Интервью Беседовал Евгений СТЕПАНОВ
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2024
В издательстве «Вест-Консалтинг» готовится к печати книга Евгения Степанова о замечательной поэтессе, первом секретаре Союза писателей ХХI века Нине Красновой. В книге будет, в частности, напечатано большое интервью с Ниной Петровной, где она расскажет о своей жизни, о своем творческом пути, о своем роде, своих учителях в литературе.
Сегодня мы публикуем фрагмент из этой книги.
Редакция
— Нина, расскажи, пожалуйста, как ты, провинциалка, пробилась-поступила в Литературный институт? Как училась? Каким педагогом был Евгений Аронович Долматовский, в чьем семинаре ты занималась?
— Когда я училась в девятом классе, я узнала из газет, из «Литературной России» и из «Литературной газеты», что на свете есть Литературный институт, но, чтобы поступить туда, надо не только пройти творческий конкурс и хорошо сдать экзамены, но надо еще и иметь два года рабочего стажа. И я думала-думала, куда мне пойти работать после окончания школы. И пошла работать в газету «Ленинский путь» Рязанского района, которая находилась в поселке Соколовка. Причем меня взяли туда без испытательного срока, после первой же моей командировки в совхоз Варские-Шумашь и после первой же моей статьи, которую я написала по заданию редакции, на вольную тему — о культуре и быте жителей села. И я проработала в газете литсотрудником отдела искусства, культуры, быта, спорта и происшествий целых 3 года. Там и стихи свои публиковала время от времени. И потом, в 1971 году, послала свои стихи в приемную комиссию Литературного института и… прошла творческий конкурс, 100 человек на одно место, и хорошо сдала экзамены, набрав 24 балла при проходном балле 20. Но в списке студентов, который был вывешен на улице, на стене около двери в приемную комиссию, себя не обнаружила. Спросила у ректора Владимира Фёдоровича Пименова: «А почему меня нет в списке студентов?» Он ответил: «Машинистка пропустила вашу фамилию, когда печатала список». (А на самом деле, как мне потом сказали компетентные люди, в институт вместо меня взяли кого-то по блату, рассудив так: «Нина Краснова — девочка из провинции. Никуда жаловаться на нас не пойдет».) — «И что же мне теперь делать?» — спросила я. — «Приходите поступать в институт через год». — «Без экзаменов?» — «Нет, с экзаменами». Это для меня был полный крах! Потому что ни о чем я так не мечтала тогда, как о Литературном институте! Редактор «Ленинского пути», Виктор Михайлович Четвериков, когда я уезжала в Москву на экзамены, сказал мне: «Нина, если ты не поступишь в институт, возвращайся к нам в газету». Но я не вернулась ни в газету, откуда ушла с концами, ни в Рязань. Я устроилась работать на хлебозавод № 6, пекарем-выборщиком, по лимиту. И раз в месяц посещала народный университет при ЦДЛ, куда мне посоветовал ходить Пименов. Там выступали маститые поэты, Винокуров, Межиров, Тарковский, Николаев (отец Олеси Николаевой)… И выступил на одном из вечеров Владимир Солоухин, книги которого я очень любила, и стихи, и прозу — «Владимирские проселки», «Капля росы», «Черные доски», и «Мать-мачеха», герой которой Митя Золушкин мечтал поступить и поступил в Литературный институт. И тогда мы с моей сестрой Таней, которая тогда — по сравнению со мной — была уже зрелой рязанской поэтессой, решили показать Солоухину наши стихи. И позвонили ему домой и сказали, что мы хотим показать ему свои стихи. И он сказал: «Бросьте мне их в почтовый ящик»… И посмотрел их и… рекомендовал нас обеих в Литературный институт. Но сестра не стала там учиться, сказала: «Нам хватит одного института на двоих», — да она и не могла туда поступить, потому что после 9-го класса бросила школу и ушла работать официанткой в ресторан, и у нее не было аттестата об окончании десятилетки. А я поступила, на дневное отделение поэзии, в 1972 году. И на радостях написала стихотворение «Я студентка! Я живу в столице!..»:
Ах, Москва! Она неповторима —
Понимаю это все ясней
И, как сахар быстрорастворимый,
Растворяюсь, растворяюсь в ней.
Я училась в Литературном институте с удовольствием и с пользой для себя и своего развития целых 5 лет! И не мечтала ни о каком другом вузе! Причем я попала в семинар, в группу Евгения Ароновича Долматовского, автора знаменитых песен «Моя любимая», «Случайный вальс» («В этом зале пустом мы танцуем вдвоем»), «Эх, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы», «Ой, Днепро, Днепро», «Комсомольцы-добровольцы», «Венок Дуная», «Сормовская лирическая», «А мы случайно повстречались», который очень хорошо относился ко мне и всегда защищал меня, если на семинаре кто-то из студентов критиковал меня за мой стиль наив-примитив, который кому-то казался слишком простым, и за мою частушечность, которая передалась мне от моей мамы, частушечницы, и проникла в мои стихи. Долматовский говорил: «Ребяты-ы-ы… Вы ничего не понимаете. Этот стиль на самом деле не такой простой. Он требует особого высокого мастерства». Евгений Долматовский был профессор в технике стихосложения, в теории стиха, и я помню все литературные заповеди моего институтского учителя и следую им в своей практике. Мы переписывались с ним, когда я по окончании института вернулась в Рязань. А в 1979 году я выпустила в фирменном издательстве «Советский писатель» и послала Евгению Ароновичу свою первую книгу стихов «Разбег» с таким автографом:
Институтский мой учитель,
Мой учитель — не мучитель,
Как идут мои дела?
Я вот книгу издала.
Вы — профессор, Вы — мудрец,
Я, скажите, молодец?
Он написал мне: «Ты — молодец, Нина! Я в тебя, в твою творческую душу верил с первого курса!» А когда Совещание молодых писателей во главе с Андреем Дементьевым рекомендовало меня с моей книгой в Союз писателей СССР, он радовался за меня и гордился мной, «как нянька старая» у Пушкина, и говорил: «Ай да моя Нинка!». А когда я в 90-х годах переехала из Рязани в Москву, он приглашал меня к себе в семинар: «Приходи. Я тебе бенефис устрою! И, может быть, помогу тебе чем-нибудь». Но вскоре его сбила машина, он впал в кому и через несколько месяцев умер. А его жена Мирослава Ивановна попросила меня написать мемуары о нем для коллективной книги, которую готовилась выпустить. И я написала их, и Мирослава Ивановна похвалила меня, но через какое-то время внезапно умерла, хотя была намного моложе Евгения Ароновича, и книга о Долматовском так и не вышла. Я потом напечатала свои мемуары в журнале Юрия Кувалдина «Наша улица». И если бы меня спросили: у кого из всех, кто вел в Литературном институте семинар поэзии, ты хотела бы учиться, если бы снова поступила туда?» — я ответила бы: «У Евгения Долматовского!» Спасибо ему за все!
— Какая атмосфера была в то время в общежитии Литературного института?
— Атмосфера в общежитии Литературного института в то время была творческая. Студенты жили по двое в комнате. Причем студенты были не только русские, но и нерусские, разных национальностей, «дети разных народов», из разных республик Советского Союза — белорусы, украинцы, таджики, дагестанцы, латыши, львовские поляки, также и болгары из Болгарии, чехи и словаки из Чехословакии, африканцы из Эфиопии и Йемена… Все ходили в гости друг к другу, к своим соседям по этажу. Показывали и читали друг другу свои новые сочинения. Пили чай. А кто-то и что-то покрепче. Разговаривали по душам. Готовили на общей кухне еду. Дагестанцы, например, варили в казанах плов, угощали сокашников пловом… Никаких драк и конфликтов между студентами не было.
Я на первом курсе, в первом семестре, жила в комнате с русскоязычной поэтессой из Белоруссии Светланой Бартоховой (она сейчас известный в Минске драматург). А потом я вышла замуж за студента со второго курса, русскоязычного поэта из города Каменец-Подольский, с Западной Украины, который был старше меня на 4 года, а мама у него была учительницей украинского языка. И мы жили с ним в «семейном крыле» общежития. Считались образцовой парой. И, глядя на нас, многие студенты тоже начали жениться. Но я после института развелась с ним. Не потому, что он был украинцем, а потому, что он болел «редкой русской болезнью», алкоголизмом, и пять лет был «в завязке» и не пил, но когда ректор по хозяйственной части, не зная о его болезни, захотел сделать его комендантом общежития, а меня комендантшей, он, как «Мороз-воевода с дозором», стал обходить-обхаживать «владенья свои», ходить по комнатам студентов, проверять там порядок, смотреть, что там и как, и ему везде подносили винцо, и он запил со страшной силой и слетел с катушек, и я еле проводила его из Москвы к нашим друзьям в Ставрополь, а сама уехала в Рязань и там развелась со своим неблаговерным без его присутствия.
А у моего однокурсника Сергея Каратова есть стихи о том, что в общежитие иногда захаживали классики литературы нашего времени и разделяли со студентами трапезу, но мне не приходилось почти никого из них видеть в общежитии, кроме как на каком-нибудь официальном мероприятии клуба, где я здоровалась с ними и все. Говорят, что Владимир Костров и Юрий Кузнецов бывали в общежитии, с неофициальным визитом, и что Кузнецов однажды выпрыгнул в окно (перепутал окно с дверью?) и едва не разбился, но повис на ветвях дерева и отделался тем, что сломал себе ногу. А про Николая Рубцова, который учился в Литературном институте в 60-х годах, рассказывали, что он поснимал со стен общежития в коридоре портреты Пушкина, Некрасова, Гоголя, Достоевского, Толстого и унес их к себе в комнату и расставил на полу, с четырех сторон. А дежурная прибежала к нему и стала ругать его: «Ты стащил портреты, верни их назад». — А Рубцов сидит в кругу классиков XIX века и говорит ей: «Не мешайте мне общаться с великими».
— Ты общалась со многими известными поэтами, писателями — Солоухиным, Старшиновым, Астафьевым, Боковым, Жирмунской, Дементьевым, Вознесенским, Евтушенко, Бек… Чему ты у них научилась?
— Судьба сводила меня со многими известными поэтами, писателями на моем «кремнистом пути» литературном, которые становились моими друзьями, наставниками и покровителями и помогали мне идти в большую литературу и реализовывать себя, то есть сыграли каждый свою большую и хорошую роль в моей жизни.
Владимир Солоухин, как я уже сказала, рекомендовал меня с моей сестрой в Литературный институт, потом помог мне издать в фирменном издательстве «Советский писатель» мою первую книгу стихов «Разбег», рекомендовал меня, а позже и мою сестру в Союз писателей… Николай Старшинов печатал меня и мою сестру в альманахе «Поэзия» и в антологиях и календарях… Виктор Астафьев на пару с Романом Солнцевым напечатал меня и мою сестру в антологии провинциальных поэтов «Час России», приглашал меня с группой Союза писателей в Сибирь, на «Провинциальные встречи в русской провинции»… А Виктор Боков — на свои авторские вечера в ЦДЛ, ЦДРИ, Дом культуры газеты «Известия», где я, кстати сказать, познакомилась с певцом и композитором Анатолием Шамардиным, который написал на мои стихи около 20-ти песен… А с Тамарой Жирмунской я познакомилась и выступала во Владимирской области, на Фатьяновском празднике, а потом и в Москве… А Андрей Дементьев печатал меня в журнале «Юность» и приглашал меня участвовать в телепередачах «Голубой огонек» и «Станколит» и в вечерах молодых московских поэтов то в Манеже, то в Каминном зале ЦДРИ, и писал обо мне в «Литературном обозрении», как о новом литературном явлении, и в своем двухтомнике «Все начинается с любви» и, как я уже сказала, рекомендовал меня от Совещания в Союз писателей СССР, а в 1987 году — в Польшу, на праздник «Варшавская Осень Поэзии», в результате чего я написала биографический роман, в жанре нон-фикшн, «Дунька в Европе»… Кроме того Солоухин и Дементьев, и глава Большого Союза Георгий Марков, помогли мне в 1984 году получить в Рязани на одну себя (как тогда для членов Союза писателей СССР по закону полагалось) двухкомнатную квартиру, которую я потом, в 1992 году, обменяла (с потерей площади) на Москву. А Андрей Вознесенский приглашал меня выступать на презентациях своих книг то в Доме книги, то в магазине на Кузнецком мосту, то в магазине «Москва», и писал обо мне и в своих книгах, и в журнале «Огонек», и в журнале «Обозреватель», который выходил в 134 странах мира… А Евгений Евтушенко сделал обо мне большую передачу по радио и сказал, что я владею «всей палитрой русского языка великолепно»… А, например, пародист Александр Иванов из любви к моей поэзии писал пародии на мои стихи и таким образом делал мне блестящую рекламу…
К этому перечню я могла бы добавить еще очень многих… Среди них, между прочим, и Александр Солженицын, который на семинаре молодых поэтов в Рязанском Союзе писателей, в 1970 году, похвалил меня за лиричность, искренность и неконъюнктурность моих стихов… Тут и младший друг Солженицына, опальный рязанский поэт Евгений Маркин, у которого я до 1971 года, до Литературного института, занималась в литературном объединении «Рязанские родники» и который считал меня очень талантливой, как и мою сестру Татьяну, выделял нас обеих из всех, и который, кстати сказать, в свое время учился в Литературном институте вместе с Беллой Ахмадулиной и Евгением Евтушенко и, как и они, и как впоследствии и я, занимался в семинаре у Евгения Долматовского… Тут и поэт Иван Никонорович Молчанов (1903–1984), который принадлежал к «комсомольскому поколению» Светлова, Безыменского, Уткина, и написал песню «Прокати нас, Петруша, на тракторе», которая сделала его известным, и которого Маяковский когда-то раскритиковал (но тем самым и увековечил!) за стихотворение «Свидание», где «близкая» девушка (пролетарского происхождения, бедная) стала поэту чужой, а «чужая», в «жакете изысканном» (красивая и богатая) стала ему близкой. Молчанов в 1970 году приезжал выступать в Рязань и написал про нас сестрой Таней такие стихи:
(…)
И Таня и Нина — две поэтессы.
Сестренки. Ведь здорово, черт побери!
(…)
И Таня, и Нина… В кого мне влюбиться?
А ну тебя, сердце! В обеих влюблюсь!
Тут и Николай Глазков, который в редакции «Мос-ковского комсомольца» за стихотворение «Я студентка! Я живу в столице!» поставил мне 4 с плюсом, а за употребленное там мною по отношению к самой себе сравнение «сахар быстрорастворимый», 5 с плюсом… Тут и Лев Ошанин, рецензент моей дипломной работы, который написал, что я не растворилась в Москве, а осталась сама собой, сохранила свою индивидуальность… Тут и «косопузый москвич» с рязанскими корнями Сергей Поликарпов, внутренний рецензент моей первой книги «Разбег» и автор статьи о ней в журнале «Москва», который оценил меня по высшему классу… Тут и Арсений Тарковский, который в Доме творчества, в Переделкине, благословил меня с моим «Разбегом» в поэзию, сказал, что у меня грустные стихи, и ему это нравится… Тут и классик латышской поэзии Имант Зиедонис, с которым судьба свела нас в Доме творчества в Дубултах и которому так понравилась моя первая книга, что он предложил мне переводить его стихи с латышского на русский… Тут писатель Юлий Эдлис, который называл меня «рязанская Сафо»… Тут и Лариса Васильева, с которой мы вместе ездили на 1-й Ахматовский праздник в Тверскую область, в Бежецк… Тут и Станислав Лесневский, который приглашал меня на Блоковские праздники в Шахматове… Тут и Юрий Кузнецов, с которым наши литературные дороги пересеклись в Польше, на празднике «Варшавская Осень Поэзии», а потом и в Рязани и Константинове на Есенинском празднике… Тут и Римма Казакова, и Кирилл Ковальджи, и Татьяна Кузовлева, с которыми я выступала и в своей Рязани, и в Москве… Тут и Александр Тимофеевский… автор не только «Песенки Крокодила Гены», но и многих книг, и автор веселых экспромтов обо мне: «У нашей Нины — именины. / И мой девиз: «Ни дня без Нины!»»… Тут и автор «Энциклопедии Хулиганствующего Ортодокса» Иосиф Раскин, который называл меня «из ряда вон выходящим поэтом»… Тут и артист Валерий Золотухин, который был не только артистом, но и писателем и членом Союза писателей Москвы и успел выпустить при жизни несколько книг о себе и о Высоцком и о Таганке, и двадцать томов своих дневников… и который делал предисловия к моей книге стихов «Избранное» и к моему сборнику частушек «Залеточка»… и читал на моих вечерах в ЦДЛ мои стихи из книги «Цветы запоздалые», и пел мои частушки, а стихи о Петре и Февронии, которые я написала по его заказу, читал в 16-ти городах России, где открывались памятники этим двум русским святым… Тут и поэт, искусствовед, Президент Академии русского стиха Слава Лён, который писал, что у меня искусство поэзии рождается не только из жизни, но «из самого искусства», «из игры слов», «из их сочетания между собой», «из совокупления слов»… Тут и главный редактор журнала «Время и мы» (Нью-Йорк) Виктор Перельман, который писал мне, что если бы я жила на Западе и про меня и про мою поэзию прознали, например, феминистки, то они «на всю Америку провозгласили бы» мое «обалденное творчество… последним словом современной поэзии» и я «стала бы властительницей дум» многомиллионных читателей: «И какие бы, Нина, у вас были тиражи… Но вы живете в России и пишете для России, которую никогда не променяете… на берег турецкий».
В перечень известных поэтов, писателей, с которыми судьба сводила меня на моем литературном пути, нельзя не добавить и Николая Новикова, и Натана Злотникова, сотрудников отдела поэзии журнала «Юность», теперь, правда, уже безызвестных, которые благоволили ко мне… Тут и зав. отделом русской поэзии «Литературной России» Аршак Тер-Маркарьян, который воспел меня в своей оде: «Ниночка Краснова — / Рязанская основа… / Тебя носить бы на руках, как образ киносерии… / Ты — словно знамя коммунизма, / Которому я присягал!» (фамилия-то у меня красного цвета, как знамя. — Н. К.)… А из ярчайших представителей моего поколения, с которыми мы вместе шли по большой дороге в большую литературу, нельзя не упомянуть, кроме Татьяны Бек, еще и Юрия Кувалдина, Сергея Мнацаканяна, Александра Щуплова, Александра Шаталова, Николая Дмитриева, и моего рязанского собрата по перу Евгения Артамонова, который подарил мне свое стихотворение: «Есть три звезды! Они в одном ряду! — Ахматова, Цветаева, Краснова!», а из поколения девяностодесятников, которых, как говорится, из артели не выкинешь, надо назвать поэта Германа Гецевича и поэта Валерия Дударева, самого юного редактора «Юности» 2007–2019 годов, о котором у меня есть такой экзерсис: «О «Юности» я думаю, о ней. / Ты всех ее редакторОв юней»… Царствие им всем Небесное. Я говорю сейчас только о тех, кто уже покинул земной мир.
И почти со всеми я дружила. И всем посвящала свои стихи, а кто-то и мне. И у многих я брала интервью. И почти со всеми переписывалась, когда жила в Рязани, а потом в Москве, дарила им свои книги, а они мне — свои, которые я читала с карандашом в руках и о которых писала каждому свои отзывы с подробными лексико-стилистическими анализами. И у всех я училась «чему-нибудь и как-нибудь», училась тому, как надо и как не надо писать… и как надо и как не надо жить, и как вести себя в очень непростом литературном мире и не уронить и не потерять себя и сохранить свою душу… и (это я цитирую тебя, Женя Степанов!) делать только то, «что не делать нельзя».
Я всю жизнь живу под девизом: «Век живи — век учись!»
Беседу вел Евгений СТЕПАНОВ