе возле храма
У седых развесистых ракит.
Этак сяду ночью на крылечке,
Запылает гроздью Орион.
Всё от Бога, братцы, всё от печки!
И везде, повсюду перезвон.
Оживают нежные созвучья,
Плачьте хором чукча и хасид,
Где лучей серебряные сучья
Древо мироздания трусит.
И язык, как чудище морское,
Восплывает под небесный кров,
Наполняя счастьем и тоскою
Вечное сияние миров.
ХАБАРОВСК-МОСКВА
14 февраля 2007
В плацкарте проводницы расцвели,
Румяные — со швабрами парят…
Им до весны, повдоль седой земли,
Ещё четыре рейса, говорят.
А в тамбуре — морозная пыльца,
Свистит метель в разбитое стекло.
На полустанке тявкает с крыльца
Лохматый пёс, устало и не зло.
И лес уже не помнит о себе,
Урал снегами заперт, затворён.
В буранной люльке, в призрачной трубе,
В безвременье качается вагон.
Внутри тепло. И простыни чисты.
И чай горяч. И запах уголька…
И кажется, что только три версты
Отъехал ты от юности пока.
Но — ни фига! Разноголосый люд
Сам по себе — свидетель катастроф:
Китайский щёлк, таджикский перехлюзд
И русский мат летят поверх голов.
Солдат-контрактник брешет о Чечне,
Девица ему хочет погадать,
Бугай храпит в измятой простыне,
Армянский сосунок мытарит мать.
На полке по четыре, как скворцы,
Китайцы снова жрут свою лапшу.
Шныряют коробейники-купцы.
Немые рады каждому грошу —
Суют под нос иконки, мусор книг.
Старуха с Сахалина прёт икры
Четыре пуда, кижуча балык
И фляжку героина — для сестры.
Палёной водки дух из-под полы
Сочится тихо в глотки северян.
И стужа лижет тамбура углы.
И мгла течёт из незакрытых ран.
Туда-обратно съездил — и уже
Полмесяца смахнуло языком.
Туда-обратно — пахарь по меже.
Туда — Москва, обратно — в горле ком…
И кулаком проталину в окне
Ты судорожным жестом продави:
Ревком в огне, Георгий на коне,
И век уже без мира и любви.
Коловорот, Микула, Николай!
Круговорот и полымя пути!
Из края в край, на Ирий или рай
Пускай ложатся рельсы впереди…
* * *
Поздно, братец мой, мне быть альфонсом,
Скоро душу в ночь соборовать…
Разве мало под луной и солнцем
Места и любить, и горевать?
Нежности корыстной не приемлю,
Ни жене, ни власти не должал.
Перед небом этим в ту же землю
Я уйду… А кто бы возражал?
Здесь, клонясь во брани невозможной,
Ранен я, но не сошёл с коня.
Громыхай карета жизни пошлой
Мимо недобитого меня.
Есть ещё у Господа приюты.
И стихи у ангела в горсти.
Есть ещё остатние минуты
Мне по-русски их перевести…
КРОКОДИЛИАДА
“…из цирка “Шапито” во время представления на берегу
Азовского моря сбежал нильский крокодил”.
По сообщениям информагентств
Вот вам — ни автографа, ни росчерка,
Лишь песок — и начинай с азов:
Крокодил от Васи-дрессировщика
Улизнул бессовестно в Азов.
Как увидел рядом море синее
И нудистский с девушками пляж,
Сразу захотелось в Абиссинию,
Ностальгия, знаете ли, блажь.
Потому поплыл, поплыл от берега,
Как торпеда на железный зов.
Этакая вышла эзотерика,
Ящер оккупировал Азов.
Оставайся лето кавалерное,
Влагою мне взора не тумань!
Мимо — белый парус,
Мимо — Лермонтов
И патриархальная Тамань.
Где ты, моя родина свободная,
Царский Нил и ложе тростника?
Где ты, Нефертити земноводная
На припёке возле родника?
Уплывает милое чудовище
Между катеров сторожевых.
Ускользает древнее сокровище,
Заклиная мёртвых и живых.
Над геомагнитно-тектонической
Трещиною жизни и судьбы,
До сурово апокалиптической
И трезвящей ангельской трубы…
Всё — в зубастой, до неба распахнутой
Пасти, вплоть до солнца и луны…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вася, Вася — чудик прибабахнутый,
Разве в этом нет твоей вины?..
* * *
За дощатой, просящей пощады,
За подпёртой с обеих сторон
Древокольем, за старой оградой
Мы сидим на крыльце впятером.
У соседа скулит кобелишко,
На решётке шипит барбекю,
И на пару Саврасов и Шишкин
Опрокинули по коньяку —
За ворон на изломах забора,
За репейно-овечье руно
И за охру закатного бора
С тучей розовой будто вино.
С ними вровень дорогу осилив
И нашарив гармошку в сенях,
Запевают Рубцов и Васильев
О гнедых и соловых конях.
Зернью росною клонятся травы,
Вдоль отечества стелется дым,
Поднимаются от переправы
Вечер вместе с туманом густым.
И какая-то тля золотая
Пьёт по капельке душу мою,
Чтобы, вместе с друзьями рыдая,
Замерла она вновь на краю…
*
Аполлон, вид бабочки** Можжевельник (алт.)