(К 160-летию С. Я. Надсона). Статья
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2023
Алла Новикова-Строганова — литературовед, историк литературы, доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России. Живет и работает в Москве.
Семён Яковлевич Надсон (1862–1887) — замечательный поэт, продолжатель лермонтовских и некрасовских традиций, оставивший свой яркий след на звездном небосклоне русской литературы.
Судьба щедро одарила его поэтическим талантом, но в то же время отмерила слишком мало лет — всего 24 года. На 25-м году жизни Надсон скончался от чахотки. Он долго боролся с мучительным недугом, пережил несколько неудачных операций, однако в то время болезнь была практически не излечима.
Умер от чахотки, умер одиноко,
Как и жил на свете, — круглым сиротою;
Тяжело вздохнул, задумался глубоко
И угас, прильнув к подушке головою.
Кое-кто о нем припомнил… отыскались
Старые друзья… его похоронили
Бедно, но тепло, тепло с ним попрощались,
Молча разошлись — и вскоре позабыли1.
Так заранее хоронил себя 20-летний юноша-поэт в 1882 году. В этих предсказаниях он был недалек от истины. Сегодня о его литературном наследии мало кто вспоминает, имя Надсона известно лишь специалистам и редким читателям — страстным любителям поэзии.
Между тем в 1880-е годы, на которые пришелся расцвет творчества поэта, он был необыкновенно популярен среди своих современников. Надсон сумел лирически выразить мироощущение своего поколения, вот почему читающая публика с восторгом встречала каждое его новое стихотворение. Демократическая молодежь видела в Надсоне своего кумира. Но душе поэта были чужды славословие и дифирамбы:
К чему мне шум похвал <и> гром рукоплесканий,
Когда никто из них всем чувством и душой
Не пережил со мной былых моих страданий
И не измучился житейской пустотой… (332).
Поэтическое призвание для Надсона не поприще для собственной славы, а путь служения отчизне во имя ее избавления от страданий и горя:
Не гонись за высотой призванья,
Не ищи заметного пути —
Верь, везде, где только есть страданья,
Честный труд немудрено найти (334).
О горестях и бедах молодой человек знал не понаслышке. Они буквально преследовали его чуть ли не с рождения. Еще в младенчестве он остался без отца. Яков Семёнович Надсон — православный, крещеный при рождении еврей — умер, когда сыну было всего лишь два года. Мать поэта — Антонина Степановна (в девичестве Мамонтова), происходившая из старинного русского дворянского рода, — вынуждена была скитаться с маленьким сыном и младшей дочерью-крошкой по чужим людям и родственникам, у которых семья жила из милости. В десятилетнем возрасте Надсон лишился матери и стал круглым сиротой. Поразительно, что все эти неслыханные беды, выпавшие на долю ребенка, не озлобили и не ожесточили его. Напротив — научили состраданию и любви:
О, спасибо вам, детские годы мои,
С вашей ранней недетской тоскою!
Вы меня научили на слово любви
Отзываться всей братской душою.
Истомивши меня, истерзавши мне грудь,
С глаз моих вы завесу сорвали,
И блеснул предо мною неведомый путь —
Путь горячей любви и печали… (112)
Ранняя юность Надсона нанесла ему новый удар. Внезапно скончалась его любимая девушка. Поэт — в то время еще 16-летний гимназист — посвятил памяти возлюбленной стихи, потрясающие трагической силой и глубиной скорби, «Над свежей могилой. Памяти Н. М. Д.», датированные 14 марта 1879 года:
Я вновь один — и вновь кругом
Все та же ночь и мрак унылый,
И я в раздумье роковом
Стою над свежею могилой:
Чего мне ждать, к чему мне жить,
К чему бороться и трудиться:
Мне больше некого любить,
Мне больше некому молиться!.. (70)
До конца своей короткой жизни Надсон трепетно хранил свою любовь во всей свежести юного чувства:
Горячее солнце так ласково греет,
Так мирно горит голубой небосвод,
Что сердце невольно в груди молодеет
И любит, как прежде, и верит, и ждет (97);
Нет, видно, в эту ночь мне не задуть лампады!
Пылает голова. В виски стучится кровь,
И тени прошлого мне не дают пощады,
И в сердце старая волнуется любовь… (173)
Он беседовал с возлюбленной в стихах, посвящал ей свои поэтические сборники.
Мне места не было за праздничным столом,
Но, посылая мне невзгоды и лишенья,
Жизнь мне дала мечты в безмолвии ночном,
И звуки сладкие, и счастье вдохновенья… (356)
Сберегая в сердце память о своей «Н. М. Д.» — Наталье Михайловне Дешевовой, поэт был предельно деликатен:
Кто ты, — пускай они не знают,
Пусть толки суетных людей
Своей заразой не пятнают
Святыни памяти твоей (172).
После исторических потрясений 1881 года — убийства императора Александра II, казни народовольцев, последовавшей внутриполитической реакции, издания Александром III высочайшего «Манифеста о незыблемости самодержавия» — жизнь в России словно испуганно замерла, освободительная борьба почти полностью угасла. Большая часть мыслящей интеллигенции впала в состояние уныния и депрессии.
В этой обстановке появилось множество развлекательных литературных изданий, юмористических журналов — «Стрекоза», «Будильник», «Осколки» и др., целью которых было просто развеселить, позабавить удрученную публику.
Творчество Надсона противостояло этой тенденции. Поэт не отвлекал читателя от жестоких реалий жизни в России, отражая подлинные мысли и чувства людей своего времени — тоску, отчаяние, боль:
Мучительно тянутся дни бесполезные.
Темно в пережитом, темно впереди.
Тоска простирает объятья железные
И жмет меня крепко к гранитной груди (310).
Нарастало томительное ощущение бессилия от невозможности изменить к лучшему общественное устройство, которое по-прежнему страдало от неправедной власти, чиновничьей бюрократии, от ее бездарного управления страной:
Дураки, дураки, дураки без числа,
Всех родов, величин и сортов,
Точно всех их судьба на заказ создала,
Взяв казенный подряд дураков.
Если б был бы я царь, я б построил им дом
И открыл в нем дурацкий музей,
Разместивши их всех по чинам за стеклом
В назиданье державе моей (311–312).
Эти стихи — горькая шутка. В большинстве произведений поэт всерьез размышляет о своем вкладе в общее дело борьбы с угнетением и злом и приходит к неутешительному выводу: его поэзии не суждено «в тяжелой мгле дорогу указать, / Не ей надеждою блеснуть родному краю»:
Что значит мысль моя пред этим властным злом,
Пред стоном нищеты, пред голосом мученья.
Она изнемогла под тягостным крестом,
Она истерзана от скорби и сомненья (174).
Душевные и физические силы лирического героя истощены:
Уходит день за днем… На ряд пустых забот
Бесплодно тратятся порывы и усилья;
Редеет круг друзей, врагам потерян счет,
Ум изнемог в борьбе, и одряхлели крылья (210);
Опустился туман и от взоров сокрыл
Пестроту суетливого дня.
Не поднять моей мысли опущенных крыл,
Я во мраке брожу без огня… (378)
Не стало видно вокруг и настоящих, сильных борцов «за общее дело», готовых «для братьев, для отчизны» идти «на трудный бой с отвагою в груди» (355):
В ежедневных встречах с пестрою толпою
Отрезвленный жизнью от недавних снов,
Я уж не ищу их, пламенных душою,
Закаленных духом, истинных бойцов… (355)
Несправедливо было бы утверждать, что честные, самоотверженные, славные люди исчезли совсем. Нет, такие личности еще встречаются:
Она была славная девушка, — смело
Ты мог бы ей братскую руку подать,
Чтоб вместе бороться за общее дело,
И вместе трудиться, и вместе страдать… (355)
Однако призывы «бороться», «трудиться», «страдать» звучат подобно гласу вопиющего в пустыне:
Ты проповедуешь в пустыне,
Ты от языческих богов
К иной, враждебной им святыне
Зовешь фанатиков-жрецов… (249)
В «угрюмой пустыне» порывы живых душ к добру и свету не находят отклика. Эта мысль представлена у Надсона в виде развернутой поэтической метафоры:
Душа наша — в сумраке светоч приветный,
Шел путник, зажег огонек золотой, —
И ярко горит он во мгле беспросветной,
И смело он борется с вьюгой ночной.
Он мог бы согреть, — он так ярко сияет,
Мог путь озарить бы во мраке ночном,
Но тщетно к себе он людей призывает, —
В угрюмой пустыне все глухо кругом… (136)
«Многозвучное сердце» поэта раздавалось и в его стихотворных отрывках, зачастую незавершенных набросках, поэтически не отделанных «намеках». Чувствуя приближение смерти, Надсон торопился высказаться, излить накопившееся в душе:
Это не песни — это намеки:
Песни невмочь мне сложить;
Некогда мне эти беглые строки
В радугу красок рядить;
Мать умирает, — дитя позабыто,
В рваных лохмотьях оно…
Лишь бы хоть как-нибудь было излито,
Чем многозвучное сердце полно!.. (269)
Мотивы смертельной болезни, физического угасания, «истерзанной души» (98) в лирике Надсона, автобиографические в своей основе, одновременно отражали всеобщие настроения упадка, угнетенности, скорби: «Тупая, мертвая, гнетущая тоска…» (266).
Тоска гнетет меня и жжет неутомимо,
Что день — то все душней, все тягостней дышать,
И с пестрой суетой, мелькающею мимо,
Не властен я души, изверившись, связать.
Я жизни чужд давно… Всего, что увлекает,
Всего, что манит вдаль, проникнул я обман,
Хмель отбродил в крови, тревога остывает,
И только скорбь жива да боль недавних ран… (227)
В предельной личной искренности поэта находили художественное выражение не только его частные, субъективные переживания. Они перерастали в проблемы общечеловеческие, философские; напоминали о тайнах бытия, загадках жизни и смерти:
Мне не больно, что жизнь мне солгала, — о нет.
В жизни, словно в наскучившей сказке,
Как бы ни был прекрасен твой юный расцвет,
Не уйти от избитой развязки.
Не уйти от отравы стремлений и дум,
От усталости, желчи и скуки,
И изноет душа, и озлобится ум,
И больные опустятся руки! (181)
И все же смертельно больной Надсон рук не опускал. Он сознавал, что «надо жить!», пока еще возможно, хотя бы из последних сил:
Надо жить! Вот они, роковые слова!
Вот она, роковая задача!
Кто над ней не трудился, тоскуя и плача,
Чья над ней не ломилась от дум голова? (287)
Поэт продолжал творить, перенося испытания, выпавшие на его долю, с необыкновенным мужеством и достоинством.
Нет, вам в лице моем не прочитать страданья.
Я скрыл в груди его, чтоб кто-нибудь не смел
Опошлить грубыми словами состраданья
Мой тяжкий, горестный, но мой святой удел (345).
Лирика Надсона получила горячее признание не только у самого широкого круга читателей. Его творчество было высоко оценено Петербургской императорской академией наук. В 1886 году, незадолго до смерти поэта, ему была присуждена Пушкинская премия — самая престижная в России того времени награда в области литературы. В тот же год Надсон создал воодушевляющие стихи:
Не говорите мне «он умер». Он живет!
Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает,
Пусть роза сорвана — она еще цветет,
Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает!.. (310)
Надсон появился на свет Божий незадолго до Рождества Христова. С особенной нежностью он любил этот святой праздник, посвящал ему свои самые светлые, задушевные стихи.
Так, в «Легенде о елке» (1882) воссоздается настоящая рождественская атмосфера теплых, уютных, радостных Святок в кругу семьи у жарко натопленного камина:
Весь вечер нарядная елка сияла
Десятками ярких огней,
Весь вечер, шумя и смеясь, ликовала
Толпа беззаботных детей (343).
Кульминация веселого праздника — рассказ о рождении Божественного Младенца:
В такой-то стране ароматною ночью,
При шепоте лавров и роз,
Свершилось желанное чудо воочью:
Родился Младенец Христос (344).
Истинное чудо Рождества светится в трепетно-нежном стихотворении «Он спал, разметавшись в Своей колыбели…» (1884). Новорожденный Иисус, Богородица не названы прямо, скрыты за формой личных местоимений. Это позволяет воспринимать их образы, любовно согретые ласковой интонацией, как трактовку универсальной темы «мать и дитя»:
Он спал, разметавшись в Своей колыбели,
И тихо две тени к Нему подошли,
И долго стояли, и долго глядели
В раздумье на нового гостя Земли.
И взоры одной просияли любовью,
И, вся озарившись Небесным огнем,
Она наклонилась к Его изголовью
И тихо Его осенила крылом… (361)
К Господу Богу обращался поэт в самые тяжелые дни своей быстротечной страдальческой жизни. У Него одного искал спасения, молитвенно испрашивая творческих, духовных и физических сил:
Когда душа твоя истерзана страданьем
И грудь полна тоской, безумною тоской, —
Склонись тогда пред Тем с горячим упованьем,
Кто — кротость и любовь, забвенье и покой.
Откинь в уме твоем возникшие сомненья,
Молись Ему, как раб, с покорностью немой —
И Он подаст тебе и слезы примиренья,
И силу на борьбу с безжалостной судьбой… (97–98)
Святая вера, горячее упование на бесконечную любовь и милосердие Божие поддерживали поэта. Своими стихами он вселяет эту веру сегодня и в нас:
Верь в великую силу Любви!..
Свято верь в ее Крест побеждающий,
В ее свет, лучезарно спасающий,
Мир, погрязший в грязи и крови,
Верь в великую силу Любви! (181)
Примечания
Надсон С. Я. Полное собрание стихотворений. – М.; Л.: Сов. писатель, 1962. – С. 181. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с указанием страниц.