Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 4, 2008
Мы дружили последние 10 лет.
Зацепились друг за друга в конце 90-х на одном из пленумов СП России, вспомнили первую встречу, когда он был одним из руководителей последнего Всесоюзного совещания молодых писателей, а я — семинаристом, в числе других принятым тогда в СП. С той поры, с эпохи катящегося под откос Союза, я запомнил его вдохновенный пафос в моменты, когда он начинал рассуждать о поэзии, о русской или британской, о настоящей, подлинной, высокой, о той, которой служил с самой юности, даже с детства, будучи привит к ней, как яблоневая почка к большому стволу, — привит в саду деда под Псковом, отцом с мамой, сельскими учителями, всю жизнь проработавшими в пушкинских местах, неподалёку от Михайловского и Святых гор, а позже — в Ленинградском университете, где получил блестящее филологическое образование.
Поэзия была его воздухом, его смыслом существования, благо — в советские времена можно было жить только этим: читать, писать, ездить по всему Союзу в командировки, выступать перед слушателями на всём пространстве от Камчатки до любимого Таджикистана, от родных североморцев до разливанно-поэтических грузин, можно было писать многостраничные письма друзьям-поэтам — Вишнякову в Читу и Кобенкову в Иркутск, а иногда по часу висеть на телефоне, обсуждая с теми же адресатами ту или иную публикацию.
Благословенные времена. Нам, в пору взросления и зрелости, были суждены катакомбное существование и глухота 90-х, Мы, родившиеся на рубеже 60-х, увы, так и не узнали и не увидели в лицо своего читателя. Но порода была одна, и мы сблизились.
Он был поздним ребёнком вернувшегося с войны русского солдата, желанным, драгоценным, ему было завещано то, чего не смогли достичь родители, что сохранял как заповедную тайну дед, что они пронесли сквозь пламя социальных катастроф всепожирающих войн. Это — Пушкин, Россия, вера в справедливость и верность Словенским ключам, что бьют у подножия Пушкинских гор. Вот исток его душевного склада, вот основа того парадоксального единства, которое в напряжённо сжатом виде было явлено в одном из лучших его стихотворений “Звезда и крест”:
И под русским крестом,
и под красной звездой
Упокоен отец мой навечно,
Под крестом из могучей сосны вековой
И под звёздочкой пятиконечной.
Под крестом православным
покоится он
И под красной советской звездою —
Потому что когда был в купели
крещён,
Русь ещё называлась святою.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И над русской землёй, золотой и седой,
“Спи отец!” — говорю я сквозь слёзы.
Спи под русским крестом
и под красной звездой,
Рядом с мамой у белой берёзы…
Спи, отец, — созидатель
и воин страны,
Что была и пребудет святою,
Под крестом православным
из красной сосны
И под русской высокой звездою.
Золотцев с особенной сердечной болью, с метаниями и приступами отчаяния переживал разрыв времён, попытки вытоптать, выжечь, оболгать, осквернить эпоху, в которой жили, воевали, строили и любили, боролись и часто были счастливы наши родители и деды. Слава Богу, что этот тёмный период нигилизма и ненависти уже позади, даже отдельные литераторы, возглавлявшие это либеральное беснование, публикуют ныне пространные покаяния о своих заблуждениях.
Но Станислав Золотцев, как и многие другие русские поэты, заплатил за это своим сердцем, честным и доблестным сердцем, вместилищем всемирно отзывчивой и светлой души, сердцем, которое, по словам хирургов, было истерзано, истрёпано в прах. Он лишь несколько лет назад опубликовал на страницах нашего журнала “Сибирские огни” большую статью “Время гибели поэтов” о том, что в 90-е годы в России ушло из жизни поэтов и писателей едва ли не больше, чем в Великую Отечественную войну. В результате и сам, хоть и немного позже, оказался в их числе.
Станислав Золотцев был верным работником и одним из самых активных авторов нашего журнала, любил повторять, что большая честь быть ведущим критиком и публицистом старейшего в России “толстого” журнала. За последнее десятилетие он опубликовал в “Сибирских огнях” роман-исследование “Искатель живой воды” о Сергее Маркове, документальную повесть “Непобеждённый?..” о своём участии в защите Белого дома в октябре 1993-го, страницы псковского дневника “Перезвоны Словенских ключей”, большое эссеистическое повествование “Нас было много на челне…” о сибирских поэтах М. Вишнякове, А. Кобенкове и А. Казанцеве, статьи, очерки и рецензии на книги Ю. Кублановского, С. Куняева, Т. Четвериковой, а также цикл стихотворений.
…И уход Станислава Золотцева напоминал сюжет из истории русской литературы. После прощания в ЦДЛ из Пскова пришла машина с почётным караулом. Гроб перенесли в военный грузовик и флотский офицер Золотцев отправился в последний путь подобно Пушкину через всю заснеженную среднюю Россию под охраной своих сухопутных собратьев-ратников. Земляки встретили его всем городским сообществом, забыв о прежних нестроениях, и проводили как героя под гром прощального салюта на Солдатском кладбище.