Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 1, 2023
Владимир Алейников — поэт, прозаик, переводчик, художник. Родился в 1946 году. Один из основателей и лидеров знаменитого содружества СМОГ. В советское время публиковался только в зарубежных изданиях. Переводил поэзию народов СССР. Стихи и проза на Родине стали печататься в период Перестройки. Публиковался в журналах «Дети Ра», «Зинзивер», «Знамя», «Новый мир», «Октябрь», «Континент», «Огонек», «НЛО» и других, в различных антологиях и сборниках. Автор многих книг стихов и прозы. Лауреат премии имени Андрея Белого. Живет в Москве и Коктебеле.
* * *
Вечер драмы влечет в никуда —
До трагедии, стало быть, близко,
Если низко висят провода
И протянута ветвь тамариска.
Даже тропка ведет в пустоту —
Знать, немало на свете такого,
Что, шагнув за черту, на лету
Ловит ртом изначальное слово.
Так не рвись в эту глубь, в эту даль,
Не спеши — я повсюду с тобою,
Где широкая плещет печаль
Полосой беспокойной прибоя.
Не зови меня в омут, в провал, —
Я такого успел навидаться
И в таких закромах побывал,
Что привык ничего не бояться.
Ну а все-таки лучше сдержать
Этот шаг, что полета коварней,
Лучше руку горячую сжать —
Кроны призрачны в дымке фонарной.
Стены зданий прозрачны почти —
И сквозная беспечна аркада,
Чтобы вместе по ней нам идти
В сердцевине извечного сада.
* * *
Я покидал — и не однажды —
Края, иссохшие от жажды,
Чьи веки, сомкнутые дважды,
Скрывали взгляд на белый свет
Среди совдеповского рая,
Лишь то для сердца выбирая,
В чем жизнь мерещилась вторая,
Которой в сутолоке нет.
Покуда мир оплачен кровью,
И кривда рвется к изголовью,
И правда вечной станет новью
Для яви, сросшейся с мечтой,
Подобной странному наросту
На грани быта и погоста,
Делиться с кем-нибудь непросто
Хотя бы выдумкой пустой.
Проста реальности основа,
Известно — прежде было Слово,
А после — все, что быть готово
Разнообразным для живых,
Поскольку вряд ли о порядке
Твердят истертые тетрадки,
С судьбой играющие в прятки,
И небо в складках грозовых.
* * *
Тебя ли с оливковой веткой
Примечу еще вдалеке,
Желанную в грусти нередкой,
Хранимую розой в руке?
Разорваны горькие цепи —
И нет у толпы Божества,
Чтоб в древнем стенанье и крепе
Найти дорогие слова!
Ты радуги просьба, Таврида,
Войти в золотые врата,
Где впрямь затихает обида,
Свирель возникает у рта.
В перстах прозревая звучанье
И чаянье слуха даря,
Ты вся рождена как прощанье
И встречена словно заря.
Ты рядом со мной, Пиэрия,
Изранена тяжестью гор, —
Пускай торжествуют чужие,
А ты хоть сейчас на костер.
Но пламя тебя не затронет,
Подобную белым лучам,
И в море твоем не утонет
Лишь то, что певцам по плечам.
Волнуемы терпкие степи,
Где тайна скитаний царит, —
И даже в Эребовом склепе
Асклепий тебя оживит.
* * *
— Никому, ни за что, никогда! —
Это впалые тени двоятся,
Силуэты растений слоятся,
Да змеится шальная вода.
— Ни за что, никогда, никому! —
Это брызги срываются грузно
В невозможные, светлые русла, —
В полусон, в полусвет, в полутьму.
— Никогда, никому, ни за что! —
Это жизни смещаются краски,
Просеваются в область опаски
Сквозь неслыханное решето.
— Никому, никому, никому! —
Это сыплются смысла крупицы
В те пустоты, где ночь не боится
Наполнять неизбежным суму.
— Ни за что, ни за что, ни за что! —
Это жути упрямство и блажи,
Запоздалая весть о пропаже,
Раздвижной балаган шапито.
— Никогда, никогда, никогда! —
Это драмы какой-то ошметки,
Подозренья сапожные щетки,
Показухи чумной лебеда.
Это все, что узлом навсегда
Затянулось, — ужель не развяжем? —
Что насупилось: — Нет! — никогда —
Никому — ни за что — не расскажем!
* * *
Мокрой вечерней листвы
Вдосталь на свете, пожалуй,
Чтобы услышали вы
Дождика выговор шалый,
Чтобы покряхтывал гром,
Словно спускаясь с откоса,
Чтобы вставали ребром
Кровные мира вопросы,
Чтобы со славу словам
Капли пахучие висли,
Чтобы увидеть и вам,
Как зарождаются мысли.
Слово подолгу живет, —
Времени мало у капель:
Только сорвутся — и вот
Кто-то свой вздох ими запил.
Слово — как Мафусаил,
Короток век — у эмоций:
Только глаза приоткрыл —
Сразу успел уколоться.
Ба! — это влагой по край
Шишечки роз набухают, —
И с приглашением в рай
Боль узнаванья стихает.
* * *
Ежится кожей шагреневой
Мгла — и, видать, непроста, —
Сизый, жемчужный, сиреневый —
Вот предвечерья цвета.
Льется водою проточною
К ночи бегущая суть
Жизни, с привычкою прочною
Что-то рыбешкой всплеснуть.
Вот серебрится, позарится
На мошкару в камыше, —
Вряд ли теперь разбазарится
Все, что таится в душе.
Паспорта вроде бессрочного
Станет судьбы поворот, —
Вот оно, самое точное
Определенье щедрот.
Утихомирится ль пылкая
Кровь? — и не кстати ли — тишь,
Ставшая смыслов копилкою
Там, где сейчас ты стоишь?
Неугомонное, жгучее,
Сердце диктует права,
Чтоб чередою певучею
Шли на защиту слова.
* * *
Нет, никто не сумеет сверчков убедить
Замолчать! — это звезды над ними,
Да сады над рекой — их нельзя оградить,
Населить сторожами ночными.
Значит, ныне и присно сумей улучить
Не мгновенье — лишь тень мановенья, —
Ран сердечных, как видишь, нельзя залечить,
Невозможно постичь дуновенье.
Только шорох услышим — и тихо вокруг,
Только лодки затоплено тело,
Только замерли оба и вздрогнули вдруг —
Ты сама этой песни хотела.
То не ласточки лепят гнездо за гнездом —
Улетели они безвозвратно, —
И уйти не хотим, и ступаем с трудом —
Ну когда же вернемся обратно?
Паутины осенней летящая нить
С чем связует? — их много на свете,
Чтобы рук не тянуть и примет не хранить,
Быть за все пред собою в ответе.
Расскажи, расскажи — чем была ты жива?
С чем пришла ты ко мне? — как спешила? —
Не умолкли сверчки, не исчезли слова —
Есть над нами Небесная Сила.
* * *
Увы, роднее наших дней — не будет,
Они уйдут, овеяны тоской, —
И память грешная хрустальный шар раскрутит —
Предгрозья час, нависший над рекой.
Не возражай! — истерзан иль наивен,
Минуя прошлое, пойду я напрямик
Туда, где дол, предчувствующий ливень,
Был в ожиданье так разноязык.
Лазурным роздыхом иль трепетом стрекозьим
Пусть будет каждый миг заворожен, —
Пускай сады, застигнуты предгрозьем,
Воспримут мглу, похожую на стон.
А гром ворчит, ворочая раскаты,
Свинцовые, с налетом серебра,
И ртутные, текучие палаты
Выстраивает в мире для добра.
Никто вокруг не ведает, когда же
Начнется ливень, — вот оно, «чуть-чуть»! —
И тяжесть неба, в скорби о пропаже,
Ничтожной капле точный чертит путь —
Упала, вздрогнула, в пыли, дыша, забилась,
Почти изгнанница, отшельница почти, —
И ничего уже не позабылось,
И рубежа еще не перейти.
* * *
Только с голоса! — с голоса только! —
Появись — и тревогу навей,
Чтоб жасминная месяца долька
На ладони осталась твоей.
Поклянись — этим комом в гортани,
Этой степью, чью речь затвердил,
Этих верб и акаций гуртами,
Что себя отродясь не щадил.
Наклонись — чтобы сердце сжималось,
Чтоб скитаний круги не замкнуть,
Чтобы роза в руке оказалась,
В темноту соизволь заглянуть.
Дотянись — до колец сердцевинных,
До небес в голубой смуглоте,
Чтобы вод не сгубили глубинных,
Задыхаясь в людской тесноте.
Повинись — перед садом и домом —
Во грехах, что случались не раз,
Перед миром, настолько знакомым,
Что не вынесешь всем напоказ.
И когда при звездах загорится
Этот жертвенный пламень в крови,
Ты не сможешь вовек надивиться
На великое чудо любви.
* * *
Когда бы с грозами взаправду мы дружили,
Сражались с чудищами, правили ладьей, —
Тогда б и песнями по праву дорожили,
И справедливее вершился б суд людской.
Когда бы не было наигранной тревоги,
Отвага зрела бы, как летний плод златой, —
Тогда бы тверже мы стояли на пороге
И Храма Божьего, и хижины простой.
Но все утеряно и все дождями смыто,
Снегами стаяло, развеялось песком, —
И вновь мы ищем у небес защиты,
В полынь курганную упавшие ничком.
Но есть воители, не знающие страха, —
Они стрелы не убоятся днем
И ужасов в ночи, горстями праха
Швыряющих в пространство за окном.
Но есть свидетели их подвигов и славы,
Сокровищ, добытых и в битвах, и в трудах, —
Праматерь-степь, и темные дубравы,
И твердь высокая в зарницах и звездах.
Ведь память мудрая лишь верным помогает,
И мы осознанно всю жизнь идем на риск —
И вот от собственного взгляда погибает
В зерцале отраженный василиск.
* * *
Нет, никто никогда никому не сказал,
Где сокровища речи таятся —
Средь звериных ли троп, меж змеиных ли жал,
Или там, где беды не боятся.
Соберись да ступай, по степям поброди —
Не родник ли спасительный встретишь?
Не тобой ли угадано там, впереди,
То, что ищешь? — ему и ответишь.
Не биенье ли сердца в груди ощутишь,
Не слова ль зазвучат о святыне? —
Может, взор мимоходом на то обратишь,
Что миражем казалось в пустыне.
Где томленье по чуду? — в слезах ли росло
Иль в крови, что огнем обжигала? —
Потому и священно твое ремесло,
Что в любви — откровенья начало.
Даже страшные клятвы уже ни к чему,
Если просишь у неба защиты, —
Потому-то не скажешь и ты никому,
Где сокровища речи сокрыты.
* * *
Вот смеркается, вечереет, —
И душа уже не болеет,
Но глаза от прохожих прячет,
А порою по-птичьи плачет.
Кто ты — горлица иль зегзица? —
Отзовись, не пугайся, птица! —
Не стенай надо мной, не надо,
Не кружись над громадой сада.
Отзовись из далекой были,
Где себя наяву забыли, —
И во сне возвращенья нету
К золотому началу света.
Что же, корни его — в землице?
Не кричи надо мной, зегзица!
Что же, ветви его — не тронешь?
Что ты, горлица, страшно стонешь?
На кого же ты нас покинул?
Лучше в сердце во мраке вынул,
Лучше б слуха лишил и зренья!
Где предел моего горенья?
— Нет конца твоему горенью —
Ты живущим пришел в даренье,
Ты поешь, и звучанье это —
Золотое начало света.