Роман-памфлет
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 4, 2007
Предисловие:
Они ведь думают, что темнота наступает, когда Мать-прародительница поднимается на своих крылышках высоко-высоко, в самую вершину конуса мира, и, растопырив ножки, опирается на нисходящие своды неба. Она вбирает в себя энергию света, затмевает его, лишая тепла весь подлежащий мир.
Но мы не в обиде, ведь должна же она чем-то питаться, наша супернебесная Мамочка. И весь свет, что целыми днями обрушивается на землю, теперь наполняет ее органы, особенно подобие мозга. Он впитывается в нее, как в губку, чтобы Мамаша могла потом поддерживать нас, обитающих внизу, вновь обретшимися силами. И меня, и их — всех. Какими бы мы ни уродились, несмотря ни на что, и какими бы делами ее ни прославили.
Она нас сделала такими разными! Пусть черными галантными кавалерами или рыжими чужеземцами, жестокими и коварными, пусть благословенными тлями, дающими божественный нектар, пусть даже демонами-коровками, убивающими молочных боженек. Все мы — яйца Приземленной Мамаши, с одинаковым пахучим клеймом. Абсолютно все. И вылупляющиеся из них малыши, очаровательные и еще такие глупенькие, и совсем уже взрослые и сытые особи.
Мать-прародительница умная и непогрешимая, она все правильно и навсегда придумала. Она создала этот мир и велела нам создавать свои по его образу и подобию. И вот так — тростиночка к иголочке, глинистый кусочек к камушку — растут муравьиные дома по всему миру окрест.
А за грехи наши приходят пожары и чертовы рыжие, рушатся муравейники от ударов слоноподобных бестий, населяющих тоже ее мир. Приходится терпеть, как велела Мать-прародительница, как терпела она на заре миротворения и даже раньше, когда еще ничего не было, и в этом ничего страдала она от одиночества. Не может она быть счастлива, если остается одинокой. Точнее — не могла. Видно, на то и Мать, чтобы родить мир и всех его существ по одному ей понятному промыслу. Теперь она счастлива, и ей не нужно подношений, как считают пленные рыжие, а ее храм — и их дома тоже, пусть они называются норами.
Эти рыжие не правы, когда провозгласили все вокруг похожим на одну большую клоаку, что с них еще взять? Мир гораздо лучше, чем думают многие, копошась в свежепахнущем содержимом. Просто наши враги живут слишком близко от дикого пастбища, и им никуда не деться от зловония. Но, несмотря на это, они тоже счастливы, так как Мать заботится о них, дает день, пищу, землю и карает тоже.
По части наказания, признаться, она поднаторела за многие столетия. Такое счастье пасть от челюстей этих свирепых еретиков, ведь это Мать их придумала, а они неразумные, и потому их не надо убивать больше, чем необходимо для окончания войны.
Еще вчера и я так считал, Великий Один.
Четверг, 20.15. Великий Один из клана черных:
Верховный жрец, то бишь я, отвлекся от дум. Опять эти идиоты волокут в ворота большущую дохлую муху. Пыжатся, упираются лапками, но пока не сломают крепкие ворота — нипочем не затащат. Надо им сказать что-нибудь, вразумить, пока не поздно. Но они не услышат, потому что родились глухими к голосу разума.
— Эй, вы там, чучела гороховые, бросьте это занятие, лучше разберите притолоку!
Бесполезно, продолжают пыхтеть и катить ее в гору. Да и черт с ними. Надо проверить посты, поскольку рыжих опять с утра видели на Большой поляне. Треклятая Мать-прародительница создала их на нашу голову, теперь вот мучайся ежечасно. И кто придумал совмещать воинские и жреческие обязанности в одном сословии? Как жрец, я должен оправдывать существование врага, а как верховный главнокомандующий — изобретать всё новые способы защиты от него. Да что там — Мать и придумала, опять же страдай от ее огромной мудрости. Страдай и благоговей.
Свет клонится к закату, конус опять накренился так, что Мать уже не летит, а карабкается по склону мира, чтобы заткнуть своей задницей световую дырку. Спрашивается, на кой ляд она ее прогрызла, если вынуждена каждый раз закрывать собой? На ночь издавна положено запираться, как запирается день от ужасов ночи. Законы, придуманные однажды, приходится соблюдать непременно.
За первым же поворотом боевой жрец, стоящий наизготовку, в знак приветствия потер передними лапками и снова застыл. Это Дурашка, клоун от рождения, перенял от мух дурацкое потирание лапками и в ус не дует, а меня аж тошнит от его номера. Даже попахивать начинает навозом, когда он пародирует этих ангельских созданий. Когда-нибудь разжалую в простые солдаты, пусть только попробует еще раз изобразить полет шмеля в камышах или что-то в этом роде. Не посмотрю на былые заслуги.
— Все в порядке, Великий Один, ни одного рыжего поблизости нет. Пост приказано перенести на сосновую шишку и рассредоточиться. Мой напарник уже там, организует скрытность.
— Хорошо, Степенный Тридцать Два, будь начеку и не спускай глаз с тропы и травы вокруг. Я пройду дальше и вернусь только с арьергардом на закрытие Дома.
— Аминь.
Степенный Тридцать Два перебежал на другую позицию, грузно, но все еще очень быстро. Стареет вояка. Хоть и Дурашка, но молодец, ему осталось два броска до намеченной цели.
Аминь, аминь.
За холмом снова передвижной пост, здесь только-только остановились Гай с Луцием, запыхались от быстрого бега. Луций еще молодой, более выносливый, вон не удержался, заматерился на “рабочего”, недостаточно упирающегося, чтобы нести в Дом умерщвленную козявку. Видно, что он хочет наподдать ему сильного пенделя, но досадливо сдерживается. А Гай стоит, набычившись, ему и дела нет до окружающих, весь внимание на опасность. Пора, пора его переводить в “степенные”, а то прокиснет в “бегунках”. Ведь Гаю еще и в “достойных” найдется место. Кто знает, может быть, через сто-двести лет, когда посох начнет вываливаться из моей руки, дослужится еще до “великих”. Пора начинать растить себе смену.
— Бегунок Пять и Усатый Сто Восемь приветствуют тебя, Великий Один. Смерть коровам и всем остальным врагам нашего Дома!
Воинственный клич заставил всколыхнуться тенета ближайших лишайников, какие-то мошки даже брызнули со страху чересчур вонючими жидкостями. Эти вечно сырость разводят своими промежностями, никакого удержу на них нет.
— Что слышно?
— Все спокойно, Великий Один. Хочу сменить позицию на более выгодную, хотя бы вон на ту травинку, что под чертополохом. Оттуда должно быть больше видно. Надо только здесь все основательно обнюхать, вдруг запахнет рыжими. Больно уж место какое-то подозрительное, болото, опять же, близко.
— Молодец, одобряю, Пятый. И выношу особую благодарность за утро, ты был великолепен сегодня.
— Служу с честью, Великий.
— И еще — утром следующего года заступишь на пост возле двенадцатых ворот. Готовься к “степенности”, храбрец.
— Служу с честью, Великий.
— Не по форме отвечаешь.
— Аминь, Великий.
Вот так-то, ухмыльнулся я. Господи, сказал я это или только подумал? Судя по морде Сто Восьмого, сказал, ухмыляется, зараза.
— Пленных не брать, — вот это уже прощание что надо, обязательное упоминание смерти всуе. А то “вот так-то”. Сразу чувствуется, что Пятый у меня в любимчиках, и одергиваю его так, для проформы. Надо быть осторожнее. Дисциплина сейчас важнее всего.
Высоко вверху пронеслась оса, полосатая одинокая убийца. Давненько она зарится на меня, вечно голодная и оттого рыщущая. Я погрозил ей своим посохом вслед, оса дала лишний круг и зажужжала дальше, не решившись напасть. Вот же нашлась напасть на нашу голову. Жужжит и жужжит себе в небесах, как полоумная, одни примитивные инстинкты на уме. Хоть бы слово вымолвила на прощание, а то никак не поймешь — есть у нее настоящий разум или нет? Полагаю, что нет, но кто ее знает?
Болит ампутированная лапка слева, который десяток лет болит, хотя ее давно уже нет. Как здорово было в молодости. Задорно, весело, бесшабашно, без сегодняшней брюзгливости. В атаку так в атаку, словно на праздник, душу отвести в рукопашной. Зачем это возвышение, что расслабляет, отвлекает на дурацкие молитвы, делает киселем, а не солдатом? Впрочем, кому-то тоже надо петь псалмы, не всем же думать на бегу, как побольнее ухватиться. Не зря я только что думал о возвышении Пятого, да чего там — повысил уже. Двенадцатые ворота расположены высоко, почти на уровне трухлявого Западного пня, у некоторых даже головы кружатся от “степенности”. Интересно, а будет ли болеть ампутированная голова?
Вспомнился Истребитель Вшей, корешок мой с детства. Бравый был забияка, спас меня тогда в бою на переправе. А я его — нет, бился совсем в другой когорте, узнал уже после победы, что он погиб. Кем бы он сейчас был? Первым, наверное. А так мне приходится ломать голову над управлением этого сброда… Чего это я о нем вспомнил? Ага, я же тогда Гая за него разжаловал в “бегунки”, обвинив в несоответствии. Для большего правдоподобия чуть башку ему не свернул, а кому-то и оторвал подчистую…
Возвращаются “сторожевые собаки” (СС). Скоро начнет дюже смеркаться, им не успеть, если повременить немного. Смерть в темноте никому не нужна. А если выживешь — двинешься разумом от страха, никто никогда иначе не пережил ночи. Солдат уже не солдат, маршал — не маршал, только гусениц таскать, презренное занятие.
Встречу их и побегу вместе, как в молодости. Надо раньше начинать отзывать посты, рыжие ведь тоже ночи боятся. Что им делать вдали от своей норы в такое время? Ну, а если какие-то самоубийцы и найдутся, то потерь больших не нанесут. Работяги тоже могут сами отбиться, а кто останется в живых — доковыляет.
Мимо бегут запозднившиеся “рабочие”. Вон, целая группа придурков волокет сухой лист, могут не дотащить такую тяжесть до темноты. Поскольку слов эти болваны не понимают, пришлось дать по корпусу парочке, тащивших крыло бабочки, подбежали помогать. Теперь порядок, управятся.
А здорово Бегунок Пятый завалил утром чужого. Словно знал наверняка, где его найти. Выследил сам, пока Луций стрекоз ловил, и одним броском перекусил тому шею. Луцию оставалось только лапами развести над безжизненным тельцем. Сам он стрекозел, не видать ему звания “бегунка”, как своей шеи.
Ну, все. Бежим. Как классно, в едином строю, эсэсовцы переглядываются, знают, собаки, мою слабость, даже ряды подровняли, чтобы Великому было приятнее. Ох, молодцы. Как на штурм — так же молча и решительно. К черту бы этот сан верховного…
Пятница, 05.55. Великий Один из клана черных:
Всю ночь что-то выло за стеной муравейника, что-то другое прошествовало совсем рядом, чуть не проломившись в крышу. Что-то третье ухало и очень плотоядно чавкало при этом. Хорошо хоть Мать догадалась создать этих ночных тварей так, чтобы они боялись наших укусов, даже полусонных. Придумала тоже — чтобы маленькие могли всегда обидеть тех, кто больше их? Подобное если и возникнет, то только в сумасбродной голове самочки. А рыжие еще успоряются, будто прародитель произошел от их далекого предка, и сразу лезут в драку. Надо ж догадаться — чтобы боженька был когда-то обычным рыжим балбесом! Нехристи.
— Великий Один, пора на выход караула. Задерживаемся.
— Знаю, Великий Два, просто опять задумался.
— О чем ты все время думаешь, Великий Один? — Прокуратор опасливо оглянулся по сторонам.
— Да обо всем, — захотелось мне отмахнуться.
Но Второй был, как всегда, начеку со своими фальшивыми цитатами:
— Не думай, Мать-прародительница уже обо всем подумала, нам остается только исполнять.
— Я так не считаю.
— Тише ты, священный синод не дремлет даже ночью, — опасливо оглянулся Прокуратор, затем поглядел снизу вверх. — Проснешься как-нибудь, а считалки-то и нет.
— Великого не посмеют тронуть.
— Как знать. Джордано в соседнем городе тоже так думал.
Да, Джордано был смутьяном еще тем, даром что дослужился до главного “великого”. Темная история. Своя же охрана и расчленила его на части. Говорят, якобы не разобрались в темноте муравейника, почуяли запах рыжего и выполнили долг. А Джордано, рассказывают, перед этим долго беседовал с пленным рыжим, даже отпустил его на все четыре стороны под ропот недовольной армии. Идеями рыжего пропах, что ли? Как бы там ни было, а как стемнело, так и устроили Джордано “темную”. Шуму-то, шуму было потом!
И вони от святош. С тех пор у меня нет охраны.
Выход караула особенно красив при ясной погоде. Все верят, что Мать-прародительница каждое утро создает ее, дождь или яркие краски. Мы как бы провожаем на ночь состояние дня, передохнуть до следующего года, а потом встречаем. Но чудится мне, что священный синод несколько перемудрил. Я-то часто не сплю в межсезонье, обуреваемый заботами, слышу, как за полночь бушует ненастье. Похоже, если Мама и создала погоду, то теперь она ведет себя так, как ей самой заблагорассудится. Как бы эти ночные твари не были из того же теста, боюсь, однажды наплюют на условности при свете дня — и амба. Не спрячешься от них ни в какое подземелье. И эти рыжие им подстать.
Стоп, что-то много ереси для сегодняшнего утра. Еще начну вслух изъясняться, морочить других новыми измышлениями. Определенно, выдам себя с головой.
Блестят хитиновые доспехи на свету, солдаты шагают ровным строем, поделенные на реципалы, легионы, когорты, манипулы. Во главе легиона — командир со штандартом, когорты — с широченной бляхой на груди. Вон Гай выводит своих СС, все как на подбор, не меньше двух миллиметров ростом, богатыри. Отчаянные, как и он сам. Заработал, не спорю, такую честь, но не мешало бы и кинуть благодарный взгляд благодетелю! Вчерашний “бегунок” загордился? Или не может мне простить историю с Истребителем Вшей?
Ничего, окоротить недолго в случае чего.
Следом — Луций с преторианцами, у него воинство поменьше, как и положено “усатому” командиру. Но, несмотря на свою приземистость, из них каждый стоит десятерых, да еще мизинчика. Тоже мерят шаг, маршируют, словно на параде. Нравится “усачам” воинская служба, свысока посматривают на зачарованных малышей, грубо расталкивают “рабочих”. Посторонись, чернь, элита идет.
Легионы наконец выстроились, пора говорить напутствие.
— Орлы! — мой голос зазвучал как всегда твердо и ободряюще. — Готовьтесь к вторжению, будьте начеку! Мне нужны ваши жизни!
Как обычно — лаконично и очень бодренько. Чуточку тревожно, но бравые солдаты только воспрянули духом, что появилась возможность умереть с отвагой.
Гаркнув в ответ, легионы начали расходиться в назначенные накануне направления. Нынче их командиры получили задания, отличные от вчерашних, полагаясь на интуицию главнокомандующего. Чую, чую, будет сегодня битва. Жаль, конечно, не удалось взять пленных, сначала Гай перестарался со всей своею лихостью, затем еще приданная ему центурия, догнавшая таки второго убегающего разведчика. Растерзали так же быстро, невзирая на отчаянные крики Луция, даже пикнуть не успел. Сегодня каждый солдат знает, что не должен убивать, как бы ни хотелось. Даже если ему в это время перегрызают глотку. И не только по заветам праматери, а потому что нужны срочные разведданные. Знать-то они знают, а вот как поступят на самом деле?..
Еще один мой любимчик (надо быть честным хотя бы внутри себя) выдвинулся с крохотной сотней “спецветеранов” в сторону Большой поляны задолго до построения. Он-то уж точно все высмотрит там, оттуда всегда накатывают рыжие. Должно быть, уже пересекает ее под прикрытием прошлогодней листвы. Одинокая липа густо устлала все вокруг себя, нам на благо. К тому же, “спецветераны” не пахнут, обучены тайному проникновению, их задача приблизиться к норе рыжих и высмотреть приготовления. По возможности, не обнаруживая себя, подкрасться вплотную. Железняк, однако, приготовил своих бойцов к вероятной стычке и неминуемой смерти.
Пятница, 09.22. Оса-охотница, без всякого клана:
Жрать охота нестерпимо. И, как назло, ни одной пчелы на поле и в поле видимости. Вроде бы и лужок не рядовой, такой духмяный, что у самой голова кружится, а не летят они сюда, проклятые. Зато муравьев — хоть отбавляй, маршируют и маршируют плотными рядами внизу. Видать, маневры. Может, все-таки полакомиться каким-нибудь жирненьким генералом? Нет, лучше не рисковать.
Вот вчера повезло. Опять нарвалась на философа из берестяного улья, их там что-то поразвелось в последнее время. С балаболами не от мира сего всегда приятно пообщаться тет-а-тет, причем гораздо безопаснее, чем с обычными пчелами. Поздороваешься с ним повежливее, склонишься якобы в благоговении, а он уж и рад, давай разглагольствовать о путях познания, бяшка. В это время ему и пику в бок поглубже. Пардон, месье, жало. А с рабочими лошадками такой номер никак не прокатит. Нужно четко все рассчитать, чтобы и обед укокошить, и самой вовремя слинять.
Чем больше охочусь в этой жизни, тем больше убеждаюсь: только трутни склонны к пустому созерцанию. Мужики, пожалуй, самые ленивые и брехливые создания на свете. Почему бы, впрочем, не пофилософствовать, если тебя кормят или носят взятки? А тут приходится сбивать крылья, чтобы познать, где и во сколько удастся отобедать. Иначе весь день чувствуешь себя не в своей тарелке… Что тот мудрец напоследок бубнил? Что “солнца немеркнущий свет всегда восходит на востоке” и что “надо встречать его пением крыльев”? Складно, конечно, только кто этого не знает? Ох уж эти философы, возьмут банальную мудрость из воздуха и обязательно припишут себе. Но, несмотря на это, я их очень люблю. Шибко вкусные.
Перехватилась мошкарой попутно, пыхнувшей из-под брошенной сломанной ветки. Противно, правда, но очень питательно, зараза.
Ах ты, боже мой, сахар, настоящий сахар, и так много видела всего лишь раз! Сладкий до умопомрачения, рафинадушка ты мой. И, как всегда, брезентовые толкутся рядом, приходится лавировать между ними, опасаясь взмаха. Тоже сбежались на сладенькое, поганцы. Не отдам, сколько ни выпрашивайте.
Фасеточные глаза закатились от наслаждения, когда я начала облизывать первый кусочек. Меня попытались отогнать, отвадить, уже и сачок для бабочек пошел в ход и спешно свернутый “Newsweek”. Шалишь, бродяга, осу-одиночку голыми руками не возьмешь. На меня не подействует даже целое облако дихлофоса.
Снова и снова пикирую на заветные белые кирпичики, ничто не остановит жгучую молнию. Куснула кого-то по касательной и снова припала к вожделенному святому месту. На короткий миг почувствовала себя приобщенной к торжеству высокого разума. А ведь где-то рядом еще тянет из плетеной корзины ароматом обожаемого винограда вперемешку с грушами.
Да отстаньте же вы, втыкаю сгоряча кому-то острие сквозь рубашку. У, нелюди, нет на вас управы…
Мозги брызнули по картонной коробке от удара газетой. Еще одной сластеной стало меньше на свете.
Пятница, 12.17. Великий Один из клана черных:
Давно прошло уже утро, два курьера от Железняка говорят одно и то же: все тихо. Рвутся назад, чтобы успеть к обещанной грызне, аж усами шевелят.
— Великий Восемь, отправь эту парочку в Грибную канаву, пусть все проверят, как следует.
— Зачем? — отозвался Кошмар.
— Не рассуждать. Возвращаться по очереди.
— Аминь.
Что-то сегодня происходит не то. Явно не то. Вторжение, если и было запланировано, уже давно бы произошло. Уже погибла бы сотня Железняка вместе с командиром, прикрывая отход оставленных в скрытом арьергарде вестников. Уже шел бы бой на краю Большой поляны с легионами, изготовленными на задержку врага. А главные силы уже почти собрались бы со всех вероятных троп агрессии на единую избранную и готовили контратаку. Но нет, все неожиданно тихо. Не похоже на рыжих.
Великий Восемь звучно распорядился за стеной и вскоре вернулся. Два “спецветерана”, как сумасшедшие, понеслись в противоположную от Большой поляны сторону, я смотрел им вослед, пока не скрылись за поваленным деревом.
— Думаешь, готовят блицкриг? Тогда почему из Грибной? — Кошмар быстро вернулся за новыми распоряжениями.
— Не знаю, Восьмой. Мы их столько раз били, что на блицкриг надеяться может только отчаянный головорез. Что касается канавы — там никого нет сегодня, единственное направление без присмотра. А вот с остальных обязательно прибегут недобитые, если что… И еще — немедленно закрой второстепенные ворота-норки и собери весь гарнизон на главных вратах. Подели стражников поровну, возьми в помощь Третьего и Пятого Великих для скорости.
— Аминь.
Смотри-ка, уже не оговаривается, понял, что загрызу, если еще раз обсудит приказ…
Прошла уже середина года (по календарю рыжих, как и по некоторым другим, — середина дня), новые посланцы от Железняка твердят по-прежнему: в норе спокойнее, чем даже обычно.
В Грибную их отправлять слишком поздно, на помощь тем предыдущим двоим, поэтому пришлось растворить в комендантских ротах. Пусть заодно обучают новобранцев обращению с соломиной. Это мое нововведение. Уже половина войск кроме челюстей использует в бою заостренные копья. Берем их передними лапками, и давай орудовать напропалую. В бою еще не проверяли, но на учениях смотрится потрясающе. Священный синод был так недоволен, что чуть не сразу хотел предать меня аутодафе. Впрочем, подобное удовольствие им пришлось благоразумно отменить, поскольку их заранее окружили целым манипулом “бывалых”. Пикнете, мол, мокрого места не оставлю. С тех пор “святые” близко ко мне не подходят.
Вот и сейчас их нет рядом. Очень хорошо. Никто не нудит, и не надо объяснять свои действия, чтобы сохранить видимость коллегиальности. Никто не лезет с дурацкими советами, имеющими тон приказа, зазря не одергивает. Заодно и мне не надо лезть на рожон, когда особенно припечет от нашептывания. Впрочем, если допущу ошибку, будет столько крика… Не сносить головы, как говорится.
Пятница, 13.00. Великий Один из клана черных:
Конус мира стоит вертикально. Небесный свет палит нещадно, нагоняя дремоту на изготовившихся к бою солдат. Работягам наплевать: чем жарче, тем легче работается. А бойцам в их долгом ожидании приходится весьма несладко, это такая тяжесть — сдерживать эмоции. По себе отлично знаю, как легко попасть в ловушку от безделья: только помани возможностью погеройствовать — бросишься очертя.
Рыжие знают такую нашу слабость, частенько используют ее, и не безрезультатно. И никак не истребить эту горячность. Почему так? Не могла подобным образом придумать Мать-прародительница, она что, сумасшедшая на самом деле? Что-то не то происходит в этом мире, идет совсем не так, как она сотворила. Значит, и нам нужно поступать не так, как учила мамаша. Рыжих надо уничтожать, хватит с ними нянчиться. К сожалению, ни преемник Джордано — Галл, ни другие ближайшие соседи не вняли моему предложению о совместном походе. Мы оставлены один на один с извечной опасностью в который раз… Понятно, что рыжие в первую очередь лезут на наш Дом оттого, что он ближе всего к их логову. На своем веку не помню ни одного нападения на дом в лощине либо на дом в березняке. И это, несмотря на то, что агрессивность рыжих усилилась неизмеримо. Их атаки участились не меньше, чем в пять раз, за период моего правления. Здесь как будто медом намазано.
Слышал бы сейчас эти терпкие мысли глава синода — интересно, заикнулся бы о вольнодумстве? Или бы опять испугался суровых солдат с копьями? Меня и так после того случая прозвали Копейником. Накопаю могил, кому следует…
Я прислушался инстинктивно. Нет, показалось.
Или взять, к примеру, этих каучуковых великанов. Вроде не нападают, но некоторые нас едят. Ну, понятно бы, если б просто ели, а то ведь высосут весь боезапас яда и выплевывают, кряхтя от удовольствия. А эта их непонятная страсть к локальным пожарам? Кто не знает, скажу: бывают такие пожары, которые устраиваются сами по себе, без грома и молний. Горят где-то в одном месте и всегда гаснут, не переходя в большой костер. Так вот, стоит такому где-нибудь случиться — тут как тут каучуковые, устраивают свои оргии. Еще и огонь поддерживают, ветки подбрасывают. Разве могла создать мамаша подобные существа, которые не боятся пламени? Однозначно не могла, это противоестественно. Вывод — либо ситуация вышла из-под контроля, либо каучуковые вовсе не ее детища.
У меня аж дух захватило от этой мысли. Что-то я сегодня перебрал с сумасбродством. Сказывается напряжение последних лет, хотя рано или поздно мне суждено было до этого додуматься. Действительно, ведь кто-то же создал Мать-прародительницу? Не была она вечна. Или все-таки была?
Баста, хватит на сегодня. Если останемся живы, еще покумекаем на досуге.
Пятница, 13.15. Великий Один из клана черных:
Жару, как бы издеваясь, на одну секунду заслонило крохотное облачко. Оно подрожало немного и тут же растаяло, оставив нас один на один с неизвестностью. Небесный свет сегодня у нее в союзниках, не спасает ни тень травинок, ни тщетные умозаключения. Солнечные часы, недавно изобретенные, слишком медленно идут.
— Великий Один, еще один вестник прибыл от Железняка. Все по-старому, никаких изменений…
Я не сразу отреагировал на приход Великого Кошмара, еще некоторое время медлил, выглядывая на плац перед муравейником. Ах, чтоб тебя…
— Восьмой, срочно отзывай всех “рабочих” и “охранение” в Дом, — вырвалось давно зреющее решение. — Праздник труда на сегодня закончен… Постой, бродяга!
Восьмой, преждевременно бросившийся исполнять приказ, остановился, как вкопанный. И этот измучился от бездействия, летит, словно угорелый, не дослушав до конца и не отдав честь.
— Отзывайте все легионы и всех СС. Кроме “спецветеранов” Железняка. Передай им по цепочке, чтобы взяли пленного по-тихому. Если не успеют донести, пускай допрашивают и кончают на месте.
— Кончают? — он чуть не выронил посох, больше походивший на булаву (еще одно мое изобретение).
— Да, кончают, — (плевать мне на “святых” с их догмой достаточности убийств). — А лучше даже двух пленных.
— О, Великий Один, я понимаю тебя. Аминь. Могу ли тогда привлечь к исполнению других равных себе?
— Всех. Бегом!
Я остался совсем одинешенек. Какой прекрасный момент упускают “святые”, чтобы наверняка свергнуть меня. Ни одного из ближайших соратников нет поблизости, вон они забегали по тропам, а охраны у меня, как известно, давно уже нет. Войска все на полях. Правда, половину из напавших я успею отправить на тот свет своим дротом, но останется же вторая половина, в конце концов!
Кстати, есть ли после смерти свет? В какой мир попадают мертвые? Не верится, что он должен быть похож только на страшную-страшную ночь. Одним бы глазком заглянуть.
И попадают ли туда рыжие? А то ведь скучно будет без драки в раю.
Пятница, 13.20. Великий Один из клана черных:
— Здравствуй, Великий Один…
Кажется, я ошибся. Не прошло и пяти секунд одиночества, как заявились “святые”. Хорошо хоть не всей толпой, этих-то я раскидаю в два счета.
— Приветствую тебя, Святоша.
— Ну, что за фамильярность, Первый? Ты опять нарушаешь общепринятые нормы поведения…
— К делу, — я не на шутку разозлился ко времени его прихода, еле сдерживаюсь, лезу в бутылку в самый неподходящий момент. Можно сказать, прямо провоцирую на государственный переворот. — Ты же пришел сюда не расшаркиваться попусту?
“Святые” продолжали прибывать. К первой группе из трех муравьев добавилось еще столько же.
— Что происходит? Почему?.. — начал было вошедший.
— Стоять! — осенило меня. Все же осмелились, насекомые, выжидали, видать, удобного момента.
Очередная входящая тройка остолбенела в проходе от грозного окрика. Первые шестеро попятились в страхе. Зубы, значит, хотели заговорить, а потом накинуться всем скопом? Сколько они заготовили против меня челюстей?
— Ты не понял, Первый. Остынь. Да что с тобой происходит?
Верно, коридорный ход пуст. Вдевятером им со мной не справиться, это не мятеж. Вдевятером они приходят, чтобы, согласно ритуалу, известить о каком-либо своем решении. Например, истязании очередной души, заблудшей в ночи, или внезапно наступившем празднике, календарь коих они каждый раз кроят по-своему. Мне даже стало стыдно немного за свою несдержанность. Были времена, когда нас не могла разлить вода со Святошей, а вот до чего дошло.
— Прости, Первый. Я стал чересчур раздражительным. Мы на грани войны, которая почему-то не началась. Поэтому и нервничаю.
— Извинения приняты. А объяснения — нет. Что война не началась — очевидно и младенцу. Почему не началась? — Святоша опасливо покосился на увесистый заостренный дротик, но приблизился.
— Спроси что-нибудь полегче. Я ломаю голову с самого утра над этим вопросом.
— Может, ты ошибся? Войны и не должно было быть? — его голос по-дружески вкрадчив и благожелателен.
Ну, конечно же, это хороший повод для смещения Великого Один. Никак не могут дождаться.
— А хотя бы и так? — с нервами надо что-то делать, я выпалил дерзость, даже еще не додумав до конца более благонадежный ответ. — Ты, что ли, непогрешим?
— Забываешься, Первый, — голос Святоши Один продолжал звучать вкрадчиво, но уже с угрозой.
— Уходите, праматерь вас забери.
— Как это расценить, Первый?
— Как приказ, Первый. Я ввожу чрезвычайное положение и приостанавливаю все обычные мероприятия, — меня несет будто ветром, не могу остановиться, как ни цепляюсь за остатки рассудка.
— Тебя надо на это уполномочить. У нас хоть и военная, но все же демократия!
— Нет времени совещаться. Чем препираться попусту, займитесь своими прямыми обязанностями. В конце концов, я же не арестовываю вас. Плюньте и вы на формалистику.
— Ты меня все больше удивляешь, Первый.
— Вы можете идти.
Святоша на мгновение запнулся и потерял нить мысли, слишком много наглости для короткого разговора. Я снова спокоен снаружи, хотя внутри все клокочет. Без удивления наблюдаю, как он выпроваживает собственных спутников, кратко напутствуя распоряжениями. Судя по их характеру, чрезвычайное положение принято без обсуждений. Сам он не торопится меня покинуть, придется еще что-то выслушать, он хочет остаться наедине. Осторожный, сурриката, чувствует, что в таком состоянии я его разорву, если дойдет дело до крепких выражений. Но смел, надо признать.
— Я хочу спросить тебя наедине, — начал он, немного выждав.
— Спрашивай, инквизитор.
— Правда ли, что ты вел переговоры с Бруном и Лео о превентивном выступлении на рыжих?
— Конечно, правда, — я не собирался юлить. Странно, что он ничего не знает о переговорах с Галлом и Кельтом, проведенных еще раньше. Или приберегает напоследок?
— Ты понимаешь, что это уже слишком? Это даже не нарушение канонов субординации, обычных для тебя. Это изменение идеологии, которое может иметь катастрофические последствия…
— Почему изменилось русло Северного ручья?
— Что? — он снова оторопел от неожиданности.
Глупейшая ситуация. Но мне она нравится, потому что впервые за столько времени Святоша не знает, что ответить. Время течет подобно липовому ликеру, каждая минутка лоснится боками. Так из искорок секунд и сливающихся минут складываются полновесные часы-месяцы, а из тех — сутки-годы. Отчего-то вспомнился вдруг рыжий полумесяц, принятый за основную единицу времени у врага, и это меня встрепенуло в сладчайший из моментов.
— Я спрашиваю: почему Северный ручей теперь течет ближе к Дому ровно на длину перегородившей ему дорогу скалы?
— Ты сам отвечаешь на свой вопрос его постановкой, — замялся визави, обсасывая травинку.
Пока он не опомнился, надо наступать.
— Ты согласен, что Мать-прародительница устроила так, что скала перегородила ручью дорогу, и он изменил свое русло?
Интересно, когда его взбесит такая моя обстоятельность? Смотри-ка, он только кивает, соглашаясь со сказанным.
— Так вот, Мать-прародительница устроила так, чтобы я решил лучше провести превентивный удар по рыжим, чем ожидать нападения, — рубанул я наконец выстраданным аргументом и затих.
Если добавлю, что пару домов рыжих я планирую стереть с лица земли, это будет перебор. Но все равно немая сцена. Такого нахальства Святоша не ожидал. Теперь примирения не будет никогда, он понимает, что если я решился на подобные действия и так себя ставлю, то пойду еще дальше. Лучше бы ты накинулся на меня со своей сворой сейчас, больше такого случая я тебе не представлю.
Судя по движениям усиков главного инквизитора, он думает о том же. Поздно, “великие” уже возвращаются со всех сторон в Дом. Уже слышен их топот, разгоряченный запах. Мне достаточно одного-двух, чтобы покончить с синодом раз и навсегда. Но на это надо решиться. Проще их отодвинуть и посмотреть, что будет дальше.
— Я хочу присутствовать при отдаче приказов.
— Нет, — отрезал я. — Занимайся своим делом. Мне донесли, что ты опять задержал рабочего, который научился думать. Это очень кстати. Я разрешаю в виде исключения изгнать демонов из этого бедолаги немедленно. Без суда. Синод в последнее время слишком много попустительствует безумцам, пора вернуть ему былую мощь.
Звучало как издевательство. Святоша порывисто выбежал. Нервы сдают не только у меня.
Пятница, 15.01. Великий Один из клана черных:
Рабочие муравьи притащили в Дом пришибленную осу. Она еще тепленькая, на ее изуродованной голове остатки счастливой улыбки, несколько набекрень. Легкая смерть. Ну, хоть в последний миг жизнь у охотницы наладилась, теперь и вовсе будет хорошо. Не придется выслеживать трутней, притворяясь образованной, и каждодневно доказывать свое превосходство над самочками из ульев. Помню их стычки и разгоряченные споры, с припудренными пыльцой злобными носиками. Ладно бы мужиков делили, у ужаленных дев такое случается, а то — кто пушистей, кто выше залез, у кого брюхо помохначе. Смешно. Недаром их самцы зануды.
— О, Великий Один, все возвращаются, заминка только с легионом Циркуляра, — доложил мне Красс, появившийся первым в просторном зале. Едва разминулся с ошалевшим инквизитором.
— Что с ними? Встретились с древоточцами и опять не удержались позабавиться?
— Нет, Первый. На их пути разлеглись каучуковые, колдуют над локальным пожаром, пришлось обходить.
Каучуковых только теперь не хватало. Хотя что я, ведь они появляются ровно через пять лет, редко когда раньше? Сейчас как раз пятничный год клонится к закату, этого следовало ожидать. Что интересно: если они забредают к нам в середине семилетнего цикла, то странная периодичность все одно соблюдается помимо этих внеплановых приходов. Впрочем, разгадка проста, именно в такой последовательности случаются локальные пожары, а уж вслед за ними жди каучуковых. Сотканные из тени тела тянутся к свету.
Любопытно, откуда они приходят и куда исчезают снова? Конусовидный мир (скорее похожий на каплю) такой маленький, но у нас нет ни времени, ни возможности его обследовать досконально. Так и не удается выяснить происхождение этих пахнущих резиной дурней, как ни задумывались. Ведь пришлось бы строить ночные убежища за землями рыжих, чтобы наблюдать за великанами. Да и что толку? Землю со всех сторон окружает мировой океан, в нем нет места неведомым почитателям огня. По преданиям, наша земля лежит на спинах трех гигантских пескарей, они бы давно их схарчили, окунись кто ненароком. К берегу океана подходили только жители дома, управляемого Лео. Но не могу подвергнуть сомнению их многочисленные наблюдения, даже отсюда видно, что плоскость мира изгибается на горизонте и уходит резко вверх, к острию каплевидного Универсума. Негде там спрятаться.
— Вот что, Пятый. Пока нет Восьмого, объявляй чрезвычайное положение сам, подключи всех, кроме Второго и Третьего. Их пришли сюда срочно. Будем править триумвиратом, — не стал я ему объяснять, что опасаюсь синода. — И поторопи Восьмого, он мне нужен еще больше. Свободен.
— Аминь.
— А я уже здесь, Первый, — Восьмой на мгновение перегородил дорогу Пятому.
Молодчага, явно чует что-то недоброе. В коридорном ходе стих топот убежавшего Красса. Но ему на смену Дом заполняет многоногое оживление.
— Неужто случилось что, Копейник? — Кошмар принюхался, ощущая флюиды ушедших визитеров.
— Да. Организуй усиленную слежку за “святыми”. Никого не посвящай. И будь рядом, как всегда.
— Понятно. То есть аминь.
— Раз понятно, долго не раздумывай, исполняй.
— Уже.
И опять я в меньшинстве. Но на этот раз совсем ненадолго, через минуту триумвират в полном сборе.
Пятница, 18.28. Великий Один из клана черных:
Тень упала на Дом и распласталась всей своей прохладой. Видно, как ободрилась разморенная от жары стража ворот, подбоченились грубияны без доспехов. До ночи еще далеко, сорванная с работы чернь недоуменно стекается в Дом отовсюду. Кто сказал, что они не могут и не должны думать, как мы? Судя по их лицам, это далеко не так. Недоумение, страх, разочарование, редко у кого безучастность. Зря боевые жрецы и “святые” их недооценивают. Хотя, с другой стороны, если бы не казнили с завидной периодичностью самых независимых, не знаю, как бы управлялись с этим стадом?
Легионов еще не видать, они прикрывают отход последних, самых удаленных отрядов работяг. Если рыжие на самом деле приготовили блицкриг и рассчитывают ворваться в Дом на плечах атакуемых, то теперь это у них не получится. И придется непрошеным гостям убираться восвояси, чтобы не ночевать вне своей норы.
— У кого какие сомнения, соратники?
Они, естественно, не заговорили наперебой. Тут дело не в “величии” или “степенности”, просто каждый, как и я, ломает голову, пытаясь разгадать замысел врага. Призадуматься есть над чем.
— Может, они обошли нас и напали на Галла или Лео?
Интересная гипотеза. Но тогда бы они должны были их уже уничтожить, поскольку самый ближний, Галл, не успел попросить помощи. Он либо не смог послать послов, оказавшись отрезанным, либо… тоже не смог, оказавшись мертвым. Надеюсь, что не так. У всех остальных черных еще более слабые армии, и им тем более долго не продержаться. Ведь искони ни на кого, кроме как на нас, рыжие не нападали. Вот и рожает Приземленная Мать в других домах не воинов, а маменькиных плебеев.
— Нет, Третий, — произнес Второй, — им не удалось бы окружить сразу всех. Беглые “рабочие” давно бы принесли нам эту весть.
— А если они только начали? Специально затянули за середину года? Слишком уверены в успехе, вот и не торопятся.
Действительно, если на кого нападать, рискуя заночевать у чужого дома, так на этих малахольных.
— Поживем, увидим. Предупреждать их уже поздно. А что ты думаешь, Второй?
— Ты ошибся, Первый. Никакого нападения нет и в помине.
Возможно, и так, ничего тут не поделаешь. Но не слишком ли дерзко, Прокуратор?
— Становись на мое место.
— Нет, даже если так… — уклончиво начал открещиваться Прокуратор. Неправдоподобно.
— Для виду отнекиваешься?
— Честно — нет. Слишком много ереси будет бродить в голове, — попытался отшутиться Второй, хохотнув ради естественности. — Предложи-ка лучше Третьему, а мне и так неплохо, — последние слова он выдавил из себя вместе с капелькой яда.
— Да перестаньте вы, — Третий отмахнулся, сглаживая выпад соперника. — Чем самобичеваться некстати, давайте еще раз прикинем, что к чему. Ты у нас самый главный, и нечего тут рассуждать.
Молчим, прикидываем.
— Если битва будет, то завтра, надо использовать сегодняшний вечер для муштры с копьями, — произнес Второй.
— Надо послать за помощью к Галлу, — в пику ему тут же высказался Третий. — Хотя бы с десяток легионов. Плохо от этого нам не станет. Жаль, до других черных не успеют добежать посланцы.
Согласен, согласен. Но только без толку. Претенденты словно соревнуются между собой в бесполезном сотрясании воздуха, подкрепляя это глубокомысленными вздохами. Они так подобострастны, что только я знаю, как они хотят опередить меня, мысленно. Все “великие” мечтают оказаться на моем месте.
— Отменим утреннее построение, выдвинем войска на позиции без проволочек, — опять вымучил Второй.
Я задумчиво бил своим посохом в землю перед собой.
— А еще — пошлем снова разведчиков в Грибную, они сразу предупредят и нас, и Галла, если что. Только в Грибной канаве рыжие могут скрываться безнаказанно.
Тоже верно. В прениях постепенно рождается истина.
— Пусть рабочие замуруют намертво ходы к Приземленной Матери и в инкубатор. Мало ли как?
Может, и стоит. Булава стоически терпит все их высказывания.
— Хорошо, отдавайте приказания, и будем ждать пленного от Железняка. Надо поднять дух среди мурашей. Сочините парочку новых гимнов, это всегда помогало. И еще — оповестите всех, что с самого утра будем называть друг друга по именам и прозвищам вне построения. Включая “святых”. Достаточно фамильярничать, это приблизит к нам массы. Сословия не отменяются, дисциплину держать на прежнем уровне. У кого прозвища неблагозвучные, пусть их заменят командиры центурий по своему усмотрению, но в пределах разумного, конечно. А то Дурашка назовет себя Мисс Вселенная.
Незамысловатая шутка немного разрядила обстановку. Триумвират опять заработал, как и положено, растерянности будто не бывало. А ведь ничего существенного мы не придумали.
Пятница, 19.31. Великий Один из клана черных:
— Первый, “святые” не дают замуровывать Приземленную Мать.
— Проклятье! Пробовали их переубедить?
— Десятый уже охрип.
— Тогда оттесните силой, раз так; а если будут хорохориться — наподдайте, как следует. Действуйте жестко; неизвестно, что от них ожидать, если будем либеральничать.
— Аминь.
Пятница, 19.54. Великий Один из клана черных:
— Первый, “святые” будоражат “рабочих”, — это уже Восьмой. — Я приказал не вмешиваться пока.
— Хорошо, пусть подерут глотки.
— Может, их замуровать на время?
— С ума сошел? Мне не нужна сейчас революция.
— Как знаешь. Они что-то явно готовят. Сюрприз не в то время и не в том месте.
Он прав, Второй и Третий тоже озабоченно закивали головами. Не хватало еще копья в спину под напором рыжих.
— Ну, не самоубийцы же они?
— Фанатики, Первый. Лучше уж бери власть до конца, — высунулся из бокового хода Великий Два.
— Отставить! Каждый пусть занимается своим делом. Восьмой, не спускай с них глаз. А ты, Прокуратор, поможешь.
Восьмой мрачно вздохнул, причесывая лапкой встопорщенные усики. У него всегда чешутся антенны перед схваткой.
— Тут вот еще какое дело… Пауки отказываются больше нам помогать. Уходят, мохнорылые.
— Это “святые”, точно вам говорю, — Прокуратор поднялся с таким видом, мол, я же вам говорил, надо было давно с ними покончить. — Профукали измену.
— Подожди, — остановил я его. — Они как-то объясняют, почему оставляют нас, мы же так хорошо ладили?
— Не понимаю я их жестов, — сокрушенно ответил Восьмой, переминаясь с ноги на ногу. Наконец оставил усы в покое. — Ты же знаешь: как начнут махать конечностями — ничего не разберешь. И слюной плюются взахлеб, мне всю спину заклеили.
С пауками действительно тяжело разговаривать, и не только потому, что они от природы глухонемые. Никогда не знаешь, что у араха на уме, отвернешься — и поминай, как звали. Осы и то приятнее. А уж если паук “закричит” всеми своими восемью ногами — тушите свет. Кабы не колоссальная польза от их сетей, никогда бы не стал связываться. Теперь без арахов нам будет тяжелей отбиваться.
— Ну, хоть ловушки-то новые они закончили?
— Две из пяти. Этого очень мало.
— Маловато, верно. Придется самим доделывать.
— Я могу, — Великий Четыре, как на него ни шикал Прокуратор, деловито выглянул из-за его спины. — Позволь, Копейник? Растяжки — мое любимое занятие с детства.
— Ладно, Гней, займись ими. Но учти, запасы паутины отныне ограничены, прибереги на будущее половину.
— Аминь, Франк. Я натяну побольше хлестких веток, а новых клейких полян не буду устраивать.
— Аминь, аминь.
Пятница, 20.20. Великий Один из клана черных:
— Их нет в норе, — мысль пришла спокойно, не удивила меня самого, до того была проста и все объясняла.
Соратники (Второй — Прокуратор, Третий — Ливий) сначала не поняли, что услышали, показалось, видно, что Первый начал заговариваться. Но тут же, не успев переглянуться, включились.
— Уверен?
— Не может быть!
— Уверен на все сто. Вот почему Железняку показалась обстановка спокойнее, чем обычно. Если бы не боязнь раскрыться, можно было бы сделать широкую разведку, вплоть до боя, и все встало бы на места, — инстинктивно подражая Дурашке, я почесал затылок, не помню уж, от кого он это перенял. — Их нет там, это точно. Не приложу ума только: где эти рыжие? Не своих же они атакуют? И плавать им, вроде бы, тоже не дано.
— Может, все-таки в Грибной?
— Кагуляр доложил, что там все чисто, только что вернулся.
— Задачка не из легких, — вздохнули с натугой все.
Хорошо, конечно, иметь в триумвирате единомышленников, но в таком разе не помешала бы чужая струя. Хоть Святошу зови.
Пятница, 20.33. Великий Один из клана черных:
— “Святые” угомонились.
— Что?!
Это известие меньше всего я ожидал. Оно никак не вязалось с тревожной атмосферой вечера.
— Что-то задумали, не могут они просто так угомониться, — первым опомнился Третий.
— Непохоже, — возразил Кошмар (Восьмой). — Наоборот, разбежались по своим кельям и не высовываются. Молятся за нашу победу, как ни странно.
— Может, одумались?
— Как же. Одели белые сутаны, которые ты запретил сто лет назад. Явное непослушание.
Повисла тишина. Белые хламиды говорили о многом. Они завораживают муравьев не меньше, чем заклятья, особенно, если обагрены кровью. Без специального тренинга противостоять им просто невозможно. А рыжие, так вообще не поддаются тренировке.
— Да черт с ними, Восьмой, — ругнулся я в сердцах. — Приготовь манипул “спецветеранов” для острастки. Самых невозмутимых. Пусть маршируют по коридору взад и вперед под их дверями. Погромче. Чуть что — перегрызите им шеи, и забудем об этом.
Чудится мне, “святые” сами добиваются того, чего могли бы избежать, прижав брюшки. Черная Вдова учила нас никому не доверять, когда дружила с “великими”, и она зачастую оказывалась права. (Единственная паучиха, которая овладела искусством речи). Пауки, как подмечено, не ошибаются в решающий момент и всегда слывут мудрыми политиками. Особенно в стеклянной банке.
— Постой, Первый. Лучше мобилизуй их, пользуясь ЧП, — осенило Прокуратора. — Их ровно сотня, давай сформируем из них центурию и бросим на усиление верхних ворот. Самаритянин лучше всех подойдет, если они пустят свои чары в ход. Коли предадут, то стража и без нас сделает правое дело.
— Дельно. Слышишь, Восьмой? Только займись не сам, а поручи Девятому. Он, пожалуй, самый непробиваемый из “великих”. — Не завидую его слуху, когда начнет вытаскивать “святых” из уединения.
— Аминь.
Пятница, 21.50. Великий Один из клана черных:
Уже смеркается, “рабочие” взашей разогнаны по спальным местам. Вдали горит локальный пожар, точнее, еле тлеет. Каучуковые неподвижно высятся кружком и что-то завывают под металлическое бреньканье. Какие они все-таки громадные и непонятные! Зачем они пришли в этот мир? Каково их предназначение? Все более или менее понятно, а эти никак не укладываются в общую картину мира.
Маневры тоже закончены, подуставшие легионы стянуты или уже разбрелись по казармам. Дан приказ немедленно отдыхать. Знаю, как тяжело махать этой оглоблей, иная соломинка тянет на все сто. Беда в том, что наши лапы не особенно предусмотрены для таких упражнений. Нужны годы тренировок, чтобы овладеть придуманным мною боевым искусством. Казалось бы, что такого — противопоставить крайнюю щетинку всем другим? Но дается не каждому и не сразу. Не одно проклятье про себя и себе в усы высказано с тех пор в адрес изобретателя, то бишь меня. Не слышал сам, но центурионы, смеясь, пересказывали вкратце. Немудрено… А сейчас половину бойцовых мурашей, прикоснувшихся к спальному войлоку головой, можно разбудить только боевой тревогой, до того измотались. Хорошо хоть вовремя сообразили, что перебарщиваем, и прекратили занятия на месяц раньше, чем начало темнеть. А то утром будет не воинство, а полные развалюхи.
Интересно, знают ли об этом новшестве в стане врага, или это будет для них сюрпризом?
Вон уже сбежались “сторожевые собаки” со всех сторон. Не успел как следует отметить их возвращение про себя, показалась спеццентурия Железняка. Идут без строя, запыхались, волокут по очереди что-то перепутанное шелками. Ба! Да у них целых двое пленных в тутовых сетях. Постой, может, это раненый? Нет, вроде все на месте.
Должен отметить, что математические способности у муравьев — кому угодно на зависть. Просчитать до сотни одним движением глаз — да делать нечего.
Пятница, 22.40. Великий Один из клана черных:
Первого рыжего, хотя это был офицер и мог рассказать гораздо более важные секреты, пришлось оставить на потом. “Спецветераны” не то чтобы перестарались, похоже, он там долго отбивался и этим навредил себе сверх всякой меры. Каждый рыжий втрое больше нашего, а этот даже вчетверо, вот ему и досталось, как ни пытались взять спецы его поаккуратнее.
Второй — совсем молоденький страж, малышня, раза в два всего выше меня, с этим проблем не будет. Расколется и еще поплачет в кирасу.
— Где ваши войска, малыш?..
Он, кажется, туго соображает, раз не ответил сразу. Не создан рыжий быть отважным и преданным по определению. Молчит. По моему кивку “спецветераны” встряхнули его с пристрастием.
— Отвечай, доходяга, иначе тебе не жить.
— А мне и так не жить, генерал.
Откуда в этом мальце неожиданное мужество?
— Я отпущу тебя, если будешь сотрудничать.
— Нет, не отпустите, — огрызнулся рыжая бестия, его челюсти клацнули совсем близко.
Я посмотрел на спецов, они взялись за него основательнее. Приходится быть жестоким, другого выхода нет.
— Ну, так где ваши легионы, мальчик?
— Отгрызите мне голову лучше, я ничего не знаю.
— А как насчет сосновой иголки под хитин?
— Да хоть режьте — ничего не скажу.
Возможно, он действительно ничего не знает, тогда почему так дерзит? Непонятно. Рыжий должен умолять о пощаде, а он требует смерти, окрысившись.
Некогда с ним валандаться, я кивнул Третьему и вышел. Пусть тот попытается выбить из него хоть что-нибудь нестерпимой болью. Одно ясно: пацан, сам того не подозревая, подтвердил мою догадку, что войск в норе и поблизости нет.
Пятница, 23.00. Великий Один из клана черных:
Офицер медленно приходил в себя, долго смотрел на меня мутными глазами. Наконец его взгляд начал приобретать осмысленную окраску, надо начинать, пока воля ослаблена.
— Звание, имя и название части?
— Карбункулярий Пикур, командую 2-м карбункулом внешней охраны.
Речь офицера была тягучая, но это уже что-то по сравнению с мальчишкой. Возможно, обойдемся без пристрастий.
— Ваше задание на сегодня?
— Как обычно — наблюдение за внешним периметром норы. Не понимаю, как вам удалось проникнуть так глубоко и скрытно?
— Спасибо за комплимент, карбункулярий, мы можем многое, и лучше бы нам жить в мире. Ну, так к делу: где ваши главные силы?
— Их нет в норе, генерал.
— Это я уже и сам понял. А где они?
— Я не располагаю такими сведениями.
— Возможно. Но в каком направлении они вышли? И когда?
— Говорите медленнее, я не успеваю за вопросами. 1-я армия ушла утром на север, 2-я — на юг, 3-я — на запад, а 4-я и 5-я — на восток, то есть в сторону вашего Дома. О дальнейших планах, как офицер внешнего охранения, я не имею ни малейшего понятия.
Негусто. И пытать, по-моему, нет никакого смысла.
— Численность армий?
— Как обычно, по пятьсот тысяч, только пятая усилена десятью когортами саперов.
— Какие-то особые планы?
— Все возможно, — Пикур то ли пожал плечами, то ли его передернуло от внутреннего страха. — Но выглядело это так, генерал, что куда-то их надо было девать, в конце концов. А в вашем направлении нет никаких переправ, где они могли бы пригодиться.
— Но для чего-то их все же собрали всех вместе? Признайтесь, десять когорт саперов могут горы свернуть?
— Согласен. Но повторяю: не обязательно их собрали для чего-то особенного. Просто пятьдесят тысяч лишних бойцов, вот и всё. Недаром же их усиленно учили обычному ведению боя почти сразу после окончания войны. Так что вряд ли вы тут отроете сдохшую собаку, монсеньер.
Что-то темнит, мерзавец.
— Вы искренни?
— А зачем мне плутать? — его движения все более осмысленны, а слова попадают в точку. — Моя дальнейшая судьба мне известна, и я поступил бы точно так же. Никаких сведений, способных навредить моему императору, я выдать не могу. Так зачем себя подвергать выдергиванию усов и конечностей? Глупо. Даже обменять меня в будущей войне на кого-то важного у вас не получится. Заканчивайте, генерал, ломать комедию.
Он прав: его жизнь ничего не стоит. Но почему же он так уверен, что участь его предрешена? Ведь догмат о достаточности убийств я отверг окончательно недавно, каких-то три-четыре месяца назад. Даже еще не до конца стемнело с той поры.
— Почему вы думаете, что мы вас обязательно убьем? Войны меж нами нет сейчас, казнить пленных нет необходимости.
— Войну на этот раз открыли вы, похитив нас.
— Бросьте, карбункулярий. Это еще не повод для немедленного штурма Дома. Бывало и похлеще, не кривите душой.
— А разве вы кого-нибудь пощадили ранее?
— Но мы раньше никого и не захватывали до начала военных действий. Это когда идет сражение, тогда не до сантиментов. А сейчас ответите на мои вопросы и пойдете на все четыре стороны.
Предводитель карбункула хмыкнул недоверчиво. Его взгляд смягчился, запах обреченности сменился надеждой.
— Как вам удалось так быстро довести численность армий до прежнего
уровня?
— Матка постаралась…
— Лжете. Выкладывайте начистоту.
В муравьином языке вообще-то нет обращения на “вы”, но если очень нужно, я добавляю уважительный аромат. И одновременно выдыхаю угрожающий холод на оппонента, чтобы сильно не зарывался. Действует безотказно.
— Вы все равно проговорились о количестве ваших войск, чего мы не знали точно. Так что император уже будет недоволен.
— Он будет больше недоволен, если я останусь жив.
— Джордано уже отпускал пленных. Насколько я знаю, тот счастливчик погиб в бою, а не на плахе. Говорите же.
— У нас две матки, — признание далось офицеру нелегко, пришлось немного выждать. Но после такого ответа выжидал уже пленный, потому что я задохнулся от изумления. — И это не предел. Завтра вылупляется третья. В норе все готово, в том числе и 6-я армия, которой запрещено выходить наружу до рождения. Поэтому вы и не видели никаких подразделений.
— Целая армия в норе? — ахнул Экзекутор (Великий Семь).
Пикур запашисто кивнул головой, распространяя искренность.
— Нда-а… — вымолвил я спустя долгую паузу. — Почему сразу не сказали о ее существовании?
— А вы не спрашивали! Я говорил только о главных силах, как вы просили. А что такое полмиллиона необученных рекрутов? Мелочь. И бросьте меня подлавливать — вы что, думаете, будто рыжие такие дураки, складывать яйца в одно хранилище?
Выходит, я ошибался насчет пустоты… Если бы “язык” сейчас не проговорился невзначай, до сих пор бы находился в убеждении, что нора полностью беззащитна. Обычное охранение не в счет.
— Извините, — я почти ласков с пленным, дающим такие сенсационные показания. Клянусь, Железняк сегодня же станет Великим Тринадцать, перепрыгнув через ступеньку “достойных”. И плевать, что “великих” должна быть только дюжина, будет чертова дюжина. — Мне нужна схема укреплений вашей норы, а также карта лабиринта.
— Все это у вас есть, обыщите хорошенько моего ординарца и получите с лихвой. Его обрабатывали лучшие химики-чертежники, укладывая секреты под хитиновый кожух.
— Что-то слишком легко нам достаются важные сведения. Уж, не тщательно ли спланированная дезинформация?
— Ничего не поделаешь. Я и предположить не мог, что меня сцапают ваши сорвиголовы на выходе из главных ворот.
— На выходе из главных ворот?
— А вы не знали? Охрана ворот не смогла меня отбить, слишком малочисленна для отпора таким головорезам, как эти.
— Хотите сказать, что мои люди могли легко ворваться в нору?
— При отсутствии войск на поверхности там можно хоть ваш дом построить, — офицер натянуто улыбнулся, кривясь от боли. — Нет, ворваться они, безусловно, могли бы, но дальше им пришлось бы столкнуться с вышеупомянутым полумиллионом солдат. Сотня даже таких храбрецов не продержится и пяти секунд под их натиском. И то только благодаря тесноте.
— Бесспорно. Что-нибудь еще можете сообщить полезного, о чем я сам не спрашивал?
— Больше нет… Хотя, постойте.
Я аж замер, предвидя еще какую-нибудь сногсшибательную плохую новость.
— Я не знаю направление главного удара и его время, но все в войсках уверены, что это ваш Дом. Так что молитесь на небесный свет.
— Вы просто дьявол, столько дурных вестей принесли.
— Но это только то, что я ведаю, — наш пленник совсем успокоился, даже позволил себе улыбку. — А если бы вы захватили начальника генштаба — думаю, вам лучше было бы сразу совершить массовое самоубийство.
Присутствовавший при этом Гай чуть не кинулся на обнаглевшего Пикура. Каков молодец.
— И не подумаю, — я даже не захотел на него разозлиться, хотя пленник явно перебирал. — Почему вы так нас ненавидите?
— Я — нет, — нехотя отмежевался рыжий. — Мне вообще наплевать на наши разночтения религий. Какая разница, кто построил мир — ваша Мама или наш Папа? Похож космос на нору или на дом? Места бы всем хватило, если в нем живут даже каучуковые. Все дело в амбициях, религия лишь инструмент для разогрева дерущихся.
— Так ты не фундаменталист, пикуреец? И часом не тот смельчак, что заявил про отсутствие души у мурашей?
— Боюсь вас совсем огорошить своим откровением, но, вижу, вы трезвомыслящий муравей… — допрашиваемый выдержал короткую паузу, собираясь высказаться напрямки. Прекрасно его понимаю, такие вещи, скажу я вам, себе боятся произнести, не то что вслух. Ну, что ж, послушаем. — Я даже не верю в само существование наших прародителей, кем бы они ни были, не то что в сотворение ими мира. Сказки это для малолеток.
— Но тогда — как и кто? — я сам себе частенько задавал этот вопрос и не получал ответа.
— Не знаю. Чтобы понять истину, и черным, и рыжим надо заниматься совсем другими делами. А мы только готовимся к войне и воюем… Я могу идти? — Пикур попытался привстать, ему помогли.
— Безусловно. Второй, проводи карбункулярия к выходу с охраной. Простите, у нас тоже хватает горячих голов, боюсь, не дойдете, — вторая фраза уже предназначалась освобожденному. — Впрочем, я и сам составлю вам компанию.
— А мой ординарец?
— Забудьте. Это цена за ваше освобождение. Я тоже немного схитрил, когда рассуждал о нашем милосердии. Ничего не поделаешь, солдатам надо видеть кровь врагов. Хотя бы частично.
Я уж не стал говорить ему, что мне просто необходимо содрать с малыша карту-кожу. Пожалел беднягу.
Через короткий промежуток времени мы стояли у главных ворот. Совсем стемнело, вся застава сгрудилась в узком проходе. Мы почти протиснулись к выходу мимо скалящихся бойцов. За зевом ворот — страшная ночь, ни один муравей добровольно не высунется наружу. Пикуру нужно только сделать шаг, и он в безопасности. Но он оставался стоять в нерешительности.
— Чего ждете, карбункулярий? Неужели боитесь ночи при всем вашем нигилизме?
Пикур продолжал медлить. Видно было, как в нем борется отнюдь не страх ночи, а простая порядочность, готовая обернуться предательством.
Чертов Гай опять чуть не сорвался с цепи, едва не испортив все. По моему знаку его тут же затерли в толпу и даже оглушили ненароком. Хотя красавчик, спору нет. Правильно я такого цербера поставил над “сторожевыми псами”, там есть где оторваться.
— Идите, Пикур. Не будьте предателем, — пришлось мне разорвать слишком затянувшееся молчание. — Я сам уже понял, где вы смухлевали, запутывая нас. Да-да, ваши жрецы-генералы научили солдат не бояться ночи. Поэтому-то, карбункулярий, ты ни разу и не заикнулся, что не можешь уйти до утра.
Пикур обалдело оглянулся на нас, машинально шагнул вперед. Всегда приятно переиграть противника.
— Вы тоже дьявол, Франк. Хитры, как сатана.
— Я уже не Франк, карбункулярий. Теперь меня называют Копейником, — хотелось расстаться так, чтобы помучался над последними словами. Но получилось, по всей видимости, не очень, он даже не понял, где загадана классная загадка. Поймет только, когда начнется бой, и думать будет совсем некогда.
Темнота скрыла уходящего, когда я выдавил из себя:
— Железняк, теперь ты Великий Тринадцать. Назначаю тебя официально, но без всяких остальных церемоний.
Произведенный в маршалы радостно вытянулся, сверкая глазками. Он готов был на все ради меня.
— В благодарность принеси в жертву рыжего малыша и приступай к своим новым обязанностям. У нас мало времени.
Душераздирающе где-то закричало в темноте…
Суббота, 00.01. Великий Один из клана черных:
Суматохи никакой не было, все привыкли к неожиданностям. Есть только жуткий страх перед темнотой ночи.
— Служить с честью, — как завороженные повторяли рефреном солдаты, следуя по коридорам из казарм. Чем ближе к выходу, тем нерешительнее движения, последний шаг в темноту дается каждому с трудом, несмотря на приказ.
Я стою вне Дома так, чтобы меня было все же видно в слабом фосфоресцирующем свете Западного пня. Трухляво торчащий комель несказанно выручил. Этот шаг наружу и мне дался непросто. Ободряю, как могу, хотя у самого микромурашки ползут по телу.
— Смелее, храбрецы. Темнота ночи не темнее, чем в Доме. Вот он я, ваш командир, стою здесь уже с самого вечера, и меня еще не сожрали черти. Выходите скорее, а то не успеем к драке.
Тем же самым сейчас занимаются все “великие”, нас не хватило на шестнадцать ворот даже с Железняком, пришлось подключить Луция, Гая и Крысобоя.
Запах бесстрашия витает по коридорам, несколько растворяясь ближе к выходу. На разработку отражения ночной атаки, благодаря чудесным математическим способностям муравьев, ушло совсем немного времени. А вот вывести ошарашенные сумасшедшим приказом центурии потребуется еще уйма. Хорошо хоть способности соображать и отступать от предрассудков резко возрастают в нашей иерархической лестнице. Чем выше по положению муравей, тем ему легче чем-то или кем-то пожертвовать. Здорово помогают легаты почти всех легионов, многие центурионы. Правда, на втолковывание им необходимости ночной обороны тоже потребовалось время. Простым подчинением приказу здесь не обошлось. Слишком глубоко засело в душе у каждого табу на ночные часы. С рядовыми проще, они боятся только за себя, а легату страшно вывести легион. Десять тысяч бойцов на смерть и безумие, псу под хвост — на это надо решиться. А ведь он же знает и любит каждого лично. Кого и недолюбливает — так что же, не на глупую же кончину бросать. (Кабы так — я б давно разорвал Прокуратора). Обещание крепкой драки, посулы, насмешки, личный пример и эдакая залихватость, мол, что за дело выйти прогуляться за полночь — все идет в ход, лишь бы шли. Чудеса изобретательности.
Когда руганью и ласкою вытолкали первые сто тысяч, дело пошло успешнее. Теперь уже запрещаем разговорчики в строю, а то устраивали своеобразную перекличку в темноте. Надо только успеть занять выгодные позиции на ощупь. Скорее смелейте, бродяги, и хватит тыкать копьями перед собою в пустоту!
Неожиданно мертвенно посветлело, и сразу затмило светом блеклые гнилушки пня. Пречистая Мать-прародительница, ты с нами! Очень вовремя заново вспыхнул локальный пожар неподалеку, снова колышутся тени каучуковых. Легионы повеселели на глазах, очнулись солдатики. Наиболее резвые уже бегом занимают свои места, зарываются в мох и пожухлую листву под свежей травой.
— Ребята, рыжие близко. Торопитесь молчком.
— Покажем им нашу доблесть. Ночные воры.
— Такого им не снилось, мы их ночью побьем.
— Ну, и так далее…
Посветлело еще сильней, из-за верхушек елей показался почти круглый яркий белый диск. Все вокруг покрылось сумеречным светом — видно, как в светлый год. Это какое-то безумие, оказывается правы те умалишенные, что остались живы после пережитого Рождества. Их бессвязные рассказы знали все, хотя не принято было обсуждать общий регламент муравейника. Обсуждали, конечно, чего греха таить, но не принародно, а втихомолку, между своими. Чтобы священный синод не услышал, наш вездесущий и всезнающий синод. А то пойдешь на ликвидацию вслед за этими беднягами, бормочущими несуразности.
Надо будет отменить пресловутую дурость: убивать бедолаг, и без того натерпевшихся страха. Для кого-то Новый год — великий семейный праздник, а для них — ужасная веха. К тому же, как бы они ни тронулись умом, они же наши братья, с некоторыми приходилось сражаться плечом к плечу, с кем-то участвовать в торжествах и увеселениях. Если не все бред, как этот ночной свет, что они рассказывали, может, не такие они и сумасшедшие? А если и сумасшедшие, так что же? Зачастую это были самые смельчаки, раз оказались ночью на дворе, не успев вернуться с задания или увлекшись атакой. Их чтить надо было, а не лишать жизни.
Какими ужасающими ни оказались бы последствия этой войны, клянусь, мы вернемся в другой мир. Пусть нас останется десятая или сотая часть после победы, обещаю: никто больше не будет бояться темноты. Даже если для этого каждому надо будет перестать страшиться святую инквизицию. Клянусь!
Когда глаза привыкли к необычной темноте, разбавленной отблесками, в голову стали приходить по-настоящему сумеречные мысли. Надо будет ввести какое-то громкое звучание в конце каждого часа, допустим, биение по гигантским пластмассовым бусинкам палками. Перламутровые шарики особенно звонко звучат, а зеленые кефирные крышки годятся для тревоги. Их натащили в Дом сверх всякой меры, и ума не могу приложить, как теперь использовать. А что, вполне разумное применение: представляете, какой набат разразится за полночь? Жаль, не существует послушного огня, а то такой бы фейерверк устраивали всенощно! И что если помимо солнечных часов придумать лунный календарь?
Стоп, не до научных изысканий сейчас, шибко увлекся. Необходимо полностью сосредоточиться на любимом деле — искусстве убивать. Все остальное потом, сколько бы оно ни казалось интересным.
Прямо над головой безмолвной тенью пролетело что-то огромное, слышно только хлопанье оперенных крыльев. Гляди-ка, гигантские птицы тоже не спят ночами, вот тебе и “средоточие мрака и смерти”. Не успел я удивиться, как исполинская тень внезапно вернулась и спикировала в куст папоротника. Раздался отчаянный писк, тут же смолкший, птица шумно захлопала крыльями, взлетая и унося добычу. Значит, и мыши тоже не спят ночами, хоть меньшинство. В светлое время года они донимают нас своим любопытством непрестанно. А здесь только первая за четверть ночи.
Задрав голову и приглядевшись к небу, я начал различать какое-то мельтешение высоко-высоко. Боже мой, да там жизнь просто кипит, и, видимо, с самого вечера. Было не до созерцания высот мироздания, пока готовились к сражению, вот и не замечали.
Страха почти нет. Он улетучился к мотылькам.
А как тихо! Это не та тишина, что царит в наших коридорах и норах по ночам, спертая и черная. Эта тишина благословенна, приятна и легка. Тело отдыхает, в члениках нега. Всегда бы так, и не держали бы поблизости святош ради “умиротворения”.
Когда-то давно, но возможно, этого никогда не было
(или было не так). Великий Один из клана черных:
Мы были, образно говоря, птенцами одного выводка, личинками одной кладки, поддерживающими друг друга, что бы ни случилось. Поколения вырастали и до и после нас, и они были сплоченными, но по-настоящему великими стала лишь наша поросль. Кто-то погиб, кто-то остался в туннелях, прислуживая матке, кто-то попросту сгинул. Но большая часть выжила и возвысилась, представляя собой помыслы целой цивилизации.
Особенно резко выделялись некоторые индивиды в черной массе, но и из них только единицы ярко проявили свои личности. Не беру в пример самого себя, поскольку иногда впадаю в хандру уничижения, но особенно приходит на ум великолепный Фридрих, прозванный потом Истребителем Вшей. Колоссальной силы и ума был муравей.
Он всегда превосходил меня по ясности мысли и способности предвидеть гнусности. И очень любил рисковать, просто стремился всем своим нутром на острие атаки. Неважно где — в дебатах на военном совете или в ходе псевдонаучной конференции святош, в руководстве фронтом, а потом в дружеской потасовке. Поэтому, когда его отдельная армия неожиданно исчезла при перегруппировке, никому и в голову не пришло искать ее в тылу. А потом все завертелось в горячке боя, и про Первую Грозную совсем забыли. Будто это была хвоинка в густом частоколе упавшего кедрача. Пёрли и пёрли себе вперед десятью корпусами, наступая по всем правилам военной науки — уступами. Важно было оттеснить армию Рыжего Полумесяца от тропы, непременно отжать ее к Глубокой луже.
Помню, рядышком сражались Святоша, тогда еще Степенный Сто Сорок Восемь, молоденький Прокуратор, которого тоже звали не более чем Пре-Следователь, и Забияка Гней, едва выбившийся в центурионы. Да мало ли кто еще, единой массой.
Мы были не просто друзьями, но настоящими соратниками, готовыми кинуться куда угодно друг за друга. Недоставало только отчаянного Фридриха (Истребителя Вшей) и неразлучного с ним Гая; впрочем, оный присоединился под конец, сказав, что отстал от того в дебрях. Не удалось выяснить более обстоятельно, было слишком недосуг. В тот момент мы как раз еле устояли от лавинного натиска генерала Огюста, рубились с его ратниками на славу. Требовалось максимальное напряжение, чтобы опрокинуть замешкавшиеся орды. Может быть, осколком памяти кто-то и пожалел, что его не хватало для решительного броска, но не более того. Только вперед, нельзя оглядываться. Даже я позабыл о нем (или сделал вид, что позабыл).
А ведь Истребитель Вшей тогда всех очень выручил, выдвинувшись без приказа на Гремящие пороги. Кто-то ему донес про смертельную опасность сзади, причем кто именно и каким образом — осталось неизвестным. А он как раз вовремя поспел, сбив прямо с марша первые переправившиеся роты. Этим своим маневром Истребитель Вшей обеспечил нашу победу, потому как ударь юный Юн в спину боевым порядкам — ни за что бы не удержались. А так почти вся его армия с тогдашним императором потопла в Серебряном ручье ниже по течению. Просто жуть.
С тех пор и приписывает молва грозную непобедимость Франку, потому как маршал Алл пал от рыжей руки еще в самом начале. А заменить его приспичило именно мне, тогда еще зеленому черному полковнику, оказавшемуся рядом.
Воспользоваться замешательством штаба ничего не стоило, а уж затереть пару десятков дряхлых генералов — тем более. Никто из замшелых пискунов не пикнул напоследок, все очень быстро произошло. В итоге все лавры достались новому Первому, назвавшемуся Головорезом (о нем как-нибудь после), и мне. А отход грозной армии Истребителя Вшей к переправе, вразрез с первоначальным планом, приписали единственно моему прозорливому уму. А как еще скрыть преступное своеволие нынешнего национального героя? Пусть уж лучше о нем благоговеют.
Вчерашние рыжие диктаторы, канувшие в лету, очень ненавидели друг друга. Поэтому было чистой случайностью их одновременное нападение, нежданно совпавшее. Но как только утонувшего Канта сменил хитрый Юн, а растерзанного Зябликом Батиста — Огюст, жду беды. Эти договорятся. Новый Первый Великий, не хотевший делать меня Седьмым, недолго насмехался над этими опасениями.
Головореза обвинили в предательстве сразу после победы (пришлось лжесвидетельствовать). Гай мне тогда очень помог, без него бы я не перескочил с двенадцатого на долгожданное седьмое место. Не знаю уж, на что он сам рассчитывал, наверное, купился на щедрые посулы занять мою должность. Но поскольку “великий” Гай ни за что бы не захотел отсиживаться в конце первой дюжины, пришлось им пожертвовать. Хотя совесть до сих пор гложет…
Суббота, 00.59. Великий Один из клана черных:
Я встрепенулся. Надо же, мать честна, чуть не заснул. В Доме, бывало, проворочаешься до самого утра, а здесь, в преддверии битвы, когда каждый мускул должен быть напряжен до предела, отключился. Благо, всего на несколько секунд, никто не успел заметить. Хорош был бы верховный жрец и главнокомандующий.
— Прокуратор, бойцы наверняка засыпают в такой благодати, распорядись, чтобы всех привели в чувство.
Сам бы томно захрустел косточками, потянувшись. Хорошо, что у меня их нет.
— Сейчас сделаю, Копейник, — откликнулся Великий Два. — Ты мне ответь только, почему мы боялись такой красоты?
— Ты тоже это считаешь неповторимым?..
Мы смотрели друг на друга пристально, обмениваясь феромонами. У нас не было ответов. У нас в головах ворочались одни вопросы. Мы даже на какой-то момент забыли про подковерную борьбу и связанную с этим личную неприязнь.
— Давай-ка разберемся со всем после победы.
Суббота, 01.24. Великий Один из клана черных:
Тишина уже не та, она не расслабляет. Она будит разум, заставляя сжаться для прыжка. Что-то изменилось, хотя яркий ночной диск только стронулся вниз. Всей ниточкой мозга чувствую, как напряглось мое воинство, никто не спит, не надо толкать под бок дремлющего соседа.
Из Грибной канавы вернулся первый разведчик (еще из тех, что прибыли от Железняка). О том, что пропал второй, я узнал лишь после допроса рыжих. Невредимый везунчик Кагуляр недоумевает до сих пор. Что, мол, могло случиться с его приятелем в этом тихом месте, дальше всех окраин удаленном от норы? Знамо что. Если бы я не отозвал войска и “рабочих” отовсюду, мы бы, возможно, уже знали наверняка.
Понятно и сейчас, непонятно только направление главного удара врага. Пришлось войска расположить так, чтобы прикрыть все направления сразу. На первое время. А когда станет ясно, откуда пожаловали гости, бросить их, приберегая резервы, в главную мясорубку. План рыжих на эту ночь ясен и прост. Пользуясь полным отсутствием постов и охранений, не только вплотную подойти к Дому, а облепить его войсками, как роем пчел, от подножия до потолка.
Вздрогнул, как представил, что два с лишним миллиона рыжих разгрызают со всех сторон стены, даже не заботясь о захвате шестнадцати ворот, как врываются и сеют смерть среди сонных и спящих челюстями.
Этот рыжий Пикур мог успеть предупредить своих, что мы догадались о ночной атаке. Тогда их план постепенного охвата должен будет измениться. Раз есть линия обороны, значит, ее надо рвать в одном или двух местах. Зря я оставил его в живых, заигрался в благородство. Чрезвычайное положение обязывало меня умертвить его, да и чрезвычайная ситуация тоже. Сейчас такой акт милосердия может стоить, если не победы, то сотен тысяч жизней наших солдат. Но что сделано, то сделано. Может, потому что Пикур не похож на рыжего? Хотя, вроде бы, рыжий с головы до пят.
Немного отвлекло от тяжелых дум шебуршание у Западного пня. Жуки переговариваются. Там светло, им все прекрасно видно. Надо же, падальщики откуда-то узнали о ночном нападении красной армии. Собрались общей кучей и опять гадают, кто победит?
Тишина постепенно отступала. Все явственней слышался топот марширующих колонн, лязг хитиновых доспехов. Пока как гул, но скоро каждый звук приобретет отдельность. А еще чуть позже станут видны и их хозяева. Возомнившие себя царями природы, которым и в подметки не годятся умницы скарабеи и прочая живность. Остро пахнет чужой муравьиной кислотой, капающей на землю.
Показались. Со всех сторон. По мере сближения соборты (аналог наших манипул) смыкаются в лиги (легионы), а лиги формируют карбункулы, карбункулы — армии. Отточено до мелочей, никакого замешательства, ни тени усталости. Наверное, спали на свету. До контакта еще две сотни шагов. Нет главного удара. Значит, карбункулярий Пикур либо разминулся со своими, либо промолчал.
Наши позиции, в любом случае, им неизвестны, я каждый раз меняю план обороны, диспозиции притаившихся. Конечно, иногда даже во вред сиюминутному сражению. Добиваюсь этим одного: чтобы они не привыкли к схеме нашей защиты, тогда врагу будет сложнее придумывать домашние заготовки. А это только на пользу.
Сто шагов. Хитин блестит ночными бликами, зрелище завораживающее. Уже можно разобрать угрюмые морды в передних рядах. Шагов через десять последние их соборты сомкнутся в лиги. Эх, мало сил! Сделать бы круг отпора побольше, чтобы ударить по еще не собравшимся полкам, а не расчленять их потом. В течение ночного полумесяца (получаса) можно было бы неожиданной контратакой уничтожить треть их армии почти без потерь. Однако рыжих на этот раз больше, чем обычно, вторая матка расстаралась.
Полста шагов. Лиги врага остановились. Наши тоже затаили дыхание, все застыли до зуда в конечностях. Неужели Пикур предупредил? Или наш запах?
Рыжие опустились на землю, до нас долетело нестройное бормотание. Да они же молятся перед боем, вот это откровение! Неужели они считают богоугодным делом стереть черных в порошок? Меня охватило жгучее негодование. Захотелось немедленно бросить атакующий клич в сумрак, еле сдерживаюсь. Подойдите поближе, пилигримы. У нас есть сегодня, чем вас окропить.
Лиги противника снова выровнялись, поднялись с коленок, двинулись вперед заученно одновременно, словно репетировали. Грозная красивая мощь. Подобная красному петуху. Их больше, как всегда, они крупнее нас в разы. Но никто не дрогнет.
Десять шагов. Я быстро переглянулся по сторонам. Все в порядке, все “великие”, “достойные”, “степенные”, “бегунки”, “усатые” и “рядовые” ждут знака. Трава-муравушка надежно скрывает.
Пять шагов. Второе копье намного легче основного, боевого. Лапка резко выпрямилась в броске, и тут же сотни тысяч таких же пик прошелестели в темноте вслед за моей.
Первые двадцать рядов просто смело, более дальние стонут от боли, жаль, нельзя подпустить поближе. Все в атаке. Враг в полной растерянности, пока мы бежим по разделяющему пространству, топча трупы, смешивая с грязью тяжелораненых. Боеспособные чужаки уже прямо перед нами.
Теперь горловой клич!!! Поле вокруг Дома загудело, завибрировало от нашего ора, усиливающего удар. Вооруженные копьями атакуют в лоб, утюжат поваленных. Раненых никто не добивает, их просто затаптывают, даже не замечая.
Бескопейщики протиснулись в щели между лигами, грызут челюстями фланги со всех сторон, колют ядом. Далеко не заходят, чтобы не превратиться в окруженных. Первый удар настолько мощен и внезапен, что рыжие не опомнились до сих пор. Вперед, только вперед! Я не слышу себя, не знаю даже, кричу это вслух или только думаю?
Чужие падают, им на смену оголяются новые ряды. Эти тоже не успевают изготовиться к обороне, как ложатся под тычками копий. За ними следующие лица, деревянные бляхи и бляхи из коры, чья-то челюсть справа вскользь пробороздила мой хитин. Ага, начали соображать потихоньку. Промахнувшийся уже за спинами, раздавлен. Но слева рухнул наш ветеран, раскушенный пополам, ему на смену встал другой, кто-то из ближайшего окружения охнул навсегда теперь уже справа. Сопротивление возрастает, рыжие взяли себя в лапки и начали напирать.
Пора отставать от атакующей лавы, скоро рваная линия бойни стабилизируется, даже расползется в широкую полосу, и из нее уже не выбраться. А мне надо управлять сражением в целом. Рыжий верховный никогда не рубится вместе со всеми, наблюдает за боем издалека. Хотя на этот раз он тоже может быть в самой гуще.
Через несколько минут я вне досягаемости чужих челюстей. С пригорка, окруженный только тремя “великими” — Крассом, Гнеем и Ливием, смотрю за происходящим. Внизу, не участвуя в побоище, толпятся две центурии, определенные в вестники.
— Красс!
Пятый встрепенулся.
— Надо срочно известить всех легатов, чтобы задние два ряда отступили. Пусть собирают копья и лупят в центры атакуемых лиг.
Застоявшиеся вестники разбежались, как тараканы, каждый к своему легиону. Поскольку у нас их ровно двести, то две сотни вестников в самый раз. А когда придет пора вводить резервные двадцать полков, возможно, дополнительные курьеры и не понадобятся.
Битва продолжалась с не меньшей яростью, хотя ночное светило покатилось по склону мира. Отсюда было видно, как 11-й Древесный больше всех продвинулся сквозь разможженные ряды вражеской лиги. Проклятье, он опасно затягивается в мешок.
— Красс, скачи туда сам. Оттяни назад бескопейщиков, сформируй по бокам усиленные ряды, и пусть держат их, вперед ни шагу. Возвращайся скорей.
Боже, как мне нравится следить за малейшими движениями всех подразделений! Просто музыка хаотичных событий, это как у пчел, каждый кувырок — определенная нота. Методично передвигаю флажки по воображаемой карте, повисшей в воздухе прямо перед лицом. Какие замечательные мемуары могут получиться, если доведется их написать. Может, и сагу сложат покощунственнее.
Инициатива колеблется между дерущимися. Копья, безусловно, делают свое дело, черные больше теснят и крошат противника, но со стороны Северного ручья пять легионов, явно, буксуют. Передние ряды слишком перемешались с врагом и встряли. К тому же, из-за особенностей рельефа против них стоят вдвое превосходящие силы. А рядом, наоборот, Ударные (с 12-го по 16-й) почти прошили чужой фронт и топчутся на месте от бездействия. Если ничего не предпринимать, мы потеряем выигранные преимущества. Тень ночного провозвестника беды прочертила линию тревоги через хорошо освещенное месиво внизу. Кому этот знак — нам или им?
— Гней, разворачивай 14-й и 15-й Ударные и бей с фланга в помощь Озерским легионам. 13-й и 16-й отзови пока, пусть отойдут в тыл. Если что… Ну, ты сам понимаешь.
— Первый, 12-й один не справится.
— Как это не справится? А ты на что? Возглавь его и добей этих рыжих! — рявкнул я в ответ, снабдив прехорошенькой струей ярости. — Кассиус, почему ты здесь? Назад, к вспомогательным подразделениям, они вот-вот перейдут к огрызанию.
— Копейник, это невозможно. Вспомогательные долго не смогут атаковать, там почти нет копейщиков.
— Резервов не дам. Растягивай силы по фронту, высвободившихся скапливай по центру и топчи. Мне ли тебя учить? Вперед!
Зорко слежу, как Озерские легионы, наконец, выправили положение. Видно, что Гней, распалившись, сам повел в атаку 14-й Ударный, рядом еле поспевает 15-й, смяв почти пол-лиги врага. Отсюда Озерские, почуяв помощь, тоже усилили непрестанный натиск. 15-му удалось сманеврировать и зайти супостатам в тыл. Рыжие замешкались ненадолго, разворачивая задние ряды, но 4-й Озерский как раз в это время прорвал оборону и ударил по ним. Здорово помогла накинутая сверху паутина, облепила и стиснула нешуточно.
Так пришла первая победа в нынешнем сражении, три Яркорыжие лиги через минуту перестанут существовать. Еще семь деморализованы и разобщены, с ними Ударные и Озерские разберутся попозже.
Однако фишек на прозрачной (или призрачной) доске еще очень много. Мне бы двигать их побыстрей.
А Гней уже мелькает, как я приказал, в рядах 12-го Ударного. Пытается прорвать линию защиты, но завяз. Молодец, сам сориентировался, перенес акцент направо. Прорвать оборону опять не смог, но создал угрожающее положение, рыжие вынуждены были переместиться туда. Благодаря этому, наш центр наконец пробился до задних рядов, и левый рукав рыжих начал отход, чтобы спасти положение. Наш же левый фланг, напротив, ударил с удвоенной силой, и отход начал превращаться в крошево. Еще немного, и побегут. Я заранее выслал вестника к Пирру, командующему манипула левой руки, чтобы дальше сухой листвы побежденных не гнал.
Не хватает воображаемых флажков, чтобы точно всех расставить по местам. Придумываю их на ходу, доставляю на поле, потому что некоторые легионы почти разделились. Угрожающе разделились, просто преступно, и не только надвое, любой маломальский генерал меня поймет.
Опять зудится оторванная лапка, застоявшись без дела, так и хочет швырнуть в кого-нибудь копье.
Суббота, 03.16. Князь Жужука из похоронной команды,
проигравшийся накануне вдрызг:
Князь-то я князь, только ни гроша в кармане. Не гнушаюсь мертвечиной оттого, несмотря на древность рода.
Жуки-могильщики наблюдали со стороны разворачивающееся сражение, предвкушая скорое прекрасное утро. Негромко переговариваются между собой, делают ставки, коротая время. Завтра нам придется изрядно попотеть, разгребая завалы. Мнения даже самых завзятых игроков разделились, и клопы-букмекеры сбились с ног, выписывая вонючие цифры на дубовой столешнице. Откуда она взялась — уже не помнит никто, однако с завидной регулярностью использовалась. Если бы здесь не было ее, стоило бы придумать нечто подобное для потребы играющих.
— Ставлю десять букашек против одного на Копейника! — завопил припозднившийся лощеный хлыщ, запыхавшись. Он торопился урвать свой кусок из общего пирога, но выбор его едва ли оригинален. — Вот увидите, Великий Один сегодня опять всех уделает подчистую. Сто букашек, нет, пятьсот, и ни крылышком меньше!
Пока он разорялся, я поглядывал на происходящее из своего дупла и не спешил. Франк, конечно, зарекомендовал себя за предыдущие годы, но, ставя на него, много не выиграешь. А мне, как воздух, необходима победа Юна, поэтому кривлюсь, будто на сковородке, наблюдая за разворотом баталии. Как обычно, не помогают ни многочисленность войск противника, ни рослость рыжих захватчиков, ни наемники-сколопендры. Ничего, ничего. Постепенно, пока муравьиная куча-мала кипит вокруг цитадели черных, все больше и больше жуков меняют ставки в пользу Копейника. Если поначалу всем казалось, что рыжие на этот раз его одолеют, то теперь… Однако, как и я, некоторые выжидают, перебирая “за” или “против”.
— Кто еще? — не унимался дурно пахнущий главный маклер. В огромной мантии он скорее похож на магистра, чем на хозяина тотализатора. — Спешите, господа, ставки принимаются только до полной заутрени. Не упустите свой шанс, на кону миллионы жизней. Предстоит непревзойденная развязка!
Зазывала чертов. Деревянная плоскость доски еще отдавала запахом прошлых битв, особенно последней. Тогда я проиграл все, что было зарыто про запас на тот момент, поставив на Огюста. Пошли прахом замысловатые расчеты, с помощью которых я надеялся угадать победителя. Оттого-то до сих пор не здороваюсь с пауками, здорово выручившими Франка из засады.
Можно, конечно, не рисковать, но тогда и выигрыш будет минимальным — десяток растерзанных тел. Знаменательно — герцог падальных мух все же переметнулся на другой конец таблицы, струхнув. Немногие оставшиеся немедленно последовали его примеру, выкрикивая номера. Соблазн очень велик. Но, кроме куша, меня прельщает возможность блеснуть среди общего сброда. Представляете, если я один окажусь прав, и оборона черных не выдержит натиска? Тогда вся слава и почет достанется мне, как и гора муравьиных трупиков. Но в то же время я колеблюсь, склоняясь то к одному, то к другому решению. Копейник Франк еще не проиграл ни одной войны и слыл потому выдающимся полководцем. Как и в прошлый раз, я чуял, что военное счастье черных вот-вот даст трещину, рыжие переломят ход битвы, но… Приходится тоже быть стратегом, когда на кону большой куш. Второго проигрыша подряд я не перенесу.
— Князь, еще немного, и ставки больше не будут приниматься, — почтительно подполз смердящий маклер, обратившись самолично. Неспроста это особое отношение к моей персоне, ой, неспроста. — Делайте выбор, пока не поздно. Время истекает.
— Еще немного, сеньор Расточетти. Я успею.
— Как угодно.
— Постой. Мы с тобой давние друзья, клоп, — я перешел на доверительный шепот. — У тебя были какие-то соображения, когда кричал насчет неожиданной развязки? Поделись со мною, друг.
— Готова ли ваша погребальная мрачность заключить сделку? — глава маклеров сразу унюхал мои мысли и тоже зашептал.
— Да. Десять процентов твои.
— Пятьдесят.
— Вонючий ростовщик!
— Тс-с… Сорок.
— Двадцать. Ни козявкой больше.
— Тридцать пять.
— Тридцать.
— Заметано, — маклер сделал небольшую паузу.
— Ну, не тяни ты жвачку. Признавайся: что тебе известно?
— “Святые” ударят в спину Копейнику, его часы сочтены. Ставьте против него и не сомневайтесь, ваша мрачность.
— Сведенья из проверенных источников?
— Наиточнейшие. Девяносто Девятый святоша открыл мне секрет за десятую часть от прибыли. Но только конфиденциально, ваша траурность… — клоп склонился с пиететом, хитро преклонясь.
— Разумеется, маклер… — (Поди за малость купил информацию, а прикидывается тут). — Выжду немного, я тоже жду своих агентов.
— Очень разумно, князь. Ставьте перед самым закрытием.
Распорядитель скромно удалился, пятясь задом. А я, не отрываясь, снова начал следить за ходом схватки из своего укрытия, подмечая каждую мелочь. Где же эта чертова разведка, которую выслали еще вчера вечером выведать последние планы мурашей?
Спокойно, спокойно, князь. Главное не поддаваться азарту, это всегда меня губило, потому что обожаю блефовать.
На южном фронте у них без перемен. Легионы мерятся силой. Очень медленно, но, кажется, одолевают черные. Целая лига рыжих нарвалась на клейкое минное поле и этим ослабила общую оборону. Что толку от заговорщиков, если рыжие попадаются в простенькие западни. Погоди, погоди, Жужука, еще не все потеряно.
Зато на востоке у черных дела похуже. Так и есть, не зря говорила гусеница тутового шелкопряда, моя добровольная информаторша: Гай предаст Франка в самый ответственный момент. Она подслушала его разговор с лазутчиком из стана Юна накануне. Отсюда начнется разгром ненавистного и непобедимого Великого Один.
— Князь, князь, сведения подтвердились, — горячо зашептал, приблизившись вплотную, монсеньер кардинал из моей свиты. — Наконец прибыла Жужелица из глубокого тыла, ваши предположения оказались верны. Копейнику не совладать сегодня, пускай он хоть дьявола призовет себе на помощь. Не медлите с выступлением.
Похоже на то. Развитие событий в северном направлении внушает оптимизм, соответствуя добытым данным. Каких-то полчаса, и Копейника загонят в клещи. Вперед!
— Ставлю дохлую ворону на моих рыжих, — решился я. — Одну — против всех ваших ставок. Иду ва-банк.
Главный маклер сделал вид, что едва не поперхнулся от такого заявления, хитрая бестия. Но все равно я насладился произведенным впечатлением: все жуки элегантно отвесили челюсти.
— Князь, — почти заикаясь, обратился ко мне кто-то из серой массы, брокер на подхвате. — Сеньор Расточетти просит подтверждения вашей наличности. Он, конечно, не сомневается в честности вашей погребальной мрачности, но таков порядок…
Я поморщился недовольно и встопорщил усы. Север у черных трещит по швам, я так увлекся, будто дерусь в самой гуще, а эти счетоводы пристают со своими дурацкими требованиями. Маклер тоже хорош, обещал же не чинить никаких препонов? Хотя постой, он чертовски хитер — озадаченные игроки засомневались в моей честности, а заодно и в прозорливости. Никто второпях не перебивает ставку, именно этого нам и нужно сейчас. Напряжение возрастает. Ничего, ничего, скоро можно будет вздохнуть с облегчением.
— Всех, кто сомневается в моей состоятельности, прошу удостовериться лично, господа, — картинно вылез я из своего дупла, выставив усы на добрых четыре дюйма. — Возле Грязной лужи вы найдете большое свежее захоронение, в случае проигрыша оно ваше.
Парочка серых брокеров немедленно помчалась проверять вышесказанное. В толпе игроков установилось непривычное молчание, минуты бегут, не оставляя шансов другим изменить ставки. Глава маклеров явно подыгрывает мне, вовсю подкручивая у виска передней лапкой. Давно бы загрыз вонючку за такую фамильярность, но больно полезен, гад. Какой же он смрадный!
Вот уже и восток заалел словно пожаром. Солдаты Юна прорвались через ряды Кошмара и бегут в направлении муравейника. Прекрасно. Особенно прекрасно то, что никто из азартных могильщиков не обращает внимания на развитие военных действий. Все заворожено ждут вердикта распорядителя игрой.
Серые брокеры уже показались на пригорке. Черт возьми, откуда ни возьмись, из зарослей выпрыгнул здоровенный тарантул и растерзал одного из них! Второй, чудом спасшийся, улепетывает что есть мочи, но у него по пятам следует самка дрянного паука. Какой коммерческий риск! Аж кровь лихорадит от неожиданного форс-мажора.
— Все верно, ворона на месте! — успел крикнуть издалека клоп-солдатик и замолчал навсегда. Настоящий герой.
Уф, успел-таки. Теперь порядок.
— Ставки больше не принимаются! — провозгласил главный маклер из отверстия отбитого бутылочного горлышка. Его усиленный резонансом голос поверг всех в шок. Запахло свежей надписью на доске. — Князь Жужука против всех!
Суббота, 03.22. Великий Один из клана черных:
План сражения выглядел на этот момент следующим образом.
На южном фронте без перемен. Легионы мерятся силой. Очень медленно, но все-таки берет наша. 6-й и 9-й Безоблачные вклинились глубже всех, но развить успех не могут. На какой-то момент 7-й Луговой и 5-й Божественный оторвались от общего скопища, хорошо, что хоть 10-й Луговой непомерно вытянулся, закрывая брешь за их спинами. Однако пробиться к ним полностью не смог. Окруженные, изменив направление, прошли через разреженный центр чужой армии, опрокинули первые ряды сзади и воссоединились с 3-м Безоблачным. Жаль, воспользоваться расстроенностью вражеской армии они не успели, и те укрепили ряды ценой переброски целой дивизии. Вспомогательные легионы, несмотря на энергию Великого Двенадцать (Кассиуса), так и не смогли продолжить наступление, ушли в глухую оборону. Укрепились, однако, крепко. Волна за волной накатывают рыжие на несколько малообученных полков, но те стоят. Кто останется жив, станет “бегунком”, минуя касту “усатых”. Я послал с этой вестью шального (или ошалевшего) курьера, из начинающих возвращаться, дабы поднять дух новичков.
На востоке дела похуже, здесь “сторожевые собаки” просочились в тыл врага, но рыжие, похоже, ввели в дело резервы и связали их боем далеко за линией фронта. Пока ничего страшного, но если Юн изыщет десяток свежих легионов, эсэсовцам хана. И никто так быстро не сможет к ним пробиться. Вся беда в том, что СС не умеют отступать, они будут идти вперед, пока не погибнут все или их попросту не сметут. Неужели новоиспеченный Гай всех подставил?
На западном участке битвы тяжело, но видно наше превосходство. Здесь силы примерно равны, их перевес в муравьях снизился до минимума. Зато позиции у нас получше. Все Тальниковые полки (с 1-го по 11-й) и 4-й, 8-й Беспощадные ценой серьезных потерь вытеснили рыжих с высот и теперь сами атакуют сверху. Вокруг шляпки большого белого гриба стоит возня, которую не может не услышать Мать-предводительница. А 1-й и 3-й Беспощадные, вовремя сообразив, что мшистая кочка им не по зубам, перегруппировались и мощными клещами обошли ее с двух сторон. Командующий фронтом Тацит (Великий Девять) довольно рискованно растянул ряды, высвобождая 7-й Отборный из противостояния. Он плотно закрыл окно в наш тыл, охватив легионом чужой плацдарм.
Что это? Мураши осыпают окопавшихся рыжих градом подобранных копий и на удивление не лезут на штурм. Им, кажется, начинает нравиться быть безнаказанными, поражая врага издалека. Рыжие, наконец, не выдержали, бросились на прорыв. Легат 7-го Отборного — Корпускул предусмотрительно организовал завлекающий маневр, рыжим деваться некуда, и теперь их топчут в низинке со всех сторон. Я бы сказал — уничтожают под корень на лесной опушке.
А на противоположном фронте еще одну лигу противника разметало тугой веткой. Но мне даже передохнуть от напряжения некогда. Передвигаю давно перемешавшиеся флажки движением мысли вперед…
Суббота, 03.25. Любимчик Гай из клана черных:
Я, Гай Великий, предводитель “сторожевых собак”, прошу любить меня и жаловать. Когда-то очень давно я забрел на самый край земли, разыскивая заблудившийся выводок тлей. За песчаным откосом начиналась и бурлила гладь мирового океана, пресноводного и первозданного. Залюбовался, на свою беду, его безбрежностью и позабыл обо всем на свете. Впрочем, до любого из домиков черных добраться посветлу было уже нереально. Эх, если бы знать тогда, что страх ночи можно запросто отогнать, поколебавши веру в светлое завтра?
Наряд рыжих, также углубившийся вдаль от своих границ, захватил меня врасплох.
Они уже всерьез готовились отужинать спеленатым тельцем, кабы не дальновидный Юн. Последний в молодости, как и все будущие военачальники, бегал в младших чинах и только мечтал о славе, которую можно будет обозвать былой. Но, видимо, самые юркие и не обязательно рослые становятся “великими”. Так и Юн, непонятно почему, пощадил тщедушного черного, прикрикнув на более опытных сослуживцев, и его послушались. Практически преклонились тогда, хотя до небезызвестного боя на Гремящих порогах было еще далеко. Именно тогда я убил сразу двух таракашек, избавившись от Фридриха по наущению Франка и возвысив его врага. Иначе и не могло получиться, ведь обоим, в том числе и зарвавшемуся рыжему Канту, я ударил в спину.
Но до этого, действительно, было еще далековато, два наполненных кровью столетия. А пока я здорово удивился, когда мне предложили кусок улитки из чужих рук. Взял осторожненько, хотя у самого от страха зуб на зуб не попадал (мы вообще-то беззубые, но почему-то так принято говорить).
Юн покорил меня своей неординарностью, этот маленький рыжий лейтенантик. Успокоил потрагиванием усов по телу и собственноручно выпутал из крепких сетей. Он даже затащил пленника с собой в логово навозного жука, которым они издревле пользовались, периодически изгоняя хозяина. В дурно пахнущей его норе мы вместе переждали Новогоднюю полночь, от которой постоянно стынет кровь. Что ж, если ты застигнут под вечер вне муравейника, то готов и не в таком обществе пересидеть где-нибудь лихолетье. Тогда-то мы и договорились навеки примирить наши народы, пообещав друг другу стать диктаторами.
Юну это удалось, не без моей помощи, конечно, а вот я определенно сплоховал. Столько лет зазря промурыжился в “достойных”, просто обидно. Не давали ходу, а с возвышением Франка вообще откинули назад на два колена. Ненавижу!
Копейник совсем обнаглел в последнее время. Понапридумывал всяких теорий устройства Вселенной, оттеснил святош от реального управления, покончив с клерикальной общиной сразу по воцарении. Разве мне по рангу, готовому нести великое бремя, командовать псовой охотой? Генералу, который уже руководил целым корпусом? Это только на словах Франк готов отдать бразды любому, кто более достоин, а на самом деле — окружил себя вечно вторыми, если не двенадцатыми. Почуял, что я им не чета, не буду пресмыкаться, как Прокуратор или Ливий. Вот и полетела голова в кусты из-за Истребителя Вшей, нашел-таки предлог бывший собутыльник. Аж в “бегунки”. Естественно, как можно ему теперь отказываться от чина главнокомандующего, если нет до сих пор более приличного преемника? И это Франку мне еще нужно быть благодарным за то, что позволил вчера стать Степенным Семнадцать? Ненавижу.
Первый Святоша тоже хорош. Сразу не поверил путаным объяснениям про гостеприимного навозного жука (и правильно не поверил, кстати). Что ж, его можно понять, все мы когда-то были друзьями, а потом разодрались вдрызг. Но он не доверял мне слишком долго и все пугал, что расскажет синоду про ночь, проведенную под небом. Дурак. Пока присматривался, выгадывал, как бы выгодней прищучить будущего союзника, сам оказался не у дел.
Эх, не потеряй Святоша власть, он бы обязательно продвинул меня, никуда б не делся. Быть бы Гаю Жестокому Великим или даже главным Великим. Теперь вот помалкивает, видя, как Франк стал осторожно снова приближать меня к себе. Почему-то все теперь считают Гая Лютого его любимчиком и, главное, он сам. Кому это нужно? Ненавижу.
Чует, чует Франк, что я расскажу всем, как он избавился от Фридриха на Гремящих порогах. Моими лапами, вот этими самыми, обагренными до самых локтей. Ведь именно я, а не Истребитель Вшей, обеспечил тогдашнюю победу черных, подоспев со своим корпусом следом на переправу. Фридриха я спихнул в мутные воды по непроизнесенному приказу, как только улучил момент. И Канта.
Юн дал мне понять недвусмысленно, что если я ему не помогу опять, то сдаст с потрохами. Ничего себе единомышленник. Он то снова поет про счастливое завтра, как соловей, то требует невыполнимого. Диктатор-император изменился с тех пор, когда мы понравились друг другу. Куда-то пропали его миротворческие настроения, уже пятый раз идет на нас войной.
Если честно, отныне и мне не хотелось мира, теперь Гаю Беспощадному нужно было нечто большее. Только тотальная слежка не дала связаться с рыжим диктатором вовремя и обговорить все детали предстоящего передела. Пришлось оставлять зарубки на лежалой хвое и читать между строк его ответные послания. Химические надписи в подобном случае плохи тем, что легко распознаются любой пробегающей мимо козявкой. Оттого-то пришлось изобретать новый язык, состоящий отнюдь не из ароматов и дуновений, а из незыблемых символов. Особенно важно было предупредить Юна о новом сверхмощном оружии накануне вторжения. Но постоянное присутствие сначала Луция, а затем этого недоноска Титуса, ставшего вчера плечом к плечу, так и не позволило предупредить о всех нововведениях в нашем стане. Титус что-то учуял, явно приставленный присматривать за мной. А теперь еще и вовсе дышит в затылок, пока меркнет израненное сознание. Как он догадался, что я хочу открыть рыжим подземный ход сразу под ржавой консервной банкой? Больно-то как.
Несправедлива жизнь. В двух шагах от истинного величия я умираю, так и не исполнив заветной мечты. Они раскусили меня с Копейником, причем раскусили ровно напополам.
Суббота, 03.53. Диктатор Юн из тейпа рыжих:
Еле удалось вывести из-под удара саперные части. Не сказать, что целехонькими, но и не разбитыми наголову. Да разве до них сейчас? Положение ужасающее, вся неожиданность пошла прахом с самого начала, а потом вообще…
И все бы ничего, можно было бы закидать их касками, прорваться к подземелью, а там, глядишь, и добиться перелома. Но этот придурок Гай то ли струсил в последний момент, то ли его сожрали собственные “псы”. Непонятно. На переправе он тоже когда-то отвел свой корпус, покончив с Фридрихом, вместо того чтобы помочь навести мосты. Отсюда наиболее вероятное предположение: попросту сбежал. К тому же, Гай что-то очень неохотно в последние годы делился информацией. Связного, посланного к нему перед вторжением, так вообще загрыз без особой необходимости, решив, что тот выдаст его с головой. Да и второй сочувствующий нам “великий” ничем не может помочь, не дал о себе знать за все сражение. В итоге саперы, потеряв треть состава, так и не узнали, на кой ляд их собрали в общую кучу.
Наемники-сколопендры где-то потерялись в копне соломы. На этих коричневых жаб (ругательство такое) никогда нельзя было положиться. Поэтому Красавка (мой маршал) старался не отпускать их шибко от себя. Надо полагать, утекли под покровом ночи, стоило запахнуть смертью.
Хищная птица, что называется почему-то совой, ухает и хохочет на высокой ели над тщетными потугами. Недаром сегодня было предзнаменование беды, когда Отец-прародитель прочертил горящие трассы сквозь небо. Вся наша рыже-красная армия ахала в догадках, поглядывая вверх на марше. Я, то бишь диктатор Юн, давно научился читать знаки неведомого по темному своду либо по внутренностям распотрошенной гусеницы. Беда лишь в том, что все эти подсказки будущего не имеют никакого знака, как, например, числа в горячо любимой арифметике. Ни минуса, ни плюса — понимай, как знаешь. Вот и выходит иногда не то, что думаешь. Решишь, будто противнику хана, а реально — полный амбец тебе.
Далеко ходить не надо, вот вчера, то есть в прошлом году, пустая банка из-под “Кока-Колы” изрекла свое привычное “trink”, такое многообещающее. И надо же, мои помощники, жрецы поменьше, убеждали меня битый час (примерно два полумесяца), что все будет в порядке. Как вообще можно сомневаться, если изданный звук похож на сомкнувшиеся взахлеб литавры?.. А вот и нет. Просто тогда было невдомек: металлический тембр превращает старую фразу в “drink”, а значит, упьемся сегодня собственной кровью.
Грошовая схватка продолжается по своим медно-никелевым правилам. Монетка колеблется, не смея упасть ни на “орел”, ни на “решку”. Пусть смеется пока сова над титаническими усилиями муравьев, лупая глазами. Ей не будет весело, если самой придется подчиняться наисовершеннейшему из существ когда-нибудь. Еще прилетит и попросит у нас консервированной мышатины.
“Сторожевые собаки” ненасытно гуляют по нашим тылам, никто не может с ними справиться. Проклятый Гай, может быть, он все время мне врал, играя с союзником, как бабочка с тычинкой? А я-то думал, будто это сам вожу его за нос, обещая то “ваше величество”, то генеральский чин при моем штабе. Эти черные недостойны жить из-за своего коварства, пусть даже за ними сегодня фортуна. За нас отомстит Огюст или Белая Королева.
Постой, еще рано сдаваться. Мы вполне можем переломить ход поединка между Франком и мною, Великим Юном. Мы рыжие бестии, нам по праву будет принадлежать Универсум.
Суббота, 03.55. Великий Один из клана черных:
Линия фронта все более и более извивалась, черные ряды редели по мере удаления от Дома. Потери все же пока не столь велики, как могли бы быть. А ведь мы уже уничтожили только полностью два десятка их лиг. Это раньше на одного рыжего приходилось бросаться впятером, сейчас же выучка и копья почти уравняли воюющих по силам. Плотного строя уже кое-где не получается, толпы заблудших и носителей истинной веры начали смешиваться друг с другом. Не поймешь, кто где из них, и кто наиболее прав. Местами рвется слишком извилистая кайма битвы, целые манипулы врага начинают заходить нам во фланги. Это неизбежно, теперь многое будет решать искусство командующих фронтами и легионами. Я со своего пригорка могу только помочь резервами или посулами. Картина сражения вот-вот распадется на неисчислимое множество единоборств отдельных воинов, противостояний центурий, глубоких рейдов десятка-другого бойцов. Все перетасуется, даже математический мозг муравья не в силах охватить картину в целом, когда сражаются более трех миллионов солдат. Поэтому приходится с недавних пор привечать и возвышать мурашей, способных действовать самостоятельно. Некоторых даже умудряюсь полюбить за это.
— Копейник, их намного больше, чем говорил пленный.
— Да, Ливий, на десять или двадцать лиг, — прикинул я навскидку. — В темноте не разберешь.
— Это почти половина армии. Слишком большая приблизительность данных разведки.
— Не паникуй, — пришлось даже треснуть ему посохом промеж антенн. — Подошла твоя очередь. Беги на запад, возглавь с 7-го по 11-й Беспощадные и бей на стыке с южным фронтом.
— Зайти в тыл южным, Копейник?
— Да. Иначе Кассиус не устоит. Не забывай про свободные копья, — крикнул я ему вдогонку.
Ливий умчался. Новое оружие мы используем в деле первый раз, приходится по ходу корректировать тактику. Хорошо, хоть вовремя сообразил о повторном использовании отработанных пик в самом начале баталии. Командующий фронтом Кассиус менее всех прислушался к тогдашнему совету, вот его вспомогательные и не добились большого успеха. Тацит (запад) и Приам (командующий на севере), напротив, организовали по целой когорте для сбора копий в своем тылу среди трупов. А целый манипул дрейфует за спинами дерущихся, поражая врага подносимым оружием в особенно жарких местах. Поэтому там самая удачная ситуация. Великий же Восемь, он же Кошмар, он же командующий восточным направлением, тоже не воспользовался полностью этим преимуществом. Может, потому, что ему тяжелее всех пришлось, его силы оказались настолько связанными? Эти неучтенные лиги врага как раз атакуют на его участке. Да еще двести тысяч СС ушли из-под контроля в самый разгар боя. Гай не терпит приказов гнусавого Софокла, только на Титуса надежда. Ничего, зато резервов у рыжих стало поменьше. А я, наоборот, умудрился вывести ненадолго на отдых 13-й и 16-й Ударные из мясорубки. Теперь они должны пригодиться.
— Вестник, скачи к Гнею. Пусть задействует свободные Ударные вместе с Отдельным дивизионом Мухоедов и атакует восточную армию с фланга. Заодно сообщи Приаму, чтобы не увлекался прорывами. Дырок в его фронте и так предостаточно, пусть лучше охватывает через них, добивает окруженных и не уходит далеко от Дома. Понял?
— Аминь.
— А тебе другое задание…
Кагуляр приободрился от доверительного тона. Ох, как хочется ему проявить себя в критической обстановке.
— Скачи к Железняку и передай, чтобы выводил засадные полки в тыл Тациту. Но пока ни гу-гу.
Исполненный ответственности командир манипула бросился кубарем с горы. Служить вестником у Копейника мечтают даже генералы, не то что юнцы с пробивающимися усиками.
Вернулся, выполнив свою задачу, Красс. Готовься, дружок, скоро ты снова понадобишься.
Кошмар не устоял, рыжие пробились на сочленении 12-го Неудержимого и 1-го Материнского, минутой позже опрокинули 3-й Бесстрашный и разметали его. Гней очень далеко, ничем не может помочь попавшим в котел. Ему и самому несладко, рубится со спецветеранами рыжих напропалую. Вовремя отдохнули два из трех его легионов, силенок должно хватить хотя бы на полчаса.
А прорвавшиеся рыжие развивают успех, две когорты несутся прямо на нас, хотят захватить подступы к центральным воротам Дома. Еще хуже, если они уничтожат попутно наш штаб. Остальные пытаются воссоединиться друг с другом, заодно окружить Материнские легионы. Времени катастрофически мало.
— Красс, организуй оборону из вестников, — я одним махом разбросал так любовно развешанные в воздухе флажки. Так вот больше похоже на реальную ситуацию. — Ни шагу с пригорка.
— Служу с честью.
— Вы умрете. Постарайтесь продержаться подольше, рыжие не должны пройти через вас к Дому.
Сам я понесся к восточному фронту немного левее прорвавшихся когорт. Никто не обращал внимания на одинокого, среднего росточка муравья в этой круговерти. Риск — дело благородное, под моими лапками хлюпает липкая слякоть. Надо вывести из боя хотя бы пару-тройку Бесстрашных легионов, чтобы ликвидировать прорыв.
Мне не видать, что Приам, уразумев отчаянное положение соседей, высвободил целых пять Озерских полков и направил их под началом Серпентера (Великий Шесть) в узкое место. Этим он слишком ослабил себя, и если только что был готов праздновать победу, то теперь рыжие начали оправляться и организовывать плотную оборону. Наверстывать упущенное будет, ох, как непросто.
— Боргус, отводи своих мурашей назад! — начал я распоряжаться в рядах сражающихся, едва подбежав. — Германик, растягивайся, прикрывай отход. Ощетиниться с двух рук!
То же самое делают Свен и Шварц. Полностью ввязавшиеся в бой легионы не отвести, часть дерущихся просто не услышит, а услышат — то не смогут вырваться из схватки. Ничего, ничего, потом найдут свою часть, кто уцелеет.
Объединив два куцых легиона, веду их в самое пекло, сражаюсь в первых рядах. Очень вовремя, 5-й Материнский наполовину растерзан, 4-й и 3-й начали отступать. А куда отступать, сзади только спины таких же стоящих насмерть товарищей. Еще немного и началась бы свалка на потеху рыжим.
При виде меня Материнские солдаты воспрянули духом, удержались и даже ударили с новой силой. Кое-где смяли прорвавшихся, объединились с 12-м Неудержимым. В это время подоспела помощь от Приама, и мы довершили разгром. Кажется, я в очередной раз лишился усика. Не беда, отрастет не хуже прежнего.
Суббота, 04.11. Первый из клана черных “святых”:
Не только сова, но и шебутная кедровка, будто ангел смерти, воспарила над полем боя. Отсюда, с высоты верхних ворот, прекрасно видно, как развиваются события. Но нельзя отлучиться ни на минутку. Копейник не промах, воротная стража зорко присматривает за каждым из “святых”. Мне бы один шанс, я бы его не упустил. Если все лавры в итоге достанутся Франку, нам несдобровать. Сейчас поражение, как это ни кощунственно звучит, было бы как никогда кстати.
Гоню от себя эту мысль, потому что с Юном вряд ли удастся договориться о почетной капитуляции. Мало ли что там он обещает, желая добиться своего. Я сам загрыз Девяносто Девятого давеча, принесшего очередное послание от рыжего диктатора. Похоже, они здорово снюхались за моей спиной.
А ведь когда-то мы с Франком были большие друзья. Если бы не я, он бы вообще не стал “великим”, как, впрочем, и многие другие. Но никто из возведенных в сан не пожелал поддержать меня против бывшего приятеля. Получается, не до дружеских объятий сейчас, все средства хороши, чтобы укоротить зарвавшихся жрецов.
Однако каждый раз останавливаюсь, имея возможность отомстить исподтишка. Казалось бы, всего то — заключить сепаратное соглашение с Юном или Огюстом. Нет уж, пусть лучше черными правят “великие”, чем отдать их на заклание рыжекудрым бестиям. Рано или поздно Франк сам ошибется, и тогда “святые” возьмут реванш. Надо только постараться дожить до этого момента.
— Самаритянин, они атакуют штаб Франка. Сколько мы можем бездействовать и смотреть, как гибнут наши сограждане? Атакуем рыжих внезапно с тылу!
— Не было на то приказа.
— Плюнь ты на приказ! Отправь нас на помощь Крассу, пока не поздно. Мы же “святые”, нам рыжие нипочем.
— Оставайся на месте и не гоношись. Если Копейник приказал Крассу умереть, то так тому и быть.
— Несусветная глупость такие приказы. Красс же твой друг, неужели ты будешь спокойно глядеть, как его загрызут?
Самаритянин ответил молчанием. Верный знак. Семьдесят Седьмой пыхтит сзади, за ним все остальные.
— Да и черт с тобой, мы не обязаны подчиняться Великому. Я сам возглавлю нашу центурию и помогу Пятому.
— Опомнись, святейшество. Мне недозволено отпускать тебя от ворот дальше, чем на десять шагов.
— Тогда загрызи меня прямо сейчас, потому что я отправляюсь в бой.
Наша решимость сильно поколебала начальника стражи. Такой момент нельзя упускать.
— Ну?!
— Ладно, я дам тебе еще сотню Репейника в подмогу. Смотри, святейшество, ни шагу в сторону.
— Да пошел ты, — весело откликнулись хором десять десятков “святых” (без малого).
Прохлада ночи распахнулась перед нами. Любому муравью хочется иногда сбросить сутану и показать, кто он есть на самом деле. Штабная кочка совсем близко. Теперь горловой клич!
Суббота, 04.28. Великий Один из клана черных:
Ликвидация прорыва и прибытие Озерских резко изменило обстановку на восточном фронте от крайне отчаянной до наступательной. Пока противник ввел, надеюсь, последние резервы, мы успели опрокинуть и полностью искромсать еще восемь лиг. “Сторожевые собаки”, правда, так и не соединились с нами, но, здорово потрепав своего противника, отвлекли на себя большую часть свежих войск. Что удивительно, я считал, что десяток дополнительных полков перережут им глотки, а они умудрились связать на себе целых двадцать! Да и те не чувствуют себя комфортабельно. Приятная ошибка. Спасая от фиаско фланг своих восточных, еще три резервные лиги врага встретили и остановили ударные силы Гнея. Остальные резервы рыжих влились в общую свалку и стабилизировали фронт. Сколько у них еще припасено? Только по теперешним расчетам у диктатора Юна на две армии больше, чем утверждал Пикур.
Дело, видимо, не в приблизительности его данных. Тут другое. Рыжие явно располагают дополнительными дивизиями, которые не могли родиться в их пенатах. Хорошо если это только небольшой экспедиционный корпус неведомых союзников. Гораздо хуже будет, если еще одна нора вывела свои армии против нас. Я давно ждал, когда рыжие начнут сговариваться между собой о совместном походе, вот и дождался.
В это время ситуация донельзя накалилась у Приама. Похоже, и там прибыли свежие рыжие. Наша оборона затрещала по швам, Гней уже не может вернуться, а присланные Озерские связаны боем по рукам и ногам. Если перебросить сюда Тихий корпус Саппы, то положение исправится, но чует подобие моего сердца: не зря я его берегу. Это последняя соломинка после Железняка.
Оглядываюсь с надеждой на штабной пригорок. Красс бьется с силами в пятьдесят раз его большими. Вестники хорошо отдохнули, пока все остальные напрягались “через не хочу”, дерутся самозабвенно, плотно. Странно, мне показалось, что среди хитинов мелькают белые одежды. Еще слишком темно, чтобы приглядеться на таком расстоянии. Но как бы там ни было, у рыжих когорт не получается смять обороняющихся, карабкаясь вверх по собственным трупам. Они уже в замешательстве, к тому же, прекрасно видят, какая горстка им противостоит, и ничего не могут поделать. А обойти, бросив в тылу этих храбрецов, то ли ума не хватает, то ли зазорно. Держись Красс. Я послал тебе в подмогу Отдельную когорту Епископа.
Нет, дальше вдохновлять личным примером некогда. Пока держится восток, надо вершить задуманное на западе. Тацит теперь ближе всех к победе. Пора заново перемешивать фишки, словно наперстки, и рисовать угрожающие стрелки. Увлекательная игра.
Суббота, 04.57. Главный маклер с нахлобученной
на глаза черной мантией:
— Ты же мне говорил, что “святые” предадут Франка. Почему же они дерутся вместе со всеми? Отвечай!
— Они выжидают удобного момента. Им нужно завоевать доверие армии. Переворот никогда не совершить без поддержки военных, сеньор, это же очевидно. Потерпите еще немного.
Дернуло же меня раззадорить его намеками, вроде неожиданного поворота событий. Право, не книжку же пишу, зачем мне эти лихо закрученные сюжеты? Подвел меня Святой Девяносто Девять, спору нет. Вот будет лихо, если окажется, что он ставил еще и на Копейника через подставных жуков.
Суббота, 04.59. Землеройка Глупая (но не очень):
Я вообще-то не очень люблю муравьев, но когда забрела на такое скопище, не смогла удержаться. Поскольку рыжие весьма похожи на термитов, то вы меня сразу поймете. А на вкус они были просто изумительны. Наелась от пуза на каком-то восточном фронте, потом на западном, ну, и на северо-юге не смогла себе отказать в маленькой слабости. Пусть простит меня Большая Хомячиха, наша богоматерь, она ведь тоже была гурманка, похлеще своих детей.
Когда прилегла отдохнуть практически с заворотом кишок, несколько десятков тысяч красноармейцев даже не попытались мне отомстить. Вот уж какая сила убеждения: они бегут за своего Юна, нацеленные только на взятие высоты…
Заплывши глаза и засыпая на заре, я успела увидеть несколько воронок, засасывающих рыжих прямо в песок. Кто-то очень смачно чавкал в глубине.
Суббота, 05.09. Великий Один из клана черных:
Я чуть-чуть не успел к развязке. Чтобы укоротить путь, полез под поваленным деревом, а когда вылез из затхлого прохода, шесть Беспощадных легионов уже вовсю гнали, убивая, бегущего врага. Весь левый фланг превратился в безжалостную скотобойню, воодушевленный центр и правый рукав тоже напирали все сильней и сильней, а рыжие, напротив, деморализованные, еле держались. Все большие и большие куски разрезанных когорт попадали в окружение, манипулы смешивались с землей. Центурии, так те исчезали целыми десятками. Благословенная ночь.
Проклятье! Железняк, то ли не поверив, то ли не дождавшись приказа Кагуляра, двинул резервы мимо оголившегося левого фланга в тыл северной группировке, как было задумано ранее. Лучше бы на юг, но как еще известить Великого Тринадцать об изменении плана у меня в голове? Да поможет им Мать, теперь уж лучше вообще не мешать. (Кагуляр, к слову сказать, был убит на полпути, нарвавшись на отбившихся от схватки мародеров. Об этом стало известно значительно позже, а тогда я был очень зол на Железняка).
Спешу к Кассиусу. Ливий расклинил весь южный фронт рыжих, ему здорово помогала Глубокая борозда, обезопасив от внезапного удара справа. Центр южных превратился в свалку, в которой пока нет победителя. Кассиус снова возглавил вспомогательные легионы, рвется вперед, но безуспешно. Его помощник — Клей (Великий Десять) во главе одиннадцати Луговых более удачлив. Все они, исключая 7-й, давно перемешавшийся с 3-м Безоблачным, вскрыли оборону противника и быстро теснят, сближаясь с Ливием. Оба маршала вязнут в трупах, но концовка уже видна. Как только не станет центра южного фронта врага, дело будет решенным.
Кажется, начинает светать. Прибежал вестовой от Красса, доложил, что штаб снова может работать. Другой принес весть: Приам все-таки выкарабкался, благодаря самоотверженности солдат 15-го Ударного. Они какое-то время не могли выбраться из Малой Гнилой пади, отбивая лихие атаки Юна. Даже попрощались мысленно со всеми. Но рыжие сами отвлеклись от них, направив все силы на ослабленных Озерских. Озерские еле выстояли, а тут как раз 15-й Ударный, промаршировав через голый участок открытого тыла, напал со спины. Успех был моментально подхвачен бойцами с 1-го по 8-й Оскаленные, и красная армия Красавки медленно покатилась на запад. А там уже Тацит скоро освободится, приканчивая последние карбункулы супостата.
Брезжит рассвет, освещая подкрашенным светом подлежащий мир. Гамма оттенков однообразная — от жестокого багрянца до неописуемо алого. Рыжие сливаются с фоном, особенно те, что застыли навечно, перемолотые нашими кирасирами.
Итак, на западном и северном фронтах скоро будет порядок. Железняк, увидев, что здесь без него все в норме, не стал ввязываться в драку на севере, чтобы не обнаруживать себя раньше времени. Растворился под мхом до поры. Обстановка на юге тоже в нашу пользу, и это радует. Возможно, он поспешит на восток, где ситуация осложнилась к тому времени из-за вновь и вновь вводимых резервов. Рыжий император, он же диктатор, он же тиран и изувер, почти потеряв три фронта, понял, что им он уже ничем не поможет, и потому сконцентрировался именно на востоке. Я бы на его месте немедленно начал отступление, хоть кто-то да спасется, учитывая, что мы устали не меньше их. Что-то тут нечисто и оттого неспокойно. Резервы на исходе, битва проиграна. Даже если удастся оттеснить нас на единственном оставшемся направлении — все кончено! Может, просто фанатизм, как в случае с ординарцем Пикура?
— Красс, распорядись известить Тацита и Приама, чтобы, как только перебьют всех своих рыжих, немедленно отходили.
— В чем дело, Копейник? До полной победы полшага!
— Не рассуждать! — я рявкнул так, что Великий Пять покатился по склону. — Найди мне Прокуратора! — крикнул я ему вслед.
Я сам еще не знал, почему тороплюсь отвести освободившиеся армии, но уверенность в правильности решения зрела с каждой секундой.
— Грегор! — адъютант Красса прибежал раньше его самого. В нашей армии так сложилось, что верховному жрецу служат адъютантами два-три “великих”, свободных от управления войсками, и, конечно, их помощники. — Спеши к Кассиусу самолично и передай следующий приказ…
Я намеренно выдержал короткую паузу, чтобы Грегор проникся особой значимостью поручения.
— Разделавшись с центром (ты как раз подоспеешь к этому моменту), пусть откатывает своих головорезов назад к Дому. За неповиновение — смерть!
Проснувшийся зяблик проскакал в непосредственной близости, поглядывая на меня. Но его, слава Матери, больше привлекают могильщики, принявшиеся делить чужие трофеи. Так их, Мать.
— Красс, лети к Железняку. Возьми центурию вестников для охраны…
Я немного промедлил, собираясь с мыслями. Мрачная туча заволокла небо, загораживая робкое дневное светило, куда-то делись красные тона. Все вокруг стало серым, лишь редкие проплешины голубого свода распахиваются над головой. Поэтому у земли еще достаточно сумрачно, однако ближайшее поле боя отлично просматривается. А за его границей — черная неизвестность.
— Что передать, Копейник?
Я видел, как восточный фронт одерживает явную победу, и как соборту за собортой раскрамсывают свеженькие легионы Великого Тринадцать. Гней тоже переборол, наконец, противника, сумев перехитрить и загнать его в кусты лопуха. Старая уловка, ей семь тысяч лет. Всего-то пара манипулов свалились прямо на головы по стеблям, возникла паника, и всё… “Сторожевые собаки” обратили в бегство своих визави, но, правда, увлекшись преследованием, ушли далеко. Таковы они, слишком горячие головы, ничего не поделаешь. Судьба преследуемых при этом не вызывает сомнений. А там не меньше тридцати полуразбитых лиг. Если дать им отдохнуть и переформироваться — вот тебе и целый карбункул. Так что пусть побесчинствуют СС, будем благосклонны к Титусу и Гаю. Серпентер, Свен, Щварц, Германик, Боргус, Карлос, соединившись в единый мощный кулак, идут по телам, как каток.
— Так что передать Железняку?
— Полный отход. Всех вестников — к командирам армий, легионов, когорт восточного фронта. Полный отход.
Красс недоуменно развернулся и отправился исполнять приказ. Скорее, скорее, бродяга!
Я опять поймал себя на том, что кричу ему в спину то, что хотел всего лишь подумать. Крассу передалось мое возбуждение, в том числе и терпкое, он ускорился, отбросив сомнения в парадоксальности поручения. Сова опять спикировала с высоты, в кустах раздался отчаянный предсмертный писк на всю округу. У нее отменный аппетит, у нашего ангелочка.
Это потом я узнал, что все мои последние приказы вызвали ропот в войсках, какого раньше никогда не было. Впервые заговорили об измене, и “великим” стоило большого труда как самих себя, так и войска повернуть вспять. Если начинаешь рушить чужие догматы, отвергать закоренелые заповеди, то и твой нерушимый авторитет начинает колебаться. Как бы ты при этом ни был прав. А здесь я шел, как назло, наперекор здравому смыслу муравья.
Рыжим настолько досталось к тому времени, что когда черные неожиданно отступили, давя только тех, кто мешал ретираде, никто и не думал о наступлении, реванше. Тень неминуемой смерти вдруг сама отшатнулась, подобно летающей твари, уступив тишине. Жалкие, изможденные, триста тысяч рыжих приходили в себя, тут же начав немедленный отход. В основном это получилось, вот только пара обескровленных лиг была неожиданно растоптана подоспевшей армией императора Огюста…
Суббота, 05.16. Жук-коробейник первой гильдии
Скуперфильд Богатенький:
Ну вот, опять мураши перегородили своими полчищами Великий Шелковый путь. Купцы-скарабеи в который раз несут убытки, вынужденные огибать земли черных из-за религиозной войны. Далось им это первородство, лупасят друг дружку почем зря. Брали бы лучше пример с нас — ни в кого не верим, никому не поклоняемся, разве что собственному кошельку. Законы маркетинга прежде всего.
Пауки продали нам десятидневный запас ценнейшей паутины прямо перед войной. Удалось перебить цены у полоумного Франка, пока он был занят охотой на муравьиных львов. Теперь Великий Один гадает, почему пауки его бросили в самый ответственный момент, и никогда не узнает правды. Коммерческая тайна. Шкатулка просто открывалась: барыши баснословные. Срочно, пока не взлетели тарифы на перевозку у водомерок, надо доставить товары в порт. Если не выйдет отправить их за море до завтра, будет полный дефолт (тем, кто не разбирается в финансовых терминах, поясню: это что-то вроде абсолютного крантеца). Поэтому приходится упираться и катить свою ношу в обход.
Только несведущий станет утверждать, что она отнюдь не тянет кармана. Еще как тянет, тем более что налипнет всякой дряни попутно, а нам ее, к тому же, отдирать. Отделять, как говорится, семена от плевел. Но зато никто не догадывается, что под покровом большого кома скрывается целое сокровище. Ни один натуралист, даже очень юный. Те любят везде поковыряться.
— Опять под шумок навозные жуки поднимают таможенную плату, — пожаловался коллега почти скулящим фальцетом. — Пока я наслал на них сколопендр, перевербовав у Юна, но дольше двух дней они работать не соглашаются.
— Может, подкупить шелками Копейника и обеспечить беспрепятственный проход? Ко всему прочему, навозники его сильно опасаются, значительно больше сколопендр.
— Бесполезно, Скупи. Франк, конечно, паутине обрадуется. Но он же болван, ничего не соображает в торговле и выгоде. Ему бы только палкой махать. Забудет тут же и айда клеить рыжих.
— Верно. Что простой диктатор, что “великий”, они одним миром мазаны. До сих пор тщатся: что и кому должно принадлежать?
Мы рассмеялись с Рико, по прозвищу Ричи, и продолжили обсуждение последних биржевых сводок. В обозримом экономическом пространстве назревает кризис. Нас обоих крайне беспокоила демпинговая политика основного конкурента — Безглазого-Но-Дальновидного крота. Говорят, что тот готов даже выкопать под проливом тоннель, чтобы монополизировать рынок по основным позициям. И ведь не договоришься корпоративно, так и норовит сожрать мало-мальски доверившегося контрагента. Жесточайшая конкуренция.
— Одно спасает: не видит близко ни фига.
— Уже и шкура лоснится, а все ему не хватает.
— А если цаплю на него натравить?
— Какую цаплю? Крот ей не по зубам. Да и пока она всех лягушек не переловит, даже не посмотрит на нас.
— Нет худа без добра, — перекрестился я. — Пущай себе сидит на своем болоте, а то тоже склюёт, не ровён час.
Стратегическое бизнес-планирование явно затягивалось. Конференцию необходимо свертывать, пока совсем не рассвело. Ведь с первыми лучами чересчур активизируются птицы-антиглобалисты, с теми шутки плохи. Лучше уж с исполинскими колибри торговаться по ценам на нектар, чем улепетывать от беспощадных клювов.
— Ладно, давай все дорешаем на следующей сходке. Возможно, к тому времени босс профсоюзов все же окрысится на наших врагов. Даром, что ли, он Сурриката? К тому же, у меня есть к нему очень дельное предложение, чтобы уж совсем не даром.
Караваны скарабеев, отдохнув, снова взялись за дело. Сизиф (бригадир катильщиков) по-прежнему прет первым в гору, за ним остальные. Набежавшая было туча запуталась в кронах, куда ее отогнал норд-ост. Щебетанье постепенно усиливалось.
Суббота, 05.16. Главный маклер, уже без черной мантии:
— Да не переживайте вы так, князь. “Святые” вот-вот выступят против Копейника. Игра еще не сыграна.
— Я тебя последний раз предупреждаю. Если “святые” не взбунтуются, похороню тебя и весь твой благовонный род.
Зачем я связался с этим бретером, ума не приложу? До того вспотел от страха, что сам ощущаю свой запах.
— Не извольте беспокоиться, ваше э… ваша траурность. “Святые” не подведут, вот увидите.
Слова заикаются, с трудом выдавливаясь из пасти, толкаются друг о друга. Не могу совладать с мелкой дрожью.
— Я же не закрываю сессию, сеньор, победа будет за на… нами.
— Ну что ж, поглядим…
Зловещая много… гозначительность. Тьфу ты!
Суббота, 05.16. Огюст Мудрый из тейпа рыжеватых:
Огюст, то есть я, очень спешил. Еще издали услышал лязг сражения и был крайне удивлен. По моим расчетам, Дом Франка должен быть уже развеян по ветру. Немного утреннего сна, и — вперед на Галла, затем на Лео, следующие — Брун или Кельт. Это уже не важно. Главное — Франк. У него и войск побольше, чем у всех остальных (вместе взятых), он и воевать умеет. Остальные — слизняки, годны лишь для охраны от мух.
Но, сначала услышав шум свалки, а потом получив известия от пришедшего в себя императора Юна, я понял, что легкой прогулки, как обещано, не получится.
Франк всегда удивлял своей прозорливостью, но на этот раз он превзошел самого себя. А поскольку ночное нападение для него не новость, пришлось пришпоривать все колонны. Вестники от Юна следовали один за другим: то Франк изобрел какое-то новое оружие, то его войска превосходили по силе рыжих — какой-то бред. Но одно количество присланных курьеров убеждало в реальности наносимого Юну поражения. Пришлось пуститься в бег по-настоящему, чтобы успеть.
Если застать врасплох уставших и торжествующих черных, то победа будет обеспечена, пусть хоть тысяча ос с ними. Но Франк опять обхитрил: когда мои армии ринулись в атаку, основные силы врага уже подходили к Дому и устраивали линии обороны. Некоторые, вероятно, даже успели отдышаться немного. Настигли единственный замешкавшийся реципал черных (что-то вроде нашего карбункула), даже меньше, тысяч сто всего. Или еще меньше. (Как не хочется врать самому себе). Смешали с грязью без труда и их, и преследуемых теми рыжих тирана Юна. Еще раздавили две собственные лиги — из тех, что выпросил последний у меня в качестве усиления на первое вторжение. Мне их будет очень не хватать.
Дальнейшее наступление пришлось остановить. Сходу взять Дом не удалось бы, только тьму мурашей положили бы зазря. Но и медлить нельзя, время играет на руку черным. Они отдохнут после бурной ночи, укрепятся так, что потребуется два таких воинства, как наши. Поэтому, обложив Дом со всех сторон, чтобы и блоха не проскочила, армии пошли на приступ.
Оборона черных держалась. Дневное светило скоро достигнет зенита, а еще ни одна лига не приблизилась вплотную к Дому. Кое-где удалось вгрызться в их порядки, но это мелочи по сравнению с усилиями, а главное, потерями…
Яркий свет снова прямо над головой, мои вояки наконец прорвались к самому муравейнику. Творится что-то невообразимое: Франк вывел “рабочих” на крышу Дома, они разбирают его по досточкам, обстругивают челюстями. В итоге моим солдатам на головы сыплются какие-то заостренные палки, убивают наповал, тяжело ранят. Теперь-то понятно, почему его прозвали недавно Копейником. Одно хорошо, что это агония, Франк изгаляется от отчаяния.
Почему-то провалился план бунта, о котором мне продудели все уши жужелицы. Нет и признака разброда среди воинов черных, нет вестей и от наших новых друзей. Проклятый Копейник, похоже, раскрыл глубоко законспирированный заговор. Юн клянется, что вот-вот должны появиться эти изменники и показать нам многочисленные подземные ходы. Через них ведь обещана широкая дорога сначала в хранилище яиц, а затем внутрь Дома. Причем мои войска должен провести внутрь кто-то из “великих” (или “степенных”?), а не какая-то мелкая мразь. Но никто не спешит отворять ворота.
Почти сразу застряли у подножия. Уже и оттаскиваем тела, расчищая целые баррикады из переплетенных конечностей, уже и стелим поверху листья. Ничего не помогает. Ублюдок этот Копейник. Точно все рассчитал: у самого фундамента Дома, сколько бы ни было сил, все одно всех не втиснешь в игольное ушко. Меняет обороняющихся, как вахтенных. Попробовал пользоваться его копьями — не выходит, только второй конец лупит по морде.
Периодически мной овладевает то ярость, то безнадега. Год уже клонится к вечеру, а мы продолжаем вяло топтаться на уровне нижних ворот. Они почти разобрали собственный Дом на дротики! Что нам захватывать — место, где стоят спиной к спине окровавленные черные? А из множества норок у них под ногами лезет очередная смена, опять контратакует, и снова насмарку какой-то маленький прорыв.
Я потерял уже половину армии, а черным не видно усталости и числа. Всё лезут и лезут на поверхность, свеженькие и откормленные. Паника незаметно охватывает изнутри, довершая ошибки.
Откуда-то взялись их отряды в тылу. Двести тысяч отборных злодеев (как бы не больше) напали на лагерь, рассеяли почти полмиллиона отдыхавших солдат, перерезали в одночасье по меньшей мере пятьдесят тысяч и снова скрылись, умчавшись, как гончие псы.
С другой стороны, как докладывают разведчики, приближаются сорок легионов Галла. Ерунда в общем-то, но недооценивать ярость недоучек нельзя. И молокососы, если разозлятся, могут устроить крупные неприятности великану.
Пришлось послать им навстречу карбункул проверенных солдат, это все-таки сто пятьдесят тысяч стоящих вояк. Но назад не вернулся ни один из них. С тех пор пропадают и разведчики.
Давно уже не штурмую их Дом, пора уносить ноги. До темноты осталось немного. Как только стемнеет, так и айда.
С высоты коровьей лепешки оглядываюсь напоследок на поле боя. Юн канючит, выпрашивает хотя бы сотню тысяч для охраны своей персоны. Как будто я не знаю, что он, кроме двух карбункулов охраны, оставил в норе целую армию. Запретил ей выходить на поверхность, чтобы мои лазутчики не пронюхали. Если бы не полубезумный Пикур, отпущенный накануне Франком и попавшийся ночью мне на пути, я бы до сих пор ничего не ведал.
Пресвятой Отец-прародитель! Франк выстраивает свои войска перед Домом. У него, по меньшей мере, еще миллион солдат. И еще двести тысяч “псов” где-то засели у нас за спиной. А триста пятьдесят или даже четыреста тыщ приближаются со стороны Галльской территории. Это не те новобранцы, которым грош цена в рукопашной, а явно обученные Франком легионы. Поздно разобрались — разведка доложила, что их ведет зверюга Железняк. Старый знакомец, не раз доставлявший нам много хлопот. Дослужился до командарма недавно, и это не сулит ничего хорошего. Бежать, скорее бежать отсюда!
Суббота, 23.57. Главный маклер, изодранный в кровь:
Бежать, скорее бежать отсюда. Еле оторвался от рассвирепевшего вконец князя Жужуки. Господи, как я просчитался! Хотел обеспечить до скончания веков семью отборной пищей, первоклассной падалью, и вот — на тебе! Все ахнуло в бездну — богатство, авторитет, положение в обществе. Куда мне скрыться? Наградил же Бог отменным запахом, везде разыщут. Хоть топись в океане.
Придется снова идти в меховые леса теплокровных млекопитающих тварей. Усмешка судьбы: опять пить чужую кровь, чтобы насытить свою. А так ведь хотел на старости лет, подобно другим цивилизованным насекомым, построить собственную усадьбу и там проводить время в достатке. Или даже город, или хотя бы дворец в стиле вампир… Но как я был вшой в этой жизни, так и помру.
На пригорке самец тарантула терзает сразу нескольких раненых рыжеватых. Все, кому не лень, сбежались поживиться на халяву, как будто для них готовили пиршество. Он еще поглядел на меня оценивающе, словно услыхал чужие мысли, но отвел взгляд. Слава богу, пауку сейчас не до меня, пищи сколько угодно разбросано по округе. (Но как-то странно он себя ведет, словно показывая позой направление). Господи, но откуда ж здесь опять взялась самка, они же не охотятся парами? Надо подналечь, чтобы успеть проскочить.
Даже нестерпимая вонь ничуть не помогла. Это была последняя мысль в моей откушенной голове.
Воскресенье, 05.05. Великий Один из клана черных:
Потери очень большие и чувствительные. Особенно жаль Великого Кошмара, который не сразу внял моему приказу об отступлении. Кто-то из живых рассказывал, что в разгар боя тот открыто обвинил Франка в предательстве. Запальчиво, как всегда. Восьмой, как ты мог, ты же один из преданнейших?.. В итоге он ввязался в уничтожение флангов вопреки указанию свыше, а когда увидал несущиеся на него ряды императора Дальней норы, не успел отвести всех. Смельчак, он и остался смельчаком. Прикрыл отход своей армии с десятью Материнскими легионами вперемешку, да еще с сопротивляющимися рыжими. Прости.
Железняку повезло больше, хотя он позднее всех получил приказ о ретираде, как и “сторожевые собаки”. И тех, и других отрезали от муравейника безнадежно. Это сильно ослабило гарнизон Дома, но в конечном итоге спасло нас. Железняк метался по тылам, выжидая и ища самое незащищенное место у Огюста. СС занимались откровенной партизанщиной, а Великий Тринадцать, располагая мощной армией, не спешил вступать в схватку. Изматывающая противника осада Дома продолжалась, и нужно было немного потерпеть, не торопиться. Он все правильно делал, я его награжу. У Тринадцатого, как и у меня, чрезвычайно развита интуиция.
Погиб Софокл, Великий Одиннадцать, номинально командовавший СС по старости. Пожалуй, еще в самом начале первой битвы. Возглавил “собак” Титус, второй заместитель Софокла, он-то и организовал маневрирование, позволившее ему сначала сдерживать, а потом гнать и терзать львиную долю резервов Юна. Эсэсовцы слушались его не в пример Гаю (по сути — новичку среди отвязанных “собак”), беспрекословно. Поговаривают, что Тит лично загрыз полсотни чересчур своенравных бойцов. Но теперь зато: если влево — то влево, а не очертя голову вперед. Цель вполне оправдала средства.
Непонятно, что случилось с Гаем Жестоким. Подозреваю: как бы его не прикончил нынешний глава “оторванных псов”. Что-то похожее уже произошло недавно с Британиком, чье место занял Степенный Семнадцать. Титус и Британик давно метили на место командующего СС и грызлись между собой постоянно. В результате, одного из них нашли растерзанным позапрошлой ночью, почему и освободилась вакансия для Гая. Такое часто случается впотьмах.
Новая темная история сейчас была бы крайне некстати. Конечно, жалко товарища детства, поскольку с ним в свое время много муравьиной кислоты перевели. Он стоически перенес опалу после той истории с Истребителем Вшей, я даже его “простил” и снова начал выдвигать. Но отныне придется признать любимчика геройски павшим, чтобы оставили в покое главного оторву, преданного до мозга костей. Вероятно, так оно и лучше, уж больно непоседливым был покойничек. Недаром учил его уму-разуму, осаживал, вплоть до разжалования. Кого люблю, того и колочу гораздо больше. Зря он на это обижался и зыркал исподтишка.
Пропал без вести Прокуратор. Как я его ни презирал, а чувствую себя будто без лап в некоторых случаях. Второй был просто незаменим в патовых ситуациях. Тацит говорит, что, как только открылся левый фланг, он послал его во главе пяти легионов в обход свалки ударить в спину рыжим. Тем более что Великий Два сам предложил рискованный маневр через густые заросли. Возможно, тот заблудился в кустах сирени, но, как бы там ни было, Тацит добивал противника без него.
Так и сгинули пять легионов в этой неразберихе с начавшимся отходом. Опознать же кого-либо среди обезображенных убитых зачастую невозможно. Как назло, Прокуратор взялся обстреливать новобранцев, не имеющих нагрудных табличек. Получилась одна большая братская могила.
Много имен погибших, именитых и безродных. Примерно пятьсот тысяч. Целая армия. Еще сотня тысяч калек и раненых, с которыми не знаю, что теперь делать.
А с другой стороны, не так уж и много для такой-то битвы.
Потери обоих императоров не поддаются подсчету. Бесформенная бесконечность. Про Юна если еще можно что-то предположить — почти три миллиона павших (практически все), то про Огюста… Мы держались в Доме из последних сил, дожидаясь помощи Железняка, но если бы он не ударил, не знаю, чем бы кончилось. Какие тут наблюдения и расчеты? А когда начался кавардак с бегством огюстовых армий — тем паче. Струхнул императоришка. Мы были так злы от усталости, что и самые праведные не вспомнили заповеди Матери: не убий лишнего. Убивали с трех сторон. Я в авангарде, СС справа, Железняк слева. Остановились только после того, как черные вконец обессилили догонять бесславно удиравших.
Вся армия спит замертво под открытым небом. Не знает Мар — третий рыжий император, а приходи и забирай нас голыми руками. Скоро рассветет, но я не разбужу ни единого солдата, пусть отдохнут, как следует. Смотрю на бабочек, порхающих вверху, вот воистину тупые создания. Как ни в чем не бывало танцуют свой глупый танец любви и продолжают радоваться безмятежности. Балбесы, какая еще любовь-морковь, придумали себе нектарную сказочку послаще. Нет ее в помине, есть только вечное противоборство за матку пожирнее, каких любил рисовать рубака Руббинс. Видели бы вы, как у пчел самочку заряжают несколько тысяч особей попеременке. И как их потом самих выволакивают из улья за ненадобностью.
— Так что ты говоришь, Святоша? — я отвлекся от своих мыслей ненадолго. — Прости, еще недостаточно проснулся.
— Я говорю, что негоже армии спать вне Дома. Надо обязательно наказать виновных. Не пристало ломать собственный Дом, нельзя держать взаперти Приземленную Мать. Негоже…
Долдонит, как и прежде. Не пристало, нельзя, негоже, зря…
— Стоп, стоп, Святоша. Ты что, идиот? Армия устала, сутки находясь в сражении, пусть отдыхает там, где она быстрее восстановит силы. А что в обход заповедей, так и сражаться ночью нам не положено. Надо было ждать, когда всем глотки перегрызут, и посапывать в тряпочку? — у меня не было сил всерьез распаляться, огрызался нехотя, приподнявшись на боку.
— Нет, если сложились так обстоятельства, то ночная битва соответствует канонам, — нашелся Святоша все тем же нудным голосом. Сегодня же сочинит соответствующий стих и будет носиться с ним, как триумфатор. — Я говорю о том, что войска надо было отвести в Дом, иначе они слишком привыкнут к ночи.
Покосившись на захваченные штандарты, что были свалены в углу, он подкинул туда еще пару, отбитых собственноручно. Слишком демонстративно получилось: мол, мы тоже не лыком шиты.
— Вот оно в чем дело. Нечем будет запугивать? — я потянулся к ближайшей штабной тле, привязанной за брюхо, и отхлебнул содержимого прямо из горла. — Данный вопрос закрываем, мураши с этих пор не должны бояться темноты. Ты что, опять напялил сутану и снова за свое? Ведь еще недавно сам размахивал оглоблей при обороне кочки, не вспоминая о запретах?
— Не кипятись, Франк. Я дело говорю. Если не прислушаешься ко мне, дождешься, что солдаты взбесятся к полудню.
— Глупости, чего им беситься? Переписывай свои заклятия лучше. Учти, я передам каждому воину, что священный синод его хотел наказать за сегодняшний сон. Представляю радость полуторамиллионной армии, состоящей из одних героев.
Ох, и трудное бремя у “великих”. Никогда до этого не страдал излишним пафосом в высказываниях, но в последнее время начало прорывать ненароком:
— Гордись сынами, страна!
— Не делай этого, — предостерег Первый. — Сегодня они затаят обиду против меня, а завтра тебя самого призовут к ответу.
— Не нагоняй тучи, и так пасмурно, — а ведь действительно, какое отличное утро испортил, святая слякоть. — Теперь касательно разрушения Дома. Ты предпочел бы, чтобы его разрушили рыжие?
— Не в том дело. Было бы благоразумнее начать немедленно восстанавливать муравейник. Поднимай всех, “рабочим” пора вспоминать про свои прямые обязанности. Они же уже братаются с боевыми жрецами, разве ты не видишь?
— Обойдусь без твоих советов… — отмахнулся я от него, как от назойливого жука. — Что до Матери, так вот, бери своих “святых” и откупоривай ее сам. Заодно передай, чтобы плодила побольше солдат, раз не нравится, как дерутся “рабочие”. Убирайся с моих глаз и не вздумай приходить, пока не позову! Могильщик пролетариата.
— Зарываешься, победитель, — примирительный тон инквизитора канул в лету. Всему есть предел. — Я не заслужил такого обращения к себе, я дрался вместе со всеми целые сутки!
— Убирайся!..
Я не находил себе места от распирающей ярости. Изо всей силы треснул по заискивающей ручной тле, так что та пискнула, расплескивая молоко. Ее подружки, прозванные маркитантками, сразу разбежались по щелям.
Со “святыми” надо что-то решать, это просто невыносимо. Раньше хоть Кошмар мог нагнать на них страху как бы невзначай. Потом, естественно, извинится, но сначала… Ей-богу, не позавидуешь. Но теперь Кошмара нет, надо либо самому изображать пугало, либо искать другого смотрителя за синодом.
А ведь неплохим парнем был когда-то. И даже имя имел обычное вместо святого номера — Сандранапал. С Истребителем Вшей ходил в обнимку, дрался с Гаем, да и меня пару раз спас из-под челюстей. Я ему отплачивал тем же, пока не стал черным Двенадцатым. А потом амбиции нас развели, словно не было никогда бесшабашной юности. Всем захотелось стать Первыми.
Хотя, по сути, он прав. И даже пытается замириться на время. Просто мне очень трудно смириться с чужой прозорливостью. Чтобы кто-то был умнее меня и учил Великого Один? Не потерплю.
Воскресенье, 06.33. Великий Один из клана черных:
Рассвело окончательно. “Рабочие” медленно, очень медленно заново отстраивали Дом. Большую их часть пришлось разослать по далеким плантациям в поисках пищи. Запасов в разрушенном муравейнике едва хватало, потому что много еды погибло во время штурма. Тогда было не до перетаскивания закромов, спасали животы, вот и потоптали немеряно. А питаться дохлятиной мне претило с тех пор, как объелся на поле виктории.
“Святые” с самого утра рьяно взялись за дело. Отловили парочку “рабочих”, ночевавших под сенью неба вместе с солдатами, хотели предать их казни через растерзание. Раньше все вокруг только порадовались бы за чистоту веры и аплодировали с куражом. Сейчас же вышло по-иному, даже я не успел вмешаться. Работяги оказались как раз из тех, кого вчера мобилизовали в ополчение. Судя по общипанному виду, они отнюдь не отсиживались за чужими спинами. Напали на своих конвоиров в нарушение всех регламентов. “Святые” хотели прикончить их на месте за неповиновение, но не тут-то было. Вмешались еще с десяток обстрелянных “рабочих” и парочка сочувствующих воинов. Надавали пинков святошам по святому месту, хорошо хоть не поубивали. Хорошо ли?
Сейчас “святые” где-то зализывают душевные раны, мне опять не до них. Сюрприз за сюрпризом: возмутилась целая центурия из легионеров Серпентера, кто-то сказал, что их специально морят голодом. Волнения быстро охватили грозный манипул, но Серпентер лично набил морды зачинщикам, а сдачи дать, слава Матери, никто не решился. Но вскорости дошла их очередь до раздачи завтрака, и глухой ропот стих сам по себе.
После кормежки неожиданности прекратились, легаты срочно пополняли ряды рекрутами. Выпущенная на свободу Мамочка с пониманием занялась опустошенными яйцехранилищами. Малорослые, едва вылупившиеся солдаты наскоро постигали военную науку, у некоторых даже получалось держать копье. Эволюция. Все одно, от них будет не много пользы, пока не обстреляются.
Несколько легионов пришлось вообще распустить, до того были малочисленны. Жалкие крохи оставшихся влили в другие части, сдав на хранение их рваные флаги. Но меня продолжала беспокоить совсем иная распущенность в войсках.
Из “рабочих”, участвовавших в отпоре штурма, по совету Ливия составили целый полк. Центуриями поставили командовать таких же работяг, манипулами и когортами — солдат. В атаке от этого отряда будет мало проку, зато в разведке и обороне себя покажут. Во всяком случае, не жалко будет потерять. Чернь — она же и в Дальней стороне чернь, примитивная в большинстве своем.
Еще одна драка, на этот раз масштабная, разразилась среди очухавшихся, когда я уже начал успокаиваться. На этот раз повздорили несколько когорт, которые поспорили, кто лучше и бесстрашнее воевал. Могло бы быть и хуже, пришлось применить методы Титуса, дабы усмирить рассвирепевших братьев.
Но до сих пор не дают покоя царящие на пепелище настроения. Зола после ухода каучуковых разносится ветром и посыпает нас слишком густо. Каждым порывом сыплет и сыплет на голову мелкодисперсным пеплом. Неожиданное поведение вчерашних победителей настораживает все сильней. Прав был Святоша. Стоит отпустить вожжи, и муравьи начнут сами выбирать себе жрецов-полководцев. Тех, кто погорластее.
Объявлено всеобщее построение на начало вечера, я специально не воспользовался нашей терминологией, обозначающей точное время. Иначе у читателя может создастся небольшой хаос в голове. А мне вполне достаточно неразберихи в собственной.
Воскресенье, 21.40. Великий Один из клана черных:
Смеркалось очень быстро. Небесный свет угасал в створе двух поломанных каучуковыми берез. Я был вынужден прислушаться к поучениям Святоши, как ни раздражало меня подчиняться чужому мнению. Жизнь заставила. Но все одно поступил по-своему, поскольку слыл еще великим импровизатором. Недаром бредил накануне крестовым походом на неверных. Новая война призвана унять некоторые чересчур буйные головы, к тому же, заявляю, мне не терпелось получить мировое господство. Перебью всех зайцев сразу.
— Орлы! Мы победили! На это раз! Но враг вернется! Хватит ждать! Мы вырвем их сердца в собственном логове! Готовьтесь к бою! Мне нужны ваши жизни! — одобрительный гул сопровождал крикливую речь из кратких лозунгов. — Выступаем ночью!
Легионы восторженно потрясали копьями, радовались, как дети. Я перевел дух. Еще два года назад подобный спич прозвучал бы невероятной ересью. Сейчас же солдаты, перенесшие столько отступлений от догм, готовы поверить, что их наплодил рыжий Папа.
— “Великие”, следите за своевременным кормлением. Отмените вечерние занятия с копьями среди ветеранов. Но самое главное — заставьте вместе с легатами всех солдат спать перед выступлением. Чтобы не было ни одного слоняющегося бездельника.
Распоряжения под занавес делались спешно и также конспективно.
— Усилить охранение?
— Не надо, разведка доносит, что в окрестностях одно зловоние от рыжих. Сейчас нужно бояться собственных солдат.
— Пора производить возвышения, Копейник. Не хватает минимум двоих “великих”, семьдесят два “достойных” и огромное количество “степенных”, “бегунков” и “усатых”.
— “Великими” пусть станут Крысобой и Титус. Пожалуй, на всякий случай еще и Геллий. Остальных возвышайте сами по заслугам, вам проще. Новых “великих” призовите сюда немедленно.
— Аминь!
Воскресенье, 22.40. Великий Один из клана черных:
Муравьиных львят мне удалось приручить совсем недавно, подобрав из разоренных гнезд. Теперь они заметно выросли, так как насекомые растут как на дрожжах. Но мне нравится с ними играть, такими ласковыми и не подозревающими, кто лишил их родителей. Мне пора возвращаться, чтобы возглавить поход возмездия, но так не хочется их покидать. С ними забываешь о многом.
— Когда ты снова придешь, муравейчик? — кто-то грубо ластился ко мне с правого боку, в несколько раз больший, чем я. — Принесешь чего-нибудь вкусненького?
— Конечно, малыш, — я погладил его по голове, но внезапно выяснилось, что подсунулся совсем другой постреленыш. Львята не без озорства рассмеялись над собственной выходкой, зная, что их покровитель всех простит. Не поднимается рука на пацанят.
Совсем недавно пришлось скормить им Великого Двенадцать, который дерзко выступал на совете. Заманил, обещая непередаваемые ощущения, и ведь не обманул же? Теперь его место занял разудалый Кассиус, но, возможно, тоже ненадолго.
— Не ходите за мной, дожидайтесь здесь, и я обязательно принесу вам гостинец. А пока резвитесь, не приближаясь к муравейнику. Вам и здесь достаточно прокорма на много лет.
— Мы будем скучать, дяденька. Не задерживайся надолго.
Львята устали играть и давно уже потягивались в сонных позах. Их косматые головки, отчлененные от тела, трутся о все мои пять протянутых лапок. Я простился с каждым из них легким прикосновением и с тяжелым сердцем направился в сторону кишащей армии. Не дай бог, кто-нибудь обнаружит мой заветный зверинец.
Воскресенье, 23.40. Великий Один из клана черных:
Всем внимание, не пропустите ни одного слова, Франк говорит:
— Титус, выступай прямо сейчас. Дождись нас за Большой поляной. Постарайся себя не обнаруживать. Как только услышишь приближение основных сил, оцепи нору тремя рядами СС. Чтобы ни один безумный вестник не выскочил из нее. Кольцо расставь пошире и не пропусти потайные норки… Крысобой, займешь место Ливия при штабе. Его я направляю вместо Кошмара в третью армию… Геллий, тебе особое задание. Остаешься вместе с Железняком охранять Дом. Но не это главное. Следи за “святыми”. Если будут затевать беспорядки — пресекай, невзирая на ранги. Поднимут бунт — уничтожай без предупреждения.
— Копейник, разве такое возможно? Святоши здорово показали себя прошлой ночью. И сейчас поднимают дух солдат.
— Возможно, сейчас все возможно, — терпеливо объяснил я. — Их авторитет снова возрос, и это очень плохо. Придется лавировать между ними и всеми остальными. “Рабочих” не трогайте без особой нужды, разгоняйте пинками и тупыми концами пик. Но на всякий случай сформируй из “спецветеранов” Тацита особый манипул себе в подчинение. Исполняй… Все свободны. Пленных не брать, то бишь.
Мне нужно немного подумать в одиночестве. Для начала необходимо чуть-чуть утихомирить хаос в собственной голове. Конус мира скоро ляжет набок, ему придет на смену конус антимира. Не знаю даже, как его назвать.
Все произошедшее вчера и годом раньше — не поддается объяснению. Перевернулись представления о Вселенной, даже терминов еще никто не выдумал. Изменились отношения среди муравьев, у каждого в голове каша. Я сам на грани истерики. Потому и бунтуют против обычных ритуалов добропорядочные работяги, чуть что кричат о предательстве солдаты. Власть, такая незыблемая, может в любой момент обратиться в анархию. Как обратилось в ничто беспрекословное подчинение святошам. За весь день, простите, год, ни одного аутодафе, хотя грешников — миллион.
— Ясно одно: мы, возможно, не в центре мира. Раньше считалось, что птицы не могут сожрать Мать-прародительницу по двум причинам. Первая — она тоже их мать, вторая — за весь световой промежуток им ни за что до нее не добраться, слишком высоко. Но выяснилось, что птицы летают ночью, а ведь впотьмах нипочем не узнаешь, кто пред тобой: Мама или прекрасный ужин?.. Откуда-то взялось ночное светило. Если есть свет, то почему темно? Почему не освещаются стены мира?.. А может быть, это вовсе не конус, никто же не проверял досконально? То, что мы видели на протяжении суток, больше похоже на яйцо, где-то в середине которого обосновались наши дома и норы. А может быть, не в середине, а где-то с боку припеку, и мир создан не Матерью, а, например, каучуковыми? Не зря же они нас не убивают, сколько муравьи помнят себя. А может, еще кем-то?
Полная ахинея. Но все-таки лучше того, во что мы так долго верили, пока я не открыл новое строение космоса:
— Центров мира два: один — в ярком светиле, другой — в ночном. Они диаметрально противоположны, но не могут существовать отдельно, друг без друга.
В моей башке сами по себе составлялись уравнения, описывающие орбиты Земли, по переменке совершающей обороты вокруг них. Много погрешностей и приблизительностей, но ведь это только первые шаги. После войны надо будет сесть и вывести все набело, хотя бы на куске бересты. Надо же, какая глупость эти россказни про чудовищных пескарей, абсолютная нелепица. Наши и рыжие рабочие роют норы так глубоко, что давно бы натолкнулись на их чешую. А они наталкиваются на монолитные скалы. Никаким пескарям не удержать такую тяжесть.
Я давно уже не один. Вокруг стоят некоторые “великие”, выполнившие свои поручения и пришедшие за новыми. Не смеют перебить. Уверен, и в их головах не меньший сумбур и всевышняя математика. Я мог бы еще долго распространяться по этому поводу, но чувствую — одному не под силу все объяснить.
— Всем внимание, передать каждому воину, — встрепенулся я, отбросив несколько лишних дифференциалов. — Доставить мне Пикура, найти и притащить при первой же возможности. Чтобы ни одной царапины. Важнее этого только уничтожение рыжих маток.
Небольшое отступление. Позапрошлое воскресенье, 15.01.
Великий Один из клана черных:
Самый любимый мой муравьиный лев, неудержимый Архус, положил лапу на плечо. Он уже одноглазый, поскольку большинство фасеточных глаз выбили в схватках не на жизнь, а на смерть. Ведь он старый служака и охраняет от посягательств целый выводок глупых львят. Приближаясь к нему, я нисколько не опасаюсь, потому что первые два выколол именно я, когда пленил его, а потом поучал с пристрастием. Зато нет более преданного врага.
— Если я буду долго отсутствовать, значит, что-то случилось, и вам не надо ввязываться в драку. Уходите и не вздумайте искать виноватых в Доме. В этом клубке их попросту нет.
— Вряд ли я удержу молодежь, если они узнают про тебя плохие вести, — нахмурился Архус. — Ты лучше возвращайся.
— Тут уж как получится. Интуиция мне подсказывает, что в ближайшее время произойдут очень серьезные перемены. Но я не хочу, чтобы малыши пострадали, случись что непредвиденное.
— Я сделаю все, что смогу, — обещавший при этом все время поглядывал через плечо, как раз на кучу-малу, устроенную его подопечными. — Вымахали с меня ростом, а ума пока не прибавили. Дети.
— Может быть, все обойдется, — задумчиво произнес я, ковыряя перед собой новеньким посохом. — Я ж так, на всякий случай.
— Знаю я твою интуицию, — недоверчиво покачал гривою закадычный спарринг-партнер, — иначе бы не вывернулся тогда из моей лунки. Если завел разговор, значит, дело серьезное.
— Верно, все идет к большой войне, а выжить в ней удастся далеко не всем. Хорошо, хоть в первых рядах не буду биться.
— Как знать, — поежился старый муравьиный лев, как будто похолодало. Он был старше меня минимум вдвое и лучше знал жизнь. — Слишком многих “великих” ко мне сталкивали на съедение еще до тебя. Так что неизвестно, где безопаснее.
— Ну, будем надеяться на лучшее и на удачу.
— Будем, — вздохнул мудрый лев почти сентиментально. — В крайнем случае на то, что никому в голову не взбредет посылать вестников в чистый ад. Мы же их съедим до первого крика.
Меня инстинктивно передернуло от сказанного, как только представил веселую картинку: глашатай пытается принять позу, а у него из-под ног уходит земля. Архус точен в броске, разрывая незадачливого провозвестника на тысячи кусочков.
— Ладно, мне пора, — отогнал я от себя ненастные мысли и привстал, поравнявшись с лежащим собеседником. — А то еще начнут беспокоиться — ведь на охоту пошел. Как всегда, в одиночку.
Впрочем, кто-то наверняка начнет строить планы, — привычно отметил я про себя. Понимающие львиные глаза, кажется, заглянули в душу, не мигая. Никуда от них не скроешься, пронзают насквозь.
— Беги, беги, Копейник, — одноглазый детсадовский сторож потрепал меня по плечу, отпуская. — И никогда не оглядывайся.
Понедельник, 06.55. Великий Один из клана черных:
Перед нами нора, покрытая утренней росою. Нам не удалось подойти скрытно, как ни пытались спрятаться в ночи. Впрочем, было бы глупо ожидать внезапности в таких условиях — полтора миллиона тел, девять миллионов лапок. Топот оглашенный, скажу вам по секрету, и такое же рявканье.
Юн, наверное, не ждал нас вообще, ведь черные никогда не нападали первыми. Но приближение колонн говорило само за себя. Он, видимо, проклял все, фюрер хренов.
Поскольку Юн был готов к обороне, а помощи ему явно ждать неоткуда, мы неспешно готовились к штурму. Обложили легионами, ощетинились копьями, подтащили сухие стебли. Будем ронять их прямо на рыжих и переправлять по ним нападающих в самое пекло.
Рыжая солдатня угрожающе шевелила усами, выстроившись вокруг своей крепости. Поджилками они, я думаю, шевелили не меньше, но не так заметно. Из норы лезли совсем малыши, Юн выставлял все, что у него есть. Того и гляди, выкарабкаются матки отбиваться от нас, выстреливая яйцами. (Плохая шутка).
Мне перестала нравиться эта война. Никогда не приходилось убивать совсем шпану (что-то я расчувствовался). И никогда врагов не было меньше, чем нас, включая подростков. Правда, каждый малыш при этом был раза в два больше любого из наступавших, но это обстоятельство нисколько не оправдывало. А что делать?
Юн дважды пытался прислать парламентеров, прикусив свою гордость. Как только я видел, что среди них нет того, кто мне нужен до зарезу, мы отгоняли безоружных рыжих. Разговоры сейчас ни к чему. Скорее уж в бой, чтобы немного заглушить совесть.
Знак к всеобщей атаке подал Тацит, пусть пока учится. Не вечно же мне быть первым (тоже дурная шутка). Легионы молча бросились вперед. Рыжие заорали, пытаясь вызвать в себе бесстрашие. Приблизившись к ним, заорали и черные. Началось.
Первые лиги продержались совсем недолго. Их накрыли десятками тысяч копий, посланных из центров атакующих полков. Мы потом находили трупики с десятком пик, расщепивших друг друга. Таким плотным был обстрел. У всех, кто наблюдал за картиной сражения, а это были бывалые вояки, кровь стыла в члениках. Мы никогда не атаковали до этого чужой дом. Домик над норой рыжих совсем маленький, одно название, но ощущение было такое, как будто это нас атакуют и крошат проклятые черные. Я же говорю, что мир перевернулся от белого к темному. Это нас скоро не будет на свете. Наших малышей пустят на корм кровожадной ораве, а самих растерзают, если не растопчут.
Выдержали такое зрелище не все. Крысобой, менее всех закаленный в передрягах, чуть не пустил слезу, а Красс отвернулся. Никто их не осуждал ни тогда, ни после. Видно, некогда было. Да и творили потом похлеще.
“Сторожевые собаки” Титуса прорвались к норе первыми. Как и договаривались, он не повел войска внутрь, а ударил в спины защитникам по периметру. Вторыми пробились, причем без их помощи, “спецветераны” под командованием Гнея.
Очень скоро запах лимфы и крови начисто отбил робкие проявления гуманности. Оборона Юна не продержалась и половины месяца (напоминаю, полчаса по-вашему). Бойцы пошли вниз. Резали всех, кто попадался, без разбору. Рабочих, детей, солдат, офицеров, святых. Попадись там Пикур, не поздоровилось бы и ему, несмотря на мой эмоциональный приказ. Погибло, естественно, много и наших, рыжим терять было нечего, а это вселяло отвагу. Но против острых копий одной смелости отнюдь недостаточно. Не обошлось и без сутолоки, “собаки”, ориентируясь в темноте по запаху, побили своих, но совсем немного. Всего-то тысяч двадцать с гаком, это уже мелочи.
Когда приблизились к яйцехранилищам, дело сильно застопорилось. Рыжие выпустили каких-то рассвирепевших жуков с рогами и зубами-пилами. В кромешной темноте истошно орали перекушенные, перепиленные и пожираемые, но никто не отступил. Сзади напирали новые герои, куда уж отходить? Жуков закололи и загрызли почти на ощупь, одного со вспоротым животом вытащили всем на обозрение, как только стало возможным.
Больше не о чем тут говорить. Яйца маток сразу не уничтожили, но только потому, что такая армия должна была что-то кушать. Если дохлых муравьев я запрещал использовать как продовольствие, то такое лакомство, как яйца — наоборот. Маток, всех трех, еще живых и дрожащих от страха, доставили в штаб. Убили их незамедлительно, у всех на виду, вместе с обездвиженным Юном. Беднягу хватил удар во время схватки в штабе, там его и взяли полупарализованным (вовремя Гней стрельнул муравьиной кислотой). Странно, их главный святоша, что щеголял в золотистых одеждах, защищал императора наравне со всеми. Мне б такого бедового инквизитора! Хотя, если вдуматься, ничего не мешает…
“Такой вот жестокий век наступил”.
Понедельник, 10.41. Улисс Неповторимый
(в народе — Бабочник) из семейства бражников:
Я — наикрасивейший, изящный махаон. Витаю над полчищами недоумков-муравьев в бесконечном танце. Мои прелестные возлюбленные и их фрейлины кружатся вокруг. Солнце, до которого не долететь, блистает в восходящих испарениях и ажурных крыльях. Океан красок бушует и наполняет сердца красотой. Рождается любовь в самом закоренелом цинике и робко преображает мир.
Сладкий цветочный сок сегодня особенно недурен. Он дурманит голову неделями напролет и делает всех легкомысленными на ветру. Удачно складывается жизнь, тепло, искристо, и много друзей вокруг. Кажется, она будет вечной. Вот мы и думаем об этом вечном, пока порхаем с цветка на цветок, упиваясь нектаром. А еще говорят, что наши будни полны тревог и лишений? Давеча я слышал подобную глупость от старого паука, чьих сетей мне удалось избежать. Легко и свободно. Никому не поймать благородного любимца судьбы. Мною восторгаются реки и озера, дубравы и луга. Я — центр Вселенной, все крутится вокруг цветастого баловня.
Так будет всегда. А все потому, что мы и есть всегдашняя истина — мы и наша любовь. Тягот не бывает, день склоняется к зениту, и пляски в воздухе только подчеркивают свежесть этой мысли. Утехи, ухаживания, томные вздохи, громкие признания, веселящий сок. Муравьишки потешно так уничтожают друг друга внизу, прямо как гладиаторы в миниатюре. Сегодня они нас позабавили с лихвой. Зачем только эти балбесы укокошили с таким трудом добытых самочек? Бестолочи, разве ж можно так поступать с женским полом?
Вечер обнял меня за плечи, по-дружески овевая прохладой. Брызнуло небрежной росой на зеленое поле. Немного зябко, но очередной глоток из сложного соцветия снова оградил беспечной теплотой. В подобие мозгов вселился демон счастья, на то они и Вселенная, чтобы не выпадать из хоровода замечательных чувств. Меня опять увлекают и сводят с ума длинные ресницы орхидеи и красавицы, прилетевшей с другого острова. Сегодня она станет королевой бала. А завтра, может быть, прилетит другая, еще краше.
“И дольше века длится день”.
Вторник, 20.50. Великий Один из клана черных:
В джунглях пырея стоял целый город, заброшенный неизвестно кем. Ему не меньше десяти тысяч лет отроду, судя по обрушившимся местами тоннелям. Причудливые три дома образовывали впечатляющий мегаполис, причем не понять, для кого предназначенный — для рыжих или для черных?
Строения над подземельями значительно больше, чем у кого-либо из существующих народов. Известно ведь, самые большие дома — в Гнилой пади (Большой Гнилой пади), но и они лишь одноэтажки по сравнению с этими небоскребами. Не иначе, не обошлось без вмешательства чуждого разума. Потому что такие башни невозможно соорудить обычным мурашам, как бы мы ни пыжились.
А возможно, их хозяевами были муравьи-гиганты? Некоторые строительные блоки весом в сотни граммов подняты на уровень пятидесятого этажа — что немыслимо. К тому же, нам неизвестна металлургия, а основой одного из домов служила огромная железная колесина. Какая силища, неужели ее испекли прямо на солнце? Прекрасная крепостная стена, вот же умницы были эти неизвестные строители! Надо обязательно научиться выплавлять металл и инкрустировать его шипами.
Везде запах затхлости и разбегающиеся двухвостки. Никогда не думал, что цивилизация муравьев настолько древняя и непознанная. Издавна считалось, что Мама или Папа, дьявол их побери, создали этот мир примерно семь тысяч лет назад. Но никак не больше. А теперь все летоисчисление полетело к черту, просто в голове не укладывается. Такая старина. Послезавтра, глядишь, отыщутся руины еще более дряхлые. Сколько — двадцать, сорок, пятьдесят тысячелетий? Нет, такое вряд ли возможно, математика математикой, но бесконечность не применима к понятию времени. Если хронисты возьмутся описывать течение подобной реки, то уже на половине русла их остановит писчий спазм. Не догрести.
Старый город обнаружили почти случайно, наткнулись, разыскивая дебри поуютнее. Где каждый шорох мог бы предупредить о приближении чужих. Но то, что нашли, передернуло, как карты, обычные представления о нашей истории. Здесь легко разместить всех черных и еще половину рыжих в придачу. Колоннада добропорядочных хвоинок поддерживала своды из полуистлевшей коры — такого излишества я не припоминаю нигде. Клянусь, у рыжих тоже ничего похожего не встречал. Как-то мы заключали бессмертный мир в их столице, когда я был всего лишь Седьмым, и хорошо помню тамошние архитектурные особенности. Ни одной загогулины, не предназначенной для четкой практической цели. А тут исполинские крытые площадки на полтора квадратных метра, на каждом шагу изваяния неведомым муравьям из окаменевшей глины. Бессмысленные гигантские бассейны, самый большой — аж на полстакана воды. Не говорю уж о каменном саде из песчинок кварцита в ближайшем закутке.
Но больше всего не вписывался в обычные представления Храм Предшественника Всех Муравьев. Судя по изгрызенным стенам, представлявшим собой нечто среднее между фресками и летописью, он породил и нашу Маму, и вездесущего Папу, и какую-то Бледнокожую Двоюродную Тетю.
Солдаты бродили по городу до полуночи, набирались блуда от надписей. Некоторые при этом впадали в транс, и их приходилось приводить в чувство ударами наотмашь. Что интересно, увязавшийся с нами Семидесятый Святой, вместо того чтобы пресекать излишнюю любознательность, бормотал себе под нос что-то о глубоком знании, которое нам никогда не постичь. Хоть самого на костер.
Забытые предки, действительно, были мудры. Они думали о нас, о том, как донести свой голос до далеких потомков. Химические надписи почти стерлись, остались едва уловимые отрывки фраз и настроений. А вот накарябанные послания сохранились нетронутыми. Ежели бы не они, до сих пор бы гадали, какие варвары принесли запустение в древнюю империю. Это были черные.
Семидесятый раскопал в подвалах прелые скрижали из бересты. И почти сразу же поспешил прочь со всеми своими послушниками, настолько находка показалась бесценна. Литературную реликвию он унес с собой, не дав никому взглянуть на сокровище. Но судя по шепоту помогавших ему муравьев, это была легендарная сага о муравьеде, настоящем исчадии ада и вечном враге Матери.
Очень давно, чтобы ослабить “святых”, я предал осмеянию их речи об Антиподе, указав на полную бездоказательность подобных измышлений. Невиданный зверь, внушающий страх грешникам, был изгнан из официальной доктрины, как никогда не существовавший. Но теперь святоша вновь получал полный карт-бланш, а у меня было слишком мало войск, чтобы посылать погоню. Представляю, какой фурор произведут эти насквозь фальшивые россказни про праотцев. Наверняка абсолютно безумные. Хоть домой не возвращайся.
А всего хуже, что Семидесятый принесет в муравейник писание в виде талмуда. Пресловутые книги еще никому не приносили счастья в траве. Они — абсолютное зло для насекомых, а возможно, и для всех остальных. Недаром я, когда пришел к власти, приказал вынести всю библиотеку к ближайшему костру каучуковых. Книги даже мстили тем, кто сжигал их страницы, неосторожно приблизившись к пламени. Из тех, кто держал в руках разом вспыхнувшие свитки, почти никто не вернулся живым. Только один или два опаленных перед смертью рассказали о страшном огне, пожирающем их плоть. Книжки прокляты этим городом навсегда.
А ночью я разговаривал с неизвестным Фритьофом, говорившим еще большие несуразности. У него тоже был какой-то номер после имени или звания, как у нас, но я не запомнил, какой. Я даже не понял, кто он такой вообще, а когда сон развеялся, не мог повторить ни одной невнятной истины, что тот талдычил всю ночь. Осталось лишь ощущение изумления, в какое поверг меня полночный посетитель своими домыслами. И свет ярких звезд, которые, оказывается, и вправду существуют, и изящный полумесяц, обещанный вскоре. Честное слово, подобного не могло привидеться самому сумасшедшему из нас, даже если он Копейник Франк.
Мелкие обрывки сна, похожего на бред, вспоминаются лишь по мановениям. Знаете, такое бывает: пока что-то не подскажет из реальной жизни, ни за что не вспомнишь. Дежавю. Подозреваю, что сработал защитный механизм, память закрыла полученные сведения, чтобы я окончательно не сбрендил. Пробуждение было тяжелым.
Из города не хотели уходить “рабочие”. Наутро их пришлось вылавливать по закоулкам и призывать к дисциплине тумаками. К сожалению, разыскать абсолютно всех не удалось, слишком запутанными оказались лабиринты под горой. Чтобы не искушать других, на особенно хорошо спрятавшихся попросту плюнули и погнали легионы прочь.
Я был угнетен произошедшим, еще долго не проходила непонятная душевная боль и раскардаш в голове.
Среда, 11.47. Великий Один из клана черных:
Нора императора Огюста продержалась еще меньше, чем Юна. Очерствевший Крысобой уже не пытался плакать, а Красс его, наоборот, подзадоривал. Кстати, Крысобой заменил Ливия на посту командующего, поскольку тот был при смерти после схватки с жуками. В атаке он опередил даже “псов” Титуса, а в жестокости превзошел “спецветеранов”. Хвала ему.
В первой же тройке парламентеров, высланных нам навстречу, был Пикур. Хитрец Огюст вздумал обвести нас вокруг щетинки лапы, заговорить, заморочить. Внушить жалость, воззвать к рассудку. Но мы уже окончательно ожесточились к тому времени. Пикура спеленали без лишних слов, остальных парламентеров разодрали на части.
Следующая тройка переговорщиков была растерзана, не пройдя и двух шагов. Больше желающих не было.
Маток у Огюста оказалось две, одна еще совсем молодая, не годная для воспроизводства. Мы вовремя пришли.
Среда, 18.02. Великий Один из клана черных:
— Ненавидишь нас?
— Нет. Мы достойны такой участи.
— То есть?
— То же самое ждет и вас, — Пикур не удостоил меня ответом. — Все мы членистоногие, и конец у нас будет один.
— Ты что — прорицатель?
— Нет. Просто каждому воздастся по делам его.
— Я сейчас намерен вернуться в Дом передохнуть. Пойдешь с нами или останешься здесь, среди могил?
— Пойду. Хочу увидеть твою смерть.
— Ты бредишь. Я вернусь как триумфатор. Ведь я великий победитель.
— Дурак ты, Копейник. И имя у тебя копеечное.
— Звучит не слишком возвышенно для пророка.
— Я не пророк. Я просто уставший от жизни муравей.
— Откуда ты такой взялся?
— Меня родила матка.
— Может, ты гомункулус? Нашли тебя в сгнившей траве?
— Думай, что хочешь. Зачем ты сохранил мне жизнь? Экспонат для музея? Последний рыжий?
— Рыжих еще хватает. Мар и Прилл. Они не простят черным содеянного. Впереди еще много битв.
— Прилл — белый.
— Белый?..
Я немного оторопел, но быстро взял себя в лапы. Разумеется, в сожженных книгах, говорят, было упоминание о бледнокожей расе, некогда доминировавшей. Но во время потопа их значительно проредило, а остальных извели соседи. Выходит, не всех, кое-кто остался и дал небольшую ветвь.
— А, ерунда! Эти нам не страшны, сплошные дегенераты.
— Да, термиты очень примитивны, — согласился пленный. — Согласно моей классификации — неандертальцы. А у Мара — старая матка, совсем облезлая. Огюст готовил ему ту, что вы только что убили. Теперь род Мара угаснет сам по себе. Рыжим на этой земле конец, — голос у карбункулярия был потухший, как зола.
— На этой земле? Ты знаешь другие?
— Конечно, их очень много…
Моя теория гантелеобразного космоса рассыпалась на глазах. Как же я сразу не догадался о многообразии миров? Вот и звезды говорят о том же, если они существуют.
— Ты оттуда?
— Да, — признался Пикур. — Меня привезли с собой каучуковые. Мы переплыли океан, когда я был еще юношей. За ним тоже есть земля, еще более высокая, чем здесь. Поэтому вам и кажется, что мир по краям вытягивается вверх, просто видно его крутые склоны. А ваш мир — всего лишь маленький островок, каких тысячи тысяч. На одном из них я бродил много лет, пока не оказался здесь.
— Ничего себе. Скитаешься вот так запросто?
— Полноте. Резиновые великаны — отличное средство передвижения, стоит только заползти на сапог… А ты знаешь, они совсем не каучуковые, а из мягкого мяса и ужасно потеют. Просто сверху они — брезентовые. Их можно даже кусать, хотя не советую.
— Я сейчас поверю в любые небылицы.
— Это не небылицы. Я очень хорошо их изучил. Даже подружился с некоторыми. Хочешь познакомиться?
Пикур насмешливо посмотрел на меня, совершенно обалдевшего. По всей видимости, он нашел в себе силы немного подшутить. Мы стояли напротив друг друга на подрагивающем от ветра дубовом листке. Видно было неприкаянные громадные тени, расплывчато шатающиеся поодаль.
— Уволь… Они хорошо с тобой обращались? Неужели разговаривали?
О чем это я? Разве ж могут резиновые куклы членораздельно говорить? Они могут только гукать и издавать прочие громоподобные звуки. Ни намека на интеллект.
— Они почти не замечали меня. У них свой круг, где мы даже не козявки. Каучуковые потому нас и не едят, что мы им попросту неинтересны. Главное, чтобы тебя не раздавили ненароком. И к тому же, они соображают медленно — большие тупицы, короче говоря.
— Их земля большая?
— Не то слово. Наша — просто песчинка по сравнению с их. Кстати, там тоже много муравьев, и они также воюют между собой. Так что, если ты хочешь завоевать мир, тебе просто не хватит жизни. Признайся, ведь были у тебя такие мысли?
— Были. И пока еще есть.
— Разочарую тебя: это невозможно.
— Даже если направить армии во все стороны?
— Даже если они тебе будут сдаваться без боя. И даже если тебя не предадут “великие”.
— С чего ты взял, что “великие” могут меня предать? — попытался слицемерить я. Давние предчувствия подхлестнули обидный тон.
— Всех предают. А тех, кто завоевывает мир, — тем более. Потому что всем “великим” хочется стать Великим.
— Мне следует убить тебя за такие бредни.
— И останешься ты самый безумный на весь этот остров.
Я рассмеялся, не смог удержаться. Смешон, кажется, я.
— Не перестаю удивляться, как умещается в твоей голове и жестокость, и юмор, и даже некоторая сердобольность? — догадайтесь сами, кто из нас это сказал.
Смех быстро прошел.
— Твое предназначение не убивать, Франк. Ты должен понять и объяснить все вокруг, как великий ученый, а не завоеватель. Поэтому я тебе это рассказываю. Муравей — царь природы, а ты царь муравьев. Мы почти совершенны, и в отличие от всех остальных существ обладаем настоящим разумом. Мы умны, и при этом наш мозг используется на малую толику возможностей. У мурашей огромный потенциал. Если мы поймем и обустроим свой Дом, мы сами станем богами. Жаль только, что пройдут миллионы лет до той поры. Но начинать надо нам. Не каучуковым же?
Из нас двоих, пожалуй, Пикур гораздо сумасшедшей. Его прорвало от пережитого, впору делать смертельную инъекцию. Я устал, достаточно на сегодня. Вызвал караул, и рыжего увели на другой лист с пиететом. Он оглянулся на выходе и заставил меня отвести сверлящий взгляд. Вопросов больше, чем ответов, с каждым разом.
Как же все-таки устроен наш Универсум? Привычная модель Вселенной опять разрушена. Второй раз, причем за короткий срок, мне нужно понять его конструкцию. Если земель много, то, возможно, много и светил. Вероятно, те мелкие крошки, что показывал приснившийся Фритьоф, смогут выполнить эту роль. Возможно, мы их просто не видим наяву, они слишком далеко. Но как же проверить существование мифических звезд? Кажется, придумал. В том месте, где почти все время колдуют резиновые исполины, я однажды видел залежи прозрачного камня, втоптанного в кострище. Отдельные оплавленные кусочки его непонятным образом приближают удаленные объекты. Надо выбрать наиболее удачные самородки, которые не врут, и попробовать через них посмотреть на небо.
Ну, допустим, они там есть, эти светила. Совсем немного, например, три или четыре. Вокруг каждого крутится своя земля, те, что за океаном, на севере, востоке, юге и западе. Описать этот мир новыми формулами чрезвычайно трудно. А если светил больше? Задача становится невыполнима. Должно быть, есть бог, который смог такое создать, обязательно должен быть. Само оно никогда не сотворится. А как произошли мы? Чтобы создать таких непревзойденных существ, как муравьи, действительно нужен божественный промысел.
И где-то все равно обязан быть центр Вселенной. У меня под мышкой, далеко в небе или на вершине той скалы, что торчит посреди нашей земли. Но где-то он есть. Вот там-то и находится этот бог, вокруг которого вращается созданный им космос.
Кажется, я упал с дуба. Но это воистину знание, которое я постиг. Его надо донести до всех остальных.
Четверг, 12.02. Великий Один из клана черных:
Отлетался Бабочник. Смотрю на него, как приклеенный, и не могу оторваться. Полки маршируют с равнением на меня и, соответственно, на неповторимого махаона, пришпиленного острой булавкой к красивой обертке. Совпадение?
Лучше бы мы пошли напрямик через брошенный город, тогда бы не нарвались на свежий бивуак каучуковых. Не знаешь, где обретешь, а где потом потеряешь. Хотел больше не искушать неведомым свое смелое воинство, а получилось значительно хуже. А еще говорят, что только красота спасет мир. Вот она и спасает так, что мороз по хитину пробирает. Сам стал изувером из изуверов, но увиденное потрясло по-настоящему. Если я не прав, и этих гигантов с огромными сачками произвела все-таки Мать-прародительница, то будь она проклята. Не сын я ей отныне.
— Великий Один, тебе срочная депеша с нарочным, — осторожненько подергал меня сзади Розенкрейцер. Запахло целым букетом многозначительного послания. Дурашка опять отличился, придумал себе такое прозвище, что язык сломаешь. — Нарочный вовсю машет крыльями, что письмо очень важное, да и пахнет отвратительно.
Адъютант отвлек меня от недвусмысленного созерцания.
— Что там, показывай.
— Да вот, — Дурашка протянул обломок хвоинки с ярко выраженным запахом мольбы.
Вчитавшись повнимательнее, явственно ощутил проступивший аромат пресмыкания и резкую вонь предупреждения об измене. Но все это весьма перебивал стойкий запах крайней нужды, и верить тщательно подобранной гамме нужно было с осторожностью. Впрочем, я уже привык читать панегирики между строк.
С каких это пор у князя Жужуки служат падальные мухи в курьерах? Курьерша немного оторопела, завидев, как Розенкрейцер потирает лапками и подергивает несуществующими крылышками. Ее ячеистые глаза ни за что не прикрыть от смятения.
Дурашка замер, почувствовав тяжелый взгляд со спины, виновато обернулся на меня. Нашел время передразнивать идиотку. Слава богу, с ней ничего не передали на словах, а то бы завелась крутиться в полубессмысленном танце. Мухи и пчелы не умеют говорить привычным для нас образом, только занудливо трепещут крыльями и танцуют свои па. Бывает, что собеседник так ни черта и не поймет из того, что нужно было прожужжать на ухо. А интересно, что бы эта зеленая дрянь заладила, приняв нас за “своих”?
Под другим тяжелым взглядом муху выпроводили за ближайшую кучку дерьма. Небольшая свита действует, как часы, за что я ее полюбил. Нескольких рьяных верзил теперь всегда поблизости. Помните, я говорил, что не признаю личную охрану? Пришлось немного изменить воззрения, после того как узнал правду о Гае.
Заметив, что Дурашка, простите, Гогенцоллер, тьфу ты, Розенкрейцер, чего-то ждет, протянул ему письмо назад. Уже с ответом. Теперь от него разило презрением и предложением не попадаться мне на пути. Как будто скорпион через плечо плюнул.
— Это тот самый мот, что единственный ставил против меня на прошлых игрищах?
Кажется, у меня еще есть, что ему сказать. Не дожидаясь подтверждения, я растер жирно дописанное с удовлетворением и отдал.
— Мерзавец. Думает, мы “люди темные”, ничего не знаем, не понимаем? Можно дурить нашего брата без труда?
— Именно тот, Великий Один.
— Вот и пусть выпрашивает дохлых “крыс” у Юна с Огюстом, у них там вполне достаточно этого добра.
— Понятно. А что с нарочной делать?
— Гоните ее взашей, неужели не ясно? Эх ты, Плантагенет.
Дурашка убежал, подбрасывая пятки, как отравленный таракан-пруссак. Если шут, то это надолго, не может без ужимок.
Но этой выходкой он окончательно вывел меня из тягостного состояния, в которое повергло зрелище стального шила сзади. К тому же, превосходство в воздухе снова демонстрировал быстро нашедшийся преемник махаону — Великолепный Экселенц. Уже нетрезвый, его с самого утра мотает с цветка на цветок порхающей походкой. Жизнь навеселе продолжается.
Надо идти, причем идти в первых рядах, как и положено предводителю легионов. Чтобы все видели: их полководец претерпевает тяготы похода наравне со всеми солдатами. Минутная слабость прошла. Я опять полон сил и желания вернуться домой.
Четверг, 18.50. Жук-коробейник второй гильдии Рико:
— Ладно, могильщик, я выдам тебе небольшой кредит. Твои доводы убедительны, этот чертов Копейник и нам надоел.
Князь Жужука несколько поморщился от такой фамильярности, но что делать, приходится и усом не шевелить, если нищ. Последним, кто называл его “вашей траурной мрачностью”, кажется, был сеньор Расточетти. Надутая важность и родословие предводителя похоронной команды теперь в одной канаве с клоповым запахом.
— Вы не пожалеете, господин купец, это отличная сделка, — он даже не попытался сохранить подобострастие. — Как только я все устрою, Великий Шелковый путь снова станет как шелковый.
Иногда от мстительных и одновременно алчущих князей пахнет омерзительней, чем от иных букмекеров. Навозные товарищи из совета директоров, конечно, ни за что с этим не согласятся. Но это их право. Только бы они не унюхали наши слова слишком рано.
— А вы точно уверены, что коробейник первой гильдии ничего не должен знать? — в его глазах мелькнул забытый отблеск старого азарта. — Может быть, добавите за молчание?
Ах ты жук. Снова играет на знакомых струнах. Игра у него в крови, лишь бы не продулся вновь и в прах.
— Ладно, еще пять граммов паутины, и ни сантиметра больше. Но получишь с остальной долей только по окончании работ. И учти, чтоб от Франка даже пыли не осталось.
Жужука, несказанно довольный, встопорщился своими антеннами и выскользнул из-под развернутого фантика, служащего мне паланкином. Ему надо спешить, иначе Копейник, как всегда, ускользнет. Франку осталось, наверное, совсем немного до обозначенного места. А я пока полежу, займусь подсчетом ворсинок на обещанном князем клочке медвежьей шкуры. Мяконькой такой.
Пятница, 19.05. Жук-коробейник первой гильдии
Скуперфильд Богатенький:
А я вам назло поставлю на Копейника. Вонючие заговорщики. Подкупленная фекальная муха мне все рассказала в ярчайших красках и запахах. Обдала, так сказать. Жалко, поздно принес ветер такую сверхароматнейшую поппинс. Теперь тяжело будет успеть развернуть караваны с оружием и связаться с голодными сороконожками. У Франка слишком мало войск после окончания Первой Мировой войны. Ничего, ничего, брошу все, из кожи вылезу (тем более что пора сбрасывать кожух), заплачу неустойки по невыполненным контрактам, но уделаю вас. Поиграем, дворянчик?
Пятница, 19.06. Великий Один из клана черных:
Белые напали неожиданно. До Дома оставался один световой переход, и я уже начал присматривать место для ночевки. Они ударили разом из высокой травы справа и слева. Наши колонны слишком растянулись на марше. Это вначале обеспечило быструю победу белых, но одновременно с этим и уберегло главные силы. Пока они расправлялись с авангардом, героически умиравшим, мне удалось сплотить основные легионы и изготовиться к обороне. Квадраты ощетинились. Меж ними фаланги Скупи, примкнувшие недавно.
Белые невероятно хитры. У них, правда, не оказалось копий, как у нас, но зато они передвигались неизмеримо быстрее. Оседлав стрекоз, падали сверху, кузнечиков — наскакивали со всех сторон, могли впрыгнуть в самую серединку. В последнем случае, однако, напавшим не удавалось уйти живыми, поэтому такую тактику они почти не применяли. Но эти стремительные наскоки с флангов и сзади наносили ощутимый урон.
Гнаться за белыми было бесполезно. Стоило оторваться от плотных рядов, как тебя тут же окружали целым роем наездники, только успевай уворачиваться.
Выставив копья во все стороны, выстроив правильные шеренги, мы отбивали атаки одну за другой. Невероятное напряжение, нигде нельзя расслабиться. Зазевался, и тебя выдергивает острыми челюстями спикировавшая стрекоза. Мы уже сбили сотню таких. Они чрезвычайно живучие, мало сбить, чтобы заставить ее затихнуть, требуются усилия десятка копейщиков. Очень многих солдат не досчитались после конвульсивных ударов хвоста умирающих тварей. Если бы не ядовитые сороконожки, их было бы гораздо больше.
Скорей бы стемнело. Так тяжело держаться. За ночь можно попытаться уйти или придумать новую тактику.
— Легаты, отходим в траву, — созрело свежее решение. — Не мешать ряды, копья и рыла наизготовку.
— Копейник, там нам точно амба. Джунгли кишат белыми.
К черту паникеров. Еще не хватало сломать правильность линий из-за этих горлопанов.
Фаланги первыми выдвинулись упорядоченной кучей, отбивая наскоки саранчи. Как отлично идут! Позже я обязательно назову все свои выверенные отряды их именем.
— Держите строй, бродяги!
Я непреклонен и чуть было не прибил ропщущего муравья своим видавшим виды посохом. У белых не хватает сил для лавинного натиска, шанс выжить есть.
Войска медленно начали смещаться под сень укрытия вслед за союзными отрядами. Постоянно атакуемые, вынужденные смотреть и под ноги, и в небо, легионы неповоротливы, как черепахи. Многоножки более подвижны и немного оторвались.
Вон меж двумя Неудержимыми образовалась щель, и в нее тут же устремилась импровизированная кавалерия. Крики, стоны, рявканье и последний страх.
— Сомкнуть ряды, раззявы! — командуют легаты. — Бейте только по седокам. Не расходуйте зря дроты.
Блошиная конница, нанеся урон, почти нетронутая испарилась. Наверное, услышали грозные распоряжения. Десятка три фаланг попятились, чтобы прикрыть истерзанных муравьев. Молодец, Скуперфильд, как неожиданно и вовремя он пригнал своих “секьюрити”, выторговав право на беспрепятственную торговлю. Я его даже награжу за это Орденом Почетного Легиона.
В густой траве, действительно, пришлось туго. Теперь уже мы прикрывали фаланг, неповоротливых в зарослях. Но привычная к резне наша пехота, в конце концов, одержала верх. Атаки с воздуха и наскоки со всех сторон прекратились, дав небольшую передышку.
Были бы у меня волосы, они бы зашевелились на голове. Прогалины вокруг лужайки заполнились сотнями тысяч белых, если не миллионами. Видимо, они просто не успели выстроиться для иступленной навальной атаки. Промедли мы еще немного с отходом в траву, и прощай светлое царство. Опять повезло.
Суббота, 00.22. Великий Один из клана черных:
Ночью, пока не взошло темное светило, мы прорвались. Как ни ожидали белые подобного развития событий, нам удалось их провести. Тихий корпус Саппы сделал отвлекающий маневр, непривычно бренча своими доспехами. А главные силы разметали армию противника в противоположной от Дома стороне, где они не выставили часовых.
Когда враг попытался стянуть туда всех, кого мог, мы уже отступили через пустырь на недосягаемое расстояние. На ночной полянке остался Крысобой, заняв круговую оборону, возглавив отъявленных смельчаков. Белые только утром поняли, что всю ночь дрались со сравнительно небольшим арьергардом. Ночью их преимущества в скорости были утеряны, сражение в кромешной темноте стало Пирровой победой. Кстати, Пирр тоже остался там.
Суббота, 06.05. Жук-коробейник первой гильдии
Скуперфильд Богатенький:
— Хе-хе-хе. Душу продам за Франка Один. Это вам не двенадцать сребреников, иуды, — приговаривая, я с гордостью поглаживал только что врученную награду. Кусочек золотинки во все пузо значительно согрел мне душу. Сам не ожидал, что честолюбием страдают не только мураши.
Мы договорились с Копейником, где встретимся после его возвращения в Дом, дабы оговорить детали. Он обещал посетить мою главную резиденцию со всей своей свитой, это в двух шагах от муравейника. Пусть пока упивается славой, расслабится, как-никак заслужил. Понятное дело, ему предстоит самый сладкий момент в жизни — возвращение с триумфом. Я бы назвал это медовым месяцем, если б точно знал, сколько продлятся почести. Поэтому, чтоб не затянулось бесконечно (а затягивает неимоверно), настоял на ближайшем вечере. Надеюсь, его к тому времени не растащат на кусочки поклонники и поклонницы.
Очень хорошо, что доморощенный Копейник не умеет читать, хотя и придумал гелиоцентрическую форму мира. Так легче будет подсовывать ему документы, написанные на прошлогодней банановой кожуре. Ни черта не разберет в наших каракулях.
Далось ему это солнце и прочие небесные светила. Лучше бы придумал что-нибудь стоящее, например, как перерабатывать горы сброшенного хитина. А то ведь пропадает задарма столько органики, ценнейшего сырья, какое сроду не переправить за рубеж. Все же знают, сколько там жизненно необходимых элементов, и как трудно их опять раздобыть. Нужны целые поколения. А тут валяется под ногами, а не где-то в вышине, но неизвестно, как извлечь.
Вчера наблюдал, как мои фаланги здорово выручили черных в западне. Великолепная потасовка получилась, чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону. Сердце ёкало при каждом развороте событий, будто играю на биржевых торгах. Теперь понимаю могильщиков, когда они теряют свои состояния из-за неожиданной чужой храбрости. Действительно обидно.
Сороконожкам и фалангам в муравейник никак нельзя, пришлось их отозвать ненадолго. А то ведь съедят непременно, толком не разобравшись. Лишь тарантулы беспрепятственно приближаются к Дому, пользуясь особым расположением Сандранапала. Надо держать ухо востро, как бы он их не перевербовал своими тянучими речами. Сколько раз сталкивался с тем, что вполне разумные насекомые обуревались какой-нибудь идеей. Втемяшат себе в башку, и уже никакие посулы не действуют вернуться к нормальной жизни.
Последние колонны марширующей черной армии скрылись за бугром, развевая штандартами. Занимается заря и слепит прямо в глаза оставшимся в живых счастливчикам. Им осталось чуть-чуть до главного кайфа — там их будут встречать лепестками роз, благоуханиями феромонов, восторженными криками. Представляю, какими героями станут эти вояки, от простого солдата до верховного полководца. Все-таки перебили несметное множество подобных себе и умудрились уцелеть. Только вот — в том ли настоящая мудрость?
Суббота, 10.21. Великий Один из клана черных:
Заграничный поход, несмотря на все одержанные победы, закончился бесславно. И не только потому, что нас изрядно отметелили белые накануне. Это полбеды. Железняк арестовал меня, едва вернувшиеся потрепанные легионы разошлись по казармам. За его спиной, ухмыляясь, стоял Святоша, а рядом Прокуратор, бледный от ситуации. Зря я тогда не внял письму бывшего предводителя скорбных могильщиков, больно уж дурно от него смердило. Не надо было отпускать охрану дальше вытянутого копья.
— Будьте вы прокляты! Не могли дождаться, что я сам назову одного из вас преемником?
— Как? Разве ты собирался?
— Откуда вам знать, как я собирался? Залезли ко мне в мозги?
— Не беленись, Копейник. Мы сделали это не ради власти, а ради спасения цивилизации. Ты ниспроверг устои нашего общества, осквернил все святое, что было у муравьев, — Железняк обвинял меня почти примирительно. Не чувствовалось железа в голосе.
— Так будет лучше, — добавил Прокуратор. — Ты должен уйти сейчас, пока еще возможно укрепить власть. Иначе взбунтуются не только “великие”, а также все, кто хочет ими стать. Армия ненадежна, “рабочие” начали мыслить. Твои действия непредсказуемы.
Вот это, наверное, самое главное, что их пугало.
— Нужна стабильность, а ты продолжаешь расшатывать умы.
— Хватит перемен. Хватит строить новые модели мира, Копейник. Пока не поздно.
— Только-то? — презрение настолько охватило меня, что не хотелось даже спорить. Хорошо обвинять со стороны, ты как будто все предвидел, предупреждал, но не был услышан.
Вы еще столкнетесь с необходимостью все менять. Это мир изменился, и стабильности надо ждать лишь в постоянстве перемен.
— Кто из вас будет Первым? — казалось бы, невинный вопрос.
— Это решит синод. Я, к слову сказать, отказался, ты ведь знаешь — я никогда не хотел им быть, — продолжал оправдываться Прокуратор. Он Великий Второй, это верно, по моему глубокому убеждению, да и не только по моему. Но Прокуратор явно лицемерил, они ведь с Ливием давно косились на мое место, потихоньку интригуя. Потому я их и посылал на наиболее опасные участки боя, пытаясь незаметно избавиться. Здесь дело в другом. Похоже, он просто боится на этот раз Святошу, как боялся всегда меня.
— Дом почти разрушен, его некому защищать, — бормотал между тем Железняк. Совестливые какие-то заговорщики.
— Вы еще скажите, что я погубил нашу армию, — не сдержался я, опутанный трофейной паутиной.
— Белые на пороге. Если бы не ты, они бы сидели сейчас у себя в Хатке и не совались бы сюда.
— Ха! Нас раздавили бы рыжие, если бы не я.
Аргумент был действительно такой силы, что Железняк не нашелся, что ответить. Прокуратор, привыкший завсегда вторить, тем более молчал. Как такой тихоня вообще может хотеть абсолютной власти, если затыкается в нужный момент? Но именно он, укрываясь за излишнюю “скромность”, пережил нескольких Первых Великих. И никогда не решался на последний шаг.
Впрочем, это далеко не показатель нерешительности или трусости. Даже в таком специфическом коллективном обществе, как наше, привыкшем к множественности управления, рождаются хитрые властолюбцы. Они прикрываются заботой о всеобщем благоденствии, лгут, а тем временем сами приближаются к престолу. И побеждает из них либо самый сильный, либо самый подлый. Сильный рано или поздно ослабеет, но подлый — не очистится никогда.
Долог путь Прокуратора.
— Ты даже не похоронил павших, — заверещал Святоша, почувствовав заминку. Это его первые слова за сегодня.
— Заткнись, ублюдок святости! Забыл, что именно ты всегда призывал съедать мертвых? — отбрил я, подавшись вперед. Паутина цепко держала. — Тебе на самом деле не нравится то, что мной, наоборот, было запрещено во время войны питаться падалью.
Как вы давно уже поняли, мы издавна были каннибалами. Но это не грех, если общепринято и культивируется с начала времен. В конце концов, это закон жизни, практически конституционный. Нельзя обвинять червя, поедающего дохлую крысу, в низменности и мерзости помыслов. Такими создал нас бог. А что до моих запретов, то я решил подобным образом бороться с анархией, наступающей после битвы, а отнюдь не с укладом жизни. Представляете омерзительное зрелище: Куликово поле, и алчные орды стервятников, дерущихся за лакомые куски? Да что я объясняю, у вас у самих принято пожирать своего ближнего, стоит ему только оступиться. Пусть уж игроки-могильщики потешат свой интерес.
Кстати, некоторые из них, чтобы забрать выигрыш, вынуждены были отдать мне все свои запасы трупного яда. Были, не скрою, кое-какие задумки насчет биологического и химического оружия. Ради этого стоило отказаться от пиршества с дохлятиной.
— Железняк, убей его!
— На этот раз ты перебираешь, Прокуратор, — Железняк застыл в нерешительности. — Так мы не договаривались.
Тошно-то как. Как же ты мог, Железняк, поддаться на уговоры этого… Я, видно, сам виноват. Нельзя возвышать, перескакивая через сословия, гордыня гораздо сильнее у тех, кто больше линяет. По идее, как должно выходить? Чем ближе жрец к касте “великих”, тем он обязан быть мудрее и думать не о власти, а об ответственности за нее. А получается наоборот. Впрочем, и среди многоопытных деляг нет стопроцентно верного попадания. (Проценты — это такая штука, которая может с большой долей вероятности определить дальнейшую судьбу). Не только Прокуратор неспособен быть первым, но из всех “великих” разве что Кошмар подходил на эту роль. Ну, может, еще Тацит в молодости, пока не растерял харизму. Я уже начал строить планы на Железняка, в противовес оставшимся в живых, но все напрасно. Специально оставил Тринадцатого управлять Домом, понюхать это бремя, но вот как просчитался. Не знал, как на грех, что Великий Два, самый опасный из всех, остался жив.
— Убей меня, Железняк, — попросил я. — Или вас убьют, когда проснутся мои легионы.
— Ты сумасшедший, Копейник, или слабоумный. Твои легионы тебя больше не поддержат, да и убивать я тебя не стану, — Тринадцатый почти отвернулся, то ли от презрения, то ли от стыда. Не узнаю вчерашнего отчаянного рубаку, его будто парализовало смятением.
— Я тоже найду, что им сказать, — глухо парировал Прокуратор.
Я начал прозревать. Легионам в пору таких потрясений нетрудно объяснить настоящую причину всех бед и лишений. Труднее в нынешней ситуации, напротив, сохранить мне жизнь. Не удивлюсь, если ее вскоре потребуют чудом уцелевшие легионы.
— Тогда дайте мне пику, и я сам убью себя. Я требую! Я не должен больше видеть этот сволочной мир. Дайте мне оружие…
Жесткие требования и просьбы остались без ответа. Больше всего претило оказаться казненным по воле Святоши и Великого Два, да еще на виду у всех. Железняк уже не рад, что поддался увещеваниям их обоих. Рано или поздно они добьются своего и распнут низвергнутого Франка на коренастом пне. Ясно же, что на крови Копейника Сандранапал хочет стать первым “святым” и “великим” одновременно. Тоже ведь реформатор, мать его приземленную… Об этом давно предупреждали, взять хотя бы недавнее послание от князя Жужуки с просьбой помочь материально. Железняк отлично понимает, что он следующая жертва, если посмеет после незабываемого аутодафе покуситься на нечто большее. Где твоя неудержимость?
Прокуратор пока не в счет, затаился Вторым в который раз, ожидая своего часа. Он умеет притворяться полезным и верным, знаю. Он будет нужен Святоше, как был нужен мне всегда. Другое дело — молодой и ретивый Тринадцатый, которого трудно обуздать. Черная Вдова не раз обыгрывала своими пасами подобные ситуации.
Все просто. Уставшие от перемен легионеры только обрадуются, когда восстановится видимость порядка и веры (ну хотя бы). Предстоит минимум перестановок, все сохраняют свои посты, если сильно не рыпаться. Небывальщина, конечно: не только военная и церковная власть, но и священная инквизиция — все будет сосредоточено в одном правителе. Но, признаться, не победи Святоша, подобное бы сделал и я. Рано или поздно. Сдерживало только чувство давней дружбы, несмотря на постоянную грызню. Но теперь все кристально ясно: поскольку меня убьют, эта власть будет ассоциироваться только с кланом черных “святых”.
Верховные жрецы всегда поедают друг друга. К сожалению, перегрызть центурион инквизиции Железняку не хватит ни духу, ни авторитета. А я хочу умереть, и как можно скорее.
Суббота, 14.15. Семидесятый Святой
из клана черных “святых”:
Вот наконец дошел до священных строк, почти размытых древней сыростью. Скрижали очень ветхие, на ладан дышат, но верно говорят: рукописи не гниют.
“…Он выползет из моря, огромный, как Зверь. И дано будет ему вести войну со святыми и победить их. Он будет править нами, нашими коленами, нашими члениками, нашими душами, нашими числами. Бесчисленно распространятся только страдания. Все остальное точно отмеряно и засчитано всякому по заслугам. Зверю будет отдан на откуп весь мир, от края до края, от берега до берега. Ойкумена покорится на долгие тысячи лет, скармливая своих сынов ненасытной дьявольской утробе. Хобот придет в каждый дом, отнимая родных и близких. Друзья начнут предавать друг друга, только чтобы не попасть под его вездесущий липкий язык. Братья проклянут себя, выгадывая лучшую долю, но и это не поможет. Не выручит ни лукавство, ни мимикрия, ни глубокие лабиринты. Муравьед никого не пожалеет, даже тех, кто захочет служить ему, а таких всегда немало. Он беспощаден, потому что он — мировое зло, абсолютное и не требующее поклонения. Воцарится жестокий муравьед с колючками на хвосте и с пронзительным взглядом, с диадемами на каждом из десяти невидимых рогов. Говорят, и голов у него много, и каждая ненасытна. Колченогая походка скрывает ужасные когти, что способны разорвать самый прочный термитник, разрыть землю до преисподней, дабы впустить ее сюда. И преисподняя откроется за грехи наши, и за грехи наших детей, и за грехи детей наших детей, и так далее… Так исчезнет треть народа муравьиного, и поделом ему.
А потом придут скорпионы и саранча, которых мы так долго изгоняли, не жалея заклинаний. Тот, кто чародействовал, падут первыми. За ними — кто прикрывался мохнатыми мантиями. Затем настанет черед лжецов и лжепророков. Последними кара настигнет детоубийц и прочих мелких воришек. И будут пришельцы мучить племя муравьиное до последнего коленца, но не убивать. Пусть почувствуют грешники всю боль и презрение своей Созидательницы. Всепожирающую боль и жгучее презрение, от которого сгораешь. Но нет, муравьи будут корчиться на жаровне, испуская крики. Лишь по истечении тысячи двухсот шестидесяти лет наступит долгожданный мор и погубит еще треть муравьев. Освободит от страданий.
А после грянет землетрясение, огонь извергнется из бездны и упадет с неба. Уж если карать за собственные прегрешения, так по полной программе. Чего мелочиться? Жахнут камнепады, повалятся стволы деревьев, стоявшие до того извечно. Создательница всемогуща. И будет это длиться, покуда не иссякнет ее род греховный. А те немногие, кто останутся, искупятся, наконец. Их список составит сто сорок четыре тысячи, в том числе колено Гадово…”
Настоящее откровение для тех, кто понимает.
Скорее всего, четверг, время неизвестно.
Великий Один из клана черных:
Казалось, оно остановилось в каменном мешке, застоялось, как спертый воздух. Сквозь пелену спутанного сознания ощущаю мир вокруг себя, какой-то изуродованный и рваный. Сколько я здесь? Миллион или минус миллион лет? Несколько потерялся.
Белые окружили Дом нехотя, не опасаясь засад и неожиданных контратак. Так и есть, их армиям, почти втрое превосходящим силы окопавшихся, обладающим конницей и даже авиацией, ничего не грозило. Как некогда рыжие, теперь черные ждали с неотвратимостью быстрого конца. Не было только каучуковых, как в тот раз.
Железняк лихорадочно готовился к обороне. Сквозь стены каземата доносились глухие звуки, топот множества парных ног. Он хороший военачальник. Он смел. Он погибнет, защищая Дом. Но при этом Дом погибнет тоже.
И вчерашние волнения, связанные с моим смещением, с концентрацией власти, — чушь. Мной уже овладевает вселенское равнодушие. Нет больше дела до замкнутого мира, как и миру до меня. Я замурован глиной в крошечном пространстве вместе с полузадушенным Геллием, к нам даже не приставили охрану. Что толку выкарабкиваться, если вместо свободы я увижу горы трупов и опустошенный до самых закоулков Дом?..
Очнулся через час или через несколько дней? Не пойму. Поэтому прислушиваюсь к звукам и приглушенным запахам.
Штурм уже идет. Прошлая осада рыжих нас многому научила, Приллу сейчас явно не сладко. Но силы слишком неравны, до вечера никак не продержаться. Аромат схватки проникает даже сюда сквозь глиняные стены и угасает в чувствительных волосках. Варвары всегда уничтожали цивилизации. Разве ж мы не вандалы, когда сводили на нет рыжих или тех из мегаполиса? Еще как. И нечего думать об устройстве мира, надо жрать, пить, упиваться разрушением. Тогда и будет все в порядке в головах и ближайших комнатах.
А умникам надо сразу перекусывать шеи. Нечего чикаться с ищущими себя, пока они не окрепли. Иначе им придется томиться в глиняных мешках и мучиться от стыда за все подряд.
За толстенными стенами уже вовсю идет возня. Видимо, белые прорвались в Дом, и грызня не на жизнь, а на смерть вошла в логово черных. Почуяли мой запах, не смогли удержаться, чтобы не раскопать. Может, не растерзают сразу, а распнут и вывесят на вершине развалин себе в удовольствие?.. Тоже незначительный конец, но хоть легенду сложат те, кому удастся выжить. Народ любит сказки про страдальцев за веру, когда забывает, что было на самом деле.
Не исключено, что это “святые”, предвидя собственный конец, решили напоследок поглумиться надо мной. Прошу вас, братья, уж вас-то я встречу без равнодушия. Паутину я потихоньку перекусил, оставленный без присмотра, сижу себе по-роденовски.
А вдруг это одумались свои и призовут меня для спасения нации? Надежда вовсе не вспыхнула, а прозвучала в подобиях мозгов как издевательский сарказм. Я даже не изменил позы.
Это действительно были белые, ворвавшиеся в каземат. Они не растерзали сразу, даже остановились, как вкопанные, не ожидав такого явления народу. Сразу бы я им не дался, положил бы с сотню без копья. Значит, уже конец Дому. Получается, все бесполезно.
Но борьба в ходах и коридорах еще продолжалась. Я не знал, не видел — однако война неумолимо шла наверху. Лишь малая толика белых оказалась в подземельях, искали проход к Приземленной Матери, чтобы побыстрее покончить с родом черных. А там и отойти можно, оставив недоумевать недобитых о чудесном спасении.
Но я увидел рядом с белыми окровавленного Святого-77.
Что он хочет сказать, притиснутый к стенке? Выпученные глазенки не могут передать потаенные мысли, а вскоре и их заслонили спинами. “Выгрызите ему мозг! — что же еще ожидать от него? Почти материально ощущаю не выкрикнутые Семьдесят Седьмым слова. Уверен на все сто, синод пустился во все тяжкие, если уж решился на предательство. — Чего медлите?” Благоухание ярости исходит от скопища воинов такое, что понукания, впрочем, не потребовались. Душно от прописных истин, выведенных лимфой.
Почему-то белые не торопились, оглушенные встречей. Бочком, бочком обступали меня. Семьдесят Седьмого оттерли дальше, так и не издавшего ни звука. Даже запах его не пробился ко мне и не выдал с головою. Святой что-то попытался все же прокричать, но, похоже, ему, а не мне, оторвали кричалку. Что-то опять происходило, что не умещалось в обычные рамки. Банальная измена, почтение палачей, и все это на мученическом фоне… Да на каком еще фоне? Их совсем мало, вот они и накапливаются для броска к моему горлу. Я плохо стал соображать, углубившись в научные рассуждения, забыл, что я великий командующий, а не великий созерцатель. Некогда выяснять, что к чему. А этому изменнику туда и дорога.
Пока совсем не стало тесно, я бросился вперед. Белые хоть и больше черных, но все же не так, как рыжие. Схватка была короткой, за спиной у белых неожиданно замелькали пики, остро запахло Крысобоем. Жив, бродяга.
Справился бы я сам или нет — не удалось проверить. Рядом пыхтит еще плохо владеющий челюстями, но уже отчаянный Геллий, колет жалом совсем без яда, не имея сил встать. Обожающие глаза появившегося вслед за Крысобоем Титуса мне многое объяснили. Они тоже прокричали что-то про “святых”, но не смог разобрать по косточкам, видимо, костерили на каждом шагу. И еще что-то величественное, брошенное наземь. Жаль, недосуг рассыпаться высокопарными словами. Мол, ты наш командир и учитель, веди нас вперед, ну и так далее. Слишком много белых проникло в Дом, а потому — горловой клич!
Разорванные “святые” попадались на каждом шагу и указывали путь прорыва. Где-то их прикончили сами покровители, убедившись в ненужности, где-то — уже ребята Тацита. Опять все закрутилось, завертелось в кровавой катавасии. Из праведника, готового к показательной смерти, пришла пора превратиться в спасителя. Ну, не получается спасать речами, только пилами и пиками. Ладно, ежели выберемся, еще сочиним сказочку про подставленную щеку.
Мы гнали их до самого свежевырытого подземного хода. Похоже, что “святые”, переметнувшись от рыжих к белым, не на шутку заморочили голову Железняку. Но, поняв, что он начинает прозревать, начали действовать самостоятельно. Тогда, при первом штурме, замуровав инкубатор и Приземленную Мать, мы случайно лишили их возможности предательства. Но теперь они не полагались на случай и впустили врага, как представилась возможность. Однако его величество фатум опять оказался на нашей стороне в самый критический момент. Презрев опасность, а мне действительно было на все наплевать, я воспользовался подземным ходом и попал в самое пекло.
Совсем недавно их кавалерия внушала нам страх, а сейчас мы попали в центр конюшни. Безумие делает чудеса. Столпотворение войск создало ситуацию, когда появившиеся из-под земли отморозки (а как себя прикажете называть?) пресекли спланированную атаку. Сумбур и растерянность порою наносят больше вреда, чем зазубренные пики. Куда бы ни перепрыгивали боевое кони, там была такая же свалка, все норовили пропороть брюхо и сбрасывали седока.
Уверен, паника знакома белым со времен схватки с Крысобоем. Недаром тот ускользнул под утро с жалкими остатками своей армии. (Уцелеть удалось всего трем сотням из трехсот тысяч бойцов). Но фортуна была не столь благосклонна сейчас, и потому вылазка в центр штурмовых бригад не стала легкой прогулкой. Ночью нам было бы легче.
Нежданно-негаданно выручили пауки. Уж эти-то умеют связывать на себя чужую конницу. Откуда-то они свалились нам на голову, но кто их мог призвать, кроме Святоши, не понимаю? Впрочем, разбираться не было времени, главное — самому не попасть под ядовитый прицел. Вокруг кипело и пенилось море насекомых.
Удалось пробиться к резервуару с трупным ядом и окропить им сразу несколько свежих дивизий. Только я знал, где зарыто подношение от азартных трупоедов, поскольку остальные давно пали.
Даже муравьиные львы вылезли из своих воронок по призыву обожаемого Франка, не жалея ни своего живота, ни чужого. Бедные мои детушки, каждого буду оплакивать, если уцелею. Дурашка рядом, он уже формирует из них свиной клин, пованивая моими феромонами. Как вовремя его дурацкое пристрастие к пародийности.
Железняк, надо отдать должное, сообразил, что к чему, и поддержал меня сверху. Вояка — он и в муравейнике вояка. Использовал любой шанс в такой безнадежной обстановке. Выпустил резервы из спешно мобилизованных работяг в контратаку, где погибли двое из трех атакующих. Он даже пустился на хитрость, выпустив клич, долетевший до белых, что пришла помощь от Галла и Лео, Кельта и Бруна. Ложь не сразу была развеяна, а это помогло нам всем хотя бы на несколько минут.
Мы дрались весь вечер, не видя победы, дрались, потому что только война оставалась в жизни. И когда стемнело, дрались, потому что война осталась. Дрались, когда взошла ночная звезда, не прогнав войны. И не я управлял сражением, и не только потому, что не мог вернуться в штаб. Просто штаб тоже дрался, вырывая победу. А мы так и не победили…
Пятница, но неизвестно, какая именно,
где-то с 05.00 до 06.00. Великий Один из клана черных:
Все настолько устали (и черные, и белые), что когда начался рассвет, битва попросту остановилась. Израненные и озверевшие солдаты отступили, каждый к своей стороне. Нас все еще было меньше, чем их, хотя незначительно. Но виктории не было. Белые хмуро оттянулись за взгорок, где совсем недавно, при сражении с рыжими, располагалась наша ставка. Мы же отползли, иначе и не назовешь, в Дом. Точнее, в то, что от него осталось.
Некогда было выяснять отношения с Железняком и Прокуратором. Тринадцатый с удовольствием взял бы самого себя под стражу, но вышедший из повиновения Геллий разогнал жандармов спать. На ногах держались только триста “спецветеранов”, выживших с Крысобоем, они и составили охранение на время мертвецкого сна всех остальных. Белые спали вовсе без часовых. Если бы в это время нагрянули новобранцы наших соседей, они бы вмиг стали победителями. Однако такого счастья не привалило.
Прокуратор без стеснения снова втерся в мою свиту. Он неуютно ежился под косыми взглядами, но не уходил. Как будто ничего не произошло. Пусть будет рядом, всегда на виду, в такой сложный момент. Неизвестно, чего ждать от славного Второго, если не присматривать за ним всенощно. Допросим потом.
К полудню белые прислали парламентеров. Я не стал их принимать, но и убивать тоже. Их просто прогнали, напутствовав, чтобы ждали нас вскорости и готовили конницу для бегства. После этого они прислали Пикура. Опять при деле, сука.
— Рад, что ты жив после той мясорубки, последний рыжий.
— Обоюдно, Копейник. Когда я прослышал, что тебя удавили “святые”, мне было просто тошно. Хорошо, что не так.
— Болтают многое. Иногда мы не знаем, что творится под ногами, не то что поодаль.
— Верно, так бывает, — осторожно согласился чужеземец. — Подозреваешь невинных, а любишь совсем других.
— Ты опять на коне, теперь служишь у белых?
Я словно вел светский разговор, а мысли бродили совсем о другом. Как же ему удалось выжить в той заварухе? В полностью выбитом авангарде на лужайке, когда все были перемазаны гемоглобином? А еще говорят, что эти альбиносы страдают сильным дальтонизмом. Враки.
— Перестань. К чему я им? Держат на всякий случай. Вот пригодился вдруг, чтобы договориться с тобой.
— Что им нужно?
— Вечный мир.
— Слишком часто я слышал эти слова. Вечность никогда не длилась больше тридцати лет.
— Тебе тоже нужна передышка. Даже если ты разобьешь остатки их войска, новый поход тебе не по силам.
— Ты подзуживаешь меня?
— Нет. Я больше не хочу воевать. И тебе не советую.
— Какого черта им надо было? Я не пошел на них войной, как только узнал, что они белые. У меня было полно войск, а самоуверенности еще больше.
— Ой ли? Мне-то не ври. Какая тебе разница, какого цвета хитин? Ты не пошел на Прилла и на Мара, потому что хотел перегруппироваться, собраться с силами. Вот и все.
— Правда, — признался я неохотно. — Я слишком долго убеждал себя в другом, вот и поверил собственной басне.
— Случается. А что до белых, так они просто тебя испугались до жути. Убоялись, что прознал об их кавалерии и возвращаешься заиметь свою. Такую весть им принесла падальная муха от князя Жужуки. Теперь они глубоко раскаиваются, что поспешили, и готовы даже вступить с тобою в союз. Обхитри их. Если будешь непреклонен, они покорятся, как вассалы. Сможешь?
— Против кого союз? — уклонился я от ответа. — И на чьей стороне ты, Пикур?
— На своей, — твердо отчеканил старый знакомец. — Мне надоело скитаться и убеждать всех подряд, какие они дураки. Когда в очередной раз я рассказал о заморских странах, у белых появилась та же идея. То, от чего я отговорил тебя, они впитали, как губка. Или сделали вид. Хитрецы такие же, как и ты.
— Сам тоже не промах, не прибедняйся.
— Оставим… Ну, так что решишь, когда отлежишься? Будешь договариваться или пойдешь на них войной?
— Не знаю. Устал я сильно. Предали меня, как ты говорил. И предавали раньше. Оказывается, Титус собственноручно загрыз Гая, когда тот хотел открыть фронт Юну. А Прокуратор завел в ловушку и погубил целых пять легионов. Думаю, история с пауками тоже его работа… Сам уже не знаю, чего хочу.
— Пойдешь, значит. Почуял горечь власти.
Немного помолчали. Бреющий над нами шмель немного отвлек внимание, наполнив воздух своим густым тембром.
— Союз, говоришь… И ты их не будешь отговаривать?
— Зачем отговаривать, грызитесь дальше. Как пауки.
— Ты озлоблен на них?
— Не больше, чем на тебя. Ведь ты уничтожил весь род рыжих на этом острове.
Я не нашелся, что сказать. Отбросив гордость, надо было немедленно соглашаться, пока предлагают. Соглашаться и тут же готовиться к новой войне. Проклятье! Опять не останется времени на научные изыскания. Снова одно и то же.
— Я не соглашусь ни за что.
— Безумец! — Пикур развел лапками. — Все-таки ты безумец.
— Постой, ты не дослушал, — прервал я его. — Я не пойду на союз, если тебя не вернут мне. Это главное условие.
— Ах, вон оно что, — сразу успокоился Пикур. — Я предполагал, что ты потребуешь нечто подобное. Но в этом нет необходимости: выторговывав долгожданный мир, я сразу получу свободу. Можешь за меня не беспокоиться. Белые обещали.
— Ты не понял, я требую эту свободу отнять. Для себя.
Рыжий опешил. Чем дольше мы смотрели друг другу в глаза, тем больше становилось ясно, что я выиграл. На этот раз.
— Что ж, если мы все решили, мне надо вернуться в лагерь. Необходимо доработать подпунктики мирного и союзного договоров, — произнес рыжий разочарованно. Вдруг запнулся, будто думал о своем: — Странно, именно того же желала белая королева, когда меня привели в ее Хатку. Еле отбился накануне.
— Прилл отлично ей служит, не понять даже, муж он ей или просто генерал. А ты послужи мне, подумай хорошенько, кто из нас двоих “великих” сильней? Пусть начинают отвод войск. Жду тебя и Прилла для переговоров к вечеру.
Бывший карбункулярий медленно развернулся и побрел восвояси. Из огня да снова в полымя.
— Ты знаешь, как они тебя прозвали? — Пикур неожиданно обернулся на выходе. Не стал дожидаться разрешения: — Пикколо.
Пикколо Копейник, значит. Маленький такой муравейчик с пикой. Довольно обидно на первый взгляд. Неподходящее имечко для вершителя судеб, оно больше соответствует пугливому ксендзу.
Нет, я не маленький. И они это знают. Иначе бы не пытались заморочить мне голову совместными прожектами. Но я готов показаться замороченным. Я буду с ними очень ласков, они поверят, что Франка прельщает их союз. Выиграем время, а там еще поговорим. Мне нужен весь этот остров, до остатка. Покорятся — будут моими слугами, нет — так нет. Да, теперь я деспот. Но иного пути, как насилие, не вижу, чтобы облагодетельствовать, наконец. Хватит уговаривать этих приллов, галлов, лео и так далее. Я доказал, что могу стереть в порошок любого противящегося. Все должны подчиниться клану черных — и последний рыжий, и белая матка королевских кровей. Потому что богом оказался я. И только стечение чистых случайностей не позволило мне стать богом-мучеником. Я буду победителем. А еще лучше — богопобедителем. Ведь они тоже не вечны, громовержцы сменяют друг друга и не всегда происходят из смиренных тварей. Никто не может на этот раз мне помешать. Я даже построю новую Вселенную вместо той, что создали предшественники. Предстоит изрядно потрудиться, надеюсь, глины на всех хватит.
— Пикколо? — на словах произнес я. — Отлично придумано.
Стоит спуститься на землю. Конечно, мне больше нравится старое имя — Франк. Половина муравьиного мира опасается именно этого прозвища. А другая половина знает и боится Копейника… Ничего, ничего, назовут еще пострашнее, когда признают всевышним. А пока буду зваться всеми именами подряд. Как вам — необузданный Пикколо Копейник Франк? Просто загляденье какое-то, настоящая чистокровка. Отныне все будут сохранять свои старые имена, мы дадим начало целым знатным фамилиям. Чтобы наши потомки знали, кому они обязаны судьбой.
Пикур ушел, понеся мои слова ставленнику белой королевы.
Пятница, 15.08. Великий Один из клана черных:
Как ни устал, но лично восстановил солнечные часы после сытного обеда. Жаль, что могу только отслеживать время по ним, но никак не обращать его вспять. Или хотя бы замедлить на немного. Возможно, для этого мне придется придумать часики со стрелками и пушечным боем. Потому что теория относительности, мучительно выдуманная мною за время заточения, будет подчиняться отнюдь не автору, а скорости светил. Что же касается крошечного Копейника — теоретически я светило слишком относительное.
В муравейнике смердит трупами так, что хоть “святых” выноси. Могильщики не справляются, хотя их и запустили в самая святая.
— Позовите сюда Прокуратора… А, ты здесь, двойное дно.
Второй предупредительно поклонился, растолкав других. Видать, опять подслушивал мои помыслы, прячась в углу.
— Святоши уничтожены, Копейник. Теперь никаких препонов.
— Я знаю. Но ты-то здесь при чем?
— Это я раскрыл их заговор и поспешил к тебе на помощь. Клянусь Матерью-прародительницей.
Насколько это правда? И насколько он угадал мои сокровенные мысли по запаху?
— А что с инквизитором?
— Он тоже мертв. Я сам его отправил к предкам.
Я хмыкнул недоверчиво. В такой заварухе, что была давеча, можно приписать себе любой героический поступок.
— Прости меня, Великий Один. Я был ослеплен инквизицией.
Пришлось даже встряхнуть головой, чтобы сбросить тень.
— Чушь. Не прикидывайся агнцем божьим. Разве это Святоша заставлял тебя требовать моей смерти? Он вообще бы не пленил Копейника, кабы не ты. Забыл, как отвлек на себя охрану и заманил ее в боковой ход? У Железняка хоть хватает совести не показываться на глаза. А ты как смеешь оправдываться?
— Все не так. Мне ничего не оставалось другого. Они заранее подговорили Тринадцатого на мятеж. Муравейник закипел против тебя от самих подвалов. Поэтому он и прячется сейчас.
— А ты, значит, чистенький?
— Не спорю, я виноват, Франк, — Второй преклонился, как в хорошем рыцарском романе. — Но я искупил свою вину. И если нужно — искуплю еще. Позволь мне доказать свою преданность.
Прокуратор стойко держался под испытующим взглядом. Вот лиса. Я даже заколебался.
— Думаешь, раз прикончил инквизитора, то будешь прощен?
— Они окутали меня чарами, Первый, однако я высвободился. Мне даже удалось их убить, чтобы не отдали тебя белым. Поверь своему верному Второму, Копейник.
— Убил, говоришь?.. И ты всегда считал, что именно этого я желаю всей душой?
— А разве не так? — осекся Прокуратор.
— Не совсем. Я бы давно избавился от них, если бы захотел. Теперь мне нужно выдумывать новых тайных врагов.
Великий Второй не нашелся, что возразить с ходу. Он очень надеялся оказать неоценимую услугу, и вот на тебе.
— Они мне были даже нужнее, чем ты, Прокуратор.
— Но ты же сам…
— Нет. На этот раз ты никого не обманешь.
Повисла тишина.
— К чему ты клонишь? — собрался с духом мой собеседник.
— Не верю я, что Святоша впустил белых в муравейник. Зря ты разыгрываешь этот фарс, предатель.
— Хочешь меня во всем обвинить?
— Не буду. Я почему-то уверен.
Друзья всегда опаснее, чем непримиримый соперник. Непреложная истина, не правда ли?
— Вот тебе последнее мое поручение, Второй, — решился я. — Иди к Железняку и прикажи ему заколоть себя. Вы должны оба ответить за предательство. Сам же следом прими яд, — я протянул ему стебель цикуты. — Тебя проводят.
— Я невиновен, Копейник! — пытался вырваться Прокуратор из цепких лап. Где уж там.
— Умри, как подобает “великому”, — бросил я, отворачиваясь.
Глухие вопли долго не стихали за спиной.
Пятница, 15.08. Жук-коробейник первой гильдии
Скуперфильд Богатенький:
— Ну что, Ричи, отворяй свои подвалы. Теперь они мои.
— Скуппи, будь милосерден, ради нашей дружбы…
— А разве ты ради дружбы договаривался с Жужукой монополизировать Великий Шелковый путь? Засиделся во второй гильдии?
Рико нечего было ответить, оставалось только скулить по-жучинному. Парочка тарантулов оттолкнула его в сторону, чтобы больше не мешал.
Закрома у бывшего партнера были всем на зависть. Даже я не раз подумывал, как прибрать к щетинкам лапы его богатства. Кто бы мог подумать, что это получится таким вот сложным способом. Поэтому я сильно не сердился на князя за предпринятые им шаги, поскольку все кончилось благополучно. Ведь лишь по воле случая он обратился сначала к Ричи, а мог бы пожаловать ко мне, будь караваны Сизифа поближе. Такие предприниматели всегда пригодятся в моем семействе, беспринципные и легко подчиняемые. Так что лучше их держать где-нибудь поблизости.
Копейник, конечно же, сейчас празднует победу. Ему невдомек, что не будь бесчисленных благоприятных причин, не били бы барабаны в его муравейнике. Пауки ни за что бы не пришли ему на помощь, никто бы даже не стал разговаривать с инквизитором, шевеля лапами. Всем в этом мире правит труха и шелуха от орехов, названная мною деньгами. Я тоже изобретатель, в какой-то мере, и буду зваться Великим Скарабеем.
— Святоша так и не появился в назначенном месте, купец, — Жужука, вовремя переметнувшийся ко мне, вовсю старался выслужиться. — Можно разделить его куш на всех, не отдавать же Копейнику?
— Брось, князюка, какой там куш? Черный инквизитор ничего не просил, кроме помощи во время штурма. Наоборот, надо срочно возобновить поставки паутины Франку, чтобы прочувствовал нашу поддержку. Чую нутром, что он далеко пойдет. Посуди сам: если Копейник завоюет, помимо этого острова, и другие земли, кто-то же должен на них безбоязненно торговать? Необходимо стать чрезвычайно полезными для нового государя.
— Он крикливый выскочка, а не государь, — не сдавался князь.
— Заткнись, благородный жук. Зарой свои обиды на Пикколо, так как ты в них больше всего виноват. Запомни и заруби себе на носу: сейчас нужно ставить на черное.
Могильщик понурился, даже усы повисли от назидания. Герцог падальных мух приобнял его и увлек за собой по моему взгляду, ему есть чему научить нашего нового приближенного.
— И не забудьте про Пикура, жуки. Отдайте ему книги, что были найдены на комарином болоте. Нам они все одно ни к чему.
— Комары будут весьма недовольны, — предупредительно выдвинулся кто-то из третьей гильдии. — Анофелес Александрийский сам решил составить главную библиотеку острова.
— Ерунда полная, гнилое это место для свитков. Пусть лучше пьет кровь у свиней и не думает о чем-то возвышенном.
Вся вторая и третья гильдии преклонились от моей улыбки. Купцы хором согласились, причем каждый подчеркивал беспрекословность. Упоительная сцена, поверьте, вот она — настоящая власть, власть банановой кожуры. Теперь можно говорить любую чушь, и все будут только поддакивать. Отличный получился симбиоз с великим победителем, он тоже говорун, что надо. Я уже нащупал самые чувствительные струны в этой двойственной натуре. В затравку будущей дружбе даже подкинул идею мощеных дорог по всей империи. Дружба дружбой, но все же я опасаюсь его непредсказуемости.
И куда же запропастился Святоша? Его святая простота не то чтоб импонировала мне, но была чрезвычайно выгодна в некоторых делах. Копейник не должен оставаться единоличным правителем, инквизитор — единственный, кого можно ему противопоставить.
А в это время в муравейнике надували из мухи слона.
Пятница, 15.08. Первый из клана черных “святых”:
Все-таки обидно без вести пропасть. Да еще прослыть отщепенцем наверняка. Хотя бы Самаритянин остался в живых, будет кому рассказать, что не все “святые” белым мазаны. Да и поверят ли ему, если Семьдесят Седьмой якобы переметнулся у всех на виду? Откуда им знать, что это был единственный шанс вызволить Копейника, направив врага по ложному ходу. Лабиринт зацементировали на совесть, термитам, естественно, ничего не оставалось, как повестись на “предательство”. Заклятья на белых почти не действовали, поэтому сдерживать долго мы их не могли. Хорошо хоть дали возможность Крысобою просочиться, минуя кутерьму. Это Пятидесятый постарался, прокравшись под ржавую консервную банку.
А вот Пятьдесят Пятый перетрусил и бросился отворять потайные ходы вместе с Прокуратором. Я сам приговорил его трехэтажным проклятьем к смерти, иссушив подлеца. Но не смог тогда дотянуться до Великого Второго, поскольку заслонили многочисленные белые. Эх, если б тогда Копейник стоял плечом к плечу, мы бы не пустили их дальше порога. Грустно.
Почему начинаешь думать о бывших друзьях тепло, когда почти остываешь? Не остается в помине досады или прошлой ненависти. Не оттого ли, что Мать-прародительница учила нас прощать обидчиков? Вряд ли. Просто приходит прозрение.
Святой мученик 77 сделал, что требовалось: Белые напоролись на Франка вслепую. Поняли, что он заманил их в западню, и дали задний ход. Но поздно, они уже выпустили джина из бутылки. Да еще арахи подоспели вовремя, славные восьминожки, я не зря на них рассчитывал. Мне б силенок побольше, но кровью истек безнадежно. Так и не воссоединились напоследок с Франком.
Вот так всегда. Копейник где-то проницателен, а где-то не видит самого очевидного. Он окончательно спятил, я слышал отсюда его новые бредни, до того они громогласны. Франк никогда не ведал всей правды о себе и своем окружении, а еще пытается стать пророком. Пусть мы инквизиторы, да, но до подлости, как его друг Прокуратор, все же далеки. И не равнодушны, как иноземец Пикур, готовый прислуживать хоть черту.
А все-таки жаль, если будут считать изменниками целый синод поголовно. Не заслужили. Белые ведь положили всю сотню до единого, прогрызаясь через нас в Дом. Как удалось до сих пор не потерять сознание — одной Матери известно.
Впрочем, теперь мне все равно. Уйдет Копейник, как до этого уходили другие первые, придет новый, возможно, даже Второй, который так и не выпил яда. Богатенький Скуппи может творить чудеса шелестом дрянных кожурок. Прокуратор стоит сейчас над моим угасающим телом, не решаясь переступить. Выход в ночь сразу за грудой неподвижных и застывших белых, принадлежащих мне. Не хочу произносить последнее проклятие.
Пятница, 17.59. Великий Один из клана черных:
— Прости, Копейник. Мы не смогли его удержать. Он вырвался в узком ходе и улизнул.
— Проклятье, догнать немедленно!
— Погоня уже вернулась ни с чем. Вели нас наказать, — Самаритянин и Титус не отшатнулись в страхе, а продолжали стоять, поникнув. Стебелек цикуты неприкаянно валялся у их ног.
— Но что с Железняком? Его-то не упустили?
— Он заколол себя сам. Мы нашли его тело, нанизанное на пику. Словно гусеница налазил.
— Глупцы. Это же Прокуратор постарался, чтобы не сказал чего лишнего… Ладно, проехали. Попадется как-нибудь. Ступайте.
Какой праздник испортили. До вечера не найду себе места.
Представляете, белая королева сама пожаловала ко мне из далекой Хатки. Невероятная вещь. Ее сестры исправно рожают яйца, а эта сама оседлала саранчу, просто бой-баба. Разговор проходил нелегко, так как она все время норовила перегрызть мой посох. Пришлось бить не числом, а умением, ну, и комплиментами тоже.
Теперь белые дикари нам не страшны. Пока королева плотоядно лакомится в глубоком застенке, можно их не опасаться. Прилл присягнул на верность прямо в своем биваке, за ним последовали остальные. Молодец Пикур. Лихо он провернул это дельце.
Белая матка умна. Она даже воинственна и подмяла под себя грозных генералов. Производит впечатление вполне развитого муравья-мужчины, полного агрессии. Странная уродина, тоже, как и я, бредит мировым господством и прет напролом. Но разве ж под силу бледной императрице сравниться с коварством черных? Она — как оса, вечно голодная, готовая сожрать кого угодно, лишь бы насытить свою утробу. Стоило поманить и пообещать угощение из одомашненных личинок, куда только делась ее величественность? Пускай все считают, что она стоит со мной рука об руку, бледнолицые отныне будут отличными подданными.
Только что закончился званый ужин для высокопоставленных военных. Белый генерал фон Дикин сразу после присяги признался, что он большой охотник до гусеничного молочка, и хитрый Пикур быстро сообразил на стол. Генералы и фельдмаршалы мигом унюхали запах деликатесов, заахали и закряхтели от предвкушения. Они толкались подобно детям, карабкаясь друг на друга, вырывая куски пожирнее. Блистательный Мюрат едва не растоптал своего начальника Прилла, а умничка Эйзенхауэр отхватил парочку усов у Нея. Только маршал Жуков вел себя более-менее прилично, похрустывая вяленой тлей. Этот не сладкоежка, все больше косится на мясное.
Да уж, все белые невероятно прожорливы. Что ж, оно весьма кстати. Нет лучше бойцов, чем изголодавшиеся орды, поверьте. Я уже послал за новыми белесыми самочками, хочу рассадить их в каждом доме и создать новую расу — полосатых муравьев. Пикур, правда, что-то там талдычит о необходимости рыжих подпалин на брюшке, возможно, он и прав. В свирепости рыжих есть прекрасные гены, ни к чему от них понапрасну отказываться. Теперь чужеземец Великий Второй, ему и карты в руки. Тренируйся с милашками.
Какое замечательное будущее впереди! Победоносное шествие нескончаемых колонн, бело-черно-красные стяги над башнями зеленых муравьев, гнездами серых, висячими садами фиолетовых. У меня аж дух захватывает, как только представлю грядущее величие. А мои любимые гордые львы будут всегда окружать трон, составляя его незыблемость. Этих так просто не отведешь в сторону, чтобы разделаться с хозяином. Помните тех глупых верзил, которыми я окружил себя, памятуя об опасности? Прокуратор знал, чем отвлечь самодовольную стражу, уповая на сильный прогорклый запах. Отныне ошибок не будет. А этих я повешу на обструганных сучках возле каждых из шестнадцати ворот. Начало положено.
Хорошо, что Вселенная оказалась бесконечна. И я буду бесконечно владеть ею, распространяя свою империю все дальше и дальше. Какая разница, как она устроена, если она твоя, правда?
Пятница, 22.00. Откровение Белой Мамородицы, и не только:
“Покажите, как там, в темной стороне, корчатся от холода термиты, и дайте мне всплакнуть об их горькой судьбе. Что на западе, что на востоке, что на юге или севере — везде хочу взглянуть на вселенские казни. И заплакать, как следует, над гордецами, чтобы им стало полегче. Особенно, над теми, кто не верил в меня…”
Новый Первый Святой, то бишь я (заместо Сандранапала), отбросил текст, написанный на высохшем стручке гороха. Явно это пасквиль, написанный задолго до саги о муравьеде. Он никоим образом не подходил под каноны. Я обнаружил его в походной библиотеке белой королевы, которую Франк без труда реквизировал. Более опасного письма нет даже в ворохе листвы, принесенной от Анофелеса Александрийского. Придется изъять данный текст и забыть о нем навсегда. Жалко, я очень боюсь огня, и еретический свиток не смогу уничтожить бесследно. Огонь сжирает не только строки, но и отдернутые лапки, он очень мстителен. Давно заметил, что пламя состоит в далеком родстве с литературными изысками авторов, считающих себя родоначальниками веры (обратите внимание — из всех жанров преобладают триллеры). Возможно, поэтому горение старается выжечь любого, кто приближается к тлеющей линии. Бросается подобно каракурту на тебя, без тени надежды.
Впрочем, Мамородица (или тот, кто написал очередную ересь от женского имени) недалек от истины. Сейчас начнет темнеть в империи по-настоящему. Копейник не остановится, пока не раздавит всех несогласных с новой религиозной доктриной. Вселенские казни, говоришь, Мамородица? Что же, их будет более чем предостаточно, первые уже висят.
Стоп! Я обмолвился совершенно некстати, потрясенный чистотой химического слога древнего автора. Мамородица не имеет права ни на малейшую долю истины. Вообще, Первому Святому не пристало подвергать ревизии утвержденные синодом догмы. Пусть Пикколо Франк расправляется со всеми неугодными, я буду его только приветствовать. Главное, самому не попасть под молох, пока Скупперфильд не соберет мне гвардию.
Это нелегко. Катится череда откушенных и обездушенных голов, а Пикур благословляет их с высоты муравейника. Ему не впервой проповедовать обезличенное воинство и заодно отрицать существование загробного. Потерпим чуток, никто из “великих” не вечен.
Придет очередь любого, даже самого развеликого из них, перечеркнутого соблазнительной мыслью. Пусть пока Франк делает свое черное дело и делает хорошо, пусть сколачивает многонациональное государство. Черный или рыжий, рыжеватый или белый, синий или зеленый — всех под один замах. Верьте в единого, поклоняйтесь живому богу, как вам повелевает нынешний властитель дум. Инквизиция постепенно приберет к рукам любого, а уж с синодом, обладающим собственными фалангами, так просто не справиться.
Но пока это мечты. Строго следую предписаниям Великого Один, по-прежнему изображаю из себя сюзерена. Работы невпроворот. Конечно, проходит не все гладко. Постоянно кто-то трепыхается под ногами у Копейника, не приняв его за Спасителя, и отдает богу душу. Я уж сбился со счету, мы просто оттаскиваем обезглавленные тельца, а из их окончаний слагаем устрашающую пирамиду. Верещащий апофеоз из черепов, с педагогическим уклоном. Ничего, ничего, подумаешь, переворошим сто миллионов термитов, да хоть миллиард. А не термитов, так и бог с ними — принесем в жертву кого угодно ради истинной веры, не поперхнемся. Аминь.
Пора осенять знамением подогнанную копьями паству. Возьмемся за руки, друзья и братья, покрестим всех подряд.
Суббота, 18.11. Великий Один из клана черных:
А может быть, все-таки напрасны все наши потуги? Невообразимая слабость иногда набрасывается в самый разгар событий, требующих сверхконцентрации. Исподтишка.
Нас растоптали в одно мгновение — по мановению волшебной палочки. Каучуковые повели себя так, как будто они — настоящие упыри. Разворошили муравейник, вооружившись большими палками, без каких-либо зазрений.
Болтают всякое теперь. То ли Титус опрокинул стеклянный флакон, отчего вылилось озеро сладкого сиропа, и это разозлило праздных верзил, то ли Прокуратор, бежав от моего гнева, забрался в корзину и защищался там до конца. Конечно, за отнимаемую горсть карамели каждый станет почище зверя. Как за кусочек сахара. Хотя некоторые утверждают, что в том флаконе был вовсе не сладкий раствор, а наоборот, очень горькая, легко воспламеняющаяся жидкость. Но как бы там ни было, мои гвардейцы дрались, как львы, умирая с улыбкой на устах. Я сам забрался кому-то под воротник и жалил, жалил, сколько было яда. Почему не раздавили сразу — остается только догадываться. Провидение, не иначе. Безмозглые каучуковые животные. А может, им неизвестно, что я обожествлен? Вот бестолочи.
Меня нашли под опавшим листом, почти расчлененного и оглушенного. Муравейник догорал, распространяя жуткий смрад. Эти варвары облили его какой-то вонючей гадостью, тут же загоревшейся. Мне даже показалось, что это сами каучуковые призвали на нас огонь, что невероятно. Не успел отследить до конца, как страшный удар настиг меня в это самое время. А потом что-то рифленое и каблукастое долго прохаживалось по тому месту, где я упал.
“Спецветераны” Железняка погибли почти все, он сам бы был ими горд, кабы ни преждевременная гордыня. Но не о нем сейчас речь. Крысобой умудрился подпалить одного из нелюдей, опрокинув на подмоченные нижние конечности верхушку города. Я видел, как он следом накинулся на другого, что танцевал подле подожженного им мальца. Видел, как его поймали и долго растирали ладонями, как будто еще муравей мог причинить боль. А тысячи Крысобоя шли и шли приступом с ветки сирени, прощаясь на лету. Нет больше лучших воинов в мире! Да и нет больше ничего…
Эту битву я проиграл. Враг пришел оттуда, откуда никто не ожидал. Каучуковые на первый взгляд непобедимы, но это мы еще посмотрим! Муравьям не впервой впериваться смерти в лицо. Боже мой, как болит расплющенное брюшко! Кто-то плачет рядом, скрывая слезы. Это Титус. Он не должен уметь плакать, уймите его.
Никому не позволю ныть, даже самому себе. На то и война, чтобы всем страдать. Ее создала природа, дабы возвеличивать героев, а среди них найти своего кумира. Я сделаю их счастливыми, если выкарабкаюсь, конечно. Мне нельзя умирать, ведь столько дел недоделано. Не покорен мир, надо отстраивать Дом, подавлять мятежи, растить новые поколения, выдумывать свежие открытия.
Высоко-высоко вверху колеблет размашистыми крыльями Великолепный Экселенц. Он полупьяно смеется над нами с неприступного неба, как и его предшественник. Ах ты, павлиний глаз, найдется и на тебя шило в задницу у каучуковых.
С этими невзрачными мыслями я умер.
Эпилог. Вечность, между небом и землей:
Вы когда-нибудь читали Тацита? А ведь он, побыв на государственной службе, набрался опыта и всерьез занялся историографией. Устал от бесконечных войн и тоже задумался об их скрытой причине. И то, что было дальше, можете узнать у него, перечитывая фолианты. Поэтому пересказывать сейчас — что воду в ступе толочь. А мои переживания, кому они нужны? Как и мысли, что осеняют на миг. Результат всегда слишком далек от желаемого.
С тех пор минуло много времени, а я гляжу на них сверху и не могу ничем помочь. И еще больше впереди. Мир всегда оказывался сложнее, чем система, которую я ему выстраивал каждый раз. Не подгоняется жизнь под готовые формулы, а тем более смерть. Больше у меня нет уравнений, объясняющих всех и вся. Интегралы только на первый взгляд непогрешимы, а на самом деле выцветают под лучами солнца. И желтеют страницы осенью.
Но это уже история.
Пикколо Копейник Франк.