Стихотворения
Перевела с польского Евгения ДОБРОВА
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2021
Перевод Евгения Доброва
Кшиштоф Шатравский — польский поэт и переводчик, профессор Варминско-Мазурского университета в Ольштыне. Лауреат Премии губернатора Вармии и Мазурии в области культуры, Премии мэра Ольштына, Международной Волошинской премии. Обладатель статуэтки святого Иакова за достижения в культуре. Автор многих публикаций в литературных журналах и научных сборниках, в том числе на английском, французском, немецком и русском языках. Переводил на польский язык поэзию Иосифа Бродского. Живет в Кентшине.
ПЕРВЫЕ ПОВИННОСТИ
1.
я даже не могу сказать, когда
все это началось
еще в конце шестидесятых
время тянулось медленно
я собирал марки
игрушки на полках
умирали смертью невинных
запах очередной весны
смешивался с утренней тишиной
облака и земля
менялись местами
словно все, что происходит
могло повторяться вечно
мой брат появился на свет
завернутый в мягкое розовое одеяло
по телевизору показывали репортажи из вьетнама
и высадку человека на луну
я помню когда это было
мы только что вернулись из цирка
а цирк в нашем городе
был ежегодным чудом
в антрактах мы ели шоколадки
песочное печенье в шуршащих пакетиках
возле клеток с хищниками
можно было встретить всех своих знакомых
наконец, фотоснимки людей в скафандрах цвета ртути
сходящих на землю, которая уже не была землей
становились последним номером вечернего представления
и те люди уносились в растворе лунного света
раздвигая неподвижные воды наших мыслей
отец взволнованно комментировал факты
уже не помню, что он говорил
и ложились мы позже обычного
2.
наше время, я помню, должно было быть самым лучшим
в нем всегда будет солнце, как в песне, и я, наверное
верил: да, так и будет, независимо от погоды
и веселые песни будут всегда
но дождь смыл улыбающиеся лица с плакатов
цветы превратились в мокрый комок промокашки
и мне все чаще приходилось обещать, что больше
больше никогда не забуду, что всегда
всегда буду паинькой, что все
все что угодно может случиться, но ничто
ничто меня не оправдает
приклеившись лбом к стеклу
я смотрел, как прилежно движутся звезды
времена года, замирающие в отдалении, и не считал дни
ибо утраченное время — приговор к медленной смерти
а смерть беспрекословна и отпускает все грехи
даже бессмысленность, эгоизм, беспринципность
наши души обречены блуждать в темной долине
и только спесь обращает нас в ничто
3.
я помню тихие дни, тишину деревьев
шаги в саду по опавшей листве
помню темные коридоры, внезапный шелест крыльев
но ни разу это не оказался ангел, так, птичка-невеличка
летучая мышь в садовой аллее, грач, вьющий гнездо
вместе с ним я проскальзывал между одиночеством
и разочарованными взглядами, я хотел
да, я хотел, чтобы обо мне говорили с гордостью
какой умный мальчик, хороший парень вырастет
я носил тяжелый ранец и нашивку, над которой
могли всласть посмеяться друзья, а позже читал
толстые книги про бабочек, ангелов, будни шахтеров
начиналась дождливая пора
реки неслись мутным пенным потоком
я читал о путешествиях в параллельные миры
стихи о подготовке к концу света
шли дожди, страницы пропитывались влагой
проблески солнца, разгоравшегося все сильнее
терялись среди первых повинностей
я вставал рано утром и бежал в школу
перепрыгивая через лужи
иногда, хоть и нечасто
доска была вся в белых царапинах, и я
писал на них имена национальных героев, даты побед, поражений
численность поголовья крупного рогатого скота в австралии
я не вырезал на скамейках сердечки и не припомню
чтобы кто-то мог нарушить мальчишеские табу, поддаться
телячьим нежностям и быть за это осмеянным
может, все те сердечки вырезали старые девы
оставив нам только глубокие следы
по котором нельзя пройти, не споткнувшись
но я помню собак с привязанными консервными банками
кошек, задыхающихся в стальной удавке дверной ручки
обезумевших от боли животных, вырывающихся от мучителей
безжалостную охоту и поджатые губы палачей
позже они разделили затянули веревку на шее
и сбежали от собственного страха
я не убивал кошек, я всегда верил, что у животных
на рыночной площади я видел коней, закованных
в крестьянские упряжки, в деревне — коров и овец у плетня
я смотрел в их загадочно задумчивые глаза
позволял лизнуть испуганную руку
или совал пучок сена
я не воровал яблоки из соседского сада
хотя, не было, наверное, ничего вкуснее
но яблоки и так всегда были у нас на столе
всю зиму доносился из подвала их запах
4.
странный это был месяц, странный го взрослые разговаривали тихо
или прервали разговор, завидев нас
взрослые паковали скарб и ждали чуда
пролетели строем военные самолеты
солдаты в кирзовых сапогах и пилотках
маршировали на юг, чехословакия
теряла свои цвета в потоках дождя
армия с севера покоряла страну
которая вновь была частью империи, и снова власть
принадлежала рабочим и колхозницам в серых фартуках
а солдаты пели жалобные песни и старинные романсы
герои в окружении девушек и цветов
их ждала только слава
фотографии в учебниках истории
все случилось так быстро
чудо свершилось, и снова развевались флаги на ветру
транспаранты с патриотическими изречениями
а над этим всем вставало солнце
как всевидящее божье око
5.
мы изучали бога на уроках религии
с богом наш ксендз был на «ты»
он всегда говорил громким голосом
словно с поправкой на расстояние
отделяющее нас от самого высшего
залпом поглощал мудрость книг
разменивал имена апостолов
на его губах кагор
превращался в воду
ему нравились мальчики и мужские разговоры
а после я бежал на репетицию
мы играли рок-н-ролл и блюз
подбирали самбу Сантаны
друзья обнимали на танцах девчонок
и ничего такого не могло произойти
6.
и снова была дождливая пора
на уроках математики мы вычисляли значение смысла жизни
луч наивысшей небесной сферы
наш физик объяснял законы термодинамики
разницу температур между раем и адом
и длились до ночи первые серьезные разговоры
мы сидели на лавочке в парке, глядя на текущую воду
кроны деревьев защищали нас от дождя
если вообще что-то еще могло нас защитить
редкие прохожие оборачивались
и правда, с точки зрения садовой скамейки все выглядит иначе
чем в так называемой жизни
и, может, впервые мне пришлось забыть обо всем
чему я научился, и обо всем, что из меня сотворили
и стало светло, и дождь перестал
НА СЕЛЬСКОМ КЛАДБИЩЕ
успокойся, еще ничего не случилось
только леса затаились в жару
дорога петляет все шире
на этом сельском кладбище отыщется
утраченное время
где-то догорают весенние костры
день пропитался дымом прошлой осени
что время — афера, это я понял давно
оно могло бы и вовсе не существовать
или быть разновидностью контракта
между историей и биологией
а может, так оно и есть
с соседнего кирпичного завода
колонны вывозят безмолвный кирпич
моторы глотают густую нефть усталости
сигаретный дым становится сладким
до невозможности
ЕСЛИ ВСЕ ЭТО ТЫ ХОТЕЛ БЫ НАЗВАТЬ
если все это ты хотел бы назвать
жизнью
прерванной, как полет воробья
как клочок, что волочится за машиной
если все это ты хотел бы назвать
мудростью
верной и абсолютной, как транспарант
как листовки в приемной у терапевта
если все это ты хотел бы назвать
любовью
сбывшейся, словно вчерашний
букет роз, наспех собранный
в цветочном магазине на углу
и как, собственно, ты мог бы назвать
все
высыпанное и сосчитанное
до последнего винтика
и что, собственно, могли бы значить
слова
перекатывающиеся тихо слова
которые ты не успел еще выучить
ПРИПЕВ УХОДЯЩЕГО
внезапно закончился сентябрь
ночь незаметно погасла, словно голоса
выходящих в море сейнеров
после двухнедельного шторма
не слышно даже чаек, холодный воздух
пахнет водорослями, разговоры
наполнены тишиной
как пачка старых писем, брошенных в огонь
поэтому ночью я ухожу, хотя
уже светло и все побуждает остаться
я ухожу, оглядываясь на каждом шагу
спотыкаюсь на неровном тротуаре
и никто меня не остановит
никто не заметит уходящего
предметы дремлют
на якоре своих значений
как черные кошки
проводящие ночь в мягких креслах
как истина, которая неуловимо
оседает все глубже и глубже
КЛЮЧИ
я не запер дверь, но ключи
которые подевались куда-то перед рассветом
вызванивали молитвы
на всех родных языках
и я не мог вернуться домой
в свою детскую комнату, полную выветрившихся сказок
к желтым обоям, где летели стаи китайских драконов
и дореволюционным фарфоровым медальонам
я бродил по улицам, протоптанным в снегу
читал на стенах слова из старых песен, сочиненных против
еще более старой и уже мертвой в общем-то политики
да и сам я не совсем был жив
стипендии хватало на несколько пачек сигарет
бутылку ржаной водки и, может, четвертушку любви
в плохо отапливаемой комнате
да, игру я вел осторожно
избегал свисающих со стен апофеозов
отрядов, сверкающих темным оружием, кто-то вытягивал пальцы
над жаром кокса, привезенного откуда-то с юга
на юге тоже было холодно
но это мало волновало охраняющих границы парней
с интересом они вчитывались в штампы и печати
в студенческом билете
может, их сосредоточенные взгляды
это только продолжение
путей детской железной дороги
где ходят миниатюрные поезда, движимые
обещаниями цели, смысла и правды?
когда закрытый студенческий вернулся в карман пиджака
ни одна граница не была пересечена
а у меня уже не было ключей, и я не мог, как раньше
развернуться и уйди
за дверью двигались предметы
мертвые и никогда не существовавшие
мой дом на краю пустыни, где просвечивала усталость
постоянно перегоравших лампочек
дом, с аппетитом глотающий ветер
и пустые слова, которые всегда значат больше
мой дом
засел в памяти, в снежной ночи
и жил сам по собе
дверь нерешительно колыхалась
как всякая внутренняя граница
и я мог войти
и я мог выйти
но ключи потеряли свою силу, и, если бы они нашлись
стали разве что поэтическим символом
и то в лучшем случае
с тихим шорохом вагончики ходили по кругу
все быстрее сменялись места моей памяти и надежд
и я смотрел на них
из самой середины декабрьской ночи
и ничего мне не было жаль, ведь
украденные радости сладки, об этом прекрасно знают
европейцы, особенно когда берутся
коченеющей рукой за покрытую инеем дверную ручку
Перевела с польского Евгения ДОБРОВА