Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 12, 2008
Вторушин С.В. Избранное. Повести и рассказы. — Барнаул, 2008 (Библиотека журнала “Алтай”).
Вначале кажется, что писатель из Барнаула Станислав Вторушин всего лишь рассказчик. Увлечь читателя сюжетом, взятым из самой обыкновенной, обыденной жизни ему, действительно, удается. Таких житейских историй писатель знает много, умея интересно их рассказать, описать. Но только ли это — умение складно, просто и понятно изложить сюжет — важно С. Вторушину? Всегда ли ему достаточно “короткой дистанции” рассказа?
Нет, явно недостаточно. Об этом говорит хотя бы такой простой “арифметический” факт: из 638 страниц “Избранного” 480, то есть подавляющее большинство, занимают повести. Еще В. Белинский считал этот жанр самым русским. Таким, где “физиология” (быт, нравы, привычки, чудачества) текущей жизни весьма естественно сочетается со скупой рефлексией по поводу нее. Больше и не надо. Если больше, то будет Достоевский, от которого у многих голова болит и сердце не на месте. Или Толстой, которого всегда слишком много, будь это “Война и мир” или “народный рассказ”. Вообще, роман, в классическом его понимании, русскому писателю редко удается. Разве что Тургеневу.
С. Вторушин близок такой “тургеневской” мере лаконичного романа, который трудно отличить от повести. “Такое короткое лето” написано С. Вторушиным на этой классической грани жанров, с героиней, напоминающей “тургеневскую” девушку. Маша, как ее зовут в этой “летней” повести, сразу же, с первого взгляда, покоряет сердце героя повести Ивана Баулина. Побуждаемый рыцарственными чувствами, он целует ей руку, не подозревая, что скоро их пути — Ивана да Марьи — обязательно сойдутся. Да так, чтобы во всей красе, благородстве представить образ этой необыкновенной девушки, женщины. Ее красота поражает даже искушенного Ивана, для которого она — явление свыше. Тем более что сама Маша держалась на расстоянии: “Она жила своей внутренней жизнью и никого не хотела пускать туда”. Повесть о взаимной любви превращается, таким образом, в разгадывание души и духа женщины. Не зря ее имя одновременно из сказок — Маша и из Библии — Мария. Соотносит ее автор и с тремя сторонами света, тремя странами: Чечня, где погиб ее муж-летчик, верность которому она хранит уже три года; Чехия, куда едут Иван и Маша крепить, лелеять, украшать свою любовь; Байкал, куда бежит она от своей болезни, от Ивана, судьбы и смерти. Но как бы ни увеличивала героиня дистанцию географически, человечески она навеки остается вдали от всех. Иван, и тот не поможет ей преодолеть эту роковую удаленность от жизни. И тогда она, как библейская Ева, молит его: “А я могу быть из твоего ребра?.. Ты даже не можешь представить, как (это) важно”. Оказывается, даже любовь не может сделать так, чтобы они “были одно целое”. Слишком высокое это чувство, чтобы иметь земную прописку. И слишком часто женщина на Руси стоит выше мужчины, для которого подлинная любовь становится подвигом, долгом, жертвой.
Впрочем, жертвуют собой и своим благополучием у С. Вторушина, отдавая долг любви, столько же мужчины, сколько и женщины. Повесть “Такое короткое лето” — единственный пример в прозе писателя, когда такая жертва взаимна. Умирает же Маша только потому, что является у него едва ли не самым высоким воплощением любви. Куда проще и обыденней кажется история Вадика и его любви к Кате из повести “Не кричи, кукушка”. Созерцатель подростковой красоты деревенской Кати, Вадим малодушно убегает, когда видит уголовника Витька, насилующего ту, которой он совсем недавно говорил: “Я тебя люблю”. Но, может, его больше напугал не Витек, а ужас внезапного перевоплощения Кати? “Ангел”, у которого “нет недостатков”, наполнившая “все его существо”, идеальная девушка с “запахом чистого и здорового девичьего тела”, она теперь лежала на полу сарая “с разбитым лицом, на ее ногах сидел мужик … и пытался стянуть с Кати трусики”. За поруганный идеал в ответе не только насильник, но и жертва — такой вывод мог сделать Вадик, если бы дал отчет своим чувствам. Но этого не произошло, и, спустя годы, он стал заурядным “челноком”, по сути, рабом у пригревшей его вульгарной торговки Люськи. Жертва же, как будто, возродилась, представ в облике элегантной и недоступной дамы, жены богача, случайно встреченной им в аэропорту. Но зачем тогда она окликает Вадима, который под взглядом ее “таких родных” глаз чувствует, как “отряхнулась душа, сбрасывая с себя ошметки грязи”? Значит, живет еще их любовь, которую не растоптали ни насильник, ни вадимово “предательство”. И, может, встретятся они еще, когда Вадим станет бомжом, а Катя уйдет от своего “богатого” замужества? Ибо сила любви и красоты — главная у С. Вторушина.
Она живет у писателя-сибиряка везде. В любых странах, краях, временах, независимо от обстоятельств, скрещений судеб, политических бурь. Такова повесть “Леший”. Не такая уж и большая — 90 страниц — она вмещает в себя сразу три микросюжета. Это и нелегкое существование таежного медведя, которого строительство нефтепровода то и дело лишает покоя и насиженных мест. Это и “простая история” бульдозериста Димки и столовской поварихи Зины, которым романтическая лыжная прогулка с ночевкой в охотничьей избушке помогла сблизиться по-настоящему. Это и непростая история Филиппа Голобейко, бывшего сотрудника НИИ, которому “перестроечные” свободы помогли превратиться в Фила Голби, богача, мошенника и бывшего русского, ставшего для России “навсегда иностранцем”. Все это делает повесть исключительно сюжетной, повествовательной, необычайно плотной содержательно, не оставляющей простора изыскам формы. Экологическая — по отношению к природе и нравственности — она, по сути, тоже о любви, которую не одолеть никаким “русским иностранцам”. Медведь-“леший” ведь мог напасть на заблудившихся в тайге Димку и Зину. Но он нападает на подельника Фила — Ставриниди, оставляя от него “клочья окровавленной одежды и куски человеческого тела”. Очевидно, что сама природа, одетая в медвежью шубу, восстает против своих насильников и губителей. И это еще одна ипостась темы любви — к родной алтайской, сибирской природе, которая так естественно, как в жизни, переплетается с другой любовью — мужчины и женщины. Так что отделить их друг от друга в прозе писателя иногда трудно.
Если медведь-“леший” не выносил “отвратительный синий смрад”, “смердящую вонь” техники, пришедшей в тайгу, то герою повести “Последняя пристань” Евдокиму Канунникову не по душе новый советский колхозный строй. Он уезжает из родной деревни, чтобы поселиться в заброшенном доме “на излучине Чалыша”, где есть и хлебородная земля, и дичь, и рыба, а главное — воля. “Не будет толка из коллективизации… Свой двор всегда надежнее”, — говорит он. В этом упорном отшельничестве он напоминает медведя из “Лешего”. Вот только пугают и губят его, а не он сам. И это люди новой и старой власти: выжидающий подходящий момент председатель колхоза Зиновьев, колхозоненавистники Гнедых и Федор, которые хотят ограбить и разорить его, и совсем уж откровенно “пасет” его юный чекист Крутых. Но, обладая медвежьей статью, силой рук и характера, Евдоким “не мог подчиняться кому бы то ни было”. Тяжелый, это все-таки “труд на собственном поле”, на своей земле. Колхозы, отбирающие кровное, заработанное — те же Гнедых и Федор, грабящие и ночью и днем на больших дорогах. Не склонен автор, однако, и полностью идеализировать своего героя. Медведь — животное дикое, лесное, тогда как жизнь человеческая, пусть и в иных формах, продолжается. Понимая это, Евдоким, после долгих раздумий, соглашается стать бакенщиком на Чалыше. Но не суждено ему было встретить первый пароход, везущий в села сельхозтехнику и зерно. Как Маша из “Лета”, умирающая то ли на пике, то ли на излете своей любви к Ивану, желая и не желая ее одновременно, Евдоким, желающий и не желающий свободы, тоже обречен. Остается сын и жена Наталья, которым теперь надо заново строить жизнь, подобно другим героиням писателя. Но здесь автор ставит точку.
Реки — еще одна любовь С. Вторушина. Они текут едва ли не во всех повестях и рассказах писателя. Даже в тех, где ему интереснее “течение” человеческих душ (“Люди как реки”, — сказал однажды Л. Толстой). Какими-то “подводными течениями” глубинно, кровно, связаны реки с его героями. Так, Маша из “Лета” родилась “недалеко от речки Баргузин”, у Байкала; оказавшись в Праге, первым делом спрашивает, как называется здешняя река, ночью любуясь ею из окна гостиницы; перед смертью она приезжает в родные места, к заветному месту, где, “звеня и перепрыгивая с камня на камень, бежал прозрачный ручей”. В “Не кричи, кукушка” любовь юного Вадика расцветает на берегу речки, куда они с Катей ходят купаться. Жизнь Евдокима из “Последней пристани” и вовсе немыслима без Чалыша, который буквально кормит его и его семью рыбой, а затем работой бакенщика, она же доставляет ему его убийц.
Но есть в этой книге еще более рекоемкое произведение — повесть “Дикая вода”. Ее герой, работник отдаленной метеостанции, едет с местным охотником Антоном Безрядьевым на промысел птицы — “весновку”, “как только река тронулась”, в ледоход. Несмотря на обоюдную опасность, гибнет только один Безрядьев. Злая воля стихии, раздавившей моторную лодку как единственное средство спасения от половодья — незримо связана с жизненными обстоятельствами Антона. Через его отца, которого оговорил и сослал вместе с семьей далеко на север ретивый председатель колхоза Сухоруков. И вот безжалостный совслужбист достает и карает и его сына. Река здесь символизирует и неправедную власть, и слепую судьбу: сын должен вслед за отцом утонуть в реке на весенней рыбалке. Это понимает герой-рассказчик: “Не льдина и не дикая вода стали причиной его (Антона) гибели. В этом было виновато время, выпавшее на его детство. Это оно породило Сухоруковых, оно позволяло вершить произвол в отношении невинных”. Сам Безрядьев додумывает эту мысль словами о “терпимости ко злу”: “оставленное без наказания, оно не умирает”. Зато добро умирает слишком часто.
В военной повести “Переправа” река является рубежом добра и зла — немцев и “наших”. Очевидный знак и носитель этого абсолютного добра — вновь девушка, радистка Женя, которую автор традиционно возвышает. Красивая, юная, чистая, прежде всего, нравственно (“походно-полевой женой я никогда не буду”, говорит она в ответ на приставания), она не видела еще ужасов войны. Но готова принять ее как возможность отомстить за убитых врагом отца и брата. Начинается для нее война сразу после перехода через реку, где укрепился враг. И это не только преодоление страха, но и очищение: отныне для бойцов из отряда разведчиков она не объект вожделения, а вдохновляющая, облагораживающая сила. Характерен эпизод перехода отрядом реки вброд, когда Жене пришлось раздеться до нижнего белья. Идущий вслед за ней командир отряда Демидов готов “схватить, стиснуть сильными руками” ее “горячее вздрагивающее тело”. И только река вовремя охладила его пыл: Женя попала в омут, и Демидову срочно пришлось ее спасать. Так и другой боец-сладострастник Сукачев, при попытке овладеть ею, наткнулся на пистолет в ее недрогнувшей руке. И, кажется, совсем не случайна здесь перекличка имен — Жени и Жанны д’Арк. Как и “орлеанская дева”, Женя здесь не просто девушка, а символ победы. Наказ бойцам командира полка Глебова — беречь ее, подтверждает эту наглядную истину.
Так река, любовь, героизм, Сибирь (неуязвимый Демидов “с длинными, как у пианиста, пальцами” — сибиряк) вновь сливаются у С. Вторушина воедино, составляя и плоть, и дух, и контрапункт его произведений. И даже в “безречной” повести “Леший” Димка твердо знает: если заблудился, надо выходить к реке, она спасет, выведет на верный путь. Потому и повести С. Вторушина — те же реки. Автор полагается на течение событий, которые “сочиняет” сама жизнь, и ему остается только расставить акценты — вывести на чистую воду негодяев, приподнять над обыденностью людей достойных. Зачастую это заметно меняет композицию, и безмятежное, неторопливое начало повести сменяется ускоренно-драматичной, порой трагической развязкой. Так ускоряется река, оказавшись между крутых берегов.
Трудно назвать это недостатком повестей С. Вторушина. Скорее, это характерная особенность. В рассказах все уже по-другому. Они — типичные образчики жанра во всех его разновидностях: лирический, о целебной силе юной любви (“Ах, зачем эта ночь…”), очерковый, о соотечественнике-рыбаке на испанских курортах (“Тень рая”), джеклондоновский, о воле и безволии к жизни среди суровой тайги (“Горькие орехи”), природоохранный, написанный глазами вожака гусиной стаи (“Вечный зов Севера”), детский, глазами семилетнего мальчика (“Алешкины каникулы”), мелодраматический, глазами отца, переживающего за свою замужнюю дочь (“Отец”), трагикомический, о бодливой и брыкливой корове (“Милка”), героический, о летчике и враче, вывозящих в пургу тяжелораненого (“Нелетная погода”), патриотический, о дипломате, вернувшемся в деревню, к своим корням (“Сыновний поклон”). В целом, это — одна большая повесть или даже роман в рассказах, посвященный родине, сибирской и российской, ее нелегкой, почти женской истории и судьбе. О ее людях, живущих, радующихся, страдающих назло всем ненастьям, метеорологическим и политическим. Иногда, правда, писатель предельно, публицистически ясно показывает свое отношение к новым временам. “Если мы не сумели сохранить то, что завоевали и построили, значит надо сделать так, чтобы дети вернули себе все это. Но именно на детей направили главный удар разрушители Отечества. С осатанелой настойчивостью они начали крушить вековую мораль, превращая человека в животное. Потому что тогда и поступать с ним можно будет как со скотиной”, — обвиняет он устами Тимофея Ивановича из рассказа “Ах, зачем эта ночь…”.
И все-таки удачнее всех, на наш взгляд, те рассказы С. Вторушина о любви, где на первом месте женщина. Среди целой галереи женских образов, праведных и не очень, из рассказов “Венчание”, “Я вас люблю”, “Очнись и пой” выделяется Тая, героиня рассказа “Повторный брак”, возможно, лучшего в книге. К ней, потерявшей мужа, сватается односельчанин Григорий. И всем-то он хорош — статен, красив, богат и справен, непьющий и терпеливый, готовый ждать Таю, сколько она захочет. Но нескольких мелочей в его поведении и привычках оказалось достаточно для чуткой Таи, чтобы она увидела в этом, как будто бы, идеальном мужчине недалекого и, в общем-то, эгоистического потребителя. Не выдержав, она убегает прямо с постели несостоявшегося супруга. “Я так и думал”, — замечает мудрый сосед Григория Иван Андреевич. И в ответ на недоумение незадачливого мужа говорит: “Верная она”.
Так же и С. Вторушин остается верным главной своей теме — родному краю, где человек должен жить “ради правды и любви”, как пишет автор предисловия к “Избранному” Т. Черняева. В этом и заключается подлинно сибирский, широкий и щедрый талант писателя-жизнелюба Станислава Вторушина.
Владимир ЯРАНЦЕВ