Стихи
Опубликовано в журнале Сибирские огни, номер 11, 2006
В королевском доме родится сын, в царском доме родится дочь.
Утопает сад в огневых цветах, рвется в небо победный стяг,
Но этот мир стоит не на трех китах, он стоит на твоих костях.
Император свято блюдет закон, триумфатор пленил врага,
Из толпы, из женских рук, из окон — лепестков прозрачных пурга.
Имена прекрасные на устах, мертвый змей в орлиных когтях.
Но этот мир стоит не на трех китах, он стоит на твоих костях.
Не ропщи, не смей, не дыши вообще, не крутись в напрасной борьбе!
Ты и есть тот змей в золотом луче на величественном гербе!
Терпеливый смерд, разоренный град, пленный гранд, не вставший с колен!
Бесполезный свет оскверненных правд, чей любой носитель — растлен.
Ты — забитый бык, ты — забитый раб, граб, расколотый на дрова,
Ты под рёв пожара и конский храп обесчещенная вдова.
Ты шахтер, упавший с кайлом в руке, ты — дитя, что всем — ни к чему,
Ты дурак, поднявший в чужом платке ослепительную чуму.
Ты солдат, солдат, столько раз солдат, что уже ни счесть ни имен,
Ни числа погибших, ни скорбных дат, ни предлогов войн всех времен.
Тот, кто чудом выжил, всегда в гостях в этом мире — в песках, в снегах,
Хоть этот мир стоит на его костях, на его руках и ногах!
Не смущайся звонами майских дней, не чини худое рядно,
Ибо добровольнее — праведней, это всем известно давно!
Вот они родят, вот они — кутят, тянут руки, делят пайки.
Ты же их не вышвырнешь, как котят, на промерзший берег реки?!
Без тебя им некого будет есть, презирать и клясть до зари.
Смерть твоя — настолько благая весть, что посовестись — и умри!
Так отдай им жизнь, не держись, не жмись, не страшись ножа, топора!
Ну, ложись им под ноги, в прах ложись, потому что уже пора!
* * *
И дальше — по течению реки,
где под водой — кремлёвских башен главы,
монастыри, обрывы и дубравы,
а меж ветвей — прозрачные мальки,
дворы и крыши, нивы и луга,
по площадям повозок вереницы,
гнилые лодки, злые водяницы,
а в волосах — песок и жемчуга,
где над водой — пыльцой небесной ржи
витает свет, трепещут птичьи клики,
и в облаках — божественные лики,
а в бородах — стрекозы и стрижи,
Орел и Лев, и судьбы на Весах,
огни знамений, мрачные зарницы,
парад планет, стальные колесницы,
летучий бриг с кометой в парусах,
где вдоль воды — чужие маяки,
родные кладбища и пепелища,
и чернь подла, и знать темна и нища,
и под стенами храмов — кабаки,
все пустыни — пустыни, всё — леса,
всё окна Вавилона и Содома,
и больше ни детсада, ни роддома,
ни даже глаз потерянного пса,
где на плоту — гниет последний брат —
на сотни раз промоченный слезами,
расшитый розами и образами,
и образами милых чёрный плат,
где, заточён неведомо за что,
ты сам себе — всевидящее око,
и бесконечно долго — до истока,
и безнадежно мало — до Ничто.
Сады и стада
Нет, надо думать про лебедей на заповедной реке,
живущих, словно в мире идей, в лилейно-светлом мирке,
про белых чаек у маяка на выщербленной скале,
они, Бог даст, и через века останутся на земле,
про прорву сини над головой с вкрапленьями янтаря,
про степи с жаркой густой травой и ласковые моря,
про летний зной, про ветра весной, про глетчеров вечный лёд!
Мой мир погибнет вместе со мной, а это всё — не уйдёт.
Мой мир и так уже на мели, и так никому не мил.
Ну, что ж, исчезнут с лица земли холмы дорогих могил.
Не жаль истертых до дыр тряпиц, корявых мисок и струн,
Гадальных карт и вязальных спиц, опять же — гадальных рун,
Любимых тем и родимых стен, изученных и кривых,
Прогретых, крашенных, битых, тем измученных и живых,
Не жаль прозрений, надежд, вериг, истаявшего стыда,
С пометками маминой ручки книг, но жаль сады и стада!
Мой каждый возглас, и жест, и шаг следит смешная орда.
Они без меня — никуда, никак, и я от них — никуда.
В какие тьмы, голося, пойдут, с бедою, не налегке?!
В какой канаве найдут приют, в каком чужом котелке?!
О, чада мужества моего, плоды любви и труда,
Ущербной нежности торжество, сады мои и стада!
Лишь вы мне были верны всегда, вы шли по моим следам,
Сады мои и мои стада, ужели я вас предам?!
Их столик-накройся сгорит в огне, иссякнет поток воды.
О, как же вы доверяли мне, стада мои и сады!
Вы все — беспомощней нервных дам, бестактнее во сто раз,
И мне не будет покоя там, куда я уйду от вас!
Мои жасмин, инжир, и миндаль! Крепитесь! Солнцу — палить.
Мой плот дрейфует в такую даль, откуда вас — не полить.
В печали ль, в радости ль, во хмелю, в потемках земельных недр,
Я вас всей кровью своей люблю, сады мои — метр на метр!
И ангел, и человек, прости, боюсь, тебе не понять
Любви к ничтожной твари в шерсти, что может только вонять.
А я люблю эту вонь и вой, сияния глаз и крап…
Вы мне дороже меня самой, стада о шестнадцать лап!!
Как защитить их, себя казня, до жуткой храня поры?
Мой мир дряхлеет быстрей меня, предметы любви — стары.
Увижу гаснущие зрачки, темнеющие листки…
Сбегут, зароются, дурачки, в заплеванные пески.
Куда пойду, посмотрю на что, родные ища цвета?!
Луна и Солнце — не то, не то, планета — и та — не та!
В какую яму вползу, как уж, что к вилам-серпам готов?
Я погибаю без этих уш, изломов, лап и листов!
И вдоль заборов, как прежде, да! В помойные грязи — да!
“Сады мои и мои стада!! Сады мои и стада!!”
Я опознаю и лист, и хвост — и в мусоре, и в Аду!
Неужто вправду сгорел тот мост, которым я к ним пройду?!
И могут темные силы рдеть, и светлые могут бдеть.
Но если мне на вас не глядеть, на что мне еще глядеть?!
Снесу погибель дубов и груш и прочей чудной фигни…
Но я — покойник без этих уш, верни их, Боже, верни!..
Нет, не неверие, но, увы, докладывают Ему
Про волос, павший с любой главы, про лист и шерсть — ни к чему.
Не светит нам ни один святой — по-честному, без вранья.
Ужели Ты проведешь их той тропой, что ходила я?!
Громи меня на своих судах и в сварах людской грызни,
Но не казни на моих стадах и на садах — не казни!
Пускай никто не замрет в тисках отчаянья и тоски!
Пусть все умрут на моих руках — и живности, и ростки!
Цветет жасмин и растет миндаль, пес продолжает смердеть,
А крыша едет в такую даль, что, стоя, не разглядеть…
Нет, надо думать про лебедей и жить сегодняшним днем!
Тем паче, будущее лютей любых кошмаров о нем.
ПРОГУЛКА
Зайдешь с бедою невесомой за грань, за свет,
И ни одной звезды знакомой на небе — нет.
Так символ на чужом штандарте и нем, и льдист.
Что ж, воздух в городе и в марте несвеж, нечист.
Извечный смог, дымы. Всё тучи да облака.
Ни путеводной, ни падучей — из Далека,
Почти прочтенного, как книга (не до конца),
Ни телеграммки, ни подмига, ни полсловца.
Застыть привычно почемучкой, задрав башку,
Опасливо корявой ручкой махнуть божку,
В бессмыслице, когда всё ясно, искать ответ.
Так грязен двор, и небо грязно, лишь сердце — нет.
Любить, жалеть — ловчей без грима, рыдать, сгорать.
Вон люди — далеко и мимо. Не разобрать
Их голосов с весёлой бранью, с ворчбой пустой.
Как хорошо, что мы — за гранью, мой золотой!
У нас объятия и тренья — наперечёт,
У нас в часах песочных время рекой течёт.
Нам всё — надсада и помеха. Смотреть, поди,
Со стороны нельзя без смеха. Не уходи!
Глядь, выше облака и смога — чужой торжок,
Там у ворот — крупица Бога — сидит божок.
Там — палачи, рвачи, абреки, шахиды, смрад.
Там продаются чебуреки и виноград.
Там смог в сетях иного града, как страсть, как лесть.
Божок, он хочет винограда — не может есть.
Там кровь и смерть текут рекою в гнилую падь.
Он, бедный, грезит о покое. Не может спать.
И он кого-то прижимает к больной груди.
И телеграмму принимает: “Не уходи!”
Уж стольким он мирам и расам в ответ молчал.
Хоть понимаешь, сколько раз он нам отвечал?
Чем мы ему милы и люты?! Вздохни! Пройми!
Козявки эти Абсолюты! Поди, пойми!
Нет, кто-то есть — на смех, на вырост — для низших каст!
И друг предаст, и сердце — выдаст, Он — не предаст!
Или Единственный, Всевышний столь милосерд,
Что задыхается, но дышит за тех, кто сер.
Как я тяну и пеленаю, былинчик мой.
Я имени Его не знаю.
Пойдем домой.
* * *
На рубахе прореха, черствый хлеб в узелке.
Три волшебных ореха не плывут по реке.
Вижу вербы метелку, облака, островки.
Год за годом без толку я брожу вдоль реки.
Три волшебных ореха в колыбели воды —
Без изъяна, огреха золотые плоды,
Под защитой непрочной слюдяной кожуры
Ядер снежно-молочных неземные дары.
Я бродяга, я грешник без царя в голове,
Не растет здесь орешник, неуютно траве,
Побираюсь, тоскую у господских дворов.
Я давно не взыскую искрометных даров.
Не чета гордым воинам, не герой-паладин.
Мне лишь видеть довольно пусть хотя бы один,
Пусть хоть били б жестоко, даже насмерть, под смех,
Пусть — далеко-далеко, но — волшебный орех!
Чтобы вёрсты не мерить и Судьбе не пенять,
Мне довольно поверить и взаправду понять, —
За неведомой далью в чужеземном лесу
Блещет таволга сталью на озерном плесу,
Слышны тайные клики, звон нездешних мечей,
Из камней среброликих бьет упрямый ручей,
Со слезами не смешан, Высшей силой храним.
Девять дивных орешин наклонились над ним.
В нем под ласкою меха мотыльковой пурги
Мириады орехов оставляют круги,
Ходят белые цапли, словно сотни свечей
Брызги, перья и капли озаряют ручей.
Сил незримых потехи, над водою пары,
Золотые орехи, неземные дары!
О, не тонут, не тают, берег их не берет,
Их лососи глотают, но толкают вперед.
То мелькают в стремнине, то уходят под лед,
Может, к нашей равнине хоть один доплывет
Мимо пальм, зиккуратов, плах, колодцев, костров,
Шлюх, безумцев, кастратов, мужеловцев, воров?!
Мне бы знать, что не восемь, не в бреду, не во сне,
Что хватает лососям тех орехов вполне,
Что предания верны, хоть безмерно стары,
Что созрели для скверны неземные дары…
* * *
Солнце льет жаркий мед в степи и луга,
Платья желтой парчи дарит всем подряд.
Бриллианты мои — стекла да лузга,
А поди, погляди, как они горят!
Солнце смуглой рукой травы ворошит,
В золоченой печи яблоки печет,
Каждый лист на ветвях золотом прошит,
И река золотой лавою течет.
Я богат, как набоб, солнцем залитых,
Гомонящих монет я не берегу,
При себе у меня столько золотых,
Сколько гальки речной здесь, на берегу!
Весь песок — золотой, как ни погляжу,
Что ни капля росы — чистый самоцвет,
Я из золота пью, в золоте хожу,
Из бумаги сложу — золотой корвет.
Эх, пока я живой, не мираж, не блеф —
Нет богаче меня в мире богача!
Над моей головой пляшет красный лев,
Всё, что есть на земле, гривой щекоча.
Магистериум мой, кто тебя щедрей?!
Приоткрой Эмпирей, полымем слепя,
Ясным светом умой, Божьим днем согрей!
Я пришел в этот мир лишь из-за тебя!