Рассказ
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2008
Казалось бы, это был самый обыкновенный вечер в театре “Современник”. Обыкновенный вечер, когда на сцене могло идти что угодно. Ну, например, “Горе от ума” Грибоедова.
Артисты уже облачились в костюмы Чацкого, Фамусова и Скалозуба. Рабочие установили на сцене декорации. В гардеробе стояла очередь за номерками и биноклями. Зал потихоньку наполнялся зрителями.
Главный режиссер театра Галина Борисовна Волчек сидела в своем кабинете и монотонно дымила сигаретой “Marlboro”. Перед нею лежал текст новой пьесы Николая Коляды, а рядом валялся раскрытый томик с шекспировским “Гамлетом”. Галина Борисовна размышляла над потенциальным распределением ролей:
“Значит, Офелия — Чулпан Хаматова. Клавдий — Гафт. Так… С Гертрудой, пожалуй, Нина Дорошина справится… А впрочем, можно и Ахеджаковой дать, особенно если во втором составе…”
В этот момент мысли главного режиссера прервались, ибо в ее кабинет (причем без стука) ворвалась сама Лия Ахеджакова — взъерошенная, возбужденная, с белым чепчиком на голове.
— Галина Борисовна… скорее… там такое… ужас что творится… я даже не знаю, что и делать…
Волчек немедленно погасила сигарету и схватилась за сердце:
— Что такое?! Что случилось? Неужто опять трубу прорвало?
Ахеджакова замахала руками:
— Если бы, Галина Борисовна, если бы… — она попыталась выдержать театральную паузу, хотя инстинктом понимала, что сейчас не до пауз. — Путин приехал!
Главный режиссер, уже успев привстать с кресла, повисла в воздухе на мгновение упомянутой паузы и затем медленно опустилась на место. С укором посмотрев на актрису, она засмеялась женским басом:
— Ой, вечные твои розыгрыши. Сколько терплю! Сил нет! Проказница!
Ахеджакова растерялась:
— Я не шучу. Там — у служебного входа — Путин! A с ним — Людмила Александровна. И еще несколько мужчин в костюмах…
Галина Борисовна по-прежнему с недоверием смотрела на коллегу, которая отчаянно жестикулировала, указательным пальцем правой руки тыча в потолок. На всякий случай она снова поднялась.
— Ладно, пойдем посмотрим, что там за Путин приехал. Уж не Лелик ли Табаков решил надо мной приколоться? — заметила главный режиссер.
Не успела она выйти из кабинета и задуматься, стоит ли впускать в собственный лексикон глагол “приколоться”, как перед ней выросла элегантная, но решительная Марина Неелова.
— Галина Борисовна! Там — президент! Сам президент приехал! — визжала от счастья она. — Они там с Гафтом тусуются и вас ждут.
— О, Господи, иду, иду… — теперь уже взволнованно проговорила Волчек, на ходу поправляя прическу.
Она стремительно направилась к служебному входу, замечая на себе восторженные взгляды актеров, актрис и уборщиц, которые, видимо, предвкушали, с кем именно ей сейчас предстоит общаться. В “Современник” Владимир Владимирович еще никогда дотоле не приезжал, а самой Галине Борисовне доводилось видеть президента лишь дважды в Кремле: первый раз ей вручали орден “За заслуги перед Отечеством IV степени”, а второй раз — “За заслуги перед Отечеством III степени”. После сегодняшней встречи была надежда вырасти и до II степени, но режиссер сейчас об этом не думала. Главное было — не сморозить чего-нибудь ненужного. И вообще, всякое могло случиться.
Она шла по коридору, думая о тех первых фразах, которые она вот-вот скажет президенту. Те фразы, которые так необходимы при встрече большого художника с достойным государственным мужем. Галина Борисовна, чего там таить, иногда допускала возможность такого визита и даже мысленно проигрывала возможные диалоги с Путиным. Во время этих воображаемых бесед она каждый раз вещала о своем понимании системы Станиславского, а Владимир Владимирович внимательно кивал и соглашался. Но сейчас, в самый ответственный момент, ни одна дельная мысль не лезла ей в голову. Ничего путного. Один адреналин…
И вдруг она увидела его. Его! Увидела со спины, которая ненавязчиво намекала на затылок с редеющими волосами. Владимир Путин стоял и что-то негромко говорил при всеобщей тишине. Заслышав шаркающие шаги, он мгновенно обернулся, этим дав понять супруге и свите, что им надлежит сделать то же самое.
Президент протянул руку Галине Борисовне. Та протянула свою, не будучи уверена, поцелует ее Путин или просто пожмет. Президент предпочел пожать.
— Очень рада, — наиболее высоким для себя голосом произнесла Волчек. — Такой неожиданный сюрприз для нашего скромного театра! Очень рада.
— Мы очень любим и ценим этот театр, — сдержанно отметил Владимир Владимирович. — Поэтому и приехали посмотреть “Горе от ума”.
— А мы — любим и ценим вас, — не выдержала Галина Борисовна. И добавила: — Вся труппа на прошлой неделе поголовно проголосовала за Дмитрия Анатольевича.
— Да уж, — добавил Гафт. — Единым “Современником”, так сказать, за “Единую Россию”!
— Спасибо за поддержку, — сухо поблагодарил президент. — Ваш театр всегда отличался политической зрелостью. Мне рассказывали, что у вас тут идет одна пьеса…
Галина Борисовна заволновалась: боже мой, какая?
— …В которой вы очень метко осудили некоторые перегибы сталинской эпохи, — заметил Путин.
— Это да, — вздохнул Гафт. — Это мы осудили.
— Ой, ну что же это мы всё в проходе стоим? — внезапно по-свойски заговорила Волчек. — Может быть, зайдем ко мне, в режиссерскую, чайку попьем?
— Так ведь уже сейчас спектакль начнется, — супруга президента осторожно посмотрела на мужа.
— Ну, это не так страшно, — не без обаяния улыбнулся Гафт.
— Мы можем задержать минут на тридцать-сорок, — неожиданно появился Кваша. — Не в первый раз. Помню, Андропов к нам приезжал в году, эдак, в восемьдесят третьем, так мы тогда спектакль (не помню уже сейчас, что играли) часа на полтора задержали.
При этой фразе Гафт незаметно наступил Кваше на ногу, а Волчек сверкнула в его сторону осуждающими зрачками.
— Нет-нет, — скромно сказал президент, и ни одна мышца не дрогнула на его лице. — Как все — так и мы. Давайте-ка лучше после спектакля пообщаемся.
— Согласна! Замечательно! — улыбнулась Галина Борисовна. — Вас тогда сейчас проводят в зал, а я к вам присоединюсь через пару минуток.
Наблюдая удаляющуюся фигуру Владимира Владимировича, Волчек быстро заговорила:
— Валя, беги сейчас же к Зинке — пускай освободят весь десятый ряд, оттуда лучше всего видно. Попавшим на эти места пускай вернут деньги с контрамарками и доплатой. Дальше. Ни в коем случае не вывешивайте во время второго действия портрет Николая I, сегодня это ни к селу, ни к городу. Передай также Гармашу-Фамусову, чтобы дал побольше сарказма во всех фразах о Европе. А Чацкому строго-настрого запрети говорить про “дым отечества”.
— Так ведь там же в рифму! — удивился Гафт. — Как же он будет рифмовать “и дым отечества нам сладок и приятен”?
— Ты с ума сошел! Какой сегодня может быть дым отечества? — взорвалась Галина Борисовна. — У нас стабфонд — на семьдесят лет вперед! Мы даже Америку по ВВП перегнали!
— Так что передать Чацкому?
— Не знаю. Пускай выкручивается, как хочет. Все, значит, мы договорились. Я побежала.
Она устремилась в зал, который уже бурно скандировал, приветствуя Владимира Владимировича. Президент поблагодарил публику, слегка улыбнулся, скромно сел на отведенное ему место. В зале потушили свет. Охрана закрыла двери. На сцену выбежали Лизанька и София Павловна.
Переводя дух, Галина Борисовна тоже опустилась в кресло, справа от Владимира Владимировича. Легкий, но заметный пот стекал с ее левого виска. Она попыталась сесть вполоборота, чтобы ей было видно и сцену, и президента. Впрочем, на сцену она не обращала никакого внимания. Ей было не до Чацкого, не до Фамусова и тем паче — не до Грибоедова. Текст до нее долетал обрывками, и то — когда вызывал реакцию зала. Путин реагировал менее заметно, чем зал, хотя некоторое подобие улыбки тоже появлялось на его бесстрастных лицевых очертаниях.
После фразы Фамусова: “Что за комиссия, Создатель / Быть взрослой дочери отцом” — президент слегка повел бровью.
Когда Чацкий произнес: “В той комнате незначащая встреча: / Французик из Бордо, надсаживая грудь” — президент загадочно усмехнулся и на пару секунд повернулся к Волчек за ответной реакцией. Галина Борисовна тоже попыталась усмехнуться и даже улыбнулась.
Когда же прозвучало финальное: “Ах! Боже мой! что станет говорить / Княгиня Марья Алексевна!” — президент поднял в воздух ладоши, понимая, что наступил конец спектакля.
Никто, однако, не захлопал, зал ожидал реакции от десятого ряда. Но Путин, видимо, желал демократично зааплодировать в унисон со всем залом. А Галина Борисовна планировала последовать за народом, поддерживающим своего президента. Все ждали. В результате, по истечении секунд пятнадцати-двадцати, взволнованно ударил в ладоши Валентин Гафт. Публика, заслышав долгожданные звуки из центра партера, разразилась бурными аплодисментами.
— Хороший спектакль, — ровно шепнул Волчек президент, пока актеры выходили на поклон. — И очень нужный сегодня.
“Слава тебе, Господи”, — подумала Галина Борисовна и мысленно перекрестилась.
— Мне тоже понравилось, — заметила Людмила Александровна. — Замечательное прочтение Грибоедова.
Путин и его окружение незамедлительно вышли из зала, хотя остальных зрителей охрана некоторое время не выпускала, во всяком случае, пока президент находился в радиусе снайперского выстрела.
— Не желали бы вы, Владимир Владимирович, познакомиться с артистами спектакля и посидеть в нашей домашней, так сказать, обстановке? — пригласила Галина Борисовна, произнося слова автоматически, как будто ей их диктовали свыше.
— Спасибо, я не против, — поблагодарил гость.
— Прошу вас… вот сюда… да-да, сюда… ага… вот так… вот… здесь ступенька… вот… и вот здесь — направо… — Галина Борисовна шла непривычно скромно по дому, где привыкла ощущать себя полноправной хозяйкой.
Внезапно перед ними возник мужской силуэт. Президент еле заметным движением бровей дал понять, что силуэт ему незнаком. Галина Борисовна легко уловила движение.
— Познакомьтесь, Владимир Владимирович, это режиссер спектакля — Римас Туминас.
— А разве не вы сами поставили? — удивился Путин, принимая из чьих-то рук чашку с чаем и не спуская глаз с Волчек.
Последняя запнулась и покраснела.
Туминас спас ситуацию:
— Галина Борисовна не все спектакли ставит в театре, но каждый спектакль, безусловно, получает ее духовную поддержку, бесценные советы и благословение.
— Главный режиссер всегда остается главным, — бойко заметил Гафт.
— По-видимому, режиссура не сильно отличается от политики, — негромко произнес Путин.
— Не сильно, Владим Владимыч, не сильно. Только в театре платят меньше, — по-простецки вставил Сергей Гармаш, исполняющий роль Фамусова. — А так — мы же здесь на одном гектаре со своим народом! И играем с прекрасным текстом. Прошло 150 лет, а ведь, правда, каков текст!
— Ну, текст — это не самое главное, — отметил президент. — Главное — поставить и сыграть. И, по-моему, вы все достойно справились с этой задачей.
Актеры наперебой начали благодарить, а Путин добавил:
— Я не побоюсь показаться здесь непрофессионалом, но у меня небольшой вопрос.
— Да, конечно, — Галина Борисовна приготовилась внимательно слушать, отрывисто поглядывая на Туминаса.
Гафт на всякий случай вытащил блокнот.
— Зачем вы в начале пьесы показали Чацкого плачущим? — поинтересовался президент. — Сразу складывается о нем впечатление как о слабом человеке, а он — сильный человек, он противостоит всем.
“Вопрос-то безобидный, а в пьесе есть места покруче, — отметила про себя Волчек. — Нет ли здесь подвоха?”
Она уже приготовилась отделаться какими-то общими фразами, как вдруг за нее ответил Туминас:
— Мне кажется, — осторожно начал он, — что речь идет о прошлом Чацкого. Все-таки он был сиротой, не имел родных. Приехал в Москву, где внезапно ощутил себя одиноким человеком.
Президента это объяснение не удовлетворило:
— Не уверен. Александр Матросов тоже был сиротой, но закрыл собою амбразуру. Сильный человек всегда должен оставаться сильным человеком.
“Надо будет вырезать плач”, — решила про себя Волчек. А вслух сказала:
— Это правда… Это мы не подумали… Дельное очень замечание, Владимир Владимирович.
Туминас покосился на Галину Борисовну:
“Теперь все первое действие заставит переделывать”, — в ужасе подумал он.
Он хотел еще что-то добавить в защиту плача Чацкого и даже для этого раскрыл рот, но его перебил Гафт:
— А как вы считаете, Владимир Владимирович, — произнес он нейтральным тембром, — стоит ли сегодня заниматься Грибоедовым?
— Думаю, что стоит, — медленно проговорил президент. Потом помолчал и добавил: — Русский человек всегда должен знать русскую литературу.
“Надо будет повременить с “Гамлетом”, — подумала Волчек. — Пожалуй, что-нибудь нейтральное поставлю. “Дядю Ваню”, например”.
— Это да. Русский человек должен, — послышался задорный голос Кваши.
Но задора его никто не разделил, а Гафт опять наступил ему на ногу. Кваша, однако, не заметил намека или сделал вид, что не заметил. Он продолжил:
— А Галя тут намедни “Гамлета” решила поставить. Тоже, мне кажется, хорошая вещица.
— Неплохая, — прохладно произнес Путин.
— Ой, да какой Гамлет, какой Гамлет! Мы сейчас так заняты. О каком Гамлете может идти речь?.. — Галина Борисовна развела руками и грозно посмотрела на артиста: прекрати немедленно!
— Владимир Владимирович, а как, по вашему мнению, актер должен в наше время играть Гамлета? — не унимался Кваша.
— Я, конечно, не профессионал, — еще прохладнее заметил Путин. — Но я думаю, что Гамлет — фигура исключительно символистская. Принц датский мне напоминает Россию — как организм с особым и неповторимым восприятием мира, не похожий ни на что другое, у которого есть свой предначертанный путь… Гамлет любит Офелию и печется о ней, так же как Россия — о соседских республиках. Офелия не всегда отвечает любовью, и в итоге это приводит к ее гибели. Увы, но мы это видели на примере Грузии и, в какой-то мере, Украины… У Офелии есть брат, Лаэрт, который испытывает к ней родственные чувства, но он бессилен ее защитить. Как слабый организм, он в свою очередь ищет поддержки у более сильных мира сего. Поэтому, Лаэрт — это Западная Европа, которая идет на поводу у Америки. Америка, как вы сами понимаете, — это король Клавдий!..
Президент еще минут сорок говорил с актерами о театре, о стране, о ее будущем, о жизни вообще. Никто не заметил, как наступил двенадцатый час. Назавтра в Кремле должен был быть новый день, а в “Современнике” — новый вечер. Владимир Путин галантно привстал, поблагодарил всех присутствующих за теплый прием.
— Ой, ну что вы, для нас такая честь… — развела руками главный режиссер.
— Высокая честь, — пояснил Гафт.
— Приходите как-нибудь еще, — пригласил Кваша. — Галя постарается для вас сделать контрамарки.
— Спасибо, — сухо поблагодарил Владимир Владимирович.
Через несколько минут автомобили из кортежа президента один за другим начали покидать территорию “Современника”. Стоя на крыльце под гигантскими буквами афиши, Галина Борисовна наблюдала, как черная стрела из движущихся горизонтальных объектов направлялась вдоль Чистых прудов в сторону памятника Грибоедову. Дрожащей рукой она попыталась достать сигарету из пиджака. Но все-таки еще не решалась закурить.
— А ведь и вправду Чацкий чем-то напоминает Матросова, — неожиданно пробормотала она.
И снова, теперь уже не мысленно, перекрестилась.