Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2008
Выдержки из ежедневника 1982 года.
02.01. Суббота
Перевожу “Намтар” Миларайбы. Уже его 12-е стихотворение.
Параллельно перевод Ch. Bell “Religion in Tibet” (по страничке в день).
06.01. Среда
Вечером встретились с Любой Ильиной. Посидели у Максима Эрдынеева, художника-чеканщика, пошли к Алле Цыбиковой. У нее прекрасная мастерская. Показывала новые работы. Среди новых — этнографического характера. Затем бурятское ню (Четыре времени года. Обнаженная женщина с зеркальцем).
Установилась своя манера письма. Замечания Алла выслушивает внимательно, пристально, немного испытующе смотрит на собеседника. <…>
07.01. Четверг
Все не могу закончить статью “О бытовании эпоса “Гэсэр” у окинских бурят”. Перелистал Шаракшинову, Уланова, Хангалова и других авторов.
* * *
Знаки Гэсэра хранят долины, плывущие к небу.
Зыбкие тени богов бродят еще по земле.
08.01. Пятница
Приходила Н.П. Подарила “Залив” Д. Самойлова. Процитировала кусок из “Пярнуских элегий”.
Поэт, действительно, из “поздней пушкинской плеяды”, как сказал он о себе.
Безусловно, Д. Самойлов сознательно культивирует свое отношение к Пушкину, но делает это ради самой классической сути русской поэтической культуры. Д.С. не новатор и не предрасположен к этому, сила его и обаяние — в выстраданности пушкинской традиции. Пожалуй, он самый искренний и последовательный в этом направлении из поэтов в сегодняшней реальности.
Помню, как-то Б. Слуцкий, в семинаре которого я занимался в рамках Московской литературной студии, упомянул о Д. Самойлове в связи с его “Книгой о русской рифме”. К словам мэтра студийцы прислушивались, и я решил тоже утолить свое любопытство. Но, признаться, книгу эту я тогда с трудом дочитал. Автор даже чуть было меня не разочаровал своими подсчетами наличия рифм у того или иного поэта. Сколько собственных стихов можно было за это время написать. Но с другой стороны, погружение в историю рифмы, которой подкован русский Пегас, приносит свои результаты. У Д.С. редкое для современного поэта чутье на классическую форму стиха. Он в ряде своих стихов доводит свою “классичность” до изящества, в чем видится поэзия мастерства. И как ни парадоксально, отсюда исходит, на мой взгляд, настоящий верлибр, свободный, как дыхание, стих.
11.01. Понедельник
Интересный семинар (вместе с историками) на тему “Феодализм в Бурятии”. Мысль движется вперед. П.Т. Хаптаев, автор I тома “Истории Бурят-Монгольской АССР” выглядит устаревшим со своими взглядами. К сожалению, историки все еще продолжают писать историю, не вглядываясь в колодец источников (всех): и русских, бурятских, монгольских, даже китайских, а заглядывают в кривое зеркало политической конъюнктуры. <…>
Лет двенадцать назад я случайно узнал, что прямо под боком у нас, живущих в Улан-Удэ, работает экспедиция археологов, копающих гуннское (!) городище. Утерпеть я не мог, и сумел уговорить фотокорреспондента Евгения Захарова махнуть на раскопки. На его мотороллере мы быстро оказались у искомого места. И в результате поездки родился фотоочерк, опубликованный 14 августа 1970 года в газете “Правда Бурятии” под названием “Кто вы, гунны?”. Написал я его на одном дыхании, хотя пришлось предварительно покопаться в научной литературе, а для затравки прибегнуть к броскому эпиграфу из П. Васильева. Поскольку о наших древних земляках — знаменитых кочевниках — еще никто не писал на страницах республиканской прессы в таком жанре, думается, и сейчас мой очерк-репортаж представляет определенный интерес как некий документально-публицистический материал, содержащий лирические отступления.
Кто вы, гунны?
Замолкни и вслушайся в топот табунный —
По стертым дорогам, по травам сырым
В разорванных шкурах бездомные гунны
Степной саранчой налетают на Рим.
Павел Васильев
О гуннах пронеслась грозная и печальная слава как о кочевниках и свирепых завоевателях.
Но гунны, если оставаться верным исторической правде, не всегда были одними и теми же, яростными и безудержными в своей воинственности степными кочевниками-разрушителями.
Печальные строки из стародавнего письменного источника “…в северных землях стужа рано наступает, и хотя неудобно сеять просо, но в земле гуннов сеяли”.
Не описка ли это древнего летописца? Гунны и… просо. Но это все верно. И земля, где сеяли гунны просо, что говорит об их высокой земледельческой культуре, наше, хорошо нам всем знакомое Забайкалье, наша Бурятия.
Гунны пришли сюда, вероятно, в конце III века до н.э., когда, объединившись в мощный племенной союз под водительством властного и честолюбивого военачальника Модэ, они предприняли ряд победных походов на соседние народы. На севере они дошли до Байкала и осели по долинам рек, несущих свои воды в это самое прозрачное и глубокое в мире озеро. Здесь они прожили много лет — Забайкалье для них стало второй родиной.
Иволгинское городище — самое северное из гуннских поселений. И самое ценное в научном отношении. Раскопки данного городища систематически были начаты в 1949 году. Среди участников археологического отряда была и А.В. Давыдова, тогда просто сотрудница Ленинградского университета. В последующие годы она приезжала на место раскопок уже как руководитель археологической экспедиции.
Именно здесь, в Иволгинском городище, были обнаружены неопровержимые и уникальные вещи, послужившие верным ключом для разгадки прошлого забайкальских гуннов. Здесь были раскопаны их жилища, стены которых были сделаны из глины или сырцового кирпича, перемешанного с нарубленной соломой, с довольно хитроумной системой отопления, помогавшей жильцам свободно переносить суровые забайкальские зимы: дым от очага проходил через специальные проложенные горизонтально внизу у стен дымоходы и, таким образом, использовался для обогревания, прежде чем выйти через вертикальный дымоход наружу. Но этим не ограничивалась смекалка гуннов: над дымоходом сооружались лежанки или нары, которые обогревались снизу.
Были найдены тысячи остатков керамических черепков и обломков костей животных, косульих рог со следами обработки, говоривших об охотничьей удаче обитателей, целый клад горшков — целых и разбитых, на дне которых можно было распознать остатки хранившихся в них зерен, были найдены бронзовые литые чаши отличного качества, красовавшиеся на гуннском столе. И главное — орудия труда, такие, как чугунный сошник, железный серп, каменные зернотерки. Все это было найдено под землей. Горы земли пришлось перекопать. А рабочие инструменты археолога архипросты: лопата, нож, наподобие кухонного, кисти, совок, рулетка для измерения.
Богатый фактический материал прошел через руки А.В. Давыдовой, во многом прояснивший тайны городища. В 1964 году состоялась защита ее кандидатской диссертации на тему “Иволгинское городище — памятник культуры Хунну”. <…>
В 1956 году совершенно случайно обнаружили метрах в 500 от самого поселения могильник. Это было здорово! Его раскопки были немедленно начаты А.В. Давыдовой и дали богатую пищу для размышлений и более глубоких выводов о состоянии и характере быта, образа жизни и культуры гуннов.
Эти раскопки ведутся археологами и по сей день недалеко от Улан-Удэ, на 14 километре по Кяхтинскому тракту. Мне удалось побывать там. Отряд в это время только что приступал к вечерней работе. Их — 8 человек. Все они студенты исторического факультета, кафедры археологии Ленинградского государственного университета.
— Любопытно, — смеется А. Давыдова, — как в могилах сохранились следы: имущественного неравенства. Это можно определить просто: по количеству горшков. В богатых захоронениях их число достигало восьми, а в бедных — один-два или ничего. Но самое, пожалуй, головоломное вот что. В одной из могил обнаружили каменный ящик. Кто мог быть в нем захоронен? Иноплеменник?! Ведь гунны строго клали своих усопших в гробы из дерева. Загадка…
Таких загадок у Антонины Владимировны много.
Невысокие волны выступающих из земли валов. Кусты чия и влажный запах полыни. Светлые четырехугольники на поверхности: следы давних-давних жилищ. Неужели это то знаменитое гуннское городище, неужели вот здесь, где мы стоим, жили те самые гунны на рубеже двух эр?
Да, это так. Сквозь эти волны валов доносится дыхание истории, дыхание времени. И колышущееся вокруг городища море колхозной пшеницы, голубая линейка шоссе, ручейки телеграфных проводов, текущих в город, который как на ладони виден отсюда, весь дымящийся, шумный бесчисленными своими автомобилями и пролетающими над ними самолетами — только до предела обостряют это ощущение…
12.01. Вторник
Очень холодно. Стужа. -30. Перешел на валенки. В читальном зале без движения более часа не высидишь. Подогреваешься чаем горячим в столовой. Оказались за одним столиком с Николаем Абаевым, синологом. Начали с морозов забайкальских, о том, как предки-кочевники жили в юртах при таких t. Затем перешли на историю. Один китайский сановник Цун попал к гуннам в плен, и жил где-то в наших краях. От всего, что у него было, остался лишь посох, на котором он делал годовые зарубки. Отправил же его сюда как в ссылку шаньюй, сказав: “Будешь жить там до тех пор, пока бараны не начнут ягниться”.
Прочитал первую часть “Писем из Ламберене” А. Швейцера — “Между водой и девственным лесом”. Интересна глава о миссионерах. Отношение к вечным темам жизни, смерти и вечности стирает различие между туземцами и европейцами, между неграмотными и образованными, — отмечает автор, в результате своих наблюдений и переживаний в дебрях Африки. Врач, теолог и музыкант, А. Швейцер приходит через Канта и Баха к своему учению — “Этике благоговения перед жизнью” (гуманизм с буддийской окраской). Момент постижения истины посещает его не под сенью Эйфелевой башни или на склоне Альп, а при виде стада бегемотов, проплывавших по обе стороны маленького речного суденышка, везшего А. Швейцера к тяжелобольной женщине…
15.01. Пятница
Для европейцев высшим проявлением духовности является композитор, музыкант. Для азиата — философ, поэт-мыслитель. Главное — внутренний слух, ощущение ритма вселенной, опадающих листьев, сердцебиения лани, дрожи травинок в круговороте материи…
16.01. Суббота
Закончил доработку статьи “Бытование эпоса “Гэсэр” у окинских бурят”. Пришлось пересмотреть снова десяток книг, чтоб сделать хотя бы беглый сравнительный анализ. Есть удовлетворение тем, что работу закончил. Теперь осталось перепечатать на машинке.
17.01. Воскресенье
Герой не может состояться без того, что рождает его сущность. Все великие сюжеты, начиная с эпоса, построены на оппозиции Добра и Зла.
Примечательно, что в Гэсэриаде эта антитеза развертывается на небесах. Глава темных божеств низвергается на землю, из его останков возникают монстры — враги человеческого рода. И поэтому появляется Гэсэр — сын и посланник светлых божеств.
Сказители бурятские хорошо чувствовали диалектику бытия. Зло и Добро — это как сиамские близнецы. Мангадхаи есть не что иное, как проявление злой энергетики, заложенной в тех же людях. Хара Зутан (антипод Гэсэра) — бессмертный персонаж, как и сам герой. “Если я его уничтожу до конца, — говорит Гэсэр о Хара Зутане, — не будет и меня, Гэсэра”. <…>
18.01. Понедельник
Обсуждение к изданию “Тибетского атласа”. Действительно, разгорелись страсти. Одни — за издание в любом виде, другие — против, поскольку издание не соответствует научным требованиям. В предисловии (Н.Б.) совершенно упустила (?) историю вопроса, заслуги предтечей, а ведь это стоило для многих крови и нервов. Добиться права издавать “Атлас”, обойти соответствующие инстанции, убедить в нужности издания и, наконец, собрать коллектив, способный (из 10-12 человек) осуществить перевод (среди них бывшие ламы). К “Атласу” подмазываются проходимцы, начальство не прочь съездить в заграничные командировки. И все кончается тем, что ставится крест на издание. Затем приходят двое молодых тибетологов, и за девять месяцев подготавливают “Атлас” (тибетский текст — 89 стр.) к изданию. <…>
22.01. Пятница
Р.А. Шерхунаев, из Иркутского университета, собирает по крупицам биографии бурятских сказителей. С ним мы встретились около БФ (Бурятского филиала Сибирского отделения Академии наук СССР), предлагает сделать художественный перевод бурятских пословиц. Договорились на будущий год.
07.02. Воскресенье
Мать знает много старинных слов и выражений. Сегодня по поводу рождения внучки приводит бурятские поговорки.
Yхин γдэхэ, Yхин размножится,
Басаган барагдаха. Басаган иссякнет.
На русском языке смысл поговорки трудно поддается точному переводу. Yхин и басаган означают одно и то же — “девушка”. Но, как говорит мать, тункинские буряты предпочитали употреблять первое из этих двух слов. По отношению к младенцу — ласкательное слово: хоохэй.
Басаган Девушка
булган hγγλтэй. с соболиным хвостом.
Соболиный хвост — метафора благополучия, продолжения потомства.
Бурятские афористические выражения — это своего рода стихотворные миниатюры, построенные на анафоре. Мать при каждом подходящем случае вспоминает народную поговорку или пословицу.
09.02. Вторник
Остался на собрании общества “Знание” Бурятского филиала (БФ). Призывают усилить атеистическую пропаганду. В республике — 10-12 % верующих, дацан Иволгинский и Вознесеновская церковь. Идет процесс омоложения паствы и священнослужителей. В Кяхте одну из церквей верующие просят сделать действующей. Адвендисты — 12 человек, в прошлом году их было 9.
Хамбо-ламе присвоили звание пандита. Впервые после долгого перерыва я присутствовал на таком собрании. Оно затянулось на 2,5 часа. Голова разболелась. Просматривал “Источник мудрецов”. Рядом сидел Сергей Тумуров. Приглашал на секцию каратэ, он ее тайно ведет.
11.02. Четверг
Готовясь к методическому семинару по теме “Родо-племенные структуры как элемент общественного строя кочевников”, выписал в библиотеке книгу Маркова “Кочевники Азии”. Она была на руках. Библиограф Мария Ивановна подсказала, что надо спросить у Асалханова — лаборатория биохимии, комн. 220. Пошел к нему: оказалось, что перепутал. Есть еще Асалханов, историк, д.и.н., у которого оказалась искомая книга. Но биохимик-однофамилец оказался большим любителем истории. Вот хорошая случайность. Я с удовольствием разговорился с ним. Звать его Карл Васильевич. Мой собеседник начал с гуннов, с Аттилы. Заметка в газете, что обнаружили могилу Аттилы. Она находилась в старом русле Дуная, а новая — для отвода глаз. Сколько же сил надо было, чтобы все это так сотворить. А жену Аттилы звали Арцула. Похоже на название центра совхоза “Бестужевский”. Неподалеку от Хурумши есть два кургана Хоёр ххэн (“Девичьи груди”) — правильной формы пирамидальные сопки. Не гуннские ли курганы? Интересовался ими Окладников, но руки не дошли. Еще — рассказ о Тудыпе-доромбе из села Доодо Сургульджин. Очень интересный рассказ. Его учеба в Тибете, 125 томов Ганджура увез на родину. Веление хамбо-ламы отдать Ганджур. Соревнование на ум и силу. Санжа — каратист, хранитель дугана. Приезд ученого из Москвы, он уговаривал отдать реликвию за хорошую сумму. Но было бесполезно. Ганжур был для сельчан как памятник земляку-ламе. Еще было поверие, что если лишиться Ганджура, не будет стержня в селе, аргамаки и молодцы перестанут здесь водиться (об этой истории с Ганджуром написано, по словам К.В. Асалханова, в журнале “Наука и жизнь”, 1972, № 2).
12.02. Пятница
Сходил на спектакль “Тайшаагай ташуур” Х. Намсараева — это 2-й раз. Все-таки прекрасная вещь, широкое полотно народной жизни. Хотя впечатления от второго посещения слабее, чем от первого. Видимо, артисты играли без прежнего подъема.
Дома прочитал первое действие из этой пьесы (в собр. соч. Х. Намсараева). Какой язык, прелесть! Не удержался, прочитал пьесу “Дамби жоодшо”. Как хорошо знал писатель жизнь. Хоца Намсараев — Селенга бурятской литературы. Как Селенга берет начало в глубинах Азии, так и творчество писателя берет начало из глубин народных.
Как поэт Х. Намсараев уступает Х. Намсараеву-прозаику. Переводы его стихов, сделанные московскими версификаторами, вызывают, мягко говоря, чувство недоумения. Но есть стихи, которые я пробовал перевести, чтобы этим хоть в некоторой степени воздать дань уважения патриарху бурятской словесности.
…Мне б жить, не умирая, на земле,
творить добро из золотых мгновений.
Быть может, свет, струящийся во мне,
дойдет и до грядущих поколений.
(Из стих. Х. Намсараева Хусэл зориг, 1945 г.)
17.02. Среда
Тема для конференции в очередных “Днях науки” — Из истории монгольской переводной литературы. Прочитал статьи в сборнике “III конгресс монголоведов” и книгу Гуревича “Категории средневековой культуры”. Ценная вещь.
Учиться — это грести против течения, только перестанешь — тебя унесет назад (китайская пословица). А мы только начинаем грести, когда лодку сильно отнесло назад, после роковых тридцатых годов…
18.02. Четверг
Был у С. Тумурова. Он показал новые вещи. Фрагменты из будущей повести, новые стихи, пробует в других интонациях, формах. “Листья травы” Уитмена — его настольная книга. Я ее уже давно не читал. С волнением открыл знакомые страницы.
Допоздна сидел, перечитывая Уитмена. Набросал (для себя) штрихи к портрету поэта.
Об Уитмене
Большими глотками я глотаю пространство,
Запад и восток — мои, север и юг — мои.
(Из “Песни большой дороги”)
Уолт Уитмен подобен кочевнику, едущему по безбрежной степи и воспевающему все, что он видит на своем пути. Но в отличие от наивного песнопения степняка американский поэт наполняет свои поэтические словоизлияния космизмом, планетарным чувством любви и сопереживания. Он обладает даром перевоплощения, даром лепить из будничных мгновений вселенную человеческой души.
Я не прошу небеса опуститься, чтобы угодить моей прихоти,
Я щедро раздаю мою любовь.
(Из “Песни о себе”)
Порой Уитмен впадает в крайнюю степень эмансипации торжествующей плоти:
Голосом зычным моим я воспеваю фаллос…
И вас, могучие чресла.
(“Запружены реки мои”)
Или:
…запах моих подмышек ароматнее всякой молитвы.
(Из “Песни о себе”)
Как ни парадоксально, именно на этоv избыточном чувстве (но не чувственности) и зиждется манифестация духа человеческого, и обретает пафос преклонение перед феноменом жизни, который пронизывает многие уитменовские гимны.
Я вершина всего, что уже свершено, я начало грядущего…
Долго трудилась вселенная, чтобы создать меня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я верю, что листик травы не меньше поденщины звезд,
И что древесная лягушка — шедевр, выше которого нет,
И что корова, понуро жующая жвачку, превосходит любую статую.
(Из “Песни о себе”)
Уитмен — поэт, который захлебывается от своей переполненной радостью самоутверждения песни. Он похож на реку, чьи берега не удерживают течение потока, и волны то и дело перекатываются за пределы русла, обдавая брызгами весь мир.
Америка — новая ветвь на старом древе европейской цивилизации породила своего истинного, громогласного поэта. Его длинные поэмы и стихи напоминают улигер о времени, пространстве и о себе, уместившийся в одной-единственной авторской книге под предельно точным названием “Листья травы”.
Подражать Уитмену бесполезно, слишком он “непоэтичный” поэт. Но знание его расширяет представление о возможностях Слова. “Листья травы” от времени частично потухли, но запах поэзии в них остается непреходящим.
Длинноты, приступы многословия в стихах Уитмена утомляют, даже раздражают. Но как ни странно, в этом самобытность и мощь его поэтики. Все равно, что у библейского Самсона, сила которого была пропорциональна длине его волос.
А. Межиров несколько категорично обронил в одном из московских журналов: “Поэтом быть до тридцати почетно, / Но срам кромешный — после тридцати”. Хотя сам, кажется, отнюдь не стесняется своего возраста.
Уитмен же родился как поэт поздно — когда ему было лет 35. Как отмечают его биографы, ничто не предвещало в нем избранника муз и автора строки: “Я весь не вмещаюсь между башмаками и шляпой”, пока вдруг вулкан не начал сам извергаться, неожиданно для окружающих. Его творческий феномен чем-то напоминает шаманскую болезнь, когда человек, если у него на роду написано, не может не камлать. Это мистическое начало в поэте тонко подметил К. Чуковский: “Мне чудилось в них (стихах Уитмена. — Б.Д.) что-то шаманское. Казалось, они действительно написаны в трансе, экстазе”.
Where are we going, Walt Whitman? The doors close in an hour.
Which way does your beard point tonight?
(Allen Ginsberg, 1956)
20.02. Суббота
Приступил к переводам стихов Владимира Намсараева. Перевел стихотворение “Степняк”. Текст на русском не звучит, а если дословно, то мелковато. Поэтому приходится отдавать частицу самого себя, допускать поэтическую вольность, оправдываемую тем, что она исходит от сопереживания с автором и стремления донести бурятский менталитет до русскоязычного читателя.
…У степняка
душа, как степь, светла,
и, как земля, тверды его ладони.
Радушия
степная пиала
царит всегда в его просторном доме.
01.03. Понедельник
Выезд на заготовку веточного корма, колхоз “Искра”. Полная несогласованность — одно из проявлений бесхозяйственности. Нас никто не встретил.
Прогулка по лесу с Бата Баяртуевым. Заячьи следы и лежбище. Еще чьи-то следы. Бата — знаток “письмен” на снегу, с детства воспринял от деда в Куорке. Рассказ о полноводье в Кижинге. В годы войны здесь ловили тайменя. Голова и хвост свисали с седла и касались земли. С Радной Дугаровым искали багульник, не нашли. Лежали на снегу, раскинув руки. Первый день весны.
02.03. Вторник
Анекдот о Брежневе с шахматным оттенком: королевский гамбит начинается ходом е2-е4, а генсек ходит е2-е2.
К сожалению, времени заниматься шахматами не хватает. Помню, в детстве у меня была настольной книга Г.М. Лисицина “Стратегия и тактика шахмат”. Ее я получил в Тохое, будучи учеником пятого класса, в качестве приза за первое место в шахматном турнире за личное первенство Загустайской средней школы. Она одно время казалась мне интересней всех других книг. <…>
Вообще буряты и монголы предрасположены к шахматам. Академик Б.Я. Владимирцов отмечал во время поездки к кобдоским дербетам в 1903 году, что у степняков “самой аристократической игрой считаются шахматы и хорошие шахматисты становятся широко известны в округе”. Есть бурятская сказка о братьях Баире и Галдане, в которой первый обыграл всемогущего хана, предававшего смертной казни каждого, кто проигрывал ему партию.
И женщины тоже становились героинями подобного рода сюжетов. Так, в одной сказочке повествуется о двух заядлых поклонниках Каиссы. Хозяин юрты играл с гостем, специально приехавшим к нему, чтобы сразиться в шахматы, поскольку тот прославился как шахматист далеко за пределами своего стойбища. Поединок их затянулся, потому что хозяин юрты попал в трудное положение и надолго задумался над ходом. Хлопотавшая рядом по хозяйству молодая невестка, между делом внимательно следившая за игрой, вдруг объявила, что ей надо выйти на улицу и проверить, на месте ли тэргэ-телега (в бурятском языке слово “тэргэ” имеет еще значение “шахматная ладья”). Хозяин юрты, погруженный в игру, сначала не обратил внимания на смысл оброненных невесткой слов, но потом до него дошло: “Почему это она, когда еще зима на дворе, вспомнила про тэргэ-телегу”. И тут его осенило, что его невестка имела в виду. Он, оценив положение, решился на хитроумный ход ладьей, который оказался спасительным и даже приведшим к выигрышу.
04.03. Четверг
Утром съездил в Иволгинский дацан. Встретил Ширап-Жамсу (Федя Самаев). Нагаса (Лхасаран-лама) в добром здравии. В храме, где проходит Сагаан сарын хурал, холодно. Отопление не работает почти. А ламы, среди них есть люди преклонного возраста, сидят неподвижно в течение 2-3 часов подряд, читая священные тексты. На стене привлекает взгляд интересное изображение Падма Самбавы, знаменитого буддийского гуру, рожденного, согласно легенде, из лотоса. У него монгольская бородка, усы. Сделал даатхал-подношение на исполнение молебна “Насан-у тугулдэр”, отдал монастырскому служащему — гэсгγй.
На улице ветер, холодно.
05.03. Пятница
В 9 утра приходил Ширап-Жамса Самаев. Бритая голова, блестящие живые глаза. Повзрослел в житейских рассуждениях. В улан-баторском сургуули (буддийском институте) окончил первый курс на пятерки. Но главнее, — считает он, — учеба у “надомников”. После занятий уходит к ним. Программа занятий насыщенная, перегруженная. Постоянный дефицит времени.
Ургинская школа ламаизма ценится далай-ламой. Очень гибкая и мудрая, стержневая вещь — чойр. Сплошная зубрежка — основной метод учения. Например, целые страницы из “Хангала” и других книг. Три способа: 1. сонсох (не только слушание, но и чтение, общение через книгу) 2. бодох (размышление над услышанным или прочитанным) 3. бисилгах (реализация приобретенного).
07.03. Воскресенье
Я в Харбятах. Снежно. Тепло. Все дома. Дэбшэн-хуряаха постарел. 79 лет. Зимой мучит астма и одышка. Знаток старомонгольского языка. Прочитал 17 томов “Юма” за полтора года пребывания в Иволгинском дацане, понимая и не понимая текст. Главное — благодеяние во имя лучшей кармы (буянай тγлоо). Отмаливал свое боевое прошлое, принесшее ему невольное нарушение заповедей Будды. Оказывается, он фронтовик, пехотинец. Участник Сталинградской битвы, тяжелое ранение не позволило ему остаться в строю. На фронте не раз приходилось поражать насмерть врага, хотя лишение жизни любого живого существа по буддийским понятиям — грех, нγгэл.
— О чем думает человек на войне? — спрашиваю у Дэбшэн-хуряахи.
— Убивать.
09.03. Вторник
Складывал поленницу. По-бурятски — сажан (шажан). Складывал не торопясь, наслаждаясь мартовским ясным теплым днем. Хуряаха смотрел из окна.
Я вспоминал, как Миларайба строил несколько раз свои постройки: треугольный, четырехугольный, круглый (в 1-й главе “Намтара”). Шажан — поленница. Учение, религия — тоже шажан. Случайное совпадение слов настроило на философский лад.
11.03. Четверг
Сегодня с Дэбшэн-хуряахой читали “Намтар” в три приема: от 105 до 138 стр. Уже пятый день — с воскресенья. В день в среднем страниц 30. Хуряаха под вечер немного занедужил. Прилег. Морозило и спина болела (сказывается нагрузка от усиленного чтения). Однако отлежался, прочитал стоя еще 5 стр. Там, где Миларайба спел песню о Пяти счастьях. Очень трогательный эпизод, где сестра Миларайбы находит своего брата-отшельника. Хуряаха хотел читать дальше, но тетя Санжид сказала, что хватит: будет перегрузка. Хуряаха лежит (у него астма), на голове тюбетейка бархатная, малинового цвета, одет в бурятский жилет-хантааз, в валенках.
13.03 Суббота
Дэбшэн-хуряаха торопится успеть прочитать “Намтар” до моего отъезда. Билет уже куплен на трехчасовой автобус Кырен — Слюдянка. Погода испортилась. С утра ветер. Прочитали к вечеру с 183 до 213 стр. Всего 30 стр. Осталось еще 11 стр. Хуряаха занемог. Показывая на туман, закрывший все горы с юга, сказал: такой же туман (облачность) у него в голове и в теле. Человек и природа — как два сообщающихся сосуда. Особенно это ощущается к старости. У хуряахи головная боль, ломота в спине, лицо покраснело. Перенесли чтение на завтра. <…>
14.03. Воскресенье
Утренняя прогулка. Пока хуряаха готовит чай, тетя доит корову. Долоогоно — боярышник, острые колючки на ветвях. Солнце, встающее из тумана, светит сквозь решетку ветвей старого дерева. На трех деревцах боярышника оказалось девять снегирей — зана. (Хорошее число для меня). Они зимуют здесь. Сначала я их принял за зацепившиеся на колючках ветвей красно-оранжевые прошлогодние листья, но решил подойти поближе и ахнул: зана — снегири. Они близко подпустили меня, сначала часть их улетела, а потом вернулась обратно, убедившись в моем миролюбии.
Закончили чтение “Намтара” Миларайбы — 224 стр. Чин тайху-хатун и Цокто-тайджи — опять те же имена в колофоне. По их заказу осуществил перевод с тибетского на монгольский Гуши Цоржи.
15.03. Понедельник
Уехал на рейсовом автобусе. В Слюдянке заходил к дяде Сергею (Цыбденову). Первый железнодорожник (машинист) в нашем роду. Ночью уже спал в плацкартном вагоне. Утром прибыл в Улан-Удэ, прямо с поезда пошел на работу. Здесь меня потеряли. Сообщили, что звонили из Союза писателей. Включили в группу на БАМ (Баунтовский р-н), где должны проходить Дни литературы и искусства республики. Шеф (Р.Е. Пубаев) объявил, что надо ехать на сакман — колхоз “Искра” Улан-Удэнского сельского района, с завтрашнего дня. Срочно раздобыл сапоги, спальник. Как поется, “были сборы недолги…”.
16.03. Вторник
Прибыл на отару в пади Околотчик. Неподалеку, км 3-4 от деревни Куйтун, центра колхоза “Искра”. Лесостепной ландшафт. Кругом снег, зима еще держится, не спешит уходить. Поселился в избе, где живут (посменно) двое мужиков. Они и есть чабаны. К вечеру печку хорошо подтопили. Лучше маленький ташкент, чем большая колыма (из местного фольклора).
Отара маточная — 500 с лишним овцематок. Окот прошел. Вчера родился последний ягненок. Отхончик.
17.03. Среда
* * *
Ягнята,
запущенные в кошару,
бегают впотьмах
в поисках
своих матерей.
Тычась мордочками наугад
в теплые соски вымен.
Не так ли и люди
суетятся в потемках времен,
ищут счастье свое,
и смысл своей жизни
находят не в том,
что находится в них…
20.03. Суббота
* * *
Долгое блеянье
смешивается в воздухе
с голубиным воркованьем.
Ветер относит их в сторону,
к голым кустам,
где безмолвие снега
напоминает о вечности.
К какой тишине или звуку припасть,
что в себе обнаружишь присутствие голоса.
Ушел человек от себя,
а дорогу обратно забыл.
23.03. Вторник
* * *
Вдруг залают спросонок собаки,
и заблеет в кошаре овца,
и звезду, что созрела во мраке,
ты увидишь вплотную с крыльца.
И в какой-то неясной тревоге
глубь почуешь полночных равнин,
словно сбился в пространстве с дороги
и остался в пространстве один.
И от мрака себя отделяя,
полной грудью вдохнешь бытие
и поймешь по собачьему лаю,
что живой ты и рядом — жилье.
24.03. Среда
Ночные терцеты
Который век созвездье Ориона
встает из черной глуби небосклона
над тишиной окрестных гор.
И в час, когда блеснут огни кошары,
в свой полушубок облачившись старый,
я ухожу опять в ночной дозор.
Вернувшись в город, средь житейских буден,
я знаю, просто времени не будет
тьму созерцать и свет ночных небес.
А здесь развернутые свитки ночи,
и звезды, словно россыпи отточий,
хранят незримой тайнописи текст.
Чтоб оправдать отсутствие бессмертья
есть звездные иероглифы на свете
и обращенный к небу смертный лик.
Как будто ждали твоего прихода,
чтобы к земле приблизить книгу небосвода
и ею освятить твой краткий миг.
Где вечности таинственные барды?
С пространством слитно эхо Миларайбы,
и небо немота — в твоей судьбе.
И над тобой созвездье Ориона
сверкает в эту полночь благосклонно,
иль это только кажется тебе.
26.03. Пятница
Сегодня предпоследний день пребывания на сакмане. После обеда совершил прогулку до рощицы, схоронившейся в маленькой ложбинке. Полчаса медитации. <…>
Новые слова: глыза — сопревшее сено, слежавшееся в кусок, верхняк — верхняя часть стога, нижняк — нижняя часть стога. Хуцан (бур.) — баран. Есть и другие бурятские слова в лексике русских старожилов, чья речь явно отдает запахом степного быта и образа хозяйствования. Особенно забавно звучит бурятское заимствование в русском оформлении — “унтахистый” (от бур. “унтаха” — спать) в значении ленивый. Вот оно, тайное совпадение менталитетов. <…>
28.03. Воскресенье
Наконец-то дома. Полагается три дня отгула. Встретился с Максимом Эрдынеевым. К нему приехала съемочная группа из Новосибирска. Собираются делать фильм по народным мастерам, но, в основном, о нем как о художнике-чеканщике.
Безусловно, он имеет на это полное право, да и сам в немалой степени поспособствовал тому, чтобы народные мастера оказались востребованными в сегодняшней жизни Бурятии. Путь же самого Максима Э. в искусство был непрост. Сначала как топограф он исходил все Прибайкалье. Изведал зной в джидинских степях, излазил селенгинские сопки в поисках флюорита, испытал кручи саянских перевалов. Судьба таежного изыскателя кидала и за пределы республики: тех троп, по которым прошел Максим, иному хватило бы на несколько жизней. <…>
Горная Закамна… Этот край, отгороженный от мира могучими хребтами Хамар-Дабана и отрогами Восточных Саян, хранит в первозданной чистоте многие традиции бурятского художественного ремесла. Как гласит древний миф, Божинтой — небесный первокузнец — спустил своих девятерых сыновей на вершины гор, чтобы они обучили людей кузнечному ремеслу, а сам стал их тэнгри-покровителем. Именно здесь Максим Эрдынеев по-настоящему прикоснулся к роднику народного искусства. Резчик по дереву, к тому времени уже заявивший о себе в искусстве, он стал постигать секреты ювелирного мастерства у знаменитой бурятской мастерицы Долгор Лубсановны Логиновой, чьи изделия приобрели мировую известность. А традиционной рельефной чеканке учил его Даша-Нима Цыденович Цыденов, который в этой области слыл большим знатоком. <…>
Работы Максима хранятся в Художественном музее имени Ц. Сампилова, в частных коллекциях. Дома у меня на почетном месте висит его работа “Сарлык”, исполненная в дереве. <…> Он делает ножи, серебряные кольца. Комплект женских украшений, сделанный им, не сходит с выставок. <…>
06.04. Вторник
Перечитывал Хангалова. Открыл многое, чего раньше не замечал. Солбон-тэнгэри — это все-таки персонификация солярного культа. Чингис-тэнгэри — есть ли связь с Чингисханом? Если есть, то какая? А Бортэ — предок и онгон хангинцев — не отголосок ли Бортэ-чино?
Сколько белых пятен — сплошные сугробы. Одному трудно, почти невозможно разгрести эти ворохи загадок, но все-таки какая мука и радость попытаться разглядеть сквозь закопченные стекла столетий черты забытой древности.
07.04. Среда
В БФ началась юбилейная сессия, посвященная Дню науки. В БИОНе — секции историческая, языковедческая, литературоведческая, востоковедческая. Первый день — историческая. Д.и.н. Асалханов делал доклад о демографической ситауции в XIX веке. Оказывается, прирост населения в Забайкалье у бурят опережал Добайкалье, особенно у мужчин. Несмотря на то, что XIX век — век расцвета ламства, и мужчины уходили в монашество. Прирост русского населения — за счет ссыльных.
10.04. Суббота
Люба выписалась из больницы. Сарангуа растет. Полнеет. Маленький-маленький человек, длиною с полруки, смешная такая, милая до невозможности.
Видимо, люди подсознательно видят в ребенке себя, свою забытую ими пору самого раннего “слепого” младенчества, прошедшего в колыбели на материнских руках.
12.04. Понедельник
Звонил вечером Саша Хамарханов. Сообщает: “Привез из Москвы трехтомник Мандельштама — для себя и четырехтомник Н. Гумилева, вашингтонское издание — для реализации в Улан-Удэ. Знакомые предложили”. (Я знал, что Саша дружил с некоторыми из диссидентов, кое-кто из них уже укатил за бугор).
Предлагал Гумилева. Каждый том по 100 руб. Я замялся. Все-таки 400 руб. — это была уже сумма. Лишние деньги у меня — к.и.н. и м.н.с. БИОНа (при месячной зарплате около 180 рублей) не водились. Но после небольшой паузы выразил согласие. Саша, довольный, отрезюмировал: “Я так и думал, что ты не откажешься, хотя я знаю, что ты предпочел бы Мандельштама. Пусть он будет у меня, все равно они оба у нас, в Улан-Удэ”. Заколдованный круг.
13.04. Вторник
Сходил на выставку И.Ю. Худяковой в кабинете директора (Добрецова) ГИНа. У нее нелады с музеем. Поэтому здесь. “Байкал — двенадцать месяцев” (Времена года). Рамки — из дерева, художественные, все делала сама. Сколько труда и души. Встреча через 10 лет. Я познакомился с Ирмой Юльевной Х. в начале 70-х годов в с. Монды Тункинского района, где она работала в геологоразведочной экспедиции. Но ее стихией была живопись. Она была влюблена в Саяны и кистью старалась выразить свою любовь к бурятским Гималаям. Помню, был у нее цикл “Виды Мунку-Сардыка” (как у Хокусая по Фудзияме).
14.04. Среда
Саша Хамарханов принес Н. Гумилева. Четыре увесистых тома (стихи, проза, драма, переписка). Можно сказать, пока самое полное собрание сочинений поэта. У С.Х. есть излюбленная строфа из Гумилева, которую он не раз воспроизводит вслух вперемежку с фрагментами из обэреутов (Даниила Хармса) во время дружеского застолья: “И не расстаться с амулетами, / Фортуна катит колесо, / На полке, рядом с амулетами, / Барон Брамбеус и Руссо” и “Поглядите, мухи, в небо, / там сидит богиня Геба”, или же “Гуляет белая овца, / за нею ходит Козерог…”.
Николай Гумилев был слишком всадником, чтоб оставаться акмеистом. А серебряный век был его шатром, сотканным из точных, по-брюсовски мастерски отточенных строф:
Он встал. Пегас вознесся быстрый,
По ветру грива, и летит,
И сыплются стихи, как искры
Из-под сверкающих копыт.
19. 04. Понедельник
Оформлял командировку в Москву.
Семинар — о социальной дифференциации и классовом расслоении кочевников.
День рождения у Гали Галдановой. Она из поколения молодых наиболее продвинутая как ученый-этнограф. В прошлом году сразу две ее статьи, по охотничьему культу и о сакральных животных, опубликованы в новосибирском сборнике. Очень интересны ее рассуждения об эволюции термина “хангай” (тайга), что первоначально соотносилось с образом матери-земли. Г.Г. по натуре молчунья, хотя знает очень много по части бурятской старины.
21.04. Среда
Позвонил Лобсон Тапхаев. Посидев у меня дома, пошли в Союз писателей. Присоединился Ардан Ангархаев. Облюбовали местечко на берегу Селенги. “Белый аист” — коньяк как эликсир для общения.
Лобсон признается, что стихов писать времени маловато. 5 детей, больше как родитель живет. Одни родительские собрания, или даже дни рождения чад отнимают уйму времени. С Арданом Ангархаевым спорили (который раз!) об одном и том же. Монголы, Чингис и снова монголы. Ардан сторонник мысли, что слово монгол от Мон (есть такие оронимы в Тунке), а предки монголов — из саянских долин. Я и сам об этом думал, но полагаю, что надо брать — мы из Баргуджин-Тукума. Это Забайкалье, Прибайкалье с Присаяньем. Прародительница Алангуа — родом из этого “треугольника”, дочь страны Хухэй — Ариг усун.
Символично, что женские имена Монголжин гуа и Баргужин гуа, связанные с родословной древних монголов и упоминаемые в “Сокровенном сказании”, сохранились в топонимах горной Бурятии: это местность Монголжон и река Баргузин.
22.04. Четверг
Самолет Ту-154. Долетели по расписанию. В Москве прохладнее. Рощи, стреловидная дорога. Кварталы, проспекты. Позвонил Саше Соловьеву. Оставил вещи у него. Сам пошел устраиваться в гостинице “Центральная” по брони Союза писателей РСФСР. Прогулка по Тверскому бульвару. Обошел ритуально вокруг памятника Пушкина. Все такой же сутулый и задумчивый, накидка позеленела еще больше.
27.04. Вторник
С утра — в Ленинке. Автореферат В. Дылыковой — II глава содержит много интересного. Днем — в СП РСФСР, получил продление в гостинице до 14 мая. Позвонил П. Кошелю чтобы встретиться. Договорились, что он ждет меня в издательстве “Советский писатель” к 6 вечера. Решил поспать, и чуть не проспал. На частнике добрался до Воровского. Там П. Кошель познакомил меня с Р. Виноненом. Он главный редактор отдела национальной поэзии.
Оттуда в ЦДЛ (Центральный Дом литератора). Тот же тихий содом. Саша Романов — поэт, подававший надежды, а теперь — усталый, видно, что много пьет и завсегдатай здешних мест. Надпись на стене:
О молодые, будьте стойки
при виде ресторанной стойки.
Рядом другой омонимический дистих:
Я однажды ев тушенку
вспоминал про евтушенку.
Евтушенко оказался легок на помине. Мы сидели с П. Кошелем, уже допив свою долю, и собирались ретироваться, как вдруг нарисовался Евтушенко собственной персоной. Он был в расстегнутом плаще, с какими-то двумя возбужденными девицами. Они куда-то исчезли, а Евтушенко сел с нами за один столик, где было одно место свободным. Увидев меня — азиата, поинтересовался, откуда я. Услышав ответ, разлил себе и мне “Гурджани” сухого грузинского вина, громко на весь зал провозгласил, одновременно обращаясь ко мне: “У меня была молочная мать бурятка. Давай выпей”. Он тут же опрокинул свой стакан, а я взял и выплеснул в сторону свою порцию. Евтушенко, не ожидавший такого жеста, уставился вопросительно на меня. Тут появились его девицы, и он с ними тотчас же испарился.
Как только Е. исчез, на его место воссел какой-то тип с аккуратной бородкой, вытащил увесистую записную книжку в кожаном переплете. “Я коллекционирую разные происшествия, скандальчики и т.п., случающиеся в ЦДЛ, — объяснил он. — Не изволите сообщить мне ваши данные”. Я лаконично отпарировал: “Баир Дугаров из Бурятии”. Коллекционер не торопясь записал что-то в своей книжице и с чувством исполненного долга откланялся.
Петр К., молча наблюдавший за всем этим на правах соседа, наконец, подал голос: “Ну, Дугаров, попадаешь в список ЦДЛ-овских знаменитостей. Что ты так Евтуха-то осадил? Сколько раньше вместе пили, такого за тобой не замечал. Хотя Е. так и надо, слишком уж он позер”. Я был согласен с Петром. В этом отношении мы с ним единомышленники. Наше поколение тяготело к “тихой поэзии”, обозначенной Рубцовым, Вл. Соколовым. Оттепелевские барды — Евтушенко и др. пережили свое время, но старались изо всех сил держаться на плаву. Что касается Е., то у меня увлечение его некоторыми сборниками сменилось разочарованием. Поэт не должен писать так много, как это делает Е. Исчезает искренность и к.п.д. (коэффицент полезного действия) поэзии как таковой. Наконец, мне давно была не по душе ода, именуемой поэмой “Братская ГЭС”, которую Е. считает чуть ли не своим лучшим детищем. Ему покаяться бы за то, что он воспел эпоху, изнасиловавшую дочь Байкала — красавицу Ангару. Исказившую облик заповедной земли древних улигершинов и жрецов священного простора — предков “молочной” матери Е. Но поэт в своей великодержавной эйфории, наверно, ни разу и не подумал об этом. Да и вряд ли такое могло ему придти в голову. Не тот человек, хотя объявляет себя вроде сибиряком.
29.04. Четверг
Утром до обеда пробыл в номере. Читал “Пагсам чжонсан”. К 14 часам — встреча в Музее народов Востока. У входа, на скамейке меня ждали Д., Володя В. и В.С. Все они сотрудники музея. Зашел на минуту в зал Рериха, посмотреть Калачакру, но ее не было. Перестановка экспозиции. Нет работы “Пещера Миларайбы”.
В задворках, где черт рога сломает, была каморка, с окнами, выходящими на огромную канализационную трубу. Здесь мы быстро адаптировались при помощи Бахуса. Говорили в основном на восточные темы. В. Войтов — археолог, пять лет копал в Кара-Коруме — столице чингисидов. В связи с этим прочитал ему “Чашу Угэдэя”. В.В. попросил переписать для него это стихотворение, которое он хочет использовать для своей будущей книги. Особенно ему понравилась концовка:
Он пил до дна, не оставляя зла.
И во хмелю, казалось, был добрее
к послам, которым снилась пиала
из черепа кагана Угэдэя.
05.05. Среда
Встал поздновато, к 10 часам. День оказался не библиотечный. Созвонился с Булатовым М.Н., археологом, специалистом по Золотой Орде. Он начальник отряда на раскопках Сарай-Бату. Поехал к нему на место работы. Зачатьевский переулок (метро Кропоткина). Сразу нашли общий язык. Оказывается, Михаил из кипчаков, чем весьма гордится. Увлечен своей работой. Договорились, что я приеду в местность Селитренное, что в Астраханской области в начале июля, если смогу. Он согласен принять в отряд.
Съездил на Ленинградский вокзал, м. Комсомольское. Взял билеты на Ленинград — туда и обратно. Вечером полтора часа успел посидеть в читальном зале диссертаций — Савицкий о Цаньян Джамцо, глава о тибетском стихосложении.
07.05. Пятница
Наконец-таки, съездил в Химки, в филиал Ленинки, где хранятся иностранные издания до 1950 г. Там же газетно-журнальное хранилище. Далековато, надо ехать еще от м. “Речной вокзал” на автобусе, кажется, 244 или 344. Получил три книги: Голубые анналы, т. 1, Т. Шмидт “Миларайба в танках” и Бако “Жизнь Марбы”. Заказал на две последних микрофильм. Попросил сделать быстрее.
Поехал в ИВ АН. Там укороченный день, в связи с праздником. Никого не застал, встретился лишь по дороге с Г.М. Бонгард-Левиным и Р.Е. Пубаевым. С последним немного посидели во дворике Архитектурного института, поговорили о главе для монографии “Буддизм в Азии”.
В Ленинке часа два позанимался (Ольденбург “Буддизм и буддийские легенды”, “Легенда о быстротечности — сын и ответы отца, матери, жены и сестры”).
Посидел у памятника Пушкина. Прогулялся с часок по Тверскому бульвару. Вспоминал, как с Сашей Соловьевым гуляли здесь в безмятежные аспирантские годы, около десяти лет назад. Помнится, как будто это было вчера…
10.05. Понедельник
Пошел в ИВ АН. Сначала зашел к А. Соловьеву, несмотря на свою “несуетность”, он весьма деловой.
В кабинете Ю.Н. Рериха позанимался часа два, с каталогом. Здесь святая святых советской буддологии. Тибетские танка, привезенные Ю.Н.Р. из Индии, где он жил до возвращения на родину, и вывешенные на стенах кабинета, создают особую ауру для работающих здесь ученых. Просмотрел все каталоги, выписал свыше тридцати названий в основном на иностранных языках. Привлекла внимание книга Эрэнжэна Хара-Давана, изданная на русском языке в Белграде в 1929 году. Называется “Чингис-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII-XIV вв.”. Законспектировал содержание. Также показалось любопытной статья Гинс Г.К. “Монгольская государственность и право в их историческом развитии”. Харбин, 1932 — “Вестник Китайского права”, № 3, с. 5-53. Вроде это не имеет отношения к буддологии как таковой, но мне интересно. На это тоже уходит время. Востоковеды считают, чтобы добиться успеха, надо брать узкую тему и бить в одну точку. У меня так не получается: все время растекаюсь мыслью по древу.
Переговорили с Ю.М. Парфиановичем, он ведущий тибетолог. Затем с Н. Калашниковым прошлись по “злачным местам” — пивнушкам. Коля, насколько я знаю, большой их любитель и знаток.
В Чистых прудах, слегка разгоряченный пивом и настроенный на лирическую волну, решил угостить московскими печеньями лебедей — парочку ослепительной белизны. Но самец расшипелся, было скользко, и я чуть было не сполз в пруд, но какой-то парень, прохожий, вовремя удержал меня. Не признают меня лебеди. Избалованы, у них сегодня аппетит на зелень, которой их щедро угощали столичные аборигены, знающие повадки своих лебедей.
Совершенно неожиданно встретил Е. Самбуеву, Ю. Муруева, из нашего театра оперы и балета. Воистину, мир тесен. Договорились завтра пообщаться. Здесь они находятся перед гастролями в Италию в составе советской балетной труппы.
Встреча с лебедями на Чистых прудах почему-то не выходит из головы. У меня есть заготовки в стихах о белой птице — прародительнице. А в бурятском фольклоре лебеди — и дочери неба, и верные жены, богини-покровительницы…
15.05. Суббота
По расписанию, ровно в 8.20 утра, поезд прибыл в Ленинград. Записался в библиотеке АН СССР. Биржевая, 1. Заказал книги, среди них T. Shmidt “85 siddhi”. Пошел к сестренке Шуре. Сразу ее не застал в общежитии. Она даже прослезилась, увидев меня.
16.05. Воскресенье
…В начале семидесятых, будучи в Ленинграде, заглянул в Казанский собор. Меня встретил В. Монтлевич, он был хранителем буддийского уголка, который чудом уместился в недрах огромного Казанского собора. Здесь теперь размещался музей истории религии и атеизма. По винтовой лестнице мы поднялись наверх, и в помещении, сплошь обставленном буддийскими экспонатами, мне открылся мир восточных святынь, уцелевший от воинствующих безбожников тридцатых годов. Бронзовые лики тибетских богов, их гневные и милостивые ипостаси, рай Сукхавади с распускающимися цветами лотоса… Все это я видел впервые — настоящие шедевры буддийского искусства, наследие мастеров прошлого, преданное забвению из-за идеологических соображений. Я дал Монтлевичу свой улан-удэнский телефон по его просьбе.
Год или два спустя мне позвонили из органов КГБ. В первый раз в жизни мне пришлось переступить порог этого заведения, окнами на площадь Советов. Тогда я работал в газете “Правда Бурятии”, собкором по Баргузинскому и Курумканскому районам. Сравнительно молодой, крепкого телосложения сотрудник, читая на моем лице недоумение, осторожно спросил, не знаю ли я шамана по имени Халтагар боо, живущего в Курумкане. Я ответил отрицательно. Тогда, после некоторой паузы и ничего незначащих слов последовал вопрос о В. Монтлевиче. Я рассказал о нашей встрече в Ленинграде и не более того. Видимо, сотрудник ожидал большего. Как потом я понял, В. Монтлевич привлекался по делу Б. Дандарона как последователь его учения. Этот процесс имел большой резонанс в Улан-Удэ. Тогда, видимо, и собирали материал для компромата на Б. Дандарона и его учеников.
В годы учебы в аспирантуре Московского Института востоковедения АН СССР (1972-1975 гг.) меня часто тянуло в Питер. Здесь учились моя сестренка Галя, на восточном факультете ЛГУ, а несколькими курсами старше — Федя Самаев, мой земляк. Я часто заходил к ним в общежитие, общался с ними.
Как-то стоял у окна в ноябрьский серый вечер рядом с сестренкой-первокурсницей. Немилосердно лил дождь, солнце уже который день не вылезало из туч. Вдруг слышу от нее: “Погода шепчет, найди и выпей”. Ошеломленный, я ничего не сказал, но потом понял, что это расхожее питерское выражение, употреблявшееся по случаю метеорологических особенностей города на Неве.
Иной раз я останавливался в общежитии у Феди Самаева. Он был сильно увлечен тибетологией. Его глаза всегда вспыхивали, когда начинал говорить о своих востоковедных пристрастиях. Очень гордился тем, что он бурят. “Это для меня как визитная карточка, — признавался он. — Доржи Банзаров, Галсан Гомбоев, Гомбожаб Цыбиков, Цыбен Жамцарано — они проложили дорогу для нас через Питер на Восток. А наши бурятские ламы, один Агван Доржиев чего стоит”.
Как-то раз (дело было к лету) мы втроем: Федя, Галя и я по моему предложению решили съездить на Елагинские острова, где рядом находился буддийский дацан, основанный А. Доржиевым. Само здание, построенное в тибетском стиле, высилось как памятник тем, кто его создал. Со странным, смешанным чувством гордости и печали я, точнее, мы совершили гороо вокруг дацана, в котором размещался какой-то зоологический (?!) институт. “Но храм поверженный — все храм”, — почему-то вдруг вспомнились лермонтовские строки…
23.05. Воскресенье
В Ленинке — обработка полученной литературы. Хайссиг “Каталог книг, хранящихся в германских библиотеках”. Есть Миларайба. Очень богатый ссылочный аппарат у Хайссига.
С каталога, хоть и скука,
начинается наука.
Вечером — в ЦДЛ. Вечер поэзии Давида Самойлова (стихи последних лет, есть и ретро). Начал со стихотворения о Моцарте. Читал по памяти, потом с листа (последние вещи). Запомнились отдельные строки:
Мне выпало счастье быть русским поэтом…
Несчастье родиться в столетье проклятом.
На вечере Д. Самойлова <…> встретился с Борисом Слуцким, но поговорить с ним не успел, лишь тепло поздоровались. <…> Встреча с Б. Слуцким пробудила, как говорится, рой воспоминаний о временах не столь давних. Лет восемь назад в свои аспирантские годы я посещал московскую литературную студию — единственную тогда в столице. Самым притягательным был семинар Б.А. Слуцкого. Его личность высоко котировалась в щепетильной на авторитеты столичной литературной среде. Приходили сюда и студенты из Литературного института с тайной надеждой, что они удостоятся внимания Слуцкого. В большой просторной комнате в неделю раз собирались “семинаристы”. Б. Слуцкий сидел, откинув слегка назад крупную голову с седовласой шевелюрой. Он приглашал жестом читать новоприбывших свои стихи. После чтения одного стихотворения “грозный” Слуцкий останавливал выступающего и приглашал другого. Я несколько занятий был в качестве слушателя. Когда же пришел и мой черед почитать свои вирши, Слуцкий тем же коротким жестом пригласил меня выйти на “сцену”. Я прочитал стихотворение, ожидая его обычного “спасибо” с последующим “садитесь”. Но последовало: “Продолжайте”. Тут я выдал на память целый цикл стихотворений, около десяти. Дело кончилось тем, что Борис Абрамович предложил через пару недель устроить обсуждение моих стихов. Так я был принят в Литературную студию по семинару Б. Слуцкого, которую окончил с подтверждающим этот факт документом.
Издаться в Москве национальному поэту, пишущему достойно на русском языке, очень не просто в силу ряда причин, о которых не хочется шибко распространяться, поскольку это больше связано с идеологией и конъюнктурной возней вокруг литературной кормушки. Вл. Бояринов, работавший редактором в издательстве “Современник”, заметил рукопись моего поэтического сборника “Дикая акация”, которую я прислал в Москву. Как потом мне рассказывал Володя Бояринов, мои стихи ему сразу понравились, и с его легкой руки, как я теперь понимаю, они увидели свет в столичном издательстве в 1980 году. <…>
31.05. Понедельник
Летел навстречу дню, рассвету. Ночь — самая короткая во время перелета. Сразу неожиданно посветлело, буквально, прямо на глазах происходило нарастание света. Прилетели в 8 утра по расписанию.
О, моя Азия,
сутра
солнечного утра!
В ожидании багажа сочинились эти строки. Видно, жаждала душа бурмона узреть родные пенаты.
Дома: Сарангуа поправилась за месяц, что ее сразу не признал. А она так улыбнулась, как будто я никуда не уезжал.
04.06. Пятница
Мать говорит: ухибуун найма болсор бурхан байдаг (ребенок до восьми лет бывает богом). Когда младенец говорит, точнее, пробует издавать звуки, буряты полагают, что он разговаривает со своим предыдущим перерождением (оорынгоо тγрэлтэёо). Сарангуа походит то на Свету, то на Шуру (на моих сестер), то на Валеру (моего братишку, погибшего три года назад), то на Любу, то на меня. Лицо ребенка как волна речная меняет с каждым мгновеньем свое выраженье. Когда Сарангуа смотрит долго на ковер, мать хочет верить, что это Валера смотрит через нее, переродившись. Потому что при жизни он любил этот ковер — красный с черным. <…>
08.06. Вторник
Встал поздно. На работе — заполнение бумаг для поездки в МНР. Затем — выпуск газеты “Эрдэм”, возлагаемый на отдел востоковедения и порученный мне. Собираю авторов, статьи, думаю, как подать все это.
Вечером — на проспекте Победы тетя Аюша подарила две серебряных столовых ложки (серебро с клеймом прошлого столетия). Интересное (в буддийском духе) обращение-вопрос к Сарангуше от тети Аюши:
Ши хаанаhаа ерээбши? Ты откуда появилась?
Хайшан гээд эжы баабайгаа Каким образом, мать и отца
оложо тγрообши? найдя, родилась?
Отец глядит на баранью лопатку, гадает — говорит, что у меня будет трое детей…
10.06. Четверг
Н. Болсохоева во время обеденного перерыва рассказывала о Непале, где пробыла три месяца. Боднатх — сосредоточие тибетских монастырей, всех школ. Когда монахи медитируют, цитируют Миларайбу. Он для них образец. По словам Н.Б., ее принимали за тибетку, особенно по ее золотому зубу. Тебя тоже за тибетца могут принять, — отметила Н.Б.
Дандар Дашиев помог найти “Намтар” Миларайбы на тибетском языке. 139 стр., пекинское издание, ясная четкая печать. По заказу харчинского Лубсан Дондова эйфу (императорского зятя). Издатель Рольбий Доржи, из пекинских хутукт. Один из просветителей буддизма в Монголии. (См. Вострикова). Сравнили тибетский оригинал с монгольским “Намтаром” — текст один и тот же, совпадает. В монгольском “Намтаре” 224 стр.
11.06. Пятница
<…> Вспомнил о Намжиле Нимбуеве.
Мы учились в третьей школе, были наслышаны друг о друге, даже в общешкольной стенгазете наши стихи, кажется, соседствовали. Он производил впечаления какого-то домашнего оранжерейного мальчика. Как-то играли в футбол на Верхней Березовке — в разных командах. Я обвел его, и меня удивило, что он не погнался за мячом: махнул рукой.
Наши контакты сами по себе завязались во время учебы Намжила в Литинституте. Летом на каникулах он звонил мне. Однажды вечером предложил встретиться. Ходили по центру города, искали, где бы уединиться. Подходящего места не находилось. Наконец, облюбовали скверик около памятника Доржи Банзарова. Присели на импровизированную скамеечку. В зарослях акации нас никто не видел. Н. вытащил из-за пазухи бутылку сухого вина (0,7) и мы, по очереди прикладываясь к горлышку, погрузились в беседу. Н. вспоминал Литинститут, рассказывал охотно, видя, как я с интересом слушаю его. Среди своих однокурсников он называл одного поэта из Горного Алтая как эрудита, талантливого парня. Как потом выяснилось, это был Бронтой Бедюров. Также называл эстонца Арво Метса, сторонника и практика-теоретика верлибра. Уже стало темнеть, пора было расходиться, но тут Н. вытащил еще одного сухача, и разговор, естественно, продолжился. Силуэт Доржи Банзарова смутно вырисовался в просвете деревьев, и, как ни странно, его соседство почему-то успокаивало и настраивало на хорошую беседу.
Как-то у Н. дома, на Терешковой долго говорили о современной бурятской поэзии (Дондок Улзытуев, Даши Дамбаев), о публикациях в журнале “Байкал”, в т.ч. о нашумевшей “Улитке на склоне” Стругацких, о жесткой цензуре на стихи в провинции по сравнению со столицей. Уходя я попросил машинописную ленту, она у меня дома кончилась. Н. тут же вытащил запасную ленту из ящика письменного стола и вручил ее мне. Не знал, что она окажется памятной реликвией: через год Намжила не стало.
Н. как поэт находился в состоянии творческого брожения. Возраст позволил бы его зыбкой поэзии отстояться, но пока ее рябило от разного рода влияний. Во всяком случае, это было лучше и оригинальней, чем гладкие зарифмованные стихи, с которых он начинал.
16.06. Среда
Выпуск стенгазеты “Эрдэм” от отдела востоковедения к 60-летию БИОН. К обеду с трудом отпечатали материалы (не было машинистки), подобрали фотоснимки.
В 3 часа дня с Г. Очировой поехали к Хандаме Гармаевой. Она — наш коллега, живет в Заиграево. Ее муж — художник Саша, бородач. Помогал нам оформлять стенгазету. Всю ночь возились, компоновали тексты, придумывали заголовки и надписи, не обошлось и без дружеских шаржей. Хандама (она не просто дама, а Хан-дама) хлопотала на кухне, чтобы подпитывать своей кулинарией наш творческий процесс. Оказалось, что и ночи не хватает для завершения нашей работы.
Во время ночных бдений Галя Очирова между делом забавно рассказывала о поездке в Ереван. Озеро Севан, о котором она была прежде много наслышана еще с детства, разочаровало ее. Оно оказалось похожим на Гусиное озеро, окрестности печальные и сухие. Написала в Улан-Удэ мужу, что в Армении очень трудолюбивый и талантливый народ, на камне собирают урожай. Тот показал письмо армянину на базаре, и последний на радостях напоил его вином. А сейчас муж ее в ЛПП, от алкоголизма лечится. Не тогда ли начал?
Г.О. — хороший полевик-этнограф. У нее есть любопытная статья о почитании Гутайн-бабая, опубликованная в Новосибирске. Шаманские обычаи, несмотря на принятие бурятами буддизма, сохраняются в ряде мест, и это чаще всего связано с культом ландшафтных божеств.
Существует представление о богатырях, что у них грудная клетка сплошная. После их кончины на склоне горы белеют кости, а в грудной клетке щенится волчица. Галя О. с увлечением приводит легенды о Бабжа Барас баторе. Мне сдается, что в ней пропадает улигершин в юбке.
Путь (кочевника):
От крика к голосу,
от сабли к колосу,
от мифа к логосу,
от бубна к лотосу,
от чия к полюсу,
от юрты к космосу.
18.06. Пятница
Наконец, выпустили стенгазету. Повесили ее для публичного обозрения. Обмыли это дело своей “редколлегией”. Галина Очирова — “шаманка” отдела востоковедения. Ее родовой тотем — белый заяц. Г.О. вспоминает о своей зимней поездке в Улан-Батор: “Глядела на холмы монгольские и чувствовала, как им холодно. Богдо-ула была покрыта снегом, а в душе тепло от сознания, что это Монголия”.
Тарас М. Михайлов, главный специалист по бурятскому шаманизму и он же парторг института, с удовольствием присоединился к нашей компании. Считает, что шаманы не исчезли, превратились в шаманологов и поэтов.
19.06. Суббота
Тридцать пять лет — возраст Будды. Именно в этом возрасте Гаутама под деревом боддхи обрел просветление, то есть стал Буддой — “просветленным”.
Мать рассказывает, что я родился ногами вперед. Знак: чтобы раздавить своих врагов. (Дайсание дарахын тγлоо хγлоороо гаража тγроош). Некоторое время я не подавал признаков жизни, акушерка Дригенова Валентина оказалась опытной. Она взяла и встряхнула меня, да так, что я невольно издал ликующий вопль на весь Орлик.
Родился я в день солнечный июня.
И пела мать мне песню колыбельную,
такую странную, такую нежную:
“Минии, минии, минии муунюня…”
21.06. Понедельник
Из слов матери:
Yбhоор орёобол Завернешь в сено,
γυ
эр γндэлэхкэ. корова не понюхает.Оохоор орёобол Завернешь в сало,
нохой эдихкэ. собака не притронется.
Интересно, что схожее выражение есть в “Сокровенном сказании монголов”. Вот что значит язык — генетическая память.
Обо
Он встал на колени, и камешек поднял со дна океана.
22.06. Вторник
Чтение последней главы “Намтара” и одной страницы тибетского текста.
Читал “Послание далай-ламы XIV” во время его первого визита в Европу в 1973 г.
Появился Том Рабданов в БИОНе. Как явление Христа народу. Перенесли шкаф (книжный) от Сусанны П. к Тане М. Такая совместная акция как-то по-особому сближает людей. Сам шкаф по своей тяжести вызвал у меня сравнение с грузом “идеологического креста”, который несем мы, современники, как данники красной эпохи: одних ноша обременяет, других вдохновляет, а третьих — им хама угэ, или — а нам все равно.
Он камешек поднял, и солнце взошло из глубин мирозданья.
23.06. Среда
Был камешек, как подношенье Вечному Синему небу.
24.06. Четверг
Занимался (наконец-то, после всяких отвлекающих дел) переводом “Намтара”. Завершил чтение 9-й главы и всего текста. Взялся за продолжение перевода — с 173 стр. Прочитал два листа тибетского текста.
На проспекте Победы прочитал VI главу из книги Козлова “Монголия и Кам” (о Цайдаме). Перевод из книги “Тибет” Норбу, глава “Возрождение буддизма” (об Атише, Марбе и Миларайбе).
И камешек лег на чело золотистой от света планеты.
25.06. Пятница
Ленинградская погода. Дождь — на весь день. <…>
И так из песчинки возникла песчинка, из камешка камень.
26.06. Суббота
И твердь золотую земную песчинку в камнях увенчала.
27.06. Воскресенье
Чтение старомонгольского текста.
Перечитал стих. Пушкина “19 октября” и сличил с его вариантами — через них автор как живой, а не хрестоматийный гений.
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
(из стих. “Отцы пустынники и жены непорочны…”)
Так горы возникли, хребты и вершины, подножие неба.
28.06. Понедельник
Начал писать статью о современном буддизме в Юго-Восточной Азии. Лотос в пламени: на центральной площади Сайгона в 1963 году монах облил себя в знак протеста бензином и превратился в пылающий факел. Пепел его еще долго будет летать над Азией.
Парадокс НТР:
Все больше человека в неовеке.
Все меньше человека в человеке.
Перечитал статью Дамдинсурэна и Серебряного об обрамленных монгольских повестях (“Монгольские литературные связи”). Принципиально новый взгляд на литературное наследие монголов. Заимствованные литературно-фольклорные произведения, в т.ч. и переводные, настолько органично осваиваются степной культурой, что воспринимаются кочевниками как свое, родное. С этой точки зрения Миларайба — явление монгольской литературы.
И древний кочевник склонил свою голову перед горами.
29.06. Вторник
* * *
Наши ноги
были кони…
(из песни кочевников)
И камешек клал он на склонах священных и перевалах.
30.06. Среда
И так возникали обо — святилища древнего духа.