Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2024
Дмитрий Артис — поэт. Родился в 1973 году в г. Королёв МО. Окончил Российскую Академию Театрального искусства и Литературный институт им. А. М. Горького. По пьесам поставлены спектакли более чем в двадцати театрах по всей России и ближнему зарубежью. Печатался в периодических изданиях: «Дети Ра», «Зинзивер», «Другие берега», «Дружба народов», «Современная поэзия», «Российский колокол», «Литературная газета», «Южное Сияние» и др.
Книги стихотворений: «Мандариновый сад» (изд-во «Геликон+», 2006 г.), «Ко всему прочему» (изд-во «Русский двор», 2010 г.), «Закрытая книга» (изд-во «Авторская книга», 2013 г.), «Детский возраст» (изд-во «КП ОГТ», 2014) и др. Член Южнорусского Союза писателей. Участвовал в СВО. Ветеран боевых действий.
* * *
Дневник добровольца
есть на Литресе.
Можно скачать
электронную версию
за двести сорок девять
рублей.
Почему-то
поставили пометку,
что содержит
нецензурную брань.
Не содержит.
Война отбила охоту
материться.
Кому-то наоборот
прививает.
Но у меня так.
Минус алкоголь…
Выпить могу,
но через силу.
Желания нет.
Минус матерщина…
Ругнуться могу,
но через силу.
Желания нет.
На месте минусов
образовались плюсы:
шум в ушах,
здоровый сон
и тяжелая нога.
Шум в ушах
мне нравится.
Отделяет
от внешнего мира.
Будто бережет
от чего-то.
Шум уютный.
В детстве,
чтобы услышать море,
прислоняли к уху ракушку.
Сейчас у меня море в ушах
двадцать четыре на семь
без всяких ракушек.
Тональность только
чуть выше того,
что слышал в детстве.
Сон здоровый.
Я спокоен.
Настолько спокоен,
что во сне
забываю дышать.
Сон сократился.
С восьми часов
на пять-шесть.
Говорят, возрастное.
Чем дольше живешь,
тем меньше спишь.
Стараюсь
никуда не ходить,
чтобы не думать о ноге.
Я и раньше
никуда не ходил.
Потому что ленивый.
Но у меня не было
оправдания.
Теперь оно есть.
* * *
Едем на вечер памяти
поэта и воина Ивана Лукина
в Литературный институт
имени Горького.
Иван погиб два года назад
в мариупольском замесе.
Выехали пораньше.
Опаздывать не люблю.
Маршрутка, электричка, метро…
Чем ближе к месту высадки,
тем тяжелее твоя рука,
обвившая мою.
Ты вся в этой руке.
Стараюсь держать спину ровно,
не заваливаться набок.
Тебе нужна крепкая опора,
мне нравится быть ею.
Поэтому улыбаюсь.
В переходе с Тверской на Пушкинскую
музыканты поют советский рок.
Не останавливаемся,
идем слаженным шагом.
От нахлынувшей гордости за себя
подпеваю финальную фразу припева.
Громко, с завидной хрипотцой.
Отшатываешься.
Сперва смущаюсь.
Первая мысль о том,
что не попал в ноты и тебе неловко
держаться за человека, у которого
напрочь отсутствует слух.
— Кругом смерть! — кричишь, —
вы будете смотреть на фотографию
и говорить о смерти.
Парень погиб, молодой, красивый,
а вы будете читать его стихи.
Вы будете читать стихи парня,
которого нет.
Смущение ушло,
пришло изумление.
В ответ произнес что-то вроде того:
— Как это нет? Он есть. —
Обвел воздух руками.
— Вот он. Его можно увидеть.
Надо только внимательнее смотреть.
— Его нет, он погиб!
— Смерти вообще нет, —
в голос вернулась твердость, —
Ее придумали плохие люди
в надежде получить контроль
над хорошими.
— Ты дурак?
— Умных не существует, — улыбнулся, —
Их тоже придумали плохие люди
в надежде получить контроль
над хорошими.
— Ты точно дурак…
— За дураков земля держится,
и ты хватайся за меня, пойдем.
Опаздывать не люблю.
* * *
Давно это было,
когда меня еще не было.
Мама моя —
комсомолка, спортсменка,
как в те времена говорили
о самых лучших, —
устроилась на работу,
окончив техникум.
Начальник вызвал к себе
познакомиться
с новой сотрудницей.
Молодая, сказали, ретивая,
вот и вызвал.
Поговорили они о работе,
о личных проблемах.
Начальник выслушал просьбы,
сделал пометки в журнале
и попросил чаю, налить чаю.
Мама вспылила,
сказала, что не нанималась
чай подносить начальству,
что не прислуга, а молодые кадры —
будущее страны.
Начальник вздохнул,
встал из-за стола
и нетвердой походкой
к чайнику сам подошел,
налил себе кружку
и отпустил мою маму.
Давно это было,
когда меня еще не было.
Мама вернулась на рабочее место.
Чертежи, бумаги плыли в глазах,
линейки с карандашами
валились из рук.
С возмущением рассказала
старшим сотрудникам
о выходках начальника,
предположив, что выпивший:
«Как такое возможно
в советской стране!»
«Дочка, не пьющий он, —
тихо ответили маме, —
ноги свои потерял на войне,
ходит с трудом на протезах».
Мама через всю жизнь
пронесла чувство вины за тот случай
и незадолго до смерти
рассказала о нем, подытожив:
«Просят чаю,
налей, принеси,
не сломаешься, сын…»
Гордыни во мне столько,
что можно мешками
сто лет отгружать,
и не отгрузишь
малую толику даже.
Работаю над собой.
Просят чай принести,
иду, хромая, и приношу чай.
* * *
Иногда лежишь и думаешь, вот бы лечь.
Раздражаешься не по делу, но дел не ищешь.
В этом году небо такое сильное,
что земля кажется какой-то слабой,
опрокинутой набок, разуверевшейся в себе,
шипящей от безысходности
на задворках вселенной,
прямо как ты.
* * *
Строю дом. Никогда домов не строил,
не жил в собственном доме.
Стопроцентный горожанин. Сызмальства.
Только предки по маминой линии деревенские.
Дедушка с бабушкой после войны
перебрались в город.
Мама уже здесь родилась.
Незнаком с жизнью в частном доме.
Темный лес намного светлее.
Не знаю, откуда берутся вода, тепло, свет.
На чем дом стоит.
Из чего стены, пол, крыша.
Приходится днями просиживать в интернете,
чтобы хоть немного разобраться.
Забавно злюсь на себя.
Вроде мужик мужиком —
сморкнуться в руку умею,
а вот элементарных вещей не знаю.
К земле тянусь интуитивно.
По молодости предпочитал в облаках летать,
не чуя почвы под ногами.
Полеты удавались на славу.
Теперь хочется по земле походить.
* * *
Надо иногда отдыхать от новостей.
Тем более, если не можешь влиять на них.
Фронт в полторы тысячи километров,
на которых нет ни одного сантиметра
с курортной обстановкой.
В медийном поле
волнообразное напряжение.
То здесь, то там.
На самом фронте —
по всей линии —
напряжение статично.
* * *
Это на фоне
литераторов
я выгляжу
кровожадным
монстром,
а на фоне
воюющих
парней —
вшивым
интеллигентом,
и ни с кем
за своего
не сойду.