Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2024
Алексей Пурин, «Астры»
Книга стихов. Издание второе, умноженное
М.: «Издательство Евгения Степанова», 2024
Книга Алексея Пурина «Астры», выдержанная временем и дополненная сообразно вновь возникшим обстоятельствам, напоминает нам о мимолетности всего сущего. Название этих цветов произошло от греческого слова «звезда», и в данном случае название выглядит символичным, поскольку автор с 1989 года заведует отделом поэзии, а с 2002 года также и отделом критики журнала «Звезда». На языке цветов астра символизирует любовь, изящество, изысканность, а также воспоминания. И это неудивительно, учитывая, что астры — цветы осени, яркая вспышка перед сезоном холодов. Последняя уходящая красота.
В стихотворениях Пурина даже сожаление о прошлом выглядит изысканно. Удивительно, но это чувство, при всей его трагичности, разворачивается у поэта на солнечном фоне: дважды повторенное, слово «свет» будто бьет читателю в оба глаза, и слепит, и заставляет зажмуриться… У астры и Астреи, древнегреческой богини справедливости, один корень. Обе они оттягивают момент истины, неумолимый и печальный. Правду о том, что ничто человеческое не вечно:
Еще раз: златое стадо
в лазури — и свет, и цвет,
и старческая досада:
крыльев-то нет как нет!
За чувством досады спрятан «культурный слой» экзистенциальных вопросов, связанных с притязаниями человека, и все они сливаются к одному — «чего я заслуживаю»? Часто ответы на эти вопросы кроются в духовном состоянии человека. И найти причины можно, лишь тщательно покопавшись в глубинах собственной совести. Не такие уж они и глубокие… Изящество, тонкость, с которой в тексте появляется безысходность, как бы нивелирует ее тяжесть. У Алексея Пурина все стихи такие — как будто сказка обрывается на самом интересном месте: задумываясь над основополагающими вопросами, поэт, подступая к «пределу» человеческого существования, к страшному слову на букву «С», избегает называть ее по имени. Тем более, размышлять о том, что ждет «на том свете». Это уже за границей ответственности поэта. Вот подготовить читателя к этому неминуемому переходу стоит основательно. Последние цветы перед полугодием полного отсутствия зелени — олицетворение того, что «завтра» призрачно, тревожно и вряд ли будет соответствовать нашим надеждам. Интеллигентно, порывисто поэт напоминает нам о том, что за рассветом жизни всегда наступает закат:
Завтра — дремота тлена,
плен и — в луже плевок —
крошечная Елена,
черт-те где островок.
Крах французского императора — грустная картина. Кто был всем, стал никем. Впрочем, такое прямое высказывание относится лишь к судьбам конкретных людей. Когда же речь идет о человечестве в целом, картина меняется, отражая масштаб описываемого явления. На помощь приходит развернутая метафора, лексически своеобразная, но предельно понятная. Метафизику пространства и порядка петербургский поэт воспевает опосредованно, заходя издалека:
Римские базилики с вокзалами
схожи — так же людно, тот же гул
вызван понаехавшими галлами,
на баул сменившими аул, —
даками, и готами, и гуннами…
Или здесь отъезд в иную даль —
вздохи под пролетами чугунными,
рельсов ускользающая сталь?
Первое существительное, которое приходит на ум под стать определения сущности упоминаемой эпохи, наиболее характеризующее «римский» период истории Древнего мира — «жесткость». Римляне — практики. В решении задач материальной жизни они отличались рациональностью и дисциплиной. Искусство для римлянина — это так, развлечение, легкий жанр, вот воевать или тренировать легионеров — задачи, достойные гражданина великой империи. А что есть вокзал? По сути, тот же порядок и дисциплина: расписание поездов, монотонное чередование шпал и параллельные прямые рельс, которые никогда не пересекутся. Стройная замкнутая система, близкая к совершенству. Эта развернутая метафора доставит наслаждение искушенному и образованному читателю. Но и тот, кому лень заглянуть в словарь, чтобы узнать, чем готы отличаются от гуннов, увидит здесь равновесие двух начал — шири и формы, каждое из которых ярко заявляет о себе. Восприятие города зависит от того, как сочетаются между собой полярности высокого и малоэтажного, площадей и переулков.
За пределами земной двойственности — «иная даль», в которой возможны и свобода, и непредсказуемость. Стихотворения Алексея Пурина отличаются очень четкой структуризацией пространства за счет слов, заимствованных из разных словарей и в большинстве своем неведомых массовому читателю. Текст выглядит тяжеловесным и властным, как поступь обличенного властью, то кесаря, то боярина, в отличие от того, какая лексика преобладает. Например, эта же строгость формы, некое «официальное» состояние сквозит в стихотворении, казалось бы, отвергающем статику: о стихиях, об изменчивой живой природе — предваренном эпиграфом из Г. Р. Державина «…И общей не уйдет судьбы» (почему-то так и хочется дополнить — «все там будем»):
А ты, несчастный, но счастливый,
в ответ сквозь слезы улыбнись:
ручей струится говорливый
с горы, тропа стремится ввысь;
пусть час, но лилия глядится
(ты помнишь!) в девственную гладь —
и шумно вспархивает птица…
Все знать — и ничего не знать!
А это уже Сократ: «Я знаю, что ничего не знаю». Античная философия и мифология в творчестве Алексея Пурина занимают значительное место. Внутритекстовая роль эпиграфа — сделать из воздушной, легкой зарисовки стройное философское стихотворение. Завершая лирический сюжет стихотворения, афоризм дает нам понять, что автор данного текста — человек вдумчивый, и вид бегущей воды рождает у него не тягу к свободе от условностей, но понимание собственных ограничений и возможностей. Заявляя о своем незнании, человек показывает, что знает больше, чем остальные:
Что ж, гляди на закаты
да на лунную гладь, —
мир прекрасный, куда ты
норовишь? — не сдержать…
Иль закон нам не ведом,
что, не зная стыда,
нас, хоть будь Архимедом,
вытесняет вода?
И не беда, что рано или поздно все закончится. Главное, сколько жизни было в отпущенных днях. Воспоминания становятся барометром внутреннего психологического состояния: на что человек нацелен, то и «выплывает» из подсознания в первую очередь. В этом отношении весьма показательно стихотворение «Памяти Ленинграда». Да, все меняется, но воспоминания несут в себе отпечаток нашей индивидуальности. Это точки нашей опоры в минувшем. Их не сотрешь, пока человек жив:
…Шампанское «Советское»… Ситро…
Театр, где все поддельно и пестро…
Витрины в Элизийском магазине…
Пивной ларек в промозглом серебре…
Руины в царскосельском сентябре…
Бессмертно все (спасибо Мнемозине)!
Пригвождая к земле восклицательным знаком хоровод многоточий, автор резко возвращается из прошлого в настоящее. На самом деле всему виной наше «сегодня». Именно оно заставляет обращаться во «вчера» и учит ценить текущий момент. Обновленная книга Алексея Пурина говорит нам о том, что есть да способа мышления — страдать либо жить. Поэт воспевает жизнь, хоть и сокрушаясь о ее конечности. Красиво, ей-богу, красиво. Читаем и наслаждаемся.