Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 2, 2008
Журнал “Урал” в №1 за 2008 год публикует стихи Евгении ИЗВАРИНОЙ. Очевидно, что “пять лучей” Арсения Тарковского все-таки остались у нас. Заимствования из его письмовника, из его словаря июньских бабочек вызывают радостную ностальгию, а собственный талант и видимая самостоятельность Е. Извариной не дают повода для упреков во вторичности.
* * *
…и никого —
лишь мусорная пена
гнилую сеть вытягивает в нить:
волна свое исплаканное сердце
под берег принесла похоронить.
Сырой песок и облачные тени,
туда-сюда — солярка и слюда…
И никого —
лишь травы на колени
упали — и сквозь них прошла вода…
В № 4 журнала “Арион” Евгений АБДУЛАЕВ в статье “Бобовые короли” пытается отвратить нас от корыстной поэтической критики, пронизанной личными пристрастиями, и вести речь об уранической материи поэзии, основываясь на кенигсбергской эстетике вкуса XVIII века. Такой подход, по мнению автора
избавляет от ненужных споров “кто лучше?”, от невроза поисков “живого классика”; с другой стороны, повышает читательскую бдительность, не давая поддаться обаянию знакомого имени или отмахнуться от незнакомого. Этот взгляд очищает поэзию от литературы, от ярмарки имен. Иерархия не нарушается; она лишь строится не из авторов (чьи имена нужно знать, но чьих стихов “можно не читать”), а из самих стихов. Исчезает иконостас, остается Слово. Удачное стихотворение в целом слабого поэта может “перевесить” слабое стихотворение сильного. Если не подпадать под магию имен, разумеется.
Автор чает и требует “серьезного разговора о стихах”, каковой формулировкой (да еще бескорыстной чистотой надежды) и ограничивает основную тему своей заметки, посвящая большую ее часть сокрушениям по поводу взаимных “литературно-критических” оскорблений Кушнера и Гандельсмана, “без-добросердечных” высказываний Невзглядовой о Степановой, и внедрения рядом товарищей из тусовки “НЛО” текстов никому не известной Н. Скандиаки в “большой контекст” мировой поэзии. При этом тон автора столь спокоен и доброжелателен ко всем без исключения персонажам его статьи, а всепонимание столь всеохватно, что его заметка прекрасно смотрелась бы и в журнале по гидробиологии. Вопреки Е. Абдуллаеву, кажется, что сугубая индивидуализация ценностных критериев, атомарная эстетика, характерная для современной литературы, едва ли способствуют серьезному разговору о чем бы то ни было. Всякое аргументированное мнение в конечном итоге будет исчислено как дискурс власти, и реакция оппонента будет соответствующей. “Серьезный разговор о стихах”, как его понимает Е. Абдуллаев, возможен днесь разве что за полярным кругом, под трехметровой толщей льда, в темноте и одиночестве. Подальше от премий, тусовок и литературных журналов. Короче, подальше от соблазнов, упоминаемых автором, превращающих любую попытку такого разговора в пустопорожнюю болтовню:
С другой стороны, сами по себе стихи, отчужденные от автора, — объект слишком пассивный для такой подвижной игры, как литературная жизнь. Стихи не способны сами собой заполнять поэтические вечера, со стихами сложно дружить, стихи не приглашают в гости и не предлагают с ними выпить. Для всего вышеперечисленного требуется автор.
Впрочем, далее — духоподъемное завершение:
И все же, как поэт ни “сливался” бы со своими стихами, как ни выстраивал — сознательно или бессознательно — свою жизнь как некий поэтический гипертекст, отделение “слова” от “плоти”, и тем более — от фигуры поэта, его маски, — должно оставаться одной из задач литературной критики. По крайней мере, в том, что касается современной поэзии. Чествование или развенчание “бобовых королей” — дело, конечно, увлекательное. Но давайте говорить и о текстах.
Давайте. В рамках героического проекта покорения северных широт.
(В скобках замечу, что в статье Е. Абдуллаева обсуждаются именно личности и именно скандалы вышеперечисленных персонажей. Готов поспорить, что без оных “глянцевых” прикрас она не была бы опубликована.)
В том же номере “Ариона” Вадим МУРАТХАНОВ с до одури милыми и простыми стихами. Например, с такими:
* * *
Проспать весну с ее ознобом,
с ее двором, где день-деньской
намокший снег, не помня неба,
совокупляется с землей,
и спохватиться в странном мире,
зеленом мире. Ну и что ж?
В цветы и птицы будешь принят,
как только облака сочтешь.
Но зренье новой пищи просит
и обрывает счет на двух.
Собака лает. Ветер носит
над домом тополиный пух.
“Новый мир” в первом номере 2008 года, как у них заведено, по протекции “друзей и знакомых”, публикует подборку стихов Бориса ИЛЬИНА “Когда сверкнет”. Про качество текстов говорить нечего — автору только перевалило за двадцать, его “чистый и уже достаточно самостоятельный поэтический голос” (М. Амелин) мало чем отличается от аналогичной безудержной глоссолалии, накрывающей отчие просторы, сотен его собратьев по цеху. Образчик:
* * *
Мне казалось, так просто расставить над i все точки.
А теперь мне не кажется: я стопроцентно уверен.
Потому это так, что все рыцарские заморочки
Не относятся к нашему веку ни в коей мере.
К нашей жизни вообще и к моей, получается, тоже
Не относятся. Но уточню: не должны относиться,
Потому что на деле по-рыцарски хочется все же
Поступать, чтобы смело в чужие заглядывать лица.
Вот и вышло теперь, что дела бесконечно плохи
У души у моей, прикипевшей к Средневековью:
Ничего ж не прихватишь из темной, забытой эпохи;
Всем без разницы, как у них там в идеале — с любовью.
Но важна современность, и дама однажды мне скажет:
Не выпендривайся, потому что с тебя уже хватит.
То есть не благородничать? Как-то обидно даже,
Что поступки мои на сегодня — слишком некстати.
В общем, готика чувства — прощай! Заявлю правомочно,
Что свершаю не подвиг, а просто великое чудо! —
Книжку Хёйзинги “Осень Средневековья” ночью
Перечитывать? я? Никогда — ни за что — не буду.
Что касается медиевальных амуров, то рекомендую все же справиться о том, что там было на деле у Мишеля Фуко, Жака ле Гоффа и Алена де Либера. Впрочем, сойдет и Чосер.
Оправданием журналу служит подборка Марины МУРСАЛОВОЙ “Последние герои”. Крепкие тексты приятного содержания. Хорошо читать в дороге. Не радует только стихотворение “Нестерпимый мой попутчик”: “Нестерпимый мой попутчик/В зябком поезде ночном,/На полу огромной кучей/Он лежит, забывшись сном.//Он лежит вонючей грудой,/Серой грудой без лица”. Далее поэтесса бодренько описывает, как он ляжет у “собачьего пруда”, раскинет руки, “удивится и умрет”, и: “Будет он лежать, безгласный,/Безымённый, на снегу”. Бодлер описывал дохлую лошадь с большим сочувствием. М. Мурсалова:
* * *
На любой случайной пьянке
В каждом скверном городке,
На далеком полустанке,
На неведомой реке —
Есть всегда один, который
Меньше многих пьет вина.
Встанет он, зайдет за штору
И застынет у окна.
Если постоять немножко —
Эта тьма уже не тьма:
Серебристая дорожка,
Деревенские дома.
Терпеливо, терпеливо
Человек глядит во тьму.
День прошедший, миг счастливый
Больно вспоминать ему.
А зачем он вспоминает,
Если больно вспоминать?
Этого никто не знает.
Кто же может это знать.
В том же номере “Нового мира” Валерий ЛОБАНОВ (подборка “По ночному пути”) с пронзительными и горькими-горькими стихами. Слава Богу, что так еще пишут:
* * *
Тихо идти по ночному пути,
не различая пути.
Встретить старуху,
киоск обойти,
легкое тело нести.
Просто идти под дождем
без затей,
тихо идти из гостей.
Медленно думать
о жизни своей
или о смерти своей.
Замечательные стихотворения Ефима БЕРШИНА публикует “Интерпоэзия”, № 4, 2007, подборка “Человек параллельной эпохи”:
* * *
Опять горнист исход трубит,
подталкивая к землям дальним.
Но тополем пирамидальным
я насмерть к берегу прибит.
Пространство — фикция. Оно
к себе притягивает страстно
лишь тех, которым не дано
перемещаться вне пространства.
И лист тускнеет, как медаль,
в грязи родного бездорожья.
Но он не улетает вдаль —
он умирает у подножья.
В той же книжке “Интерпоэзии”, посреди большой коллективной подборки молодых поэтов Петербурга, между удивительно певучей, несмотря на всю злободневность, лирикой Наили ЯМАКОВОЙ и интересной заговорной поэзией Лидии ЧЕРЕДЕЕВОЙ лежит, мертва, лирическая героиня некой Аллы ГОРБУНОВОЙ, видимо, и при жизни не умевшая ни петь, ни танцевать, а над ней — надгробье Вадима КЕЙЛИНА с дарственной надписью:
<…>
а мой город пуст
“а роза упала на лапу азора”
мне всегда в этом виделась
какая-то
а-роза
нечто наподобие
гамма-луча
гамма-луч упал на лепестки а-розы
окрасив их в
мечта о
traum-a
<…>
Алла Горбунова:
<…>
Я думаю, я где-нибудь вишу,
в каком-то коконе, средь грозовых разрядов.
Во снах моих зелёная земля
рождается из мыслей и видений,
и я как будто действую внутри.
Попробуй: кровь. У мёртвого оленя,
на беспредельном лезвии ножа,
и кровь солдата, на войне последней
разрезанного лазером внутри.
Трава и пальцы, шкурка мёртвой лани,
как на костях шаманы ворожат
в траве небес, средь зыбких тел желаний,
а кровь одна, и действует внутри.
<…>
Что на самом деле действует внутри этих ребят, один бог ведает.
Владимир Титов