К 70-летию Анатолия Преловского
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 5, 2007
А. ПРЕЛОВСКИЙ
в 1950-60 годы
Как поэт А.В. Преловский формировался в атмосфере литературного движения Восточной Сибири 50-х — 60-х годов XX века. Он выстраивает следующий ряд “наставников”, оказавших преобладающее влияние на него: сама жизнь, книги, писатели.
Пристрастием к литературным занятиям, вне сомнения, он обязан общекультурной обстановке в семье, которая окружала его с детства: отец — Василий Иванович, “человек одарённый: писал стихи, неплохо рисовал, музицировал”, был одним из основателей первой в Иркутске литературной организации “Барка поэтов” (Автобиографические заметки, с. 4). Мать, Нина Владимировна Попова, врач по образованию, до расстрела отца — студентка иркутского мединститута. Бабушка Александра Николаевна Попова, бывшая земская учительница, научившая его “грамоте”: “стал читать на четвёртом году. Мне кажется, что книга со мной была всегда”. Культурное окружение будущего поэта формировалось “веками”: “фамилия поэта, по родословной росписи предков, тянется в Сибирь из псковских мест”. “В послеермаковский период землепроходческой эпопеи пашенный крестьянин Прелый оказывается за Камнем, в тобольской округе. Затем на юге Красноярья, на реке Бирюсе, верстается в казаки его потомок, и кличка становится осибиренной фамилией — ПрЕловских. Как видно, это были энергичные и честолюбивые люди, если ещё в начале XVIII века некто по главной линии моей родовы выслужил офицерский чин, дающий право на владение целой заимкой на Московском тракте под Нижнеудинском, — так наш род из казачьего сословия переместился в сибирское потомственное дворянство. Позднее, с появлением первого священника в роду, фамилия приобрела оттенок семинарской — Преловский. Этот род впоследствии дал Сибири (от Зауралья до русской Америки) немало чиновников, миссионеров, офицеров, разных управляющих и прочих служак. Среди них выделяется Иван Петрович Преловский, мой дед, единственный инженер в роду. Он работал маркшейдером на строительстве Транссибирской железной дороги, за что был удостоен звания почётного гражданина Иркутска” (Автобиографические заметки, с. 3-4)…
Известный иркутский литератор и общественный деятель “горьковского призыва” Иван Иванович Молчанов-Сибирский, живо помогавший одарённым детям-иркутянам1 стал, по слову Преловского, “неизменно доброжелательным критиком начальных моих, ещё школьных рукописей”.
После школы — университетская среда, литературный кружок на историко-филологическом факультете, творческая среда литературного объединения “Молодая Ангара” при газете “Советская молодёжь” в 50-е годы, откуда и началось “причащение к журналистике и литературе”.
В статье-воспоминаниях “Встречи с мастером” об известном иркутском драматурге 40-60-х годов П. Маляревском
А.В. Преловский расскажет не только о первом посещении театра — ещё перед войной (иркутский театр для детей поставил “Кота в сапогах”), но и о личном влиянии драматурга на него, раскроет те обстоятельства, которые подтолкнули его в жизни к написанию первых (и — последних) пьес, а также об участии в семинаре молодых драматургов в Ялте, в 1960 году2.
Учеба в университете и журналистская работа определила и его литературное окружение, которое начинает формироваться в 50-е годы.
Следует подчеркнуть, что А.В. Преловский по возрасту был старше А. Вампилова и В. Распутина: он родился в 1934 году, а будущий драматург — в 1937, В. Распутин — также в 1937 году. И поэтому на историко-филологический факультет Иркутского университета он поступил раньше их, в 1952 году (окончил — в 1957), а Распутин с Вампиловым — в 1959 и 1960-м годах. Печататься начал с 1952 года, а в 1957 году, будучи еще студентом, издал свою первую книжку стихотворений “Багульник” (Иркутск: Восточно-Сибирская кн. изд-во), но все же издал, и все же — книжку. А.Вампилов печататься начал с 1961 года.
О первой книге стихотворений у
А.В. Преловского воспоминания особые: “Первая книга… она складывалась не сразу, не просто, но сам процесс вызревания ее был для меня благодатным. Три рукописных варианта сборника “Багульник” регулярно отвергались Иркутским издательством в начале пятидесятых годов. Именно это и заставляло меня каждый раз взглянуть на свое дело с иной, не авторской, стороны. Не обошлось без огорчений, но вот так, не в раз, и совершались необходимые для каждого литератора открытия, приходило понимание того, что не всякое опубликованное в печати стихотворение годится для сборника, что не каждая рукопись, даже если она итог работы нескольких лет, — уже готовая книга. Да и само понятие существа книги, как органического сплава лирического возраста души с неким суждением о жизни, становилось для меня законом и мерой в отборе и расположении стихотворений под одной обложкой, наконец, основанием для издания вообще” (Автобиографические заметки. — С.6-7).
Первая книжка юмористических рассказов “Стечение обстоятельств” будущего драматурга А. Вампилова вышла в 1961 в Иркутске, а у В. Распутина — книга очерков “Край возле самого неба” и “Костровые новых городов” — в 1966 году — в Красноярске и Иркутске. Таким образом, А. Преловский входит в сибирскую литературу раньше своих собратьев по перу, по этим позициям находился “в положении” старшего. Но их многое связывало в эти годы: во-первых, место рождения (Преловский родился в Иркутске, Вампилов в посёлке Кутулик, Распутин в поселке Усть-Уда Иркутской области) Во-вторых, А. Преловский и А. Вампилов были детьми “врагов народа”: их отцы были расстреляны во второй половине 30-х гг., во время рождения (1934, 1937 годы). В-третьих, учёба в Иркутском университете на одном факультете (общие учителя, общие друзья и знакомые, общие литературные заботы), а главное — общие литературные интересы. А. Вампилов написал рецензию на второй стихотворный сборник “Просека” (1959), а А. Преловский написал рецензию на рукопись первой книжки В. Распутина, которая вышла в Красноярске. Называлась она: “Край возле самого неба”.
Выдающийся исследователь литературы Сибири В.П. Трушкин о работе руководимого им на рубеже 50-60-х годов литературного кружка при редакции газеты “Иркутский университет” вспоминал следующее: “Моими питомцами по университету были такие интересные и одарённые современные литераторы, как поэт Анатолий Преловский, драматург Александр Вампилов, прозаики Валентин Распутин, Ким Балков, Анатолий Шастин, бурятский литературовед и критик Василий Найдаков, способный лирик Ким Ильин.
Наш университетский литературный кружок возник, я бы сказал, в какой-то степени стихийно. Юной пишущей братии хотелось как-то апробировать свои литературные опыты, выслушать нелицеприятное мнение товарищей.
Вскоре я не без внутренней робости решил вывести своих кружковцев “в люди”. Всем кружком мы пришли на очередной литературный вечер в иркутский дом писателя. Приняли нас там тепло и дружелюбно, особенно понравились многим юмористические рассказы Вампилова, стихи Гусенкова. Вскоре их имена стали появляться на страницах газеты “Советская молодёжь”, в альманахе “Ангара”. А ещё раньше силами кружковцев мы выпустили свой рукописный сборник стихов и прозы. Собрал и подготовил его Леонид Ханбеков.
Благожелательным напутственным словом в печати я встречал первые книги Игнатия Дворецкого и Анатолия Преловского, Анатолия Шастина и Марка Сергеева, Николая Чаусова и Петра Реутского, Льва Кукуева и Валентина Распутина”3.
Таким образом, и А. Преловскому, и
В. Распутину, и А. Вампилову посчастливилось в самом начале пути встретить доброго, но и взыскательного наставника —
В.П. Трушкина.
После окончания Иркутского университета все трое, на первых порах, связали себя с журналистикой — Преловский работает редактором Иркутской студии кинохроники, а затем литературным сотрудником газеты “Огни Ангары” на строительстве Братской ГЭС, Вампилов — корреспондентом иркутской молодёжной газеты “Советская молодёжь”, Распутин корреспондентом газеты “Красноярский комсомолец” и “Советская молодежь”. Их очерки и рассказы о тружениках сибирских строек — дороги Абакан — Тайшет, Красноярской ГЭС и Братской ГЭС, таёжная романтика объединялись темой преобразования Сибири, которая стала для всех троих молодых авторов общей.
В 1965 году в Чите проходил теперь уже знаменитый семинар молодых писателей Сибири и Дальнего Востока. Вот как оценивал это событие В.П. Трушкин: “Значительные события произошли в литературной жизни Сибири во второй половине шестидесятых — начале семидесятых годов. Важнейшим из них стал читинский семинар начинающих литераторов, проходивший в сентябре 1965 года. Именно он дал путёвку в литературу целому отряду талантливых писателей-сибиряков. В. Распутин, Г. Машкин,
В. Шугаев, А. Вампилов, Ю. Самсонов, Д.Сергеев, Р. Филиппов, С. Иоффе, Б. Лапин, Г. Пакулов, Л. Красовский, Р. Солнцев — все они прошли через читинский семинар, на котором заинтересованно и взыскательно разбиралось и обсуждалось их творчество и получило одобрительную оценку у таких опытных мастеров как Л. Соболев, В. Астафьев, Д. Ковалев, М. Соболев. Показателен следующий факт: из большого числа участников семинара, объединивших молодых прозаиков и поэтов от Красноярска до Сахалина, тринадцать человек было рекомендовано в члены Союза писателей СССР, причём семь из рекомендованных являлись литераторами — иркутянами — В. Распутин, В. Шугаев, Д. Сергеев, Л. Красовский,
А. Вампилов, Г. Машкин, Р. Самсонов. Из читинцев получил рекомендацию в Союз поэт Р. Филиппов. Не случайно сами участники читинского семинара любят говорить о дружной, сплочённой “стенке”, которой они входили в литературу”4.
А. Преловский, живший тогда уже в Москве, по просьбе Вампилова помог им рекомендациями в Союз писателей, вскоре А. Вампилов и В. Распутин, а также Г. Машкин, Ю. Самсонов, В. Шугаев, Дм. Медведев были приняты в писательский Союз.
Судьба благоволила начинающему литератору и летом 1957 года он знакомится в Иркутске с известным русским писателем Всеволодом Ивановым, в результате возникает переписка, наставническая поддержка старшего. В 1960 году его рекомендовали в Союз писателей СССР поэты Владимир Соколов, Владимир Луговской и Ярослав Смеляков, иркутский прозаик Константин Седых.
“Детское стойкое пристрастие к поэзии Некрасова приводит к творчеству Твардовского и Смелякова”. Летом 1959 года молодой литератор знакомится и с самим
Я.В. Смеляковым, который приехал на строительство Братской ГЭС. Позднее Преловский вспоминал: “В старом Братске — около аввакумовской башни-темницы и на скале Пурсей — над молодым котлованом проходил я суровые и дружелюбные творческие семинары у мастера. Шёл предметный (над рукописью третьей моей книги) разговор о гражданственности, об эпическом стихотворении, о личном участии в делах страны, о Пушкине и Маяковском, об этих традициях, о поэме, которой только и под силу изображение нашей великой современности” (Автобиографические заметки. — С.7).
Затем — в 1965 году — личное и долгое знакомство и с А.Т. Твардовским в Пахре под Москвой.
Нетрудно заметить, что список вышеуказанных писателей-наставников включает прежде всего имена крупных писателей-традиционалистов, тесно связанных с реалистическими приёмами изображения действительности.
Таким образом, вполне уместно заключить, что преобладающее значение в формировании А.В. Преловского — литератора имеет русский и национальный фольклор, сибирская литература, русская демократическая классика (Н.А. Некрасов), а также художественный опыт поэтов-реалистов советского времени — Я. В. Смелякова и А.Т. Твардовского.
В соответствии с жизненной биографией выстраивались и тематические периоды биографии поэтической: строительство “стальной колеи Абакан-Тайшет” (“Стальная колея”), Братской ГЭС (“Великая стройка”), работа в геологической экспедиции (сб. “Черная работа”), перегон скота из Монголии (“Монгольское лето”) и т. д.
Романтика “вседневной работы” становится основным состоянием лирического героя первых книг А.В. Преловского:
Урановый поиск
А. Межирову
Рыть канавы, сбиваясь со счета.
Пересеивать горы земли.
Как работать такие работы
за такие скупые рубли?
Как осиливать ливни и ветры,
камнепад, что не взять и ломам?
Как выхаживать те километры,
где сам черт себе ноги сломал?
Чаем грею я скулы косые
после тягот дневных и забот
и с устатка не сплю: жду — Россия
колыбельную, что ль, напоет.
Эту ласку по главному счету
мне давно задолжала она
за вседневную эту работу,
что веду дотемна, допьяна —
для ее обороны и блага,
в память мертвых, во славу живых
и ее незакатного флага
цвета первых мозолей моих.
1964
Стихотворные циклы были посвящены прежде всего дню сегодняшнему — 50-60-м годам XX века, их сибирским стройкам.
Во второй половине 80-х годов
А.В. Преловский начнет свой переводческий прорыв в сибирскую старину, расширяя и углубляя познание Сибири.
Еще в стихотворении 1958 года “великой стройки рядовой” — поэт скажет о неисчерпаемых открытиях своей сибирской родины:
Думал, много знаю о Сибири:
родина моя здесь и родня.
Земляки мне крепко пособили,
человеком сделали меня.
Ветром, как тайгу, меня ломало,
руку мне оттягивал топор.
Думал, много знаю — вышло мало,
очень мало знал я до сих пор.
Мне Сибирь такое показала,
так меня однажды позвала!
Нет, не показала — приказала,
и не позвала, а призвала.
“В первых сборниках Преловского — мир строительной романтики, молодежь с ее мечтой о подвиге: “Багульник” (1957), “Берега” (1960), “Рукопожатье” (1962). Нравственное становление молодого современника в процессе труда, осмысление прожитого отражено в сборниках: “Лестница” (1965), “Черная работа” (1966). Пафосом живой связи поколений отмечены книги “Земной поклон” (1970), “Говор” (1975), “Смешанный лес” (1977), поэма “Насыпь” (1976). Выступает как переводчик и драматург”, — писал В.А. Калашников5.
Эти наблюдения над ранней поэзией иркутянина разделял и В.П. Трушкин: “А. Преловский стремится запечатлеть современность и современников в их трудовом бытие, в той “черной работе”, в которой закаляются характеры и просветляется природа человека”, — писал известный литературовед6.
Пафос индустриального преображения сибирского края был на самых первых порах общим и для В. Распутина.
Литературовед Н.С. Тендитник, отмечая многие достоинства сборника “Костровые новых городов” (1966) В.Г. Распутина, констатировала: “Отношение к техническому прогрессу, шагнувшему в таежные дебри Сибири, льды Крайнего Севера, восторженное и ликующее. Небо научно-технической революции безоблачно. Дали Сибири кажутся неоглядными. Писатель… не разделяет боль сторожихи Веры Абрамовны Козыревой, которой жаль старый домик и которая не понимает главного: на месте избушки с чистыми половиками протянутся большие дороги в будущее. Образный строй книги отражает мажорное состояние автора”7.
В конце 50-х — середине 60-х годов и А.В. Преловский, и В.Г. Распутин отдадут дань общепринятым настроениям миллионов людей советского государства. Для того, чтобы в дальнейшем, оттолкнувшись от них, их изжив, показать насколько опасным и попросту губительнымистанет это новое, “советское” покорение Сибири.
Добрых полвека известна оригинальная поэзия писателя-сибиряка. На сегодняшний день библиографический список его авторских сборников составляют 25 изданий, выходивших в Иркутске, Новосибирске, Якутске, Красноярске и Москве.
В 1964 году в Иркутске выходит книга “Пьесы”, в которую были включены драма в двух действиях “Старатели” и 4 драмы “в одном действии”: “Пятый угол”, “Маленький человек”, “Ветка осенней рябины”, “За круглым столом”. Их общая тема: строительство новой (индустриальной) Сибири, человек-хозяин необжитого края. Пьеса “Старатели” была поставлена Московским театром имени М.Н. Ермоловой и Минским театром юного зрителя, пьеса “Пятый угол” — Московским телетеатром и на Всесоюзном радио, пьеса “Маленький человек” — на Таджикской и Иркутской студиях телевидения.
Работал А.В. Преловский и в кинодраматургии — с его сценарным участием сняты художественные фильмы “Человек за бортом”, “От снега до снега” и “Красные дипкурьеры”.
Свод поэм “Вековая дорога” (“Насыпь”, “Станция”, “Заповедник”, “Выстрел”, “Борозда”, “Сибиряне”) в 1984 году был удостоен Государственной премии СССР.
А. ПРЕЛОВСКИЙ-ПЕРЕВОДЧИК
Интерес к русскому и национальному прошлому Сибири вызревал в А.В. Преловском исподволь и — постепенно. Вначале интерес был неосознанным и лишь через десятилетия начнет искать свое достойное выражение. Во многом этому способствовала генетическая и географическая близость русских и коренных сибирских народов.
Круг читательских интересов будущего поэта был во многом предопределен, в первую очередь семейным интеллигентским “бытоукладом”. “Первое чтение… Бабушка Александра Николаевна Попова, в прошлом земская учительница, приобщает меня к грамоте по своему методу: сперва рисую буквы, затем читаю их, складываю в слова — и тут же, прямо как головой в реку, переход к “Северным сказкам” М. Ошарова: открытие таежных тайн жизни и мироздания… Взрослые говорили, что я стал читать на четвертом году. Мне же кажется, что книга была со мной всегда”8, — вспоминал поэт. От себя дополним: Михаил Иванович Ошаров был уроженцем Хакасии: он родился 4 ноября 1894 г. в селе Лебяжье Абаканской волости Минусинского уезда Красноярской губернии в семье крестьянина-казака. С детских лет под влиянием старшего брата Прокопия, который был знатоком старины и фольклора, он начал собирать хакасские песни, сказки, легенды. Известный сибирский литературовед Н.Н. Яновский писал о нем: “Когда в 1919 году попал на Север в качестве инструктора потребкооперации, он оказался практически подготовленным для многостороннего изучения жизни, быта и культуры кочевых народов. Переехав в 1933г. в Новосибирск, он издает книгу “Северные сказки” (Новосибирск, 1935), которая содержит свыше ста сказок эвенков, кетов, долган, ненцов”9. “Родной сибирский говорок” (Е. Евтушенко) был родным для будущего поэта с детства: “при помощи” его изъяснялись в семьях Преловских и Поповых.
К дальнейшему узнаванию сибирского говора и языков коренных народов Преловского “подталкивала” сама судьба. Вскоре после расстрела отца поэта В.И. Преловского его мать, недоучившийся врач, была изгнана из мединститута как “жена врага народа”. Она-то и решила спрятать “от греха подальше” своих сыновей — в якутской своей родне. “Еще весной 1941 года — древней перевалкой с Ангары на Лену, на колесных еще пароходах, на забытых теперь “полуторках”, на плоскодонных карбасах — от Усть-Кута через Киренск в Якутск” (Автобиографические заметки. — С.4). “Где-то под Киренском, на долгой Кривой Луке, обрушилась на всех нас война. Пришлось зимовать и только в следующую навигацию добираться до Якутска — уже в суровое, полное тревог и лишений время… Семья была ввергнута в разряд изгоев, — так в три с половиной года я стал сыном врага народа… Якутск — моя вторая родина — был ко мне добрее Иркутска. Материнский казачий род принял в свое лоно, стал воспитывать, питать, учить. Два дяди и бабушка Поповы, мои наставники и заботники, считали себя потомками Федота Попова, на чьих кочах Семен Дежнев обогнул Чукотку. Они свято чтили казачий устав жизни, хранили семейные и сословные предания, были людьми работящими, трезвыми, но жестокими в своей доброте. Все прекрасно знали якутский язык, и я в детстве знал его разговорно…
Я учился на окраине Якутска в русско-татарской школе — там собирались тогда дети окраины, преимущественно ссыльные: прибалтийцы, китайцы, евреи, корейцы, татары… Первые мои стихотворные опыты были замечены Петром Алексеевичем Анисимовым, прекрасным человеком и учителем, которому я навсегда обязан за участие в моей судьбе” (Страна любви и памяти. — С.4-5).
Процессы взаимовлияния и взаимообогащения русского человека и якутов постоянно подчеркиваются Преловским. “Верующих среди Поповых не наблюдалось, но и богохульства тоже. И к чужой вере относились они уважительно. И свою языческую подоплеку иногда обнаруживали, когда бормотали заговоры на ружье, перед охотой отливали толику спирта “хозяевам” урочищ, а на перевалах или переправах, как многие якуты, навешивали тряпичные салама на ветви священных деревьев” (Казацкое богатырство. — С.47).
Со стороны отцовской родовы будущий поэт также испытывал влияние “фольклорной памяти”: “Бабушки Преловские, Анна и Людмила Степановны, в девичестве были казачками Епишиными и происходили из заимки Епишино, что и сейчас стоит напротив Енисейска, на восточном берегу реки. Но они были богомолками, а не певуньями, эти две старухи, потерявшие не на войне, а в застенках, своих любимых сыновей. Поэтому свою любовь они обрушили на меня в виде церковных песнопений, рассказов о родах Епишиных и Преловских, затем открыли мне наследственные хранилища, а вернее то, что осталось от обысков и арестов: жалкие крохи записей дяди Петра” (Казацкое богатырство. — С.47).
Таким образом, будущий поэт вырастал и воспитывался не только на сказках северных народов, но и в атмосфере родовых старожильческих преданий русских: “С детства меня окружал зыбкий страшноватый мир семейных легенд, казачьих реликвий и обычаев, побасенок и песен (в семье пели все, даже безголосые), а также фантастических родовых преданий (в последствии многие документально подтвердились). В памяти остались рассказы о землепроходческом и казачьем быте, о взаимоотношениях с исконным сибирским населением, о ссыльных большевиках, о партизанских буднях, о лошадях, об охоте и фатальном раннем сиротстве как Поповых, так и Преловских.
Поповы и Преловские сохранили, успели передать и мне тот, редкий теперь старожильческий говор, который когда-то широко бытовал среди первых поселенцев, сохранился еще и сейчас в поймах Ангары и Лены. Ему я навсегда обязан ранним причастием к речениям и лексике северной своей прародины. Стойкий говор этот и теперь на слуху”10.
Следует подчеркнуть, что А.В. Преловский-переводчик по-исследовательски точно обнаруживал не только расхождения в русском говоре и в народном наследии коренных народов, но и — схождения смысловые: “порой в русское краснословье забредала и якутская пословица или поговорка, навроде вот этой: “Уруу урааха учугей, уу чугаха учугей” — пусть поближе вода, пусть подальше родня. Эта житейская мудрость в ее якутском и русском вариантах была как родная в среде казаков, но употреблялась лишь в юмористическом ключе, когда наезжали гостевать многочисленные родичи. С тех пор и помнится на двух языках сразу” (Казацкое богатырство. — С.48-49).
Привитый с детства интерес к сибирскому говору русских старожилов Преловский продолжает укреплять в стенах Иркутского университета: “защищался я… (дипломная работа. — В.П.) у языковеда-русиста, прекрасного знатока языка и сибирских говоров Василия Дмитриевича Кудрявцева11”, монографическим исследованием о творчестве Л. Мартынова. Скорее всего это занятие было для начинающего поэта не проходным, именно поэтому его учитель по университету В.П. Трушкин, заметив серьезность намерений, приглашает Преловского-выпускника к себе в аспирантуру12.
О своем втором, поэтическом рождении писатель вспоминает так:
“Первая строка… Зимней якутской ночью выскочил во двор и остолбенел: небо надо мной было охвачено северным сиянием. Это были не традиционные круговые ленты сполохов, но разноцветные накрапы — как бы застывшие гирлянды праздничного салюта. Они усыпали все небо от края и до края, словно гигантские космические соцветия, росли и таяли, меняя цвета от всех оттенков зеленого до всех голубых и розовых… Восторг от увиденного и желание поделиться этим с ближними, спящими в дому, породили первые корявые рифмованные строчки”13.
Несомненно, детские впечатления от увиденного, эмоциональная память человека сохраняет на всю жизнь. И, думается, что сибирская природа, восхищение ее уникальностью сыграли не последнюю роль не только в определении своей темы в литературе, но и невольно пододвинули к задаче передать русскому читателю и национальное мировидение — через художественный перевод. Соседство, дружба, общность судьбы со многими литераторами народов Сибири, вне сомнения, не могли не укрепить А. Преловского в необходимости работы в области высокого искусства перевода. Отсюда — многочисленные переводы, которые начали возникать уже с середины 50-х годов — с якутского и бурятского, хакасского и юкагирского, эвенского и тофаларского, других языков многонациональной Сибири.
Следует особо подчеркнуть: большое значение для выбора Преловским авторов переводимых текстов сыграла скорее не географическая сопредельность, но — духовная общность судеб. Мальчик знал разговорный якутский язык, что помогало ему сдружиться с детьми аборигенов. Позднее он вспоминал: “Я рано познакомился с якутским фольклором, с поэзией, так что выход к переводам якутской поэзии был закономерен и естественен (выделено нами. — В.П. ). Еще Семен Данилов, мой старший друг и наставник в переводческом деле, ввел меня в круг якутских лириков: многие авторы… рекомендованы к переводам лично им самим”14.
Во вступительной статье к переводу “Гэсэра” А.В. Преловский признается: “походил, поездил и поработал на земле бурят и вокруг Байкала, и в Санаге, и в Братске, и в Тунке, и в Кяхте, и в Муе, и в Усть-Орде, и в Улан-Удэ столько, что остается лишь благодарить судьбу за щедрость. А сколько было переведено стихов бурятских лириков — тогда, когда основой для перевода стихов наших сверстников были дружба и общежительство” (С. 10).
Учась в середине 50-х годов на историко-филологическом факультете Иркутского университета, познакомился он и с бурятами-студентами и журналистами местных газет, например, с аларцами Жаном Зиминым и Кимом Ильиным, которые впоследствии стали известными бурятскими поэтами. Так, например, уже в 1973 году в Новосибирске вышел коллективный сборник “Поэты Бурятии”, куда были включены стихотворения и Кима Ильина, и Владимира Петонова, с которыми А. Преловский учился на одном курсе в университете в 50-е годы. Неоднократно бывал в Бурятии, и как результат, прежде всего, личных контактов с представителями бурятского народа — появление переводов из национальной поэзии.
Уже в начале 80-х годов, в предисловии к своему большому однотомнику А.В. Преловский заключает: “переводческая практика, особенно переводы поэзии народов Сибири, вот уже многие годы счастливо соседствуют с моей собственной, лирической, не мешая, но о б о г а щ а я ее (разрядка наша.— В.П.). Большим подспорьем в этом оказалась моя прошлая жизнь среди якутского и бурятского народов, в стихии их языка, быта и устного поэтического творчества. Последняя крупная работа — перевод бурятского героического сказания “Алтын Шагай””15.
А.В. Преловскому по праву принадлежит честь открытия русскому читателю древней поэзии тюркских народов в наиболее полном объеме. Если Г.Ф. Сысолятин посвятил себя переводам прежде всего поэтических и прозаических текстов литераторов, живших в XX веке, то задача его московского коллеги была, на наш взгляд по-своему более сложной — проникнуть в существо идейно-художественных истоков тюркской поэзии VI-XII веков.
Изучив подготовленный учеными материал, А.В. Преловский, прежде всего, пытается понять причины и смысл возникновения древнетюркской поэзии: “дальним предкам современных хакасов, алтайцев, киргизов и тувинцев, была свойственна поэзия как непременное условие их быта. Поминая мертвых своих, отдавая дань скорби, они в своих каменных писаницах-эпитафиях затрагивали такие проблемы, которые были дороги, жизненно важны для современников. А именно: верность воинскому и сыновнему долгу, своему роду-племени, своей земле, близкой и далекой родне. И уж, конечно, из каждого текста следует, что живую жизнь и все связанное с нею древние тюрки ценили превыше всего”16.
А.В. Преловским, переведшим к 90-м годам народные сказания многочисленных народов Сибири, была выработана определенная методика перевода. По его собственным признаниям в печати, переводчик сначала слушает сказание на языке оригинала, чтобы уловить музыку, закономерности ритма, особенности иноязычной поэтической речи, а затем уже, слухом проникнув вглубь оригинала, начинает переводить произведение на русский язык — так, чтобы было доступно русскоязычному читателю.
Но, одно дело, когда якутские, бурятские и хакасские народные сказания (или тексты оригинальных произведений) он мог услышать и воспринять из уст носителей (или авторов), а вот как проникнуть в музыку древнетюркского стиха полутысячелетней давности через научные переводы?
Вне сомнения, со временем будут сделаны так называемые параллельные переводы древней поэзии, в которых не будет усложняющих чтение комментариев. Но возможным это станет тогда, когда мир древнетюркской жизни, его реалии будут предметом изучения не малой горстки специалистов, а войдут в сознание многочисленных русских читателей. Пока же этого не произошло, и поэтому избранные А.В. Преловским принципы перевода древней поэзии тюрков остаются на сегодняшний день наиболее приемлемыми.
Переводчик применяет один из распространенных в народной поэзии (и в русской, и в тюркской) прием параллелизма:
Тринадцати лет от людей
отделился —
с властью бека своей
и с родней разлучился
И далее:
Солнцем в небе и народом
на земле не насладился —
и от жен, и от любимых сыновей
я отделился
Отдельные надписи (например, “Памятники с реки Барык”) объединяются переводчиком как бы дополнительно: графически. Каждая из трех строф имеет свой порядковый номер.
Привлечение А.В. Преловским разнообразных художественных средств создает не только сильное впечатление неподдельной скорби потомков, своего рода Памятник Скорби, но и показывает богатый художественный мир древнетюркской поэзии.
“Гэсэр” переводили два профессиональных поэта-переводчика — Семен Липкин, Владимир Солоухин и бурятский литератор и ученый Сергей Чагдуров. А. Преловский предложил свой вариант с сохранением особенностей древней рифмовки:
Не успел Шодорой ни одеться,
Ни вскочить в седло, ни оглянуться,
Ни взбодрить коня, как на подворье,
Ненароком вроде, остановлен
Был отрядом баторов Гэсэра…
(Перевод А. Преловского)
Устраняя недостатки ранних переводов, А. Преловский пишет: “В моем переводе личные песни и монологи персонажей, действующих на протяжении всего сказания, персонифицированы, ритмически закреплены за каждым: тирады Гэсэра, Хан Хирмаса, Макзан Гурмэ, Алма Мэргэн переданы в только им присущей манере. Ритмический рисунок личных песен Атай Улана после его гибели закономерно наследуют его последыши: мангатхаи, злые духи, Гал Дулмэ и т.д. Запев, пролог и эпилог, которые можно отнести к личным песням сказителя, даны также в одном и том же стихотворном размере”.
Следует указать и на смелую новаторскую особенность его стиля — ориентация не на “усредненный русский литературный язык, а скорее на старожильческий сибирский говор, характерный для Приангарья и Забайкалья, где бытовали бурятские сказания, столетиями соседствуя со старым русским выговором и лексикой”. Старосибирская лексика и фразеология придают переводу неповторимые черты сибирского произведения.
Так, например, переводчик использует в русском тексте такие сибиризмы, как “лончак” (годовалый жеребенок), “унты” (сапоги на мягкой подошве), “сарана” (лилия-саранка, многолетнее растение, корни которого съедобны, мука из них годится для изготовления лепешек):
На пути Гэсэр коня гнедого,
обратив в кремень, в карман запрятал,
сам он в странника преобразился
и пошел пешком, копьем копая
сарану и кое-как питаясь.
В целом, русский поэт А.В. Преловский критически переосмыслил опыт работы переводчиков-предшественников, восстановил в полных правах анафоричную (начальную) рифму как основное средство организации тюрко-монгольского эпического стиха, устранил двустишную систему русских переводов “Гэсэра” как не отвечающую его специфике, персонифицировал личные песни и монологи персонажей бурятского эпоса. Вместе с этим переводчик подверг русский перевод “осибириванию” — путем использования некоторых средств русского старожильческого говора. В результате мы можем утверждать, что именно эти черты стали специфическими для его переводческого стиля.
Художественные переводы современной и древней поэзии коренных народов Сибири А.В. Преловского являются убедительным доказательством подвижничества поэта в этом “высоком искусстве” (К.И. Чуковский). Языковой охват переведенных национальных поэтов и фольклора — более двадцати народов — внушителен. Выделяется и сравнительно разветвленная жанровая система переводных произведений — от больших (сказания, эпосы) — до “малых” жанров фольклора (лирические стихотворения, сказки, предания, народные рассказы, пословицы, поговорки, загадки, приметы, родословия, толкования снов, жизнеописания, проклятья, описания обрядов, поверья, наставления, благопожелания и др.). Общее количество отдельных изданий переводов сибирского фольклора приближается к 20 книгам (16 изданий). Параллельно выполнялась и работа собирательская: были систематизированы и подвергнуты литературной обработке исторические, лирические, иронические песни, былины, предания, заговоры, частушки, плачи, краснословье сибирских казаков XVII — XX веков
Вместе с тем, на сегодняшний день в отечественном литературоведении обстоятельный очерк о жизни и творчестве известного русского писателя, к сожалению, отсутствует, хотя время для появления его наступило уже давно. Думается, что недостает и обстоятельных работ о его переводческом мастерстве, которые не просто могут, а, на наш взгляд, должны написать литературоведы-носители якутского и бурятского, хакасского и тувинского, тафаларского и алтайского и других языков народов Сибири. Именно инонациональные литературоведы имеют прекрасную возможность сопоставить и по достоинству оценить оригинал, подстрочник и русский его перевод. Наша же задача более чем скромная: дать предварительные общие представления о переводческой практике А.В. Преловского и об ее основных принципах — как части его собственного творчества.
Творчество лауреата Государственной премии СССР поэта Анатолия Васильевича Преловского — заметное явление литературы Сибири 50-70-х годов XX века. В 80-90-е годы, а также в начале XXI века многочисленные книги художественных переводов поэта выдвинули его в ряд видных русских переводчиков второй половины XX века. Почти двадцать отдельных изданий переводов сибирского фольклора, вышедших в Москве, Новосибирске, Красноярске, Иркутске, Кызыле, вместили весомый опыт работы поэта, который нуждается в осмыслении. По нашим наблюдениям, на сегодняшний день в русской литературе, пожалуй, нет другого поэта-переводчика, который бы сделал столь значительный вклад в “высокое искусство” перевода произведений десятков больших и малых народов Сибири, древней и современной народной поэзии. А.В. Преловский перевел сказания: “Алтан шагай” и “Великий Гэсэр” и “Ереней”, бурят, “Кан-Кыс” — тувинцев, сказания хакасов, ненцев, манси, якутов, энцев, долган, кетов, кумандинцев, нганасан, орочонов, селькупов, теленгитов, телеутов, хамниганов, хантов, челканцев, шорцев, эвенов, юкагиров. Русскому читателю стали известны наиболее полно любовная лирика, легенды и предания сибирских тюрков, заговоры, благопожелания (книга “Колчан сердечных стрел”), шаманские песнопения тувинцев, хакасов, тофаларов и бурят, хакасская и тувинская народная поэзия. А.В. Преловский перевел разножанровые произведения саянских тюрков XIX века: лирику, эпос, сказки, предания, народные рассказы, пословицы, поговорки, загадки, приметы, родословия, толкование снов, жизнеописания, проклятья, описания обрядов, поверья, наставления, благопожелания. Он обработал, “осовременил” сказания сибирских казаков XVII — XX веков: исторические, лирические и иронические песни, былины, предания, заговоры, частушки, плачи, краснословье и т.д.
На русский язык им были переведены произведения якутских поэтов: Леонида Попова, Моисея Ефимова, Семена Данилова, Ивана Гоголева и др. (более 15 авторов), алтайских поэтов: Бориса Укачина, Эркемена Палкина, Лазаря Кокышева, ненецких — Прокопия Янтысыйя, Любови Ненянг, эвенских —Баргачена (Василия Кейметинова), Андрея Кривошапкина, Платона Ламутского, бурятских — Бато Базарона, Гунги Чимгитова и др. (более 10 авторов), хакасских — Михаила Кильчичакова и Н. Тинникова, юкагирских — Улуро Адо.
Помимо отдельных изданий и коллективных сборников переводы А.В. Преловского с 1950-х годов XX века публиковались в сибирских республиканских, областных и районных газетах, а также в журналах и литературных альманахах: “Сибирские огни”, “Полярная Звезда”, “Север”, “Байкал”, “Сибирь”, “Розовая чайка”, “Енисей”, “Новая Сибирь”, “Дальний Восток” и др. Целый ряд переводов А.В. Преловского представлен также в различных сборниках и антологиях сибирской национальной поэзии, вышедших в Москве, Иркутске, Новосибирске, Якутске, Улан-Удэ, Чите, Тюмени, Красноярске и т. д.
Произведения многих авторов с русских переводов А.В. Преловского вышли в заграничных изданиях на иностранных языках. На наш взгляд, переводы А.В. Преловского оригинальной и народной поэзии Сибири свидетельствуют о существенном вкладе поэта в области художественного перевода 80-х годов XX века — начала XXI века.