Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 1, 2007
Облака преследуют друг друга
В Западно-Сибирском поднебесье,
Осенью пропитана округа,
Все стремятся выпить грамм по двести.
Девушки в рекламной униформе
Всем “Парламент” дарят на халяву,
Дуры рассуждают о реформе
И упорно курят только “Яву”,
Самолета бронзовая птица
Возле солнца тусклого кружится,
Господин, похожий на бразильца,
Отдохнуть на лавочку ложится,
Длится день, раскручивая вечность,
Ускоряя всяческую участь,
Укрощая гордость и беспечность,
Наглость и надежду на везучесть.
Длится день — струится кинопленка,
И среди пиров и чаепитий
Каждого вчерашнего ребенка
Превращает в хронику событий.
ДЕД
Тлеет сухой колосок
В декоративном кувшине,
Смотрит старушка в глазок,
Едет ли дед на машине.
Дед не истратил бензин
И не поехал на “красный”,
Просто он хочет один
Праздновать вечер напрасный,
Видеть, как падает свет,
Снег заключая в объятья…
Дед вынимает кисет,
Сшитый из старого платья…
Инеем скованный сад
Тянет блестящие лапки,
Дед закурил самосад
И отдыхает на лавке,
Выпил стаканчик вина,
Доброе вспомнил и злое.
Дома старушка одна
Все поливает алоэ.
* * *
Грохот подземного транспорта,
Чокнутый дребезг буфета…
Я существую без паспорта
И улечу без билета.
Я не даю показания
Даже родному народу,
Я нахожусь без сознания,
Но понимаю природу…
* * *
Я тень, которая упала
Случайно справа от стола.
У императора — у Павла
Я, может, женщиной была.
В громоздком неудобном платье,
Смеясь, ходила по дворцам,
Топтала царские палаты
И даже нравилась юнцам,
Я тень, которая метнулась
По недокрашенной стене,
Твои глаза, твоя сутулость
Предназначаются не мне.
Я просто тень без всякой плоти,
Я завершаю чей-то круг,
И скоро свет дневной проглотит
Мой профиль и рисунок рук…
И падая в узор растений,
На мостовые, в пропасть дня,
Реальные земные тени
Легко забудут про меня.
* * *
Полнолунье любить не умею,
Юный месяц любить не могу,
От сияния солнца немею,
А от радуги просто бегу.
Называйте меня полоумной
И друзья, и дурные врачи,
Все равно не люблю полнолунье,
А люблю колыханье свечи,
Запах серы от спички сгоревшей,
Прелый запах паленой листвы
И атласный торшер устаревший,
Но потерянный где-то, увы.
А еще я люблю светофоры,
Фар глаза и огонь маяка,
И блестящие ясные взоры
Дорогого, как жизнь, мужика…
Ненавижу закаты, рассветы,
Обожаю фонарь вдалеке
И слепой огонек сигареты
В непокорной и сильной руке.
* * *
В железной банке из-под кофе
Мои завяли папиросы.
Все чудеса ведут к Голгофе,
А все дороги под откосы.
Дрожат метлы моей ресницы,
Сверкает зеркала осколок,
На золотистой колеснице
Умчался мстительный астролог,
Бычки “Максима” в винегрете,
Кроссвордов дикие забавы,
Ушли играть с чужими дети,
И разбрелись мои собаки.
Остановились все машины,
Сигналят, чтобы выходила,
И я спускаюсь к ним с вершины
И нахожу, кто мой водила,
Мы улетаем в те же дали,
В которых было так приятно,
Но эта тачка без педали
Не принесет меня обратно.
* * *
Когда тебя еще не измеряют
И ты сама не знаешь рост и вес,
Тогда тебя еще никто не знает
На ярмарке невест.
Норд-вест. Восточно-северные лица.
Снежинок прогрессивные ветра,
Ты продаешься, матушка-столица,
Кому дала?
Кровавые закаты и рассветы,
А зори в телевизорах тихи…
Расценки у старух на первоцветы,
И стопка денег падает в стихи.
Вот, например, какая-нибудь “Штука”
Внутри непрезентабельной толпы,
Когда со стен слетает штукатурка
С тобой срастись, ботиночная пыль.
Когда один другому хочет лиха,
Зато в улыбке рожа расползлась,
Но отчего-то делается тихо.
А в сковородке жарится карась.
Ура! Ура! Пусть мелкая победа,
Хотя б одна, да все же осенит,
Обережет от тягостного бреда,
Поморщившись на солнечный зенит.
* * *
Собака с крыльями Пегаса
Тюльпаны с клумбы пожирала,
Шестирублевой дозой кваса
Плеснул ямщик в лицо жандарма,
Крестьянин с зеброю седою
Гуляли медленно по пашне,
Рейхстаг рубиновой звездою
Маячил Эйфелевой башне.
Дышала бешено Джульетта,
Швыряла в озеро печенье,
Экран торжественного лета
Не отвечал на подключенье.
Как сахар, таяла программа,
Сидел реланиум в кармане.
“Уйди!” — сказала мне реклама.
“Умри!” — сказала я рекламе.
Она ответила: “Оставьте,
Оставьте мне хотя бы голос”,
Друзья сидели на асфальте
И переписывали глобус.
А все влюбленные созданья
Ушли толпой в густой орешник.
Печальный грешник ел черешню,
Молясь на сумерки сознанья.
* * *
Наместники зари,
Кудрявые шпионы —
Веселые и злые Купидоны,
Вас сколько ни зови,
Вы прячетесь в пионы,
Или толпой ныряете в затоны.
Ни ваших сладких стрел,
Ни ваших дерзких глаз
Сегодня не видать
В окрестностях рассветных,
Весь остров постарел,
На нет сошел соблазн,
Остались только призраки на ветках.
А сторож средних лет
Все нюхает табак
И охраняет берег от туристов,
Которых тоже нет,
Они ушли в кабак,
И даже юных нет натуралистов,
И лишь один из вас,
Отчаянный Амур,
На облаке приветствующий солнце,
Не слышит пошлый вальс,
Не чувствует гламур,
Не хочет грубой правды
И спасется.
* * *
Природа не успокоила,
Зато успокоила блажь:
Вишневое затхлое пойло,
Дешевый кураж,
Желание кинуть будильником
В чужую свечу
И долго служить холодильником
Для свежести чувств.
Снимается комикс про витязя,
Как сердце, стоит циферблат,
Огромная бабка-провинция
Считает цыплят.
Они разбегаются в стороны,
Игрушечный слышится писк.
Какие-то листья оторваны,
Все прочие просятся вниз.
Там осень стоит многотонная —
Великого прошлого даль.
И платье на вечности темное,
И солнце горит, как Версаль.