Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2008
Елена Елагина. “Островитяне”. Книга стихов. СПб., Издательство “Русско-балтийский информационный центр “Блиц””, 2007.
Оно, конечно! — Елагин остров, Васильевский остров, Петроградский, Аптекарский, Заячий, Берёзовый он же Солдатский, Адмиралтейство, Мойка, Невский проспект, милые русскому культурному слуху звуки. С самых отроческих времён русскую поэзию водили гулять в Летний сад, а Пушкин Александр Сергеевич любил там сиживать на скамейке в домашнем халате и тапках, особенно в будние дни, когда нет праздношатающегося народа. Он и островные катаклизмы запечатлел:
Но силой ветров от залива
Переграждённая Нева
Обратно шла, гневна, бурлива,
И затопляла острова…
Надо полагать, что поэтесса Елена Елагина уже в новые времена жила-поживала на острове Елагином, почему и взяла себе сие благозвучное художественное имя, дабы подчеркнуть благородное своё петербуржанское происхождение и принадлежность петербуржанской же духовно-исторической среде. Исполать ей!
Островитяне они и впрямь — не то, что степные кочевники. Книга избранных стихотворений Елены Елагиной как бы на этом настаивает. А мы, в общем, и не противимся. “Как англичане к остальной Европе / Так петербуржцы к остальной России”, пишет поэтесса в зачине, и мы, узнавая это ощущение некой строгой особливости Питера, — соглашаемся.
Здесь время, как гвардеец на параде,
Стоит во фрунт и смотрит не мигая…
Зато знаешь, в любой момент прилетев, приехав, приплыв в град Петров, что тебя встретят всё те же линии, каналы, мосты, “геометрия стального классицизма”, слияние города с природой и сей ландшафт, по точному наблюдению островитянки Елагиной, по сути и есть ощущение родины: “она всегда — пейзаж”. И не важно, что это реминисценция из Пришвина, это лишь украшает стихотворение, книга в целом напичкана различными явными и скрытыми цитатами, отсылами, полна культурного эха, окликов и отголосков. Но ведь и город представляет из себя архитектурный (и не только) цитатник, он сам воплощение творческого замысла не одного десятка одарённых гением людей.
Даже Москва не стала в работах русских художников и поэтов таким значимым символом, героем, персонажем каким является Питер. Видимо настолько велико его духовное поле, что он действует как самостоятельный игрок, здесь присутствует личное начало, столь мощно выраженное в уже упомянутом “Медном всаднике”. И каждому новому поэту, рождённому на берегах Невы так или иначе приходилось, приходится и придётся с этим считаться.
Елагина достойно выдерживает испытание. В её стихах присутствуют, казалось бы, те же декорации: Петропавловка, канал Грибоедова, Фонтанка, Петроградская сторона, Ждановка, Аптекарский остров, который ей сулил и “прощанье с Матёрой… оставляя во рту долгий привкус счастливого детства”. Но город этот прожит, любим и ревнуем именно и только вот этой сочинительницей стихов, возлюбленной, матерью, подругой, журналисткой и просто русской женщиной. Это её город, её холст, её пейзаж.
Довольно смело, но и сильно сказано:
Есть в году это время, что душу
тревожит, как святки.
Снова город раскопан донельзя —
плывун и базальт.
И гремят молотки, сотрясая
кирзовые пятки,
И зловеще-родным пахнет свежий,
как творог, асфальт.
Мне представляется, что “зловеще-родное” и является ключевым эпитетом для многих стихотворений Елагиной, а может быть и в целом для книги “Островитяне”. Выбор её не столь уж велик и разнообразен, она или её героиня выбирают между мором и гладом, между страхом не жить и несчастьем дожить до маразма, меж тюрьмой и сумой, между Питером и Ленинградом, где, в сущности, и прошла жизнь. Но вдруг прорывается свет откровения:
Выбирай, коли дал тебе Бог,
Нет не время, а бремя свободы…
И уже гораздо легче дышать.
Чуть погодя, натолкнувшись на новую жёсткую оценку города островитян — “умышленный и вымышленный, как ноль”, задаёшься вопросом: а что же житель, обитатель этого города тоже вымышленный вместе со своей жизнью, бытом, судьбой? Оказывается, нет. Именно человеческие страдания, мытарства в декорациях придуманного города и наполняют его подлинным содержанием. Причём материалом поэзии Елагиной становится и безденежье с дыркой в кармане, и следы слёз на утреннем незнакомом лице, и тесная питерская комната с обвалом непрочитанных книг, и бытовые дрязги, и неоплаченный счёт за разговор с Москвой. И ещё множество мелких деталей постсоветского быта-бытия, из которых и состоит мука существования, но которые преображаются вечным смыслом лишь и при помощи поэзии, иначе — энергии творчества.
Не отсюда ли, на не этих ли островах появилось знаменитое тютчевское восклицание с просьбой о страдании? О чём просил поэт Господа, написав: “И мертвенность души моей развей”? А романы Достоевского, в которых просто средоточие людских несчастий и скорбей. Недаром и Николай Рубцов где-то здесь, в глубине проходного питерского двора увидел тень Достоевского. Мне думается, очень русское и христианское понимание сути и смысла существования как обретения награды выстраданной, выношенной, взлелеянной — присуще лучшим стихотворениям поэтессы.
В этом контексте всяко лыко в строку. И “климат сырой и тяжёлый, как влажная простыня”, и малярийный привкус в воздухе, и зимний ватный туман. Но тут же и нечаянная радость, солнечный луч, любовь, “лёгкий сквозняк, просочившийся с вестью благою”. Потому-то и весна зацветает у Елагиной улыбкой Господней.
Сей нелёгкий выбор бремени свободы, т.е. труда, ответственности, служения, терпения и смирения ещё не раз и не два в разных темах и вариациях даст о себе знать на страницах книги “Островитяне”. С этой точки зрения характерны и прекрасны по исполнению стихотворения, посвящённые подругам, разъехавшимся по всему белому свету — “Хавера ты моя, хавера”, “Старая башня”, что в Валенсии и др.
В какой-то момент в стихах Елагиной появляются удивительные тишина и покой, понимание таинственной и сокровенной нестоличности островной жизни, если рядом с тобой любимый человек:
Столичный житель мой, любовь
провинциальна,
Как этот город, как парады на воде,
На скорости другой она живёт
печальной
Стрельчихой без стрельца
в забытой слободе.
И ходит за скотом, и ткёт холсты
прилежно,
Смиренница… Персты бы только
крепче сжать!
Октябрь уж наступил
так искренно, так нежно,
Как дай вам только Бог, коль он
захочет дать…
Очень достойное избранное, весомо представляющее питерскую поэзию в её прежнем статусе. В этой книге есть многое — и вкус, и изящество, и культура, и мастерство. И особо подчеркнём, в отличие от современных модных пиитов и постписателей, — мастерство доброе, завещанное классиком.
Владимир БЕРЯЗЕВ