Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 3, 2023
* * *
Зима живет своей судьбой,
А за окном стоит она
И снег жует, и лапки прячет.
Ведь холодно, и грач маячит,
И в небо падает луна.
А за последним поворотом,
У остановки городской,
Закутанный, усталый Ленский
Наедине с самим собой.
Один — среди тоски людской…
Стоит, глаза в газету прячет.
И мелочь ищет — чуть не плачет —
В перчатке мерзнущей рукой.
А за окном стоит она
И снег жует, и лапки прячет.
Ведь холодно, и грач маячит,
И в небо падает луна.
А за последним поворотом,
У остановки городской,
Закутанный, усталый Ленский
Наедине с самим собой.
Один — среди тоски людской…
Стоит, глаза в газету прячет.
И мелочь ищет — чуть не плачет —
В перчатке мерзнущей рукой.
* * *
Мало осталось от времени этого.
Инициалы только остались.
С кем я тогда продолжаю беседовать?
Будто того, что было мне мало.
Кто же теперь мне станет советовать?
Кто у ворот со свертком догонит?
Словно иду я по стылому следу,
И уж давно отстала погоня.
И уж давно помело отметелило.
Лишь бы остались инициалы.
Да на доске начертано мелом:
Сахар в моче, натрий и калий.
Известь в крови, да эхо далекое
На неизвестном наречии слышится.
Может уехать, но все же морока
Переворачивать снова страницу.
Входы и выходы заколочены.
Брезжит мираж аэропорта.
Визы проставлены, но просрочены,
Да и заполнена бывшая квота.
Все же живу я инициалами.
Но неизвестно заветное имя.
Так и записано алым по алому.
Облако плавает синее в белом.
Инициалы только остались.
С кем я тогда продолжаю беседовать?
Будто того, что было мне мало.
Кто же теперь мне станет советовать?
Кто у ворот со свертком догонит?
Словно иду я по стылому следу,
И уж давно отстала погоня.
И уж давно помело отметелило.
Лишь бы остались инициалы.
Да на доске начертано мелом:
Сахар в моче, натрий и калий.
Известь в крови, да эхо далекое
На неизвестном наречии слышится.
Может уехать, но все же морока
Переворачивать снова страницу.
Входы и выходы заколочены.
Брезжит мираж аэропорта.
Визы проставлены, но просрочены,
Да и заполнена бывшая квота.
Все же живу я инициалами.
Но неизвестно заветное имя.
Так и записано алым по алому.
Облако плавает синее в белом.
* * *
Могла бы ты меня понять.
Мне эту чашу не поднять
и не испить. Уже нельзя мне.
Да я и сам себе не внемлю,
а так, болтаю невпопад.
Так получилось, так уж вышло.
Душа впотьмах чего-то ищет:
родных, в сортир ли дверь, стакан
с последней водкой, книгу, рощу,
застывшую под странным небом
языческих далеких стран.
Но я теперь, привыкнув к боли,
толкая лодку, сев на мель,
плету чудные разговоры
вокруг да около, надолго ль.
А рядом в майках рыщут воры,
и жизнь похожа там на быль.
Такая быль, что нет развязки
узла, в котором скрыта суть.
Поднимешь голову — прекрасна
та жизнь — висит рассвет опасный,
и стынет одиноко грудь.
Мне эту чашу не поднять
и не испить. Уже нельзя мне.
Да я и сам себе не внемлю,
а так, болтаю невпопад.
Так получилось, так уж вышло.
Душа впотьмах чего-то ищет:
родных, в сортир ли дверь, стакан
с последней водкой, книгу, рощу,
застывшую под странным небом
языческих далеких стран.
Но я теперь, привыкнув к боли,
толкая лодку, сев на мель,
плету чудные разговоры
вокруг да около, надолго ль.
А рядом в майках рыщут воры,
и жизнь похожа там на быль.
Такая быль, что нет развязки
узла, в котором скрыта суть.
Поднимешь голову — прекрасна
та жизнь — висит рассвет опасный,
и стынет одиноко грудь.
* * *
Мы проговорим с тобой насквозь,
До конца, когда засвищет ветер.
Нам с тобой не суждено поврозь
Отойти на метр.
Снег летит на мерзлую слюду
Из «колодца», но и там, за белым,
Ждет судьба, которой не найду,
как фантом от боли за пределом.
Что мы можем дать? Да ничего.
Только квант тепла, на ножке рюмку.
Жить, не жить, но говорить легко.
Чем странней, тем лучше и заумней.
Мне — тягучей электрички гуд
Да родная дачная ограда.
А тебе — движенье мерзлых губ
В каменном ущелье Ленинграда.
До конца, когда засвищет ветер.
Нам с тобой не суждено поврозь
Отойти на метр.
Снег летит на мерзлую слюду
Из «колодца», но и там, за белым,
Ждет судьба, которой не найду,
как фантом от боли за пределом.
Что мы можем дать? Да ничего.
Только квант тепла, на ножке рюмку.
Жить, не жить, но говорить легко.
Чем странней, тем лучше и заумней.
Мне — тягучей электрички гуд
Да родная дачная ограда.
А тебе — движенье мерзлых губ
В каменном ущелье Ленинграда.
ПРИБЕЖИЩЕ
Вдоль незримой ограды
Где медленый ток
Пробегает навстречу себе
Уроборос судьбы, там местность стоит
Навсегда как на мертвой картине
Здесь спокойно, не слышны гудки поездов
Незаметны следы по осенней траве
Мысль здесь растворима в прозрачной листве
И висит паутиной
Пограничников нет, ни собак, ни ушей
Нету камер, глазков
Но выход потерян
Где-то там за оврагом, за тенью тенет
Растет мыслящий бересклет
И известно что в этих местах
Где-то жребий измерен.
Вдоль ограды, тропинкой, что кругом ведет
До предела где столб полосатый
Бесконечна дорога, а что там нас ждет
Весть потеряна где-то когда-то.
Где медленый ток
Пробегает навстречу себе
Уроборос судьбы, там местность стоит
Навсегда как на мертвой картине
Здесь спокойно, не слышны гудки поездов
Незаметны следы по осенней траве
Мысль здесь растворима в прозрачной листве
И висит паутиной
Пограничников нет, ни собак, ни ушей
Нету камер, глазков
Но выход потерян
Где-то там за оврагом, за тенью тенет
Растет мыслящий бересклет
И известно что в этих местах
Где-то жребий измерен.
Вдоль ограды, тропинкой, что кругом ведет
До предела где столб полосатый
Бесконечна дорога, а что там нас ждет
Весть потеряна где-то когда-то.
* * *
Сил ненавидеть не хватает.
Хватает сил дожить и спать.
Нас ждет подобие сарая
И многоспальная кровать.
А он неутомим в заботах.
Ему, по сути, не до нас.
Мы — пчелы в позабытых сотах.
И там не слышен дальний глас.
Один нам путь — вернуться к устью
Давно исчезнувшей реки.
Оглянешься: там тоже пусто.
Но где-то светят маяки
У берегов нам недоступных.
Давно уплыли корабли.
Там птицы умирают грустно
На ложе выжженной земли.
Но есть генетика спасенья
В глубинах нелюдимых недр.
И длится вечно воскресенье
Там, где стоит последний кедр.
Хватает сил дожить и спать.
Нас ждет подобие сарая
И многоспальная кровать.
А он неутомим в заботах.
Ему, по сути, не до нас.
Мы — пчелы в позабытых сотах.
И там не слышен дальний глас.
Один нам путь — вернуться к устью
Давно исчезнувшей реки.
Оглянешься: там тоже пусто.
Но где-то светят маяки
У берегов нам недоступных.
Давно уплыли корабли.
Там птицы умирают грустно
На ложе выжженной земли.
Но есть генетика спасенья
В глубинах нелюдимых недр.
И длится вечно воскресенье
Там, где стоит последний кедр.
ЯНВАРЬ. ДОРОГА
И. К.
Черный хрустящий лед.
Лунное олово.
Нету других дорог,
Холодно, голо.
Призрачное в ночи —
Белое здание,
Из темноты молчит
Дно мирозданья.
Что там в тени дерев
На расстоянии?
Ночи просторный склеп —
Как на экране.
Ночь, ледяной фонарь,
Нету аптеки.
Долгий сезон — январь,
Мертвые реки.
Медленный лунный путь
Лег одиноко.
Нам суждено идти
Этой дорогой.
Кто-то там встречи ждет,
Верит, что снова…
Черный хрустящий лед,
Лунное олово.
Лунное олово.
Нету других дорог,
Холодно, голо.
Призрачное в ночи —
Белое здание,
Из темноты молчит
Дно мирозданья.
Что там в тени дерев
На расстоянии?
Ночи просторный склеп —
Как на экране.
Ночь, ледяной фонарь,
Нету аптеки.
Долгий сезон — январь,
Мертвые реки.
Медленный лунный путь
Лег одиноко.
Нам суждено идти
Этой дорогой.
Кто-то там встречи ждет,
Верит, что снова…
Черный хрустящий лед,
Лунное олово.
Андрей Грицман — поэт. Родился в 1947 году в Москве. Окончил 1-й Московский Медицинский институт им. И. М. Сеченова. Кандидат медицинских наук. С 1981 г. живет в США, работает врачом, специалист по диагностике рака. Пишет по-русски и по-английски, публикуется в России с середины девяностых. Стихи и эссеистика по-английски публикуются в американской и британской периодике. В 1998 г. закончил литературный факультет Университета Вермонта со степенью магистра искусств по литературе. Автор нескольких книг стихов. Организатор, ведущий международного клуба поэзии в Нью-Йорке и редактор журнала INTERPOEZIA. Член редколлегии журнала «Зарубежные записки».