Вадим Месяц, «Книга отца и сына. Последние битники»
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 6, 2023
Сергей Бирюков — поэт, филолог, культуролог, саунд-поэт, перформер, исследователь и теоретик русского авангарда. Лауреат Международного литературного конкурса в Берлине, Второй берлинской лирикспартакиады, Международной литературной премии имени А. Кручёных, дипломант поэтического конкурса имени М. Волошина, лауреат премии «Писатель XXI века». Основатель и президент Академии Зауми. Кандидат филологических наук, доктор культурологии, член Русского ПЕН-центра и Союза писателей XXI века. Живет и работает в ФРГ.
Вадим Месяц, «Книга отца и сына. Последние битники»
М.: «Русский Гулливер», 2023
Вадим Месяц написал «роман воспитания». Напомню, что романы воспитания, каждый на свой лад, писали Жан Жак Руссо, Вольтер, Гёте, Диккенс, Флобер, Гончаров, Достоевский, Сэлинджер… А с другой стороны Стивенсон, Киплинг, Марк Твен…
Кстати, один из трех эпиграфов к роману Месяц извлек как раз из Марка Твена. Два других эпиграфа извлечены из творчества Чарльза Буковски и Виктора Цоя.
В аннотации сказано, что «книга продолжает традиции Чарльза Буковски, Джека Керуака, Кормака Маккарти, Эдуарда Лимонова». Так что, кто читал этих авторов, сможет построить цепочку ассоциаций. Я не стану на этом акцентировать ваше внимание. Скорее даже отмечу, что на обложке указано «неавтобиографический роман». Ну и сами подумайте, не в разрез ли?
Текст проговаривается в основном сыном, временами включается отец, который вообще-то присутствует постоянно то вторым планом, то выходит на первый план, тогда случаются диалоги, переругивания, крики и шепоты. А то включаются женские голоса различных тембров и высот.
Судя по всему, мальчик-повествователь весьма смышленый и приметливый. Вот самое начало романа, камертон:
«Сейчас много треплются о моем отце, показывают по телевизору его фото, называют садистом и наркоманом. В новостных промежутках мелькает какая-то карлица, чуть младше меня, которая вытягивает шею к людям, как издыхающая черепаха, и кричит «вы украли у меня детство». Нефтяные компании украли у нее детство, лесорубы вырубили ее леса, астронавты пробили у нее над головой озоновую дыру. Она даже в школу не ходит, пока эту дыру не заштопают…»
И далее высказывает сентенцию: «существование, лишенное опасности, лишено смысла. Ты должен ожидать смерти в любой момент. Только тогда у тебя появляется вкус к жизни…
Хорошего человека может воспитать только сволочь. Не могу себе представить противоположного. У нормальных людей всегда вырастают подонки. Ненормальным везет».
Ну, это мы знаем и по предшествующим романам воспитания! Но нелишне будет напомнить, причем с прямо провокативным напором! И отец, и сын — мастера непредумышленных провокаций. Они из разряда «естественных» людей, чье поведение часто непредсказуемо, нетолерантно. Не будем сейчас давать моральных оценок. Но заметим, что вот этот естественный человек, а в романе есть и другие вполне органичные персонажи, например, некоторые спонтанные любовницы отца. Во взаимодействии они подвергают сомнению любые формы принуждения, возведенные к благим намерениям. Будь то «культура отмены», «новая этика», «экоактивизм», «идентичность» и прочие «нововведения» так называемого либерального общества, которое на самом деле совсем не либерально, а очень даже тоталитарно. Так что брутальный роман-провокация — это вполне ожидаемая реакция на очередные «правила», устанавливаемые кем-то.
Здесь, говоря словами классика, «ушку девическому в завиточках волоска с полупохабщины не разалеться тронуту»! Но всегда есть возможность не читать, если не нравятся персонажи. Другое дело, что внутри самого повествования одним персонажам может не поздоровиться от других! Роман (тем более роман воспитания) — конфликтная территория. В противном случае это не роман, а кисель. Роман Месяца строится как цепь отдельных коротких главок-сюжетов, связанных общим сверхсюжетом, на который эти микросюжеты работают. И несмотря на то, что повествование ведется от первого лица (подростка?), роман обладает полифоническим звучанием. Как мы помним из М. М. Бахтина: «Слово героя о себе самом и о мире так же полновесно, как обычное авторское слово; оно не подчинено объектному образу героя как одна из его характеристик, но и не служит рупором авторского голоса».
Бахтинская проекция, исходящая из романной полифонии Достоевского, отразилась, конечно, в ноосфере и была уловлена. И тут мы возвращаемся к роману Вадима Месяца, репликам и диалогам, и неожиданно открываем для себя действительный смысл названия: «Книга отца и сына».