Обзор поэтических подборок, опубликованных в журнале «Футурум АРТ», № 1, 2021; Обзор поэзии альманаха «Другие»; Обзор поэтических подборок, опубликованных в журнале «Зарубежные записки», № 46, 2021; Обзор поэтических подборок журнала «Дети Ра», № 6, 2021. Поэтическая галерея № 1, 2022 журнала «Зинзивер»
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 2, 2022
Александр Балтин — поэт, прозаик, эссеист. Родился в 1967 году в Москве. Впервые опубликовался как поэт в 1996 году в журнале «Литературное обозрение», как прозаик — в 2007 году в журнале «Florida» (США). Член Союза писателей Москвы, автор 84 книг (включая Собрание сочинений в 5 томах) и свыше 2000 публикаций в более чем 100 изданиях России, Украины, Беларуси, Казахстана, Молдовы, Италии, Польши, Болгарии, Словакии, Чехии, Германии, Израиля, Эстонии, Ирана, Канады, США. Дважды лауреат международного поэтического конкурса «Пушкинская лира» (США). Лауреат золотой медали творческого клуба «EvilArt». Отмечен наградою Санкт-Петербургского общества Мартина Лютера. Награжден юбилейной медалью портала «Парнас». Номинант премии «Паруса мечты» (Хорватия). Государственный стипендиат Союза писателей Москвы. Почетный сотрудник Финансовой Академии при Правительстве РФ. Стихи переведены на итальянский и польский языки. В 2013 году вышла книга «Вокруг Александра Балтина», посвященная творчеству писателя.
ОБЗОР ПОЭТИЧЕСКИХ ПОДБОРОК, ОПУБЛИКОВАННЫХ В ЖУРНАЛЕ «ФУТУРУМ АРТ», № 1, 2021
Будущее — цепочка ветвящихся дилемм: всегда неопределенно; будущее искусства — в такой же мере, как и всего; тем не менее, можно заглянуть в него, пребывая здесь и сейчас (тоже условное пребывание, конечно); можно заглянуть, чтобы услышать:
От поцелуя к поцелую
Порхают бабочки в саду
Порхают бабочки в саду
Порхают хао ду ю ду
Я помню первый поцелуй
Когда щека ее алела
Щека алела то и дело
Все губы — бабочки в саду
Сады под бабочками губ
Цветут цветут цветут цветут
Время Велимира Хлебникова, великого дервиша поэзии, пересекается со временем Константина Кедрова-Челищева, чтобы вспыхивали новые легкие знаки: порхающих бабочек, сокровенных моментов.
…Поэты некогда — довольно часто — служили мишенями, поэтому:
Если смотрит поэт в вышину
То в него неудобно стрелять
Не устали стрелять в тишину
И всю жизнь с пустотой воевать
Стрелять в поэтов — бессмысленно, однако война с пустотой, которую придется вести каждому, слишком серьезна, чтобы… говорить о ней всерьез.
О, совершенно иной мир представит Владимир Шемшученко, следуя линиям традиций:
Обшарпанный футляр, а в нем — аккордеон.
Потертые меха и клавиши живые.
У дома две сосны стоят, как часовые,
А прежде здесь стоял сосновый батальон.
Держу аккордеон, как дочку на руках.
Меня учил играть отец в беленой хате.
Отец мог умереть от раны в медсанбате,
Но выжил, чтоб сейчас остаться в дураках.
Мир конкретен, и оптика ясна, ювелирные стихи Владимира Шемшученко, вспыхивающие индивидуальными огнями, укоренены в действительности.
Будущее многообразно. Интонации Евгения Лесина, перевитые острыми ленточками иронии, входят в плоть стиха естественно:
Чертог сиял, я был разбит,
Я гладил все свои медали.
Вокруг свирепствовал ковид,
А в небе молнии сверкали.
И синий, в молниях, господь,
Следил за стрелками прибора.
Носился дух, дрожала плоть,
Пока мы ждали приговора.
Высокое и низкое: прикосновение к тайне тайн слишком сложно, хотя и столь манит поэта, и поэтому иронический взгляд необходим…
Он же, впрочем, помогает примириться с действительностью.
Цветные сны Светланы Еремеевой сложно двоятся и троятся, как отражения в пространных зеркалах времени, и образы, которые строит поэт, используя дар и опыт, точно играют вспышками своеобразных огней-молний:
В комнате бродят тени
Кобальтовые, синие, голубые…
Скользят в полутьме
Привидения…
Вибрируют сны цветные…
Стены превращаются
В реки…
Плавно текут в небеса…
В окна открытые…
В двери…
Из бездны
Гремит гроза…
Из бездны…
Все стихи добываются из оной: сверкая и переливаясь, звуча медитативно, наполненные тишиной…
…Разные цвета-цветы переливаются лепестками созвучий в поэзии Эвелины Щац: и острые углы нужны, чтобы резать читательское сознание, добывая кровь внимания к поэзии:
густой голос ночи
как деготь терпкий льется
серый янтарь в камине
серые утки готовятся,
вечные странницы, в путь!
Собирается будущее, связывается в узлы, вновь раскручиваются они, возникают новые.
Голос Нины Красновой отчетливо узнаваем: в нем четко даны, отчасти играя, но больше всерьез, переборы народного бытования, и… рязанский говорок послышится, и раскроется явь, принимаемая отчасти иронично, но всегда стойко:
Жизнь моя не в розах —
В стрессах и в неврозах.
Но что же делать? Жизнь такая — селяви.
А все же в ней бывают
Прекрасные моменты,
Когда поют в Терлецком парке соловьи.
Картина современности будет написана точно — даже медицински точно — несколькими строками.
В общем, будущее, предлагаемое журналом «Футурум АРТ», есть интересный вариант оного: куда более интересный, чем сулят нам избыточные технологии, ведущие к банальной стандартизации человека.
ОБЗОР ПОЭЗИИ АЛЬМАНАХА «ДРУГИЕ»
Виноград Евгения Волкова нальется тугими гроздьями поэтических смыслов:
изабель —
черен как вино град
град —
и на воз напрасных усилий
мы у града вина попросили
и жемчужину в триста карат
Виноград столь же символичен, сколь «Другие» отличны от многих сегментов литературного пространства.
Другая оптика, звукопись: как играет она у Волкова — с переборами, перекличками звуков, с таинственными недрами вдруг распускающегося, как цветок, эха.
Все амбивалентно: и листы визуальной поэзии Валерия Мишина возникнут… своеобразными словесными стенами, где в графике сокрыты коды бытия, познанные поэтом.
Странно и таинственно заблистает «Поэма-Ожидание» Феликса Андреева, распускаясь отдельными лепестками фрагментов, собираясь в целостность: звуковую и смысловую, точно постепенно — через письма — раскрывая варианты будущего:
…все было сделано поверхностно,
предугадано и театрально:
темнело быстро,
а чудесный вид декораций
заметно уступал смелости
и монотонному темпераменту
лопастей
невыдуманных
чудищ.
Поэзия, понятно, работает против чудищ.
…Речная визуальная поэзия Елены Павловой…
Рыба Елены Кацюбы плывет, буквенно покрытая символами, в воды вечности.
Птицы стихов взлетают со страниц альманаха «Другие», чтобы, преодолевая сопротивление материала современности, приближать к ней, такой эгоистично-прагматичной, истинные мотивы: света, добра, сострадания, правды жизни.
ОБЗОР ПОЭТИЧЕСКИХ ПОДБОРОК, ОПУБЛИКОВАННЫХ В ЖУРНАЛЕ «ЗАРУБЕЖНЫЕ ЗАПИСКИ», № 46, 2021
Круто слепленная поэзия Юрия Ряшенцева, данная мощно, с размахом, с изобилием существительных и предметов конкретики, реальности:
Комары Переделкина наглы, жадны и проворны.
Сочиненья жильцов большей частью пусты, смехотворны,
меньшей — горьки, талантливы.
Впрочем, почти как везде,
этих редких служителей истины держат в узде.
Эта справка, конечно, относится больше к былому.
Ведь и дачи стоят, и деревья растут по-другому.
Все же многое здесь сохранилось до нашей поры,
неприязнь вызывая и желчь. Например, комары.
Какова тугая плотность текста: втягивает в себя, суля виноградные гроздья слов и сладкий сок смысла… самого бытия.
И — контрастом к классическому стиху Ряшенцева звучит — словно показано сферическое сияние возможностей русского стиха — поэзия Эвелины Щац:
ушел баркас
тик-так тик-так
и поезд прошмыгнул как мышь
забытым берегом
так-так так-так
пловец как пена краткая волны
сплаш-сплаш
Речь — совершенно иная: шаманская, камлающая, словно начинают говорить по-своему предметы мира, оживая, наполняясь иным свечением, отличным от привычного.
Захлеб Андрея Борисовича Родионова густ всем, чем можно насытить строку:
против речи на слух выходя за порог в зачастивший аврал —
майна, вира не надо орать: в гусака переделали кран — руки мой
и не пробуй тяжелое, кроме еды, подымать раз от разу на раз:
принимают терпилы, фарфор и фаянс, но излом заедает измор…
Фарфор и фаянс разлетаются брызгами сбивающего потока, в котором бледные тени смысла играют в прятки с шаровыми дугами ассоциаций.
Однострочия Алины Дием строятся по принципу афоризмов, резко и жестко (часто) бьющих в бубен читательского сознания:
Разлуками пахнет прошедшее время глагола.
Раскрывается богатый внутренний мир Яна Бруштейна.
Ян Бруштейн говорит очень по-своему, обладая голосом, который ни с чьим не спутать, характерны модуляции, интонации, все варианты: тематические, стилистические.
Было и такое — детское счастье болезни, обещающей такие необычные полеты:
Это детское счастье озноба и жара —
Ноги ватные — вовсе не выйдешь.
А в граненом стакане остатки отвара,
И бабуля мурлычет на идиш.
Я тихонечко плачу — для полной картины,
А на стенах — разводы и тени…
Мамин голос: «Спасибо, что не скарлатина!
Полетели, дружок, полетели».
Конкретика велика, и все детали, составляющие стихотворения, работают именно на зыбкость ощущений, их таинственную игру, чьи сроки также коротки, как и жизнь.
Поэт удерживает мгновенья решительно: им не избежать долготы.
Поэт творит свой сад и создает свой манускрипт, и в случае с Яном Бруштейном стоит войти и прислушаться.
Мощь — шаровая, глагольная, очень русская — присуща поэзии Виктора Петрова, поэзии, сильно продутой онтологическим ветром и пропитанной экзистенцией духа:
Прости, Господь, твою послушную рабу Марину,
И пусть ее оплачет поминальная свеча.
И своенравных строк юдоль невольничью отрину,
Сломав острожную решетку лет углом плеча,
Когда склоняюсь над страницами и рвусь на волю,
И каторжанку от погони за собой веду:
Дороже воли — только воля!.. Волчьему лишь вою
Доверимся и выйдем на Полярную звезду.
Острые углы входят в поэзию Петрова столь же органично, как звезды и свечи, дающие различные варианты световых волокон в мире, где больше и больше становится тьмы.
Поэзия против оной, насыщенная, современная русская поэзия это доказывает — в том числе через свое бытование в журнале «Зарубежные записки».
ОБЗОР ПОЭТИЧЕСКИХ ПОДБОРОК ЖУРНАЛА
«ДЕТИ РА», № 6, 2021
* * *
Резкая рефлексия: туго сжимается — моллюском подводных глубин пульсируя — мысль:
Кто-то танком к намеченной цели настойчиво прет,
О партнере раздавленном думая, как об уже.
Что-то нет у меня никакого движенья вперед,
И движенье назад начинается как бы уже.
Я от всех благодетелей спряталась в горе и пью
Не вино, а с миндальным пирожным в прикуску чаек,
И, в стихах прицепляя сурепку и репку к репью,
Все мечтаю в поэзии сделать китайский скачок.
Поэтическая свобода дыхания Нины Красновой чудесна: и чаек, данный вместо ожидаемого вина (или чего покрепче), диссонирует с нравами поэтического мира, как диссонирует манера Красновой с любым мейнстримом — настолько она своя.
Распустятся — словно естественные цветы — портреты Бальмонта, Цветаевой…
Других…
И особая — даже и цветово: напряженно-красно-оранжево-желтая перекличка Красновой с Цветаевой — вспыхивает далеким горизонтом, постигнув который, можно писать и петицию Богу:
Я напишу Всевышнему петицию
О том, что быть хочу свободной птицею,
Не подчиняться никаким начальникам,
Начальникам — печалей накачальникам.
Москвичка из Рязани я — рязанка,
Певучая такая, как зарянка.
Самородно-самовито-русское слово, сытно пахнущее хлебом — духовного свойства — это поэзия Нины Красновой.
* * *
«Время слова».
Ведь всегда его время: ибо если не прозвучит, все останется в тени, может быть, и механизмы жизни остановятся.
Поэзия Яна Бруштейна, яркая мыслью и тонкостью ощущений.
Усталый и немой, я выйду из себя.
К чему мне этот мой давно отживший остов.
Найду и дом, и сад, ничей безлюдный остров…
Но позовет назад твой взгляд, моя судьба!
В привычные места, в пространство наших дней,
От юности до ста… запретно это слово.
Ни часа не отдам — и года нет пустого!
Мы знали, что не нам в пути менять коней.
Ритм уверен, и усталость здесь — как соль опыта — высокой белизны и крепости.
Муза Бруштейна сильна культурологическими ассоциациями, столь же славными, сколь и рассчитанными на широкий спектр толкований:
Не лодка Харона, а парусник белый
Подхватит меня и — в иные пределы,
Пространства, миры, где не будет игры,
Где выйдет огонь из далекой горы…
Осень мелькнет, отливая шаровым византийством сути, зима рассыплется соболиною песней…
Красиво.
Гармония, источаемая стихами Яна Бруштейна, должна благодатно впитываться пространством.
* * *
В сущности, взрослые — не более, чем выросшие дети.
И часто — дети растерянные, заложники обстоятельств.
После пандемических грозных страстей
мы как группа украденных кем-то детей,
чудом спасшихся от судьбы,
веселились и прыгали: «Эх, твою мать!
Нас не будут, похоже, пока что карать!
Уберите на время гробы!»
А потом начались грибы.
Стихи Даны Курской трагичны, причем тут не излом, оттеняющий счастье жизни, радость бытования в недрах юлы юдоли, но — понимание именно трагической подоплеки бытия: с краткостью мчащегося для всех поезда, с неизвестностью конечной точки прибытия.
Что за ней?
Какие пейзажи?
Пейзажи Даны Курской связаны и с контекстом внешнего мира, и с текстом души: души поэта, вбирающей суммы предложенного, чтобы, добавляя гармонии и борясь с чрезмерной материальностью мира, излиться поэтическими ливнями.
Все переулки, гаражные тупики,
сломанные качели на гнутых ножках,
выпитые стаканчики, личные дневники
с «Сектором» и Шакирою на обложках.
Все эти «алгебру дашь списать?»,
все эти мамины «в девять дома как штык», —
все это будет громко под ним орать,
все это будет биться под ним впритык.
И пусть гармония оказывается союзной с грустью — все равно световое начало сильнее.
* * *
Густа образностью, не игровой, а словно взятой из закромов изученной яви, снятой с полок уникального экзистенциального опыта, поэзия Антона Крылова:
Тучи за городом. В городе лучше —
ясно, безоблачно. Пух с тополей
клочьями пены ложится на лужи
с теплой водой, загустевшей как клей.
Полупросохшие лужи. Ограда
старого сада по прозвищу сквер.
Скверна невысохших луж. Из засады
хор воробьев начинает концерт.
Версификационный клей вязок, отчасти вязок и пейзаж, своей элегичностью вызывающий букеты ассоциаций.
Просачивается психологизм, меняя строки, делая их в той же мере прихотливыми, в какой они изображают сложные перевивы психики:
Все случившееся в тот вечер
отпечаталось в ней навечно:
и вино божоле, и свечи,
и витые фигуры речи…
Поэзия Антона Крылова современна, и сколь бы ни наполняли сны строки, реальность очевиднее.
* * *
Ажурные, фигурные, тонкие тексты Эвелины Щац и визуально смотрятся красиво:
сквозь скважины
сквозь стекол иверень
как птица
билось солнце
в дом-хоровод
двух башен без дверей:
отставшие от Замка
и ожидающие одиноко
людей из времени
другого
внезапно перекошенной
шестиугольной
улыбкой окон
что в негашеной извести
цветет
пока ослабевает и вянет
память
Поток сознания?
Или поток реальности?
Но — это встречные потоки, и, пересекаясь причудливо, дают они различные варианты толкования действительности, всегда сложной, будь московская, будь…
«Московский текст»… Название подборки стягивает кольцами бульваров шаровое содержание: чтобы не разлетелось…
Что может быть красивее бульварного кольца?
Тут и решетчатая ограда, и дома настраивают на лад спокойствия, несуетности, лад — противоречащий обычным ритмам сегодняшней жизни.
Во глубине сибирских руд
забыта память декабристов…
Здесь хаос городской
обратным космосом бульварным обращался
И воздух мглистый меж деревьев ручейком
как в храмовом пространстве уплотнялся
Дворянским балом колонны и стволы
мелькали парами в торжественной ночи
Гоголевский бульвар сменит другой, принимая эстафету; строка меняет строку, собирая целостные картины.
По кругу движутся миры, мелькает Моссельпром Маяковского…
И загорается интересный вариант современной поэзии, предлагаемый Эвелиной Щац.
* * *
Голос как вибрирующий нерв, но и — голос спокойствия, опыта.
Дара.
Голос Людмилы Щипахиной (Л. В. Щипахина, наш друг и постоянный автор, ушла из жизни в ноябре 2021 года. — Ред.) узнается всегда: будь то стихи, пульсирующие гражданскими ритмами, или лирически надутые паруса.
Клонит возраст к мудрому покою.
Но по сердцу хлещут беды мира…
Разве жизнь чего-нибудь да стоит —
Без надежд, без цели, без кумира?
Точность определений отдает математическими формулами, и гармония математики вспоминается, когда читаешь или перечитываешь сквозные, но столь точно выверенные стихи Щипахиной.
Они пылают яркостью осеннего сада:
Не тяготясь нагрузкою,
Сквозь зыбкий свет и мрак,
Идею ищем русскую,
Национальный знак.
Не за поклон и премию
Не за иную мзду…
Идея — стерлась временем.
В огне, в смертях, в бреду.
В этих стихих неустанно и неуспокоенно бьется мысль.
Сочетание многих качеств — сумма сумм — организует поэзию, и когда качества эти отливают метафизическим золотом, то слышится высокая нота, которую предлагает миру неотменимая лира Людмилы Щипахиной.
* * *
Интеллектуальный рисунок стихов Ефима Бершина прихотлив: восточный орнамент, плавное движение строк, вдруг прерываемое резкими стрелами современности; и образный строй — медово виолончельный — раскрывается книгой, чьи письмена оправданно усложнены:
Виолончель,
читающая книгу
под звуки нескончаемых дождей,
дрожала и была подобна крику,
живущему отдельно от людей.
Влюбленный бюст,
стоящий истуканом,
пенсионер,
жующий чебурек,
пустой башмак,
оплаканный фонтаном,
и постовой,
живущий в кобуре…
Мелькнет рожица абсурда (так у Диккенса, бывает, из смога высунется нечто: мол, вы поверили?)…
И — тем не менее — приходится верить, поскольку то, что нам предложено изучить опытом, болью, ошибками, грустью, радугой радости, принято именовать жизнью.
Она густо налита в алхимические сосуды Ефима Бершина.
Жидкости жизни смешиваются, играя оттенками, предлагая разные интеллектуальные узоры, которые так интересно распутывать.
* * *
Не наглядеться на жизнь — такую большую, которую и не определишь никак.
Поэтические определения, возможно, вернее научных?
Хотелось бы на сосны наглядеться,
на этот двор у мира на краю,
где сохнет на веревке полотенце,
на эту жизнь — мою и не мою.
Представляется, что стихи Кати Капович — это стихи счастливого человека, без всяких игр, на пределе открытости, с хорошим, точно каждая грань прорисована, мастерством.
А что жизнь и своя, и нет — может убедиться каждый, внимательно изучая историю собственной, повороты которой будут часто и очевидно связаны с иною волей, не твоей.
Возникающая рефлексия туго стягивает строчки, заставляя их пульсировать кроваво красным цветом:
Откуда я взяла пророчество,
что мне достался светлый дар,
что миру нужно мое творчество
и мой лирический словарь?
Не жалкие оценки в табели
по поведенью и труду,
но Богу в уши я направила
высоку речь не по листу.
Разочарование?
Возможно, но — обрамленное поэтически, оно проигрывает высокой энергии и эстетике стиха…
* * *
Свой миф — совмещающий и античные, и славянские отголоски — распускается, выкругляется, выступает из тумана:
Восемь, а не девять.
Он восемь голов
высунул, а одну еще,
выскочившую из воды
поспешно, вслед за другими,
отсек, травинкой
перерубая путь злу.
Огоньком осветил
журчащее поле,
Нагнулся, ценное
взял себе.
Поэт ли творит сей миф или он прорастает сквозь нежное сердце поэта?
Нежное сердце, сильный мозг, удерживающий массу тончайших ассоциаций, выбирающий наивернейшие, чтобы стих был крепок, не распался на онтологическом ветру.
У Веры Сажиной своеобразие голоса связано с тонкостью обработки поэтической ткани, она вспыхивает на солнце духа то бытовой деталью, то необыкновенностью масляной живописи, то мифологизированным строем обыденной лестницы:
Мои темные, мои девы
Вы в красных платьях ходили
Вы знаете эту квартиру очень хорошо
Вы в красных платьях ходили
Вы бусы носили красивые
Как кораллы
Вы их роняли и собирали снова.
Вы сосчитали камни
Всех милых сердцу людей
Прорастание в запредельное.
Или — путешествие в оное: чтобы, взяв оттуда наилучшего материала, представить реальности свои ни на кого не похожие стихи.
ПОЭТИЧЕСКАЯ ГАЛЕРЕЯ № 1, 2022 ЖУРНАЛА «ЗИНЗИВЕР»
Вышел № 1, 2022 журнала «Зинзивер». Как всегда, наши заметки — о стихах, опубликованных в номере. Точно пойманные контрасты организуют поэтический текст — просто и жестко, смачно и сочно:
Я лил молодое вино
когда-то в прекрасные мехи:
в глазах моих было темно,
и губы шептали: «Навеки!»
А после бесстыже клялись
в любви неизменной до гроба…
Стонала от хохота высь,
и ныла от счастья утроба.
Евгений Каминский так и строит поэтический свой дом — на контрастах, противопоставлениях, парадоксах, на совмещении, казалось бы, несовместимого: высот и низин. Ибо — что дальше от утробы, чем высь, но связь между ними — пускай неочевидная — взрывается уже метафизикой. В этом плане Каминский — метафизический поэт. Метафизический иронист:
Послали «на Луну» соседа
осознавать свою вину.
Теперь у сына домоседа
есть смысл часами на Луну
глядеть, пытаясь обнаружить
на ней присутствие отца.
Но это, если тот снаружи,
а не внутри или с торца.
Свет, зажигаемый Светланой Еремеевой, противостоит худому, вложенному в человеческий состав… вероятно, изначально. Можно спорить, но нельзя не согласиться с результатами:
Мой свет
Гори… Живи
В пульсирующей тьме
Дробись как музыка
Как брызги дождевые
Я слушаю тебя
В моей земной тюрьме
Издалека скользи
В ловушки световые
Полосы мрачности чередуются со звездно-лучевыми вкраплениями, и способность вслушиваться в свет — при условии перевода этого вслушивания в музыку — дорогого стоит. Мир Еремеевой необычен: здесь может парить дом, а взлетающие голуби соседствуют с наутилусами виражей, и все вращается, представляя пестрый, смыслово и интонационно, насыщенный калейдоскоп. Традиционная словесная сила Владимира Алейникова разворачивается панорамами звуков, образов, метафор, тут гудение органа соседствует со скрипичными взмывами, а акварель ничуть не мешает тяжелому, живописному словесному маслу:
Неразменный неповторимый
радиолам хриплым в ответ
птичий гомон пропахший дымом
возлежит на вершинах верб.
И звуки ликуют, перекликаясь, и неожиданность образа вспыхивает островом озарения.
Народный голос Нины Красновой связан и со сказовым ощущением, и с философией творчества, и с неповторимостью индивидуальных модуляций и обертонов, и с массою нюансов, делающих ее поэзию столь привлекательной и насыщенной:
Запряги Пегаса белой масти
Со своим особенным тавром.
Творчество должно на первом месте
Для поэта быть, не на втором.
На втором, на пятом и десятом
Все другое вечно быть должно,
Это ясно даже и детятам,
Это ясно детям даже, но
Если по причине той и этой
Ты нарушишь мест порядок, да? —
Песенку твою считая спетой,
От тебя сбежит Пегас тогда.
Нечто от частушечного перебора и рязанского говорка, но — объединенных с глобальной темой всеобщности, с общим космосом человечества.
Прочно проворачиваются словесные жернова Яна Бруштейна, мелящие зерно звуков, чтобы просыпалась чистейшая смысловая мука:
Поет ли поэт?
Он скрипит, как колодезный ворот.
Пусть голоса нет,
Только ритм его сердца распорот.
Именно ритм — а не само сердце, именно так, а не иначе, и ритмы поэта дают привлекательно-прихотливо индивидуальный рисунок.
Такова поэтическая галерея первого номера журнала «Зинзивер» за 2022 год, и галерею эту стоит посетить.