Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2006
В течение почти 150 лет (1704-1853) Нерчинские заводы поставляли в царскую казну драгоценный металл и тем самым внесли значительный вклад в развитие отечественной экономики, в укрепление мощи России.
Однажды на охоте в долине реки Аргуни (предположительно, вблизи горы Култучной) ясачные тунгусы братья Аранжа и Мани нашли странные камни. Горный чиновник начала XVIII века В. де Генин сообщал, что охотники сочли, “что те куски не простые вещи для того, что на них был глянс или сияние, и того ради некоторые куски взяли они с собою”. Через некоторое время тайша Дайкон узнал об их находке и забрал “каменья”. В 1676 году братья пришли к нерчинскому приказчику Павлу Шульгину и поведали ему о месторождении серебра в горе Култук, что в 12 верстах от Аргуни. Дабы проверить радостную весть, Шульгин отправил туда сына боярского Василия Милованова, а затем и рудознатца Филиппа Свешникова. В Нерчинск они вернулись с образцами руд.
В деловой переписке того времени есть подробная информация об экспедиции Филиппа Свешникова: “Доезжали де они до одной речки, что называют Мунгальские люди и тунгусы Тузячею и Мунгачею речками и осмотрели де на той речке старых многих плавилен с двадцать и больше, а копана знать из горы и плавлена руда, а какая де руда и какие люди на том месте жили, того де они поведать не могли”…
После возвращения рудознатцев нерчинский мастер Козьма Новгородцев провел первые, не совсем удачные, опыты по выплавке серебра. Ему только удалось доказать, что привезенные руды содержат свинец и олово. Зато в Москве рудоплавный мастер Яков Галкин получил из даурского сырья несколько золотников благородного металла. В 1687 году в Нерчинске при новом воеводе Иване Власове служивший в дипломатической миссии Головина рудоплав Лаврентий Нейтор отделил, наконец, от свинца и других примесей чистое серебро!
В 1689 году по царскому указу на речке Мунгача, недалеко от горы Култучной началось строительство Аргунского сереброплавильного завода, названного позднее Нерчинским. Вероятно, тогда или чуть позже на вершине Култука был установлен крест. С тех пор гора носит название Крестовой.
В 1700 году сюда прибыл опытный рудоплавных дел мастер грек Александр Левандиан. Возле старых горных выработок он заложил новую штольню, откуда извлек 20 пудов руды. Но за 25 копеек в день при скудном снабжении припасами, никто не хотел гнуть спину в левандиановской штольне и привозить уголь, необходимый для действия построенных недавно плавилен. Через два года воеводы Юрий Богданович и Алексей Юрьевич Бибиковы получили царский наказ: “…по хлебу и по работникам смотря о том с греком Александром посоветовав те заводы серебряные заводить и руду плавить”. Исполнить государеву волю они не смогли.
Начатое дело завершил стольник Петр Саввич Мусин-Пушкин. В 1704 году он вместе с Левандианом выехал на речку Серебрянку (Мунгачу). Рабочие под их руководством продолжили строительство завода, официальное открытие коего состоялось в сентябре того же года.
Долгое время завод оставался единственным в России. Сначала действовал посезонно, с апреля по октябрь, но вскоре перешел на круглогодичную работу. В течение XVIII века он превратился в административный, хозяйственный, культурный центр императорской вотчины — Нерчинского горного округа.
Три века спустя
Весной 2003 года по всей Читинской области полыхали пожары. Огонь промчался и по территории бывшего нерчинско-заводского аэродрома. Вся трава выгорела, и на поверхности земли, близ Тузячи (Грязнушки) стали заметны остатки фундаментов.
Ребятам из археологического кружка Р.Г. Федотова посчастливилось найти тут множество артефактов — два кремнивых отщепа, бытовую утварь XVIII — XIX веков. Но наиболее интересной оказалась расколотая надвое каменная трапециевидная пластина длиной чуть более четырех сантиметров. Все ее края ровные, почти без изъянов. На одной из поверхностей на расстоянии шести миллиметров друг от друга процарапаны тонкие, идеально прямые наклонные линии. На противоположной поверхности таким же образом нанесена сетка из квадратов, каждая из сторон которых равна восьми миллиметрам. Подобные разметки встречаются на чертежных приборах, скажем, на масштабной линейке. Поразительно, что края точного инструмента для черчения подправлены ретушью — способом обработки камня, изобретенном еще в доисторические времена!
Возможно, линейку сделали тунгусы по заказу русских мастеров, работавших на заводе в начале XVIII века. Изделие было многофункциональным. При его помощи не только проводили ровные и четкие линии, измеряли длину, но и проверяли качество выплавляемой продукции. Если капелька расплавленного металла растекалась по клеточкам, он признавался “хорошим”. В противном случае сырье считалось некачественным, содержащим посторонние примеси.
Находки вещей двухвековой давности подтверждают, что на берегу Тузячи стояли постройки, где работали и жили рудоплавных дел мастера. В ближайшем будущем планируется провести раскопки руин старого завода. Их результаты позволят узнать много нового о жизни простых тружеников и руководства “Аргунского серебряного и железного промысла”.
Господин коллежский советник
На посту начальника Нерчинских заводов побывало множество замечательных людей. Без сомнения, это были неординарные, талантливые руководители, преданно служившие России. Среди них особенно ярко выделяется фигура коллежского советника Егора Егоровича Барбот де Марни — одного из самых противоречивых и загадочных деятелей в истории горного промысла Даурии. Историки до сих пор не могут определенно сказать, кем он был: жестоким эксплуататором, обрекавшим на гибель в рудниках сотни крестьян и каторжников или умелым организатором, при котором создавались научные учреждения, открывались новые промыслы, велось активное строительство. Сведений о нем крайне мало.
Он родился 1743 году в семье французского дворянина. В формулярных списках горнозаводских офицеров за 80-е годы XVIII столетия можно найти запись: “Горный советник Барбот де Марни французской нации из шляхетства (дворянства — прим. авт.) лютеранского закона”. В графе “Чем в службу вступил и куда, какими чинами и когда происходил, в каких должностях был” перечислены только даты и звания: “1751-го декабря, а чинами происходил капралом, подпрапорщиком, сержантом в 1752 году, а которых месяцев и числах не упомнит, 1755 апреля 25-го прапорщиком, 1762 октября 1-го поручиком, 1767 марта 12-го переименован в сухопутный шляхетской корпус подпоручиком. 1769 июля 1-го капитаном, 1774 августа 22-го секунд-майором, в 1783 году надворным советником, в 1787 году горным советником и Нерчинской горной экспедиции первым членом”.
О карьере его сослуживцев сообщается гораздо больше подробностей. Отчасти поэтому остается пока непонятным, как французский дворянин оказался в краю ссылки и каторги. Впрочем, тогда было принято приглашать на военные и государственные должности иностранцев.
Более детальные сведения имеются в деловой документации — протоколах, рапортах, письмах. Так, из протокола заседания канцелярии Нерчинского горного начальства от 28 сентября 1776 года удалось узнать, что начальник заводов Василий Нарышкин многие дела, указы, постановления из вышестоящих инстанций откладывал в “долгий ящик” и даже не рапортовал об их получении. После его отъезда в Санкт-Петербург правление заводами было возложено на секунд-майора Барбот де Марни, осматривавшего ранее горные промыслы. Знания и опыт, приобретенные таким образом, пригодились ему чуть позже.
В 1787 году Екатерина II подписала указ о передаче Нерчинских заводов в ведомство Кабинета Ее Императорского Величества и повелела “…правление тех заводов поручить временно Нерчинской горной экспедиции прибавя по недостатку в ней человек к заседанию из заводских штаб-офицеров находящегося ныне в той экспедиции горного советника Барбота де Марни”.
В апреле того же года им был написан доклад о состоянии горнозаводского дела в крае. “Главнейший недостаток в заводах есть рудной, — указывалось в нем, — да и все нерчинские рудокопи своим углублением и убожеством делаются ежечасно добычею убогих руд… на будущие времена безнадежнее”. Чуть ниже предлагалось заняться поиском новых месторождений, привлечь к этому вольный люд. С тех пор “вольные приискатели” в случае успеха могли рассчитывать на щедрое вознаграждение и поддержку горного начальства.
Кроме того, в докладе отмечалась необходимость сохранить леса возле Нерчинского Завода, построить мост через реку Борзю на пути из Кличкинского рудника до Кутомарского завода, наряду с трудом приписных крестьян использовать труд наемных рабочих, организовать добычу цветных камней.
В 1788 году императрица назначила Барбот де Марни начальником заводов. Егору Егоровичу было определено жалованье — 1800 рублей в год. Кабинет Ее Величества потребовал от него для решения хозяйственных и других вопросов создать коллегиальный орган — Горный совет, “составя оный из членов горной экспедиции, правителей частных заводов и главных смотрителей за рудниками”. Первое заседание совета планировалось посвятить преобразованию сереброплавильных печей.
В первый год своего правления новый начальник предпринял попытку к созданию музея, поручив прибывшему в Нерчинский Завод маркшейдеру Рычкову “устроение минерального здесь казенного кабинета”. Скупые упоминания о начале формирования данного заведения встречаются в документах за 1787 год.
Будучи большим любителем минералогии, Барбот де Марни собрал внушительную коллекцию, где было более 2000 экспонатов, привезенных из разных уголков Сибири. Не исключено, что значительная часть собрания была прислана знаменитым путешественником-естествоиспытателем Эриком Густавовичем Лаксманом. Такое предположение подтверждает следующее письмо, хранящееся в Государственном архиве Читинской области.
“Милостивый государь мой Кирилл Густавович!
Заводя в Нерчинском Заводе казенной кабинет ископаемых, имел я чувствительное удовольствие видеть его обогащенным вашими присылками украшавшими лучшие наши обретении. Желание ваше быть здесь служащим, полезным; ободрило меня послать в Иркутск двух горосечцов с сею покорною к вам просьбою что б вы их наставили к добыче разных дико-каменных пород и всего того что может уполнить здешнее казенное собрание. Сии отправляющиеся суть Никифор Ушаков Иван Торболов…
21 апреля 1793 г”.
Подписи под небрежно написанным, неразборчивым текстом нет. Возможно, это черновик. Вопрос об авторстве оного поможет прояснить рапорт на имя Барбот де Марни от главнокомандующего рудниками Колегова: “По повелению вашего высокоблагородия к приисканию камней способных двух рудокопщиков с предписанными инструментами я назначил Никифора Ушакова и Ивана Торболова…” Вслед за ними начальник заводов командировал к Лаксману троих рядовых Нерчинского батальона. Делегация вернулась только в 1796 году.
В 1790 году Барбот де Марни приказал построить возле квартиры иноземца Труппеля, присланного императорским Кабинетом, химическую лабораторию. Пополнение нового учреждения необходимыми припасами и реактивами происходило довольно быстро. Правда, господин Труппель не знал русского языка, что создавало немало проблем. Администрация очень настороженно относилась к нему и опасалась за сохранность дорогостоящих приборов и реагентов.
Появление минералогического кабинета и лаборатории придавало Нерчинскому Заводу статус научного центра Забайкалья. К тому времени здесь уже работали аптека и госпиталь. Тем не менее, Егору Егоровичу хотелось продолжить обустройство селения. Его стремление к порядку выражалось, порою, в курьезных, и даже необычных распоряжениях. Например, в 1789 году он, уезжая осматривать строящийся Петровский Завод, своему заместителю гитенфервалтеру Томилову оставил наставление, один из пунктов которого был посвящен… собакам. Четвероногие друзья вызывали раздражение у первого чиновника Нерчинских заводов. “Великое множество живущими в здешнем заводе людьми держимых сабак по моему мнению служат только к тому, что в зделать дневные проходы по улицам опасными и чтоб воздух в жительстве обременить заразительным смрадом — писал недовольный начальник, — наступит скоро время когда изтечение сабак человекам и скотам опасно будет а по сему и приказано от меня во всех домах объявить чтоб дворные сабаки буде хозяева их не хотят видеть убитыми, таковых держали на привезах. С 15 июня благочиние иметь вытребовать от здешней заводской конторы двух каторжников им поручить всех по улице на поле считающихся дворных сабак дубинами убить и положить у хозяина ее на двор, дабы он за не послушание должен был таковую из завода в отдаленное место вывесть, а вас милостивого государя моего прошу о исполнении сего в свое время подтвердить и уже ныне о таковом же исполнении во все заводские и горную конторы знать дать”.
Неимоверное количество собак на улицах было не единственной проблемой, беспокоившей руководство Нерчинского горного округа. Повсюду свирепствовали болезни, люди страдали от нехватки продовольствия и голода. Рабочие не хотели и не могли трудиться в невыносимых условиях. Некоторые притворялись больными. Всех, жаловавшихся на здоровье, освидетельствовали в госпитале. Того, кто оказывался здоровым, отправляли на работы в праздничные дни.
Ежегодно с заводов и рудников бежали каторжники и приписные крестьяне. С беглецами Барбот де Марни обходился очень жестоко. В то время, когда Франция, родина его предков, была охвачена революционными идеями свободы, равенства, братства, он предписывал подчиненным “сечь нещадно” розгами и плетьми человека, совершившего побег. То же наказание полагалось за укрывательство беглых, за воровство. Не менее суровая кара ожидала пьяниц, нарушителей дисциплины, в независимости от того, какую должность они занимали. К престарелым и искалеченным рудокопам начальник относился снисходительно: освобождал их от выполнения обязанностей, назначал жалование и выдачу провианта, иных мог ненадолго отпустить за приработком. Все это происходило во время строительства Петровского (1789 год) и Талманского (1792 год) заводов, приковывавших пристальное внимание местного руководства и царской казны.
Подобные факты позволяют представить образ решительного, властного горного офицера, организатора, увлеченного наукой и не терпящего беспорядков. Его взгляды, действия, проекты соответствовали духу эпохи. Вспомним, Екатерина Великая любила французскую литературу, поощряла ученых, но любое проявление протеста против существующих порядков, будь то самовольный уход крестьян от барина или бунт, вроде пугачевского, не терпела и стремилась пресечь в корне. Иначе говоря, самодержавная правительница и выходец из далекой Франции, управлявший заводами, имели много общего. Примечательно и то, что умерли они в один год (1796), оставив потомкам богатое наследие, в котором еще предстоит разобраться.
Степан Петрович Татаринов
Его судьба теснейшим образом связана с Нерчинскими сереброплавильными заводами.
Дворянин по происхождению, он провел годы юности в петербургском Горном училище (позднее — Горный Кадетский Корпус) — первом в мире высшем техническом учебном заведении. Закончив учебу в 1800 году, был направлен на Урал “для смотрения над партикулярными (частными — А. М.) гг. Баташевых железными заводами и к ним рудниками”. Позже работал на Кувшинском и Серебрянском заводах.
5 июня 1805 года молодого, подающего надежды специалиста, отправили за границу “для усовершенствования в горных науках и для обозрения производств горного и заводского”. Татаринов вернулся в Россию через три года. В 1821 году получил назначение на должность начальника Златоустовских заводов и директора оружейной фабрики. 9 февраля 1824 года “Высочайше награжден орденом Св. Владимира 4 ст. за отлично-усердную и ревностную службу”, а в сентябре того же года — “За найденный порядок и устройство, замеченные Государем-Императором при осмотре Златоустовской оружейной фабрики, пожалован орденом Св. Анны 2 ст.”.
В конце сентября 1827 года Департамент горных и соляных дел командировал Татаринова в распоряжение генерал-губернатора Восточной Сибири Лавинского, проводившего ревизию Нерчинского горного округа. Они осмотрели забайкальские рудники, определили границы заводских владений.
Начальник Нерчинских заводов Т.С. Бурнашев, отстраненный от должности на время деятельности ревизионной комиссии, а также исполняющий его обязанности Фриш, подали в отставку, ссылаясь на плохое состояние здоровья. Их место должен был занять человек столь же достойный, опытный, преданный царю и Отечеству. Кандидатура Татаринова отвечала всем этим требованиям. Так 28 октября 1829 года императорский Кабинет возложил на него управление Нерчинскими заводами.
Новый начальник проявлял заботу о лазаретах, госпиталях и тюрьмах, следил за порядком во всех подведомственных заведениях. Лучшее подтверждение тому — деловая переписка горного правления. Вот, например, приказ Татаринова Нерчинской заводской конторе от 4 февраля 1835 года: “Заметя по многим тюрьмам и казармам нечистоту, отвратительный воздух и неисправность или неровность полов и нар, я всегда подтверждал о исправлении всего того к сохранению здоровья людей и, в подтверждение сего, еще сим поставляю в строгую обязанность г. командующих, с тем, что если впредь таковые замеченные мною безпорядки еще окажутся, то будут строго взысканы с виновных и упустителей”. Он запрещал без веских причин наказывать ссыльнокаторжных, рекомендовал надзирателям “с рабочими обходится ласково, вразумлять их, удерживаться неприличного и воспрещенного, поощрять к работам, доброй жизни и трудолюбию”.
При нем в Нерчинском Заводе была построена метеостанция, переоборудована лаборатория, значительно пополнены коллекции минералогического кабинета, введены трейбофены для разделения серебра. Под его началом служили неординарные, творческие люди: первый поэт Сибири Ф.И. Бальдауф, исследователь соляного озера Горбунка А.X. Фон-Фитингоф, заведующий химической лабораторией и геофизической обсерваторией Е.Б. Пранг, члены Нерчинской горной экспедиции
Е.Г. Чебаевский и П.М. Черниговиев.
В 1840 году министр финансов граф Е. Ф. Канкрин отправил Татаринову письмо следующего содержания:
“Милостивый Государь Степан Петрович!
Во внимание к долголетней, отлично-усердной службе Вашей и замеченных в последнее время улучшений по Нерчинским заводам, я входил с докладом к Государю-Императору, о награде Вас чином генерал-майора на что Его Величеству в 27 день сего декабря благоугодно было изъявить свое согласие и вместе с тем повелеть назначить вас Главным начальником Алтайских заводов и Томским гражданским губернатором, и на место Ваше Горным начальником Нерчинских заводов определить служащего на Алтае подполковника Родственного.
О таковой Высочайшей воле уведомляя Ваше Превосходительство, предлагаю Вам, по прибытии в Нерчинск подполковника Родственного, ускорить по возможности здачу ему Нерчинских Заводов и потом немедленно отправляться на Алтай для принятия Высочайше вверенных Вам должностей, от генерал-майора Бегера, который будет ожидать прибытия Вашего”.
На новое место службы Татаринов прибыл в июне 1841 года. На Алтае им были изобретены “черпальные горны” — разливочные установки для отливки мелких вещей из чугуна, внедрены новейшие достижения отечественной и зарубежной техники.
Сослуживцы говорили о нем как о трудолюбивом, строгом и справедливом человеке. За 47 лет он ни разу не брал отпуск, лично следил за всеми заводскими работами, помогал коллегам. В 1847 году Татаринов выехал в Омск, чтобы возглавить совет Главного управления Западной Сибири, но заболел и внезапно скончался.
О том, как Юлий Иванович
в Забайкалье минералы собирал
В мае 1849 года в Нерчинский Завод прибыл выпускник института Корпуса горных инженеров Юлий Иванович Эйхвальд. Родом он был из Курляндской губернии и о Забайкалье знал только по рассказам наставников и книгам. Вряд ли кто мог тогда предположить, что начинающий службу двадцатидвухлетний инженер через 19 лет станет руководить добычей серебра и выплавкой золота, преподавать горное и маркшейдерское искусства в Петербурге, общаться с известнейшими людьми страны.
Примечательно, что его блистательная карьера началась с утомительной работы: исполнения поручений “по технической части”. Потом последовали назначение на должность смотрителя Богачинского золотого промысла и перевод в Усть-Кару в качестве помощника управляющего.
В 1852 году молодого, энергичного специалиста включили в состав особой комиссии по изучению причин упадка сереброплавильной промышленности в крае, возглавляемой замечательным геологом А.Д. Озерским. В начале 1854 года Эйхвальд был командирован за границу “для изучения серебряного производства в горном и заводском отношениях”.
Командировка длилась два года. Кабинет Его Императорского Величества полагал, что опыт других стран в освоении недр, приобретенный таким образом будет применен в Сибири.
Вернувшись на Родину, исследователь получил указание вновь отправляться на службу в Нерчинские Заводы. Согласно инструкции, его занятия должны были состоять:
“1) в тщательном осмотре ныне действующих рудников, как для ознакомления вообще с природою серебряных месторождений, так и для определения по возможности запасов годных для выплавки руд…
2) Внимательном пересмотре прежних дел о разработке оставленных рудников; планов горных их выработок и т. п., что бы по сведениям сим вывести заключение, какие из сих месторождений подают более надежды к выгодному возобновлению сих работ”.
Отвлекать Эйхвальда другими делами “от настоящего его назначения, для которого он приготовлялся по Высочайшей воле” воспрещалось.
Летом 1857 года ученый подробно изучил заброшенные серебросвинцовые рудники Соединенной. Кадаинской, Кличкинской, Алгачинской и Акатуевской дистанций. Им был написан проект по возобновлению добычи полиметаллических руд. Во время разъездов по округу он собрал небольшую минералогическую коллекцию, которую представил начальнику заводов О.А. Дейхману.
Но этим Юлий Иванович не ограничился. Известен документ, где содержится его просьба об использовании фондов минералогической коллекции Нерчинского окружного училища:
“6 февр. 1858
Господину помощнику Горного начальника
Нерчинских Заводов
Горного инженера штабс-капитана Эйхвальда
Рапорт
Известно мне, что при Нерчинском окружном училище находится довольно полное минеральное собрание. Занимаясь по поручению Кабинета Его Императорского Величества исследованием рудных месторождений Нерчинского горного округа, мне не редко встречается находить при разработке рудников и приисков, а равно и в старых отвалах минералы. Имея в виду постепенно составить коллекцию нерчинских минералов, мне необходимо для точного определения их, освежить память в наглядной минералогии, а потому покорнейше прошу Ваше Высокоблагородие, буде не встретится препятствий, дозволить казенную минералогическую коллекцию перенести ко мне, и если нужно получить расписку в принятии и сохранении ея”.
Эта инициатива была одобрена начальством. Эйхвальду выразили благодарность и предоставили все минералы, находившиеся в училище. С 1857 по I860 год он, наряду с выполнением обязанностей чиновника особых поручений при генерал-губернаторе, помощника, а затем и начальника Александровского завода, активно собирал руды, заводские продукты, редкие камни для кабинета Пермских заводов, Парижской консерватории, Горного института, Иркутского и Барнаульского музеев, а также Московского университета. Взамен присылаемых коллекций просил образцы, которых не хватало в Нерчинско-Заводском музее: из Ганноверского музея — окаменелости юрской и меловой формаций, из Иркутска — лазоревый камень и байкалит.
В 1863 году Эйхвальд был назначен начальником Нерчинских заводов. Его деятельность на этом посту, по мнению генерал-губернатора Восточной Сибири генерал-лейтенанта Корсакова, “принесла немалую пользу Кабинету как в отношении серебросвинцового производства, так и в особенности по добыче золота”. Однако преуспевающий руководитель не забывал своего увлечения минералогией, помогал составлять коллекцию великой княгине Ольге Николаевне и кабинетским чиновникам, желавшим видеть “все русские минералы и при том преимущественно в тех видах, которые собственно русским месторождениям свойственны”.
В 1866 году он был избран Советом Горного института профессором горного и маркшейдерского искусств. Императорскому Кабинету пришлось расстаться с опытным администратором, инженером, владеющим несколькими иностранными языками и прекрасно разбирающимся в разных науках. Генерал-губернатор представил его к награждению орденом св. Анны 2-ой степени с императорской короной. По правилам того времени эта награда вручалась сначала без короны. Исключение, сделанное в данном случае, только подтверждало выдающиеся заслуги Эйхвальда перед царем, Отечеством и наукой.
Не осуществленная идея
бригадира Аршеневского
Мы знаем, что в 1689 году возле подножия горы Крестовой началось строительство первого сереброплавильного завода, получившего название Аргунский, а затем переименованного в Нерчинский. Официальное открытие нового предприятия состоялось в 1704 году. Впоследствии вокруг него сформировалось крупное селение, ставшее центром горного округа, занимавшего большую часть современной Читинской области.
Управителем Петром Дамесом в начале XVIII столетия тут была построена первая пробирня. Гораздо позднее возникла химическая лаборатория. В 1760-х годах появились первые в Забайкалье аптека и госпиталь. В этих учреждениях работали лекари, обучавшие молодежь врачеванию, письму, латинскому языку. Таким образом, медицинские заведения выполняли функции школ, подготавливали почву для развития науки и культуры.
Еще одним “культурным гнездом” завода было Нерчинское горное начальство (с 1787 года — Нерчинская горная экспедиция), служащие которого решали не только вопросы, связанные с разведкой и переработкой ископаемого сырья, но и заботились о сельском хозяйстве, образовании, содействовали академическим экспедициям Д.Г. Мессершмидта, Г.Ф. Миллера, П.С. Палласа.
Забайкальцы уважительно величали завод Главным, Большим, Первоначальным. В 1853 году завод был закрыт, но руководство горнорудной промышленностью по-прежнему оставалось в нем до перевода в Читу в начале XX века.
Однако мало кто знает, что местные чиновники, включая заводского начальника, намеревались уехать оттуда еще во времена правления Екатерины II. Но куда?!
В 1774 году бригадир Иона Венидиктович Аршеневский заложил сереброплавильный завод у реки Газимур. Возглавив Нерчинские заводы, он решил продолжить начатое дело. В 1777 году им было составлено доношение Сенату, где подробно описывались недостатки вверенных ему заведений. Так, в пункте третьем данного документа указывалось: “Нерчинский главный завод в плавиленном действии состоит больше 70 лет, он же окружен казенными глубокими рудниками, куда лес на укрепление старых и новых работ беспрерывно употребляется… сие ж место, по составлению в нем главной заводской команды (так называли горное правление — прим. Авт.) подвержено сверх плавиленного завода знатному истреблению дров”.
Начальник хотел остановить Нерчинский завод, чтобы спасти леса Приаргунья от тотального истребления. Несомненно, этот шаг был вынужденным. Для изготовления и обновления рудничной крепи (конструкция, укрепляющая стены в горных выработках) требовался хороший строевой лес. Такового в окрестностях Крестовки давно уже не было.
Зато Газимурские рудники располагались довольно близко к богатейшим лесным угодьям. Кроме того, местность, отведенная для возведения завода на Газимуре, как бы находилась в центре казенного заводского ведомства. Аршеневский считал такое положение очень выгодным. Вот туда-то он и планировал перевести горное начальство.
Но сперва нужно было запустить в эксплуатацию сам завод. Весной 1778 года начальник, как следует из доношения, собирался “на первой случай построить не больше двух плавиленных печей с потребным числом сереброразделительных горнов”. Предполагалось так же, что все механизмы здесь будут приводиться в действие силой воды, а не лошадей, как раньше.
Несомненно, что Аршеневский предложил прогрессивную идею. С тех пор Нерчинские заводы стали оснащаться плотинами, на них применялись вододействующие машины, позволявшие сэкономить средства. Правда, новаторство внедрялось медленно, так как от конной тяги рудознатцы отказываться не спешили.
В августе 1778 года Газимурский завод с двумя печами и одним горном начал работать. Согласно решению горной администрации от 13 февраля, предстояло еще “построить плавиленную фабрику на восемь четырнадцатифутовых печей и четыре горна, к очищению от посторонних материев свинца и к разделению оного на серебро”.
Рядом, на территории будущего поселения, спешно возводились казармы и дома для служащих. Операцией руководил Е.Е. Барбот де Марни. Намечалось и строительство лаборатории, двухэтажного архива, двух школ.
Казалось, ничто не может помешать осуществлению замыслов хозяйственного бригадира. Но в июле 1779 года произошло сильнейшее наводнение на Газимуре. Вода повредила плотину, затопила колесо воздуходувной машины. Выплавлять свинец и серебро без подачи кислорода было невозможно. Казна несла убытки.
В 1780 году, уже после смерти Аршеневского, канцелярия Нерчинского горного начальства признала, что основанный им завод занимал низкое болотистое место, имел ряд недостатков, находившиеся поблизости Ильдиканский и Тайнинский рудники не приносили ожидаемых выгод. В результате было решено приостановить работу завода.
Ввиду сложившихся обстоятельств чиновники высказались за то, чтобы Большой завод продолжал существовать как административный и культурный центр. И тому было две серьезных причины. Во-первых, для его действия еще сохранялись ресурсы. Во-вторых, многие деревни заводского ведомства и промышленные объекты были выстроены очень близко к китайской границе. Так что селение у Крестовки с расквартированными в нем солдатами и офицерами Нерчинского батальона имело важное стратегическое значение. Переводить из него руководство, военные силы, различные учреждения — значило ослабить русское присутствие в Приаргунье.
Тем не менее, в последующие годы предпринимались попытки переместить горную администрацию… Например, в наставлении Кабинета Ее Императорского величества начальнику заводов Е.Е. Барботу де Марни, утвержденном 10 февраля 1788 года, предписывалось “Нерчинский Завод, яко лишенный нужных выгод и устроения на нем водяного действия уничтожить, а главное заводов правление перевести в завод Газимурский”. По вышеназванным причинам и обстоятельствам выполнить этого не удалось. Подобные проекты обсуждались и в начале XIX века, но безрезультатно.
Современным руководителям области не мешало бы задуматься о судьбе Нерчинского Завода, хотя и утратившего былую значимость, но все же являющегося районным центром. В селе уничтожаются культурные ценности, обветшал лом Кандинских, так и не восстановлен краеведческий музей. Осталось только воплотить в жизнь замысел Аршеневского — перевести “правление”, и бывшая столица горного округа совсем зачахнет.