Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 4, 2022
Галина Илюхина, «Птица Брейгель»
М.: «Русский Гулливер», 2021
Книга начинается с названия. И пусть все пишущие люди прекрасно знают, что заглавие на самом-то деле рождается последним, и придумать его зачастую не легче, чем написать саму книгу, тем не менее, для читателя книга непременно начинается с крупных букв на обложке.
Когда берешь в руки сборник стихов Галины Илюхиной и читаешь «ПТИЦА БРЕЙГЕЛЬ», сразу все понимаешь, хотя, казалось бы: что за птица такая — Брейгель? Почему — Брейгель? Но где-то внутри себя принимаешь без всяких вопросов и оговорок: да, именно так, — ПТИЦА БРЕЙГЕЛЬ. Потом уже, читая книгу (которая, кстати, закольцована отсылкой к Брейгелю в первом стихотворении:
Лишь небо фетровое брея,
вещает тщетно птица Брейгель
о мнимой мягкости зимы
и в последнем:
…наощупь заснеженный Питер читай
По Брейгелю, словно по Брайлю),
осознаешь, насколько прав Леонид Юзефович, написавший о внимании автора к деталям и умении обобщить их, роднящих стихи Галины Илюхиной с живописью Питера Брейгеля, и о закономерной, в связи с этим, метафоричностью названия. Все это — совершенно справедливо. Но принимаешь-то и не сомневаешься в правде названия сразу.
Для меня поэзия — это не только талант стихосложения плюс мастерство (наличие которых у Галины Илюхиной даже не обсуждается), но еще и нечто ощутимое, при этом неуловимое, некий «факт поэзии», волшебство, дающее рифмованным строчкам живое дыхание, объем, внутреннюю правоту и созвучность читателю. Отсутствие этого волшебства позволяет нам только усмехнуться, прочитав весьма серьезные, правильные и даже пафосные строчки о чем-то глобально-великом, а присутствие — заставляет сопереживать до спазма в горле, казалось бы, очень спокойному по интонации, простому стиху, который сразу занимает в душе свое особое место и остается там уже навсегда.
По моему мнению, «ПТИЦА БРЕЙГЕЛЬ» — это и есть пример того самого «факта поэзии», живого волшебства, которое встречает нас у самого входа в мир книги. Оно длится и ведет все дальше, щедро делясь с читателем этим обыкновенно-необыкновенным миром и заставляя видеть его под другим углом зрения, слышать его ранее неслышимые голоса и сопереживать.
Галина Илюхина — очень петербургский поэт. Ее совершенно узнаваемой, оригинальной манере присущи характерные для петербургского стиля ясность мысли, совершенно не мешающая глубине и многоплановости стихов, чистое и верное звучание, интеллигентная сдержанность и даже изящность, внутри которой таится мощная и страстная энергия. А также, что сам этот город — строгий, таинственный и зачастую фантастический — не просто является фоном, но живет и дышит на страницах ее книги.
Ты, наверно, и не вспомнил сам бы
как в Кронштадт мы ездили с тобой,
где Нева, ощерив десны дамбы,
шлепала обветренной губой.
При этом во многих текстах, словно добавляя в картину какой-то прозрачной печали, звучит легкая самоирония — такая вот горьковатая улыбка:
И ежатся, уставясь в дождь,
уравненные непогодой,
два существа одной природы —
еж-человек и просто еж.
Здесь совершенно брейгелевское умение: выписав стих настолько детально, что уже и не понимаешь, читаешь слова или видишь картину; вдруг чуть изменить угол зрения и обобщить все это единым острым и точным штрихом. И, внезапно поднявшись над злободневным, выйти к вечному. Особенно наглядно это получается в стихах, которые написаны о сегодняшних, текущих событиях. Например, вот какие слова находит Илюхина для описания пандемии:
На Невском холодно и пусто.
Маячит в маске постовой,
и что-то ищет призрак Пруста,
бредя по мертвой мостовой.
Сквозь щели карантинных ставень
не то закат, не то пожар.
Нас Бог на паузу поставил
в момент крутого виража.
Удивительно интересен и своеобразен в этой книге цикл о Комарово. Казалось бы, сакральным комаровским соснам посвящено так много стихов, начиная от самой Ахматовой, что сказать об этом месте что-то новое практически нереально. Ан нет — оказывается, возможно. И опять все дело, как мне кажется, в умении не только обратить внимание на детали, которые раньше никто не заметил, проскочив мимо, но и словно бы в ином преломлении света охватить все пространство целиком, во всех его далеко не всегда очевидных измерениях. Так, незатейливый сюжет о ночном походе в магазин за сигаретами оборачивается историей о том, что мир всегда готов внезапно раскрыться человеку в своей космической красоте. Главное — самому суметь раскрыться для восприятия, увидеть и найти слова, чтобы показать другим. Уж это Галина Илюхина умеет в полной мере.
Возьмешь тихонько с полки пачку «Вог»,
Стараясь не звенеть, положишь деньги.
А дождь прошел. На мокрые ступеньки
легла луна. И ты один, как Бог.
Дым сигареты, призрачный ивняк,
седые сосны — все твое до завтра.
В тиши охрипший рокот динозавра
разносит эхом дальний товарняк.
Весь мир, как храм — волшебен, незнаком.
Идешь, не чуя ног, луной облитый.
И счастье есть, чего там не мели ты.
И спит Айгюль. И бог с ним, с коньяком.
Это волшебное умение видеть иначе и полнее, приходит, конечно же, из детства, о котором автор пишет неизменно светло (несмотря на то, что тема детства и юности в стихах Илюхиной тесно и органично связана с ощущением хрупкости бытия или, пусть и нескорого, небытия):
…домашние дети распахивали окна детских
и вылетали на волю в тапках своих турецких
видите вон я аки посуху бегущая по волнам
как маленький мук потеряна счастлива и вольна
не кричите мне «стой» не щурьтесь не делайте ваши ставки
на каком вираже упадут с этих смуглых ножек чудные тапки
О юной поре пишут многие — как правило, с ностальгией. Присутствует она и в стихах Илюхиной:
Забывай, забывай, ностальгию возьми в укорот:
тридцать третий трамвай отправлялся от Нарвских ворот —
шел по Газа к Обводному. Я выхожу за мостом.
Закопченные стены, кирпичный обшарпанный дом.
Ностальгия есть. А как без нее поэту? Но вот чего в этих стихах нет — и это, как мне кажется, очень характерно и важно, — абсолютно никакой обиды на жизнь за то, что она проходит и зачастую не оправдывает ожиданий пылких лет; нет нытья о том, что «в молодости все было так прекрасно, и все меня любили, а теперь все совсем не то». Напротив, детство и юность для автора — это такой неиссякаемый источник света и любви, который дает силы достойно проходить через все беды и жизненные испытания, умножая в себе любовь и мудрость.
Я знаю, это так: я родилась в любви.
Я родилась в любви, но выросла — от боли.
Он дает силы перенести все — даже смерть близких и любимых, и осознать, что смерти на самом деле нет, и написать об этом пронзительно и чисто:
Земное все теряет вес —
не удержать, не заарканить.
А мир — он просто наша память
по обе стороны небес.
В заключение хочу сказать: поэзия Галины Илюхиной трагична по-настоящему. Но ведь земная человеческая жизнь — трагедия даже по формальному признаку, поскольку герой обязательно погибает в конце. И вот стихи Илюхиной — такие, казалось бы, сдержанные по интонации, но таящие удивительный глубинный жар духовного горения, — эту высокую трагедию показывают со спокойным мужеством любви и внутренней свободы.
Раскинешь руки и, счастливый,
стоишь себе свободной птицей,
один — не с этими, не с теми…
А крест твоей огромной тени
густеет, тянется и длится.
При этом настроение автора и его отношение к окружающему миру удивительным образом передается читателю. И мы сквозь призму этих простых, но таких настоящих слов вдруг заново видим жизнь во всем ее сводящем с ума ужасе и восхищающем великолепии, в невероятном сплаве печального понимания слабости и конечности тела и внезапном осознании бесконечности духа. А ведь в этом и состоит волшебство истинной поэзии, созидающей свой собственный мир и щедро дарящей его нам.