Стихотворения
Опубликовано в журнале Дети Ра, номер 5, 2021
Нина Ягодинцева — поэт, выпускница Литературного института имени А. М. Горького, кандидат культурологии, профессор Челябинского государственного института культуры, секретарь Союза писателей России. Автор более 30 изданий: стихов, цикла учебников литературного творчества, монографий, вышедших в России и Германии, электронной книги литературной критики, переводов с азербайджанского и башкирского языков, аудиодисков со стихами и песнями, а также более 700 публикаций в литературной и научной периодике России, Испании и США. Лауреат Всероссийских и Международных премий в области литературы и литературной критики, художественного перевода, научных исследований и творческой педагогики.
* * *
Покуда ехали, стемнело.
И свет, испуганный впотьмах,
Метался, рвался то и дело
И опрокидывался в страх.
Но обочь, с каждого приг
Куда усталый взор ни кинь,
Звенела нестерпимо горько
Сухая серая полынь.
Сама уже почти у края
Апрельского небытия,
Она как будто бы украла
Дыханье жизни для тебя.
Родной земле почти чужая,
Забытый пестуя мотив,
Она немела, провожая,
И умирала, проводив.
* * *
Владимир. Снег. Пожаром памяти
Весь горизонт заволокло.
И застит рукавом чело.
И только облачко дыхания
Трепещет тайно возле уст…
Прости меня, не обрекай меня
На адский пламень русских чувств!
Одна мерцающая свечечка,
Ладошкой скрытая, спасет
От наплывающего вечера,
От страшной памяти высот.
И обвиняющий стократ,
Один вопрос немой: а где ж еще
До бела снега догорать,
Как не в России, во Владимире,
Где ты несешь домой свечу,
А я шепчу: «Прости, прости меня» —
Но быть прощенной не хочу.
* * *
Александру Конопельникову
Окарина окраины, скука
Долгих жалоб на бедность и страх…
Но едва безысходная мука
Умолкает в неловких руках,
Серебро покрывается черн
И губительной зеленью — медь…
Только в утлом своем заточенье
Теплый воздух пытается петь
И однажды из слабого праха
Выдыхает себя невзначай…
Остальное — печаль и неправда:
И неправда, а все же печаль.
* * *
Не выходя из запоя,
Умер сосед.
В небо, почти голубое,
Бьет ослепительный свет.
Влагою воздух пропитан,
Дрожь прожигает насквозь.
Ветер по каменным плитам
Льется в раскрытую горсть.
А на поминках припомнят
Новых свобод торжество:
Лихо наперстками комнат
Душу гоняло его,
Как на картонке базарной
В круге жулья и зевак…
Кто в этой дури азартной
Сделал решительный шаг?
Близко не ведая правил,
Вышел и бросил: — Постой! —
И не помедлив поставил
На кон свой крест золотой…
* * *
Вспомнил — и промолчи,
Вздрогнул — и успокойся.
Точат свои лучи.
Искрами бьет по коже
Их незнакомый смех:
Гости-то не из тех
Мест — из других, похоже…
Песенок не поют,
Меда на хлеб не мажут.
Лезвия отобьют —
То-то травы поляжет!
* * *
Покуда нет в тоске таинственного брода,
Пока она стоит, как темный океан,
И ты на берегу, и так проходят годы,
Тебя из тишины зовя по именам —
Покуда нет в тоске ни паруса, ни лодки,
И скользкого бревна не вынесет прибой,
И все слова пусты, и все надежды кротки,
И ты на берегу, и только Бог с тобой —
Покуда нет в тоске рассвета и заката,
Зеленый сумрак сна и каменная гладь,
Все кажется: тебе какой-то смысл загадан,
И если ты его сумеешь отгадать —
Как посуху пойдешь! И только Бог с тобой
Когда из глубины, незримые почти,
Проступят как прожгут пучины под стопою
Диковинных существ холодные зрачки…
ПРОЩАНИЕ С ПТИЦАМИ
Поманил небесный берег,
Облачной чертою явленный —
Сколь серебряных свирелек
Брошено в саду под яблоней!
Рыжие обрывы рек ли,
Ветви, стрехи да скворечники
Затуманились, померкли
Перед гнездами нездешними…
Нам привычней сеять ропот
И уста сушить молитвами —
Там ведь тоже нежность копят,
Ждут, поют, стучат калитками,
Выпекают жаворонков,
Выбегают, машут, празднуют,
В полотенечки на кромках
Заплетают нитки красные…
То-то край назвали раем
По его заботам истовым!
Мы свирельки подбираем,
Что-то грустное насвистываем.
Только больно неумело,
Даже если очень грустное:
Дунул — сердце онемело,
Сжал сильней — свирелька хрустнула…
* * *
Целуя руки ветру и воде,
Я плакала и спрашивала: где
Душа его, в каких мирах отныне?
Вода молчала, прятала глаза,
А ветер сеял в поле голоса,
Как прежде сеял он пески в пустыне.
Когда бы знала я, в каких мирах
Его душа испытывает страх
Прошедшей жизни, тьмы ее и света,
Я возвратила бы ее назад,
В исполненный цветенья майский сад,
Где есть одна любовь, а смерти нету…
Вода и ветер, ветер и вода…
Я выучила слово «никогда»,
Но и его когда-нибудь забуду —
Забуду, как завьюженный погост,
Где снег лежал безмолвно в полный рост,
И таял в небесах, и жил повсюду.
* * *
Спины, надломленной в поклоне,
Не выпрямить, сколь ни моли,
И неба не увидишь, кроме
Сырой земли!
Какой бы ни был рай завещан —
Теперь он наглухо закрыт,
И позвоночник сетью трещин,
Как провод сорванный, искрит.
Теперь, воспомнив о высоком,
Клонись главой до грязных плит:
Оно придет холодным током,
Придет, настигнет и спалит!
И так же метко царский посох
Лицом бросает в ту же грязь
Того, кто самовольный послух
Несет по жизни, не клонясь.
Но сладко падать на колени
В моленье, жажде, удивленье
И припадать к земле сырой,
Навылет сбитому стрелой
Стремительного света…
* * *
Охрана вооружена,
Дорога в белый сумрак брошена.
Вокруг такая тишина,
Что от нее не жди хорошего.
Январский холод зол и слеп,
И в полдороге — одинаково —
Кривая мельница судеб,
Крутая лестница Иакова.
По оба выросших крыла,
Куда бы злая блажь ни целила,
Зима в беспамятство слегла —
И ни кровинки на лице ее.
Но с облаков наискосок —
Тонюсенький, вздохнешь — и нет его,
Трепещет русый волосок
Луча залетного, рассветного…
Помилосердствуй же! И впредь,
Где горя горького напластано,
Не дай соблазна умереть,
Не допусти соблазна властвовать.
ДРАХМА
Владимиру Недашковскому
Я прежде жила у моря, и море пело,
Когда я к нему сходила крутою тропкой,
Теплой пылью, розовыми камнями,
Сухой и скользкой травой, щекотавшей пятки.
Море было обидчивым и ревнивым,
Безрассудным и щедрым — оно дарило
Диковинные раковины и камни…
Однажды оно швырнуло к ногам монету —
Так ревнивец бросает на пол улику
Измены, которая будет еще не скоро,
Но он предвидит судьбу и ее торопит,
Бессильным гневом свое надрывая сердце.
Я подняла монету. Тяжелый профиль
Неведомого царя проступал и таял
На черном холодном диске. Рука застыла,
Как бы согреть пыталась морскую бездну.
Какими тайными тропами сновидений
Нашел меня этот образ? Какой галерой
Везли его? Какие шторма разбили
Скорлупку судна, посеяв зерно в пучине?
Каких ожидали всходов тоски и страсти?
Море лежало ничком и казалось мертвым.
Прошлое стало будущим и забыло
Меня, легконогую, в грубом холщовом платье.
Я молча поднялась по тропинке к дому.
Мать не обернулась, шагов не слыша.
Занавес не колыхнулся, и только солнце
На миг почернело: это жестокий профиль
Едва проступил — и тут же сгорел бесследно…
…Теперь я живу далеко-далеко от моря.
Мы виделись лишь однажды. Будто чужие,
Мы встретились и расстались. Но я не помню
Тысячелетия нашей разлуки — значит,
Рим не царил, не горел, не скитался прахом
В небе и на земле. Просто я проснулась —
И позабыла сон. Только этот профиль,
Всеми страстями обугленный, проступает
Сквозь невесомую ткань моего забвенья —
Словно к ней с другой стороны подносят
Черный огонь чужого воспоминанья…
* * *
Еще в осеннем, выйдя из-под
Сырого снежного крыла,
Поблескивая золотисто,
Речушка мелкая спала,
Как будто с неба в сон упала,
Как будто всю впитала тишь…
Но задышал весенним палом
Сухой обветренный камыш —
И волны мечутся, и мнутся,
И задыхаются у дна:
О, как боится прикоснуться
К спаленным берегам она…
* * *
Город холодом набит
Как мешок хрустящей ватой.
Не туманит, не знобит,
Но пылаешь виновато:
На Рождественский мороз,
На Крещенские оковы
Столько радости пришлось —
Нестерпимой, родниковой,
Обжигающей уста,
Занимающей дыханье
Как дитя или звезда
Или свет под слабой тканью
Ежедневной суеты,
Наспех сотканной вручную
За мгновенье до беды,
За полшага в жизнь иную…
* * *
На туберкулезном сквозняке предместья
Вспыхнули сирени грозные созвездья,
Ясны, безымянны и неумолимы:
Аромат надежды с привкусом малины.
Май сочится в листья, разъедает стены,
Длинно запевают дальние сирены,
Девочки гуляют, всхлебывая пиво,
С краешку чужого чумового пира.
Тяжко бремя жизни, очи жизни кротки.
Правая в кармане, лезвие на кнопке,
Молния без грома — молча третий лишний
Прямо в пыль и мусор рассыпает вишни.
Ягода-малина, юная забава,
Что ж у вас за праздник — темно да кроваво…
И проходит краем вдоль обиды майской
Женщина под черной бесполезной маской.
* * *
Выходя из маршрутки у базара или вокзала,
«Ты высокий как небо» — цыганка ему сказала
И пошла, загребая подолом сухой снежок,
У бродячей судьбы золотой забирать должок.
А водила… Водила до первого поворота
На дорогу глядел и лыбился криворото,
И дышало небо в крутое его плечо
Равнодушно разгневанно, холодно горячо.
* * *
Маме
Чем эта горечь успокоится —
И год прошел, и век прошел…
Травой, намоленной на Троицу,
В пустынной церкви устлан пол
И пахнет мятой и лавандою,
И, терпкой свежестью горя,
Стоит прозрачною лампадою
Сырой сквозняк у алтаря.
Земля сегодня именинница —
Ни плугом тронуть, ни косой.
И лишь в молитве память вскинется
На незнакомый праздник свой:
Трава травой живем, не узнаны,
Удерживаемы едва
Зеленокровного родства
Душеспасительными узами…