Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2006
Даурская степь идет… Идет.
Даурская степь всегда ждет дождя. Но его здесь не бывает месяцами. Год назад первый ливень заглянул сюда только в августе. И истосковавшаяся по влаге земля уже на следующий день разразилась праздником. Под самую осень зацвели подснежники. Затем — маки. Пожухлая соломенность была сброшена, как выцветшее платье. За сутки степь стала изумрудной и моложавой. О том времени вспоминают здесь, как о неожиданной радости.
— Вы дождь с собой не захватили? —спрашивает меня при встрече в Чите ди
ректор Даурского заповедника Александр Бородин. — Нынче опять сушь стоит не
вероятная. Боюсь, весь тарбаганий молодняк погибнет.
— Другие о картошке беспокоятся, а вы о сурке…
Мое провоцирующее возражение Бородин, будто не слышит:
— Дождь нужен. Ох, как нужен!
В этот же день меня увозят на юг. За несколько сот километров от областного центра, к самой границе с Монголией. Туда, где расположен удивительный Даурский заповедник.
Место для съемки дзеренов я выбираю сам. Этих животных у нас редко кто видел. Их до сих пор нет ни в одном российском зоопарке. Да и вообще мало кто знает, что в Сибири обитают маленькие антилопы-газели. Как в Африке.
После отъезда машины еще пыль не осела, а из-под куртинок стали подниматься дзерены. Через полчаса, убедившись в отсутствии опасности, они начали звать своих малышей. Мне повезло. В низинке оказался родильный дом антилоп. Дзеренята резвились. Сосали материнское молоко и бегали на водопой.
— По вине людей эти антилопы еще несколько десятилетий назад почти полностью исчезли в Китае. Не стало их и в России. — рассказывает мне главный эоссийский специалист по дзеренам Вадим Кирилюк. — Причина — варварская охота. Табуны газелей сохранились в прошлом веке только в Монголии. Нотам их тоже вовсю уничтожали ради мяса. Особенно усердствовали наши военные, расквартированные в монгольских степях. А когда армию вывели — численность антилоп стала увеличиваться.
В 2001 году стада дзеренов массово направились в Россию. Из Монголии они уходили в поисках корма. Мощные снегопады оставили их без пастбищ. Но дзеренов на исконной родине вновь встретили варварским гостеприимством. Они погибали сотнями, запутываясь в колючей проволоке пограничной системы. Те же, которые прорывались, обессиленные и голодные, расстреливались в упор. Здесь счет уже шел на тысячи.
Среди браконьере в был и бедные и богатые, местные жители и пограничники, читинские чиновники разных рангов и даже… руководитель Даурского заповедника. Это была кровавая массовая бойня. Совершалось жесточайшее преступление, в котором участвовали многие сотни людей. Достаточно сказать, что убитых дзеренов увозили грузовиками.
Но были солдаты, которые поили из фляжек газелей, скопившихся возле пограничных вышек. Были инспектора и охотоведы, которые круглосуточно сопровождали стада дзеренов. Мерзли вместе с ними в степи и считали каждый литр дефицитного бензина. И был Александр Бородин, который делал все, чтобы сохранить этих маленьких антилоп для будущих поколений. Он уверен, что наши потомки станут разумнее и добрее своих прародителей.
Бородин тогда еще не был директором Даурского заповедника. Его должность называлась “начальник охраны”. Его уволят. Уберут, как помеху для браконьерской наживы. Но прежде у него появятся показания чабанов, докладная инспектора об охоте на дзеренов, организованной тогдашним директором… И он открыто вступите ним и с его приспешниками, в ожесточенную борьбу. И победит.
А затем Александра Бородина удостоят звания “Заслуженный эколог”, инспекторов Олега Бугакова, Владимира Тарбаева, Андрея Таганова объявят “Инспекторами года России”. Но главный результат был в другом: в Даурской степи прижились около 600 дзеренов. Исключительный пример успешного восстановления и охраны редчайшего краснокнижного вида на территории России.
Днем было под сорок градусов в тени. А ночью — чуть выше нуля. В близлежащих горах выпал снег. В июле. На крайнем юге. И к тому же все усугублялось штормовым ветром. Я замерзал в палатке и с сарказмом вспоминал слова сотрудников заповедника: “Вы у нас побываете и захотите приехать вновь…”
В следующие дни начала безумствовать жара. Прохладные ночи испарились напрочь. Наступило круглосуточное пекло. Когда мне пришлось перебраться в металлический вагончик кордона Уточи, я сполна познал, как чувствует себя килька при пастеризации в консервной банке. Дышать нечем, и ощущение постоянной сауны.
Мне сказали: семьдесят градусов на грунте. И я впервые понял: когда нет тени, реальность жары можно осознать только таким способом измерения.
Степь выгорала на моих глазах. Серая прошлогодняя трава становилась белесой.
Водной из поездок с инспектором Сергеем мы увидели журавлей-красавок с птенцом. Пока поднимались на песчаный вал, птицы взлетели, а своего малыша спрятали в траве. Исходя из прежнего опыта, я тут же поумничал: “Журавленок затаится так, что ни за что не найдем!”. А птенец почти сразу встал на ноги и стал смотреть на нас с широко открытым клювом.
— Сейчас, — говорю. — взрослые взлетят и трубным окриком приструнят непослушника. — Журавли взлетели. Птенец спрятался. А через минуту появился вновь. И только тогда я понял его необычное поведение. Перышки у журавленка еще не выросли. Не мог он лежать на раскаленной степной сковородке. У него один инстинкт самосохранения боролся с другим и в конце концов заставлял его подниматься на ноги.
А на безлесном острове Хухан в уникальнейшей птичьей колонии изнывали от жары черные, как смоль, птенцы бакланов.
Над теми, что поменьше, взрослые птицы расправляли крылья, и получался своеобразный зонтик. Тем, кто постарше, спрятаться от солнечного удара было некуда, и они вибрировали своими подклювными мешками, обмахиваясь ими, словно веерами. И ловили каждое дуновение ветерка, поворачиваясь ему навстречу, словно флюгеры.
Лучше всего, казалось, чувствовали себя чегравы и реликтовые чайки. Оба краснокнижных вида образовали здесь добрососедскую колонию. Причем реликтовые чайки очень доверчивы, а красноклювые чегравы — агрессивны. За несколько сот метров они начинают пикировать на непрошеного гостя с визгливыми, угрожающими криками. Беда — в другом. Гнездовья располагаются на мыске. И при сильном шторме, волна может полностью уничтожить появившееся потомство. Такое бывало уже не раз. А у реликтовой чайки хуханский пятачок — единственное место гнездования в России. Причем эта малочисленная птица настолько еще не изучена в мире, что до сих пор никто не знает, откуда она прилетает в Даурию.
А вот птенцы серых цапель умирали от жары прямо на моих глазах. Для большинства из них наступившее пекло было за гранью возможного. Возле каждого гнездовья лежали печальные жертвы предыдущих дней. И такое здесь тоже не экстраконтинентальный. Не Сибирь, а будто — Африка.
Из всех стран СНГ только в российской Даурии сохранились наибольшие площади нераспаханных земель. Да и сама степь здесь особенная. Она не похожа ни на какую другую. Например, в Хакасии климат тоже своенравный, но близость Сая неких гор хоть изредка, но обязательно дает влагу. Комфорт канских степей поддерживается таежным окружением. Даже засушливые бурятские пространства не остаются забытыми влажным дыханием Байкала. А у даурской степи родная тетка — монгольская пустыня. От нее, даже в хороший год, дождевой тучки не дождешься. Последнее отберет.
В Даурии, как мне показалось, даже небо не успевает остыть за ночь от дневного зноя. Озаренная сумрачность все время толкается стеменью на небосводе. Летние ночи короткие и тайные. Звуки почти не слышны. И утром совсем нет росы.
БРУСЧАТКА ИЗ КАРАСЯ
Единственное отдохновение в этих местах — бессточные Торейские озера. Тоже — природный уникум. Барун-Торей и Зун-Торей разделяет только узенькая перемычка с протокой. Чтобы побывать на их самых дальних берегах — требуется проплыть более шестидесяти километров по белесой содовой целебной воде.
Первым из натуралистов здесь побывал знаменитый Паллас. Но озер в 1772 году он не нашел. Позже приезжали другие исследователи и восхищались огромным Даурским “морем” и невероятным количеством обитающей здесь рыбы. Но проходило время, и новые очевидцы не обнаруживали степного оазиса на обозначенном месте.
Теперь точно установлено: озера — вовсе не призраки. Каждые 30-40 лет они пересыхают и вновь наполняются водой. Последний раз дно Барун-Торея оказалось выстлано серебристой “брусчаткой” — четверть века назад. Тогда сотни тонн рыбы лежало с открытыми ртами в горько-соленой жиже. Сейчас вновь наступает такой же кризисный период. Уровень воды падает. Карась начинает замерзать зимой в мелеющих ямах, и весной волны выбрасывают его наберет. Сам видел десятки километров отмелей, усыпанных такой таранкой.
Рыбы здесь очень много, и она ходит огромны ми косяками, будоража водную гладь. Километровый бурун стоит, как от моторной лодки. Раньше карасей можно было ловить, но изменились законы, и заповедник потерял право выдавать населению подобные разрешения. Чтобы не оказаться в положении “собаки на сене” директор Александр Бородин с большим трудом оформил документы на возвращение прежнего положения. А заодно значительно увеличил охранную зону заповедника.
Сегодня она уже составляет 92 тысячи гектаров. Но дзерен расширяет свое местообитание и выходит за границы подвластной заповеднику территории. Поэтому Бородин сам договаривается с властями четырех районов, десятками других землепользователей, чтобы те дали согласие на новый статус. В обмен на такую подпись некоторым фермерам и депутатам приходится обещать будущий приоритет в выдаче лицензий налов рыбы. Вот такой бартер во имя спасения сибирской антилопы.
Об Александре Бородине мне говорили: честный, порядочный человек. Чтобы не взять грех на душу, я поэтому поводу опросил многих людей. Пожилой инспектор Юрий Хышов, или Семеныч, как его здесь все называют, сказал: “Пиши смело. Мы же его тоже проверяли. Не специально. Так получилось. Ехали один раз коолективом, ну и стали уговаривать: давай на обед косулю подстрелим? Никто ведь не узнает. А Палыч сразу возмущённым стал, рубанул: нельзя! Ему говорят: ну хоть хурду (по-бурятски — тощую) утку, можно? — Нет — кричит, —нельзя! — Так и остались голодными. Ну, а потом поняли: по каким принципам сам живёт — того и от других требует”.
ДВА ДНЯ СУРКА
По темноте, задолго до восхода солнца, еду с молодыми инспекторами Евгением Бородиным (однофамилец директора) и Сергеем Моториным снимать тарбагана. Наш путь лежит на Ходонята. В свете фар постоянно прыгают “забайкальские кенгуру” — тушканчики. Прямо из-под колес взлетают красивые монгольские жаворонки. Увидели и еще одного краснокнижного представителя — даурского ежа. Посвятивший несколько лет изучению этого колючего ушастика Вадим Кириллович выявил любопытный факт. Когда в конце лета на вечнозелёной эфедре поспевают красные поспевают красные ягодки, даурский абориген мимо них не пробегает. Ягодки эти — особые, возбуждающе-тонизирующие… Так что хмельные ежики бывают не только в анекдотах, но и в природе..
Один профессор, как мне рассказали, увидев заросли эфедры, — не мог поверить своим глазам. Для ботаника подобное — редчайшее самородное месторождение. А через год к этому растительному “Клондайку” пробралось стадо баранов. Без научных восторгов они так “натонизировались”, что ушли только тогда, когда от эфедры не осталось ни ягодок, ни кустиков. Случилось это в охранной зоне. А там, в отличие от заповедной территории, скот пасти не запрещено. Да и какой с барана спрос?
С инспекторами заповедника ездить одно удовольствие. Водители они очень хорошие. Умеют ночью подъезжать к браконьерам с погашенными фарами. На полном ходу следы своей машины от чужой отличают. При необходимости стреляют в погоне из карабинов. Один такой случай я и застал. Нарушителей они догнали. Хотя те не останавливались даже на предупредительные выстрелы. Но убегавшие оказались… наркоманами, приезжавшими за дикорастущей коноплей. А с них спрос как… Штраф им выписывают, но все повторяется заново. Причем коноплю в заповеднике по закону уничтожать нельзя — естественная среда обитания. Вечное противостояние.
Со съемками краснокнижного тарбагана вышел казус. Инспектора привезли меня на вершину холма к колонии сурков. Парней я попросил уехать подальше, чтобы даже случайно машина не попала в поле зрения объектива. Они расположились в низинке, задремали. Но будильником для них стал тарбаган. Он появился перед машиной и стал насвистывать свою утреннюю песенку. А “моя” колония оказалось нежилой. Но возле нее я просидел, как истукан, пять часов кряду.
На следующее утро произвели смену позиций. Сурок появился часа через
два. Сонно посмотрел на меня… Я, затаив дыхание, на него. А он тут же нырнул в нору и был таков.
Инспектора мне посоветовали надеть какой-нибудь экстравагантный костюм и привлечь внимание. Розыгрыш, подумал я, и состроил понимающую ухмылку.
Вернувшись домой, прочитал о древнем способе монгольской охоты на тарбагана. Оказывается, нужно надеть яркий костюм, маску с заячьими ушками на макушке и устроить перед сурком чуть л и не ритуальный танец. По описаниям, любопытные тарбаганы собираются всем семейством и не могут оторвать глаз от такого представления…
ВЕРБЛЮД НЕ ПРОПАДЕТ
Мне уже не раз приходилось бывать в наших заповедниках и национальных парках. И во многих из них уже не редкость, когда инспектор добывает то. что сам же и охраняет. Объяснение такой имитации деятельности всегда одинаковое: мизерная зарплата. В Даурском заповеднике деньги получают такие же, а охрана на высоком уровне.
Можно в качестве доказательства эффективности их работы привести данные по птицам, например, по доверчивому гусю-сухоносу, которого выбили по всей России, а у них на озере — огромная стая. Но лучшим показателем является, даже не дзерен, а косуля, обитающая в заповедном Цасучейском бору, который начинается за околицей райцентра. Здесь ее, по официальным учетам, в 10-20 раз больше, чем в других районах Читинской области. А можно привести очень характерное высказывание жизнерадостного тэмэнщика (пастуха верблюдов) Мунко Данпилова: “Я за стадо в охранной зоне заповедника спокоен. Ни один верблюд не пропадет. А из Тувы приезжали, так рассказывают, что воры там беспрепятственно скот через государственную границу угоняют. Получается, что у нас здесь настоящий порядок!”
Сказав это, Мунко пришпорил коня и поскакал по хребту Голубой сопки навстречу огромнейшему стаду верблюдов… Больше такой экзотики в России вы нигде не увидите. Верблюды и антилопы в Сибири!
…Не так давно приезжал в Даурию один известный японский ученый. Жил в заповеднике и все причитал: “У вас же здесь — не просто красота! Золото! Что же вы это никак не цените?! Уникум!”
Даурский заповедник действительно гордость России. Только у нас об этом мало кто знает.
г. Красноярск