Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 10, 2007
Скучай, скучай, водица ледяная по реченьке, текущей без забот.
Грек, мой сосед, гармонии не зная, по вечерам анисовую пьет.
Владелец странной лавки по дороге в аптеку, для кого содержит он
свой пантеон? Кому сегодня боги (читай: Арахна, Марсий, Актеон)
нужны? Как хлипки эти малолетки, как трогательна эта нагота!
Не мрамор, нет, старательные слепки, в телесный цвет раскрашены… И та
охотница, которая бежала сквозь лес ореховый, оленям бедным вслед,
и тот, хромой друг жаркого металла, и те, кого в природе больше нет —
малы, что запонки, и как младенцы, зябки, — в краях, где крот базальта
не грызет,
лишь гипсовый Гадес в собачьей шапке, смеясь, вдыхает царственный азот.
* * *
И забывчив я стал, и не слишком толков,
только помню: не плачь, не жалей,
пронеси поскорее хмельных облаков
над печальной отчизной моей,
и поставь мне вина голубого на стол,
чтобы я, от судьбы вдалеке,
в воскресенье проснулся под южным крестом
в невеликом одном городке,
дожидался рассвета, и вскрикивал: “Вон
первый луч!” Чтобы плыл вместо слов
угловатый, седеющий перезвон
католических колоколов.
Разве даром небесный меня казначей
на булыжную площадь зовет
перед храмом, где нищий, лишенный очей,
малоросскую песню поет?
* * *
Ю.К.
…что же встретится мне в переулках сухих, допотопных?
То ли скрученный лист, недоправленный мой черновик,
то ли друг-истопник, сочиняющий свой пятистопник,
нечто вроде “я памятник так себе и не воздвиг”?
Что услышится мне? Вероятно, эолова арфа
(как напыщенно! Попросту — мартовский ветер в щелях
деревянных заборов насвистывает от азарта
и свободы). И Молоха перебивает Аллах —
в четверть голоса. Давнее время. Еще им
не скликать свои рати, твердя: “стала жизнь веселей”,
и суля беспроцентный заем безымянным героям
электронных торгов, гор чеченских, ливанских полей…
Хорошо. Обветшалым мехам не поможет заплатка,
да и рожь на булыжнике не прорастает. Итак:
декаденты мои, как вам было печально и сладко
до войны! Как сквозь благоуханный табак
рассуждалось о вечном, о царстве Любви и Софии!
Не смешно. Я ведь тоже успел позабыть, идиот,
что чернеют весною снега, что на каждой стихии
человек — сами знаете, кто, и куда, ослепленный, бредет.
* * *
Устал, и сердце меньше мечется. Еще и крокус не пророс,
еще морковным соком лечится весенний авитаминоз,
но стоит в предрассветной панике вообразить грядущий год,
где дудка квантовой механики над белокаменной плывет —
легко работать на свободе ей, охватывая наугад
опустошающей мелодией кинотеатр и детский сад,
игорный дом, и дом терпимости, музей, таверну и собор —
знать, наступило время вымести отживший мир, постылый сор —
и жалко, жалко той скамеечки с подстеленной газетой “Труд”,
где мы, целуясь неумеючи, печалились, что не берут
ни в космонавты, ни в поэты нас, и, обнимаясь без затей,
играли в мартовскую преданность нехитрой юности своей —
пальто на вате, щука в заводи, льняная ткань, простейший крой —
лишь позабытый звездоплаватель кружит над темною землей.